Ленин трижды реабилитирует Малиновского 1 page

Сложив полномочия члена Госуд. Думы, получив 6.000 рублей своего годового жалованья в Департаменте полиции и заграничный паспорт, Малиновский едет... к Ленину. Почему к Ленину? Зачем? На что он расчитывает? Дело темное, даже загадочное. Казалось бы, разоблаченный в Гос. Думе провокатор, ставший лишним человеком, бесполезным сотрудником для охранки, — больше не может выполнять своих функций агента Департамента полиции. Но может ли он переключиться и стать «настоящим большевиком», верным орудием Ленина? Хотя это звучит авантюрой, — но ведь на то Малиновский — авантюрист. И вместо того, чтобы ехать в Канаду или Африку, — потом об этом пойдет речь на суде Революционного Трибунала в 1918 г., — Малиновский идет на последний риск, к Ленину.

Что произошло между ними, между Малиновским и Ле­ниным, неизвестно и, по-видимому, никогда в точности не бу­дет известно. Прежде всего Малиновский, очутившись у Ле­нина, опубликовал под его диктовку в «Правде»: «Хотя по личным причинам я отказываюсь от политической деятель­ности, я остаюсь, однако, сторонником большевизма. Черно­сотенцев я привлекаю к суду. Мартова и Дана я призову к ответу в официальном суде свободной страны, если они осме­лятся за своими подписями выступить с прямыми обвине­ниями».⁶⁰

Тогда же за подписью Ленина, Зиновьева и Ганецкого появилась телеграмма, в которой от имени партии было дано ручательство за «политическую честность» Малиновского, а Мартов и Дан объявляются «грязными клеветниками». Эта вышепоименованная тройка и конституировалась в качестве суда над Малиновским, назначенного «руководящими учреж­дениями партии». Что было на этом суде — неизвестно. Впо­следствии на процессе Малиновского в Революционном Три­бунале говорилось о том, что на этом суде были выслушаны показания свидетелей и самого Малиновского, и велись про­токолы, составившие объемистую книгу во много сотен ли­стов, — никогда не были опубликованы ни отчет об этом суде, ни протоколы, ни эта объемистая книга. Ясно только одно, что, выслушав объяснения Малиновского, Ленин и компания реабилитировали Малиновского.

Спустя короткое время после этой реабилитации Ленин писал в докладе, представленном им совещанию русских с.-д. при Международном Социалистическом Бюро в Брюсселе 16-17 июня 1914 года: «Газета ликвидаторов принялась (по­сле ухода Малиновского из Государственной Думы) печатать анонимные слухи о провокаторстве Малиновского, требуя межфракционного расследования их. Наш Ц.К. заявил, что он ручается за Малиновского, расследовал слухи и ручается за бесчестное клеветничество Дана и Мартова».

После реабилитации Малиновского, рассказывает в своих воспоминаниях Н. Крупская, «совершенно выбитый из колеи, растерянный Малиновский околачивался в Поронине». Почему растерянный? Казалось бы, он должен был быть настроен празднично. Как он впоследствии показывал в Революционном Трибунале, у него были основания чувствовать себя выбитым

из колеи. «Приехав заграницу к центрам партии, он перво­начально хотел во всем сознаться, по крайней мере, готов был сделать это, и не сознался, потому что ему слишком вери­ли».⁶¹ Вот причина его растерянности. И Крупская продол­жает: «Куда он делся из Поронина — никто не знал».⁶² Это неверно, ибо из Поронина он поехал в Париж. С клеймом реабилитированного провокатор чувствовал себя весьма уве­ренно.

Об этом живописно рассказал А. Шаповал: «Малиновско­му удалось обмануть партийную комиссию и самого Ленина, — пишет Шаповал. — С необыкновенной ловкостью Малинов­ский сумел представить обвинение против него, как меньше­вистскую интригу. После реабилитации Малиновскому было в Париже устроено торжественное публичное заседание. Речь Малиновского, говорившего об условиях работы в Госуд. Ду­ме, дышала такой искренностью, что у меня не могло явиться и тени сомнения в его преданности интересам партии».⁶³

Шаповал попутно отмечает, что в этот период ему приш­лось встречаться еще с двумя провокаторами в большевистской среде: Житомирским и Черномазовым. Против обоих были по­дозрения, но им не давали ходу...

У некоторых большевиков на периферии совесть была все же беспокойной. Вл. Деготь в этом смысле довольно характе­рен. В своей книжке «Под знаменем большевизма» — «Записки подпольщика» в издании 1927 года он пишет о Малиновском:

«Когда Малиновский сложил свои депутатские полномочия, со стороны меньшевиков раздались обвинения его в провокаторстве. Я в душе был уверен, что они правы, но выступил, как и другие, в защиту его, так как думал, что эти нападки нужны были меньшевикам для того, чтобы дискредитировать нашу партию». В издании этой же книжки спустя несколько лет слова о том, что автор «в душе был уверен, что они правы», т. е. что Малиновский, как утверждают меньшевики, провока­тор, — опущены. В первом и даже втором издании книги Вл. Деготя напечатано, что и лицо у Малиновского было «рябое, отталкивающее» и что доклад его «определенно не понра­вился». В третьем издании автор ограничивается лапидарным указанием: «Конечно, парижским эмигрантам... не понравилось четкое выступление Малиновского».⁶⁴

В это время вспыхнула первая мировая война, снявшая 52

с порядка дня все вопросы о провокациях, вопрос о Мали­новском. Сам герой исчез с горизонта. Оказалось, что Мали­новский вернулся в Россию и зачислился в армию. Прошло несколько месяцев, и московское «Русское Слово» сообщило, что бывший депутат 4-ой Госуд. Думы, сложивший, как из­вестно, свои полномочия, Р. В. Малиновский убит в одном из сражений в Галиции.⁶⁵ Ленин воспрянул духом и нашел, что момент самый подходящий для повторной реабилитации Ма­линовского. В своем органе «Социал-Демократ» Ленин опуб­ликовал сообщение о смерти Малиновского на войне, — некро­лог (без подписи), в котором, между прочим, было напеча­тано: «Да, Малиновский совершил в мае 1914 года непрости­тельный грех перед рабочим движением. И за это наша пар­тия беспощадно осудила его самой тяжкой карой, поставив его вне рядов... Но одно мы обязаны выполнить после его смерти, — уберечь его память от злостной клеветы, очистить его имя и его честь от позорящих наветов». «Роман Малиновский был честный человек и обвинения против него были грязным вымыслом». «Комиссия, назначенная Ц.К. РСДРП, единогласно при­шла к безусловному и непоколебимому убеждению в том, что Р. В. Малиновский был политически честным человеком и что легенда о провокации создана сознательными клеветника­ми».⁶⁶

Не успела еще высохнуть типографская краска прочув­ствованного некролога Ленина Малиновскому, как прибыло новое известие о провокаторе. Парижский «Голос» под на­званием «Малиновский жив» передал сообщение «Киевской Мысли»: б. депутат Р. Малиновский не убит и находится в армии.⁶⁷

Но пребывание на фронте, по-видимому, продолжалось недолго. Малиновский попал в плен в Германию, оттуда спи­сался с Лениным и в течение войны поддерживал с ним и пе­реписку, и отношения. Есть одно указание в этом направле­нии, принадлежащее перу весьма осведомленного автора, подтверждающее факт тесных отношений большевистского центра с военнопленным Малиновским. «Как видно из писем Ленина, имеющихся в деле Верховного Революционного Трибунала о Малиновском, — читаем мы, — Малиновский на-

ходился в личной переписке с Лениным, Зиновьевым и Круп­ской, выполняя партийные поручения по ведению больше­вистской пропаганды среди военнопленных». Из других ма­териалов о времени пребывания Малиновского в немецком плену мы ограничимся приведением только одной заметки, появившейся после революции 1917 года в газете «Единство». Вот что мы там читаем о Малиновском, к тому времени уже разоблаченном провокаторе: «Подлец, возвращаясь из-за границы, был застигнут мобилизацией в Варшаве и попал в один из гвардейских полков. Разумеется, он скоро постарался лопасть в плен и там быстро устроился на том же знакомом ему поприще. После предательства товарищей, он стал предавать родину. Германское правительство приняло Малинов­ского на службу и поручило ему германофильскую и пора­женческую пропаганду в лагерях для военнопленных»68. Солдат Н-го Капорского полка, В. Виноградов, возвратившийся ин­валидом из германского плена, свидетельствует, что видал Малиновского в лагере «Альтен-Грабов» и что Малиновский пользуется большим почетом среди немецких офицеров».⁶⁹

Самый факт тесных сношений Ленина с Малиновским в годы войны подтверждается 3-й реабилитацией провокатора, которую Ленин счел необходимым сделать — и — когда? — 31 января 1917 года, за месяц до революции. Вот текст за­явления, сделанного Лениным в центральном органе РСДРП «Социал-Демократ», которое должно было окончательно по­ложить конец всяким подозрениям в провокации Малинов­ского.

«Некоторые либеральные газеты в России сделали вид, будто они поверили провокаторским словам Маркова П, ска­завшего с думской трибуны, что бывший депутат Р. В. Ма­линовский состоял на службе у русского правительства.

Мы считаем нужным заявить следующее:

Немедленно после сложения думских полномочий Ма­линовский приехал в Галицию, где жили тогдашние «правди­сты». После первых же газетных слухов о «провокации» Ма­линовский потребовал рассмотрения обвинения против него товарищами. Центральный Комитет нашей партии назначил комиссию из трех лиц: 1) Я. Ганецкого (польский с.-д.), 2) Г. Зиновьева, 3) Н. Ленина. Комиссия эта допросила ряд

свидетелей (в том числе одно лицо, которому переданы были обвинения первыми обвинителями) и самого Малиновского. Комиссия выяснила всю биографию Малиновского, собрала письменные показания целого ряда товарищей, составивших много сот страниц; установила неприглядную роль опреде­ленных лиц в распространении неверных слухов и пригото­вила к печати обстоятельное заключение. Опубликованию его помешало только закрытие «Правды». Комиссия пришла к единогласному убеждению, что обвинения в провокации абсолютно вздорны».⁷⁰

8. ЭПИЛОГ

31 января 1917 года Ленин счел нужным публично вы­ступить в защиту Малиновского. «Обвинения в провокации абсолютно вздорны»... — Он «абсолютно уверен в полити­ческой честности Малиновского». Февральская революция, раскрыв архивы Департамента полиции, не только разобла­чила большевистского Азефа, одного из самых отвратитель­ных провокаторов в недрах большевизма, нагло, при помощи начальства, пробравшегося в Государственную Думу, — ре­волюция изобличила рьяного защитника Малиновского, вскрыв «абсолютную вздорность» его настойчивых попыток убедить весь мир (и самого себя?) в том, что Малиновский, — на зло всем «клеветникам», остается честным человеком и преданным большевиком. Ленин прибыл в Россию в ночь с 3 на 4 апреля, а в мае ему пришлось давать показание по де­лу Малиновского у следователя Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. К тому времени вопрос о выяснении всех обстоятельств реабилитации Малиновского, которую Ленин трижды проводил от имени большевизма, вы­зывал живой интерес в общественном мнении, особенно в социалистических кругах. Этому, между прочим, способство­вала телеграмма Трояновского, который в годы войны за­границей радикально разошелся с Лениным, отчасти в связи с тенденцией Ленина всячески покрывать Малиновского. Трояновский телеграфировал из Лозанны в апреле 1917 года:

«Еще летом 1913 года многие товарищи настаивали на вы­яснении поведения Малиновского. Ленин и Зиновьев отвергли

это требование и взяли на себя полную ответственность. Под­робности возмутительны. Необходимо расследование».⁷¹

Как же повел себя Ленин на допросе по делу Малинов­ского, когда был вызван к следователю Чрезвычайной Ко­миссии Н. А. Колоколову? Вот что, между прочим, написал Ленин 26 мая 1917 года:

...«Чтобы иметь в руках все нити подготовляемого (боль­шевиками) восстания, стоило с точки зрения охранки, пойти на все, чтобы провести Малиновского в Государственную Думу и в Центральный Комитет. А когда охранка добилась того и другого, то оказалось, что Малиновский превратился в одно из звеньев длинной и прочной цепи, связывавшей нашу нелегальную базу с «Правдой» и с думской с.-д. фракцией. Эти оба органа провокатор должен был охранять, чтобы оправдать себя перед нами. Оба эти органа направлялись нами непосредственно, ибо я и Зиновьев писали в «Правду» еже­дневно, а резолюции партии определяли целиком ее линию. Малиновский мог губить и губил ряд отдельных лиц. Роста партийной работы он ни остановить, ни контролировать, ни «направлять» не мог. Я бы не удивился, если бы в охранке среди доводов за удаление Малиновского из Думы всплыл и такой довод, что Малиновский на деле оказался слишком связанным с «Правдой» и с фракцией, которые вели револю­ционную работу в массах, чем это терпимо было для охранки».

Рукопись показания Ленина полностью не опубликована. Хранится она в Институте Ленина в Москве, и только в от­рывках приведена б. депутатом-большевиком А. Бадаевым.⁷²

Значение этого показания Ленина по делу Малиновского бесспорно. Ленин намечает в своем показании директиву по партийной линии и указывает смущенному сознанию боль­шевиков, как надо правильно распределить свет и тени в деле Малиновского. Смысл этой директивы ясен: если с одной стороны Малиновский был полезен Департаменту полиции, то — с другой стороны он был полезен и Ленину — и, пожа­луй, большевикам он был более полезен. Департамент поли­ции в случае с Малиновским совершил ошибку, а Ленин — выиграл. И если Ленин в своем показании всего этого пол­ностью не договаривал, то интерпретаторы расшифровали его мысль полностью и до конца.

Бесхитростный А. Бадаев, который опубликовал показа­ние Ленина в своей книге, принял на веру директиву Ленина и сделал из нее надлежащие выводы. Вот как он истолковы­вает дело Малиновского:

«Малиновский был и остается в истории, как один из са­мых крупных провокаторов и предателей... В деле Малинов­ского есть, однако, один момент, показывающий, что дея­тельность Малиновского имела и обратную, вредную для царского правительства сторону. В двойственной игре, кото­рую вел Малиновский, вторая его роль, как члена больше­вистской фракции, заставляла Малиновского выступать с думской трибуны с революционными речами, вести соответ­ствующую агитацию и т. д.... В тот период... эта деятельность давала нужный для нас результат. Волей-неволей царское правительство лило воду на мельницу революции».⁷³

Обвинитель Малиновского в Революционном Трибунале Крыленко — колеблясь, как отнестись к Малиновскому и, может быть, не зная, что решит в этом деле Ленин, — в своей речи счел нужным отметить двойственный характер деятель­ности Малиновского, как одно из смягчающих обстоятельств в его пользу, — действуя в согласии с директивой Ленина. «Товарищи, — говорил Крыленко на суде, — всем известно, что исторически еще не решен вопрос, чего больше — вреда или пользы для революции принес Малиновский... В этом, — добавил оратор, — оправдание и излишней доверчивости на­ших партийных центров».⁷⁴

Самому Ленину пришлось вновь формулировать свое от­ношение к деятельности Малиновского спустя два года после расстрела Малиновского, и для того, чтобы объяснить и оправдать свое собственное поведение в этом деле, свою на­стойчивость в деле реабилитации провокатора, — он счел нужным в одной из своих работ 1920 года повторить эту «теорию» о том, что «польза» от Малиновского большевикам превышала «вред», приносимый им. В «Детской болезни ле­визны в коммунизме» Ленин писал:

«В 1912 году в Ц.К. большевиков вошел провокатор Ма­линовский. Он провалил десятки и десятки лучших и пре­даннейших товарищей, подведя их под каторгу и ускорив смерть многих из них. Если он не причинил еще большего зла, то потому, что у нас было правильно поставлено со-

отношение легальной и нелегальной работы. Чтобы снискать доверие у нас, Малиновский, как член Ц.К. и потом и депутат Думы, должен был помогать ставить легальные ежедневные газеты, которые умели и при царизме вести борьбу против оппортунизма меньшевиков, проповедывать основы больше­визма в надлежащим образом прикрытой форме. Одной ру­кой отправляя на каторгу и на смерть десятки и десятки луч­ших деятелей большевизма, Малиновский должен был другой рукой помогать воспитанию десятков и десятков тысяч новых большевиков через легальную прессу».⁷⁵

Так вся эта эпопея Малиновского, с легкой руки Ленина, и расценивается большевистской историографией. Малинов­ский был провокатор, — но он был также большевик, — по­рой большевик поневоле. Из-под власти Ленина провокатору уйти не удалось. Ленин вынуждал его приносить «пользу» революции, и Департамент полиции заблуждался, думая, что Малиновский, платный его сотрудник, — осуществляет че­рез него руководство «правдизмом», большевистской фрак­цией, русским бюро Ц.К. и держит под стеклянным колпа­ком всю деятельность и все планы Ленина. Нет, в этой борьбе за «душу Малиновского» Ильич оказался сильнее. Так пы­тается Ленин оправдаться перед историей в деле провокатора Малиновского.

Верховный Революционный Трибунал в Москве, разби­равший дело Малиновского, должен был в какой-то мере про­лить свет на это дело. Процесс в Верховном Трибунале со­стоялся 5 ноября 1918 г. Председательствовал Карклин, за­щищал правозаступник Оцеп, обвинял Крыленко. Ленин при­сутствовал на процессе. Ольга Аникст в своих воспоминаниях рассказывала, что Ленин взволнованно переживал все детали процесса. Малиновский держал на суде шестичасовую речь. Протоколы суда никогда не были опубликованы. Речь обви­нителя Крыленки — быть может, единственный документ, дающий представление о процессе. Как известно, Малинов­ский был приговорен к расстрелу, и приговор был приведен в исполнение в ночь с 5-го на 6-е ноября. Как сообщает Вл. Деготь, Малиновский обратился с письмом к Ленину, прося сохранить ему жизнь, но просьба его оставлена была без внимания.

И все-таки после всего этого сложного и темного дела

возникает вопрос, на который ответа не имеется и, может быть, никогда и не будет: почему Малиновский, провокатор­ская роль которого была вскрыта генералом Джунковским, сложив свои полномочия члена Гос. Думы, получив деньги и паспорт, вероятно, на чужое имя, от Департамента полиции,— вместо того, чтобы скрыться в Канаду или Африку, скрыть­ся, как это сделал в свое время Евно Азеф, — почему он по­ехал к Ленину, в Галицию? Вероятно, он это сделал в на­дежде добиться прощения или даже реабилитации? Отчасти проливает свет на эту загадку то место из его речи, которое цитирует Крыленко: «Приехав заграницу к центру партии, первоначально хотел во всем сознаться, по крайней мере, готов был сделать это, — рассказывал Малиновский, — и не сознался потому, что ему слишком верили». Быть может, этот рассказ Малиновского следует несколько перетолковать. Может быть, на деле он сознался Ленину, принес повинную ему наедине, — и Ленин, этот расчетливый калькулятор, со­образил по своей двойной бухгалтерии, что даже провокатор может еще пригодиться в его большом партийном хозяйстве»— тем более обезвреженный провокатор?

Второй вопрос, связанный с первым, возникает в связи с приездом Малиновского из немецкого плена в Советскую Россию. Он был в переписке с Лениным. Он явился добро­вольно. Быть может, он рассчитывал опять, что Ленин вновь его простит, более того, использует для диктатуры, для по­бедившей большевистской власти? Мимо этого вопроса не мог пройти его обвинитель в Трибунале. Крыленко воскли­цает в своей речи: «Зачем зная свои преступления... в силу каких психологических оснований, на что рассчитывая, добро­вольно явился и сам отдался в руки властей Роман Малинов­ский?»⁷⁶ Крыленко мучил, видимо, этот вопрос, он возвра­щается к нему, вновь ставит его: в самом деле, как это решил­ся разоблаченный провокатор вернуться? Крыленко отвечает на этот вопрос: Малиновский рассчитывал: «А вдруг помилу­ют? А вдруг — выйдет? Это — последняя карта и последний риск, и старый авантюрист решил: революционеры не злопа­мятны, авось — выйдет?»⁷⁷

Обвинитель не в состоянии решить загадку доброволь­ного возвращения Малиновского, — потому что он не в со­стоянии разрешить загадки, связанной с встречей Малинов-

Amp;

ского с Лениным в Галиции в мае 1914 года, которая, воз­можно, навеки связала Ленина с Малиновским, большевизм с Малиновским. Присутствуя на суде, Ленин мог приподнять краешек завесы над темной историей своих отношений с Ма­линовским, — и не сделал этого. Возможно, что он отрекся от Малиновского, предал его казни и освободился от него, — именно для того, чтобы избежать компрометации и себя, и своей революции...

Когда задумываешься над этой историей, невольно, кон­траста ради, переносишься в далекие времена Народной Воли, когда Дегаев выдал Веру Фигнер тогдашней главе тайной по­лиции, Судейкину. Желая искупить свое преступление и дей­ствуя под давлением Германа Лопатина, Дегаев убил тогда Судейкина и с помощью революционеров бежал заграницу. Один из мемуаристов этой эпохи, И. И. Попов, вспоминая о дегаевщине, говорит, что «в способе ликвидации случая с Дегаевым было что-то шекспировское».⁷⁸ Нет, в деле Мали­новского большевики никак не проявили черт шекспиров­ских героев.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Стенографический отчет 78-го заседания Госуд. Думы от 8 мая 1914 г., стр. 263.

2. Ф. Самойлов. «По следам минувшего». Воспоминания ста­рого большевика. Москва, 1934 г.

3. А. Бадаев. «Большевики в Госуд. Думе». «Прибой», 1929 г.

4. Ф. Самойлов. «По следам минувшего».

5. «Путь Правды» № 84.

6. «Путь Правды» № 91.

7. «Падение царского режима», т. VII.

8. «Падение царского режима», т. V, стр. 81, 85.

9. Ген. А. Спиридович. «Великая война и февральская рево­люция» т. II, Нью-Йорк, 1960, стр. 113.

10. «Рабочая Газета», 29 марта 1917 г.

11. А. Шаповал. «В изгнании», Госиздат, 1927, стр. 158.

12. Письма П. Аксельрода и Ю. Мартова. Письмо от 2 июня 1914 г.

13. «Пролет. Революция» № 7-8, 1930. Письма А. И. Елизаровой.

14. «Пролет. Революция» № 4, 1928.

15. Ц. Зеликсон-Бобровская. <3аписки рядового подпольщика», 1924.

16. «Падение царского режима», т. III, стр. 284 и др.

17. -«Падение царского режима», т. V, стр. 212 и др.

18. Н. В. Крыленко. За пять лет, 1923 г.

19. «Падение царского режима», т. VII.

20. «Речь», 16 июня 1917 г.

21. «Падение царского режима», т. VII, стр. 374

22. М. А. Цявловский. Большевики. Москва, 1918 г.

23. П. Заварзин. «Жандармы и революционеры».

24. «Падение царского режима», т. III, стр. 468.

25. Пражская конференция РСДРП 1912 г. Партиздат, 1937,. стр. XXXVIII и др.

26. «Литературный Современник» № 2, 1937.

27. О. Пятницкий. «Записки большевика», 1926 г., стр. 132.

28. Ленин. Сочинения, т. XVI. Примечания. Стр. 720-721.

29. А. Бадаев. «Большевики в Гос. Думе», стр. 64-66.

30. Ю. Мартов и Ф. Дан. История РСДРП (по-немецки), Бер­лин, 1926, стр. 261.

31. «Речь», 17 июня 1917 г.

32. «Падение царского режима», т. IV, стр. 431.

33. «Речь», 17 июня 1917 г.

34. «Падение царского режима», т. V, стр. 217.

35. «Падение царского режима», т. V, стр. 277-257.

36. Н. Крупская. Воспоминания о Ленине, стр. 203-204.

37. Ленин. Сочинения, т. XVI, стр. 220 и 328.

38. П. Заварзин. «Жандармы и революционеры».

39. «Вопросы истории КПСС» № 4, стр. 79.

40. «Красный Архив», т. 4/77, 1936 г.

41. «За Правду» № 20.

42. «За Правду» № 22.

43. И. П. Хонявко. «Парижская секция большевиков до нача­ла войны», стр. 166-67. «Пролетарская Революция» № 4/16, 1923 г,

44. «Падение царского режима», т. III, стр. 642.

45. «Падение царского режима», т. V, стр. 212 и др.

46. «Падение царского режима», т. III, стр. 284.

47. «Падение царского режима», т. II, стр. 131.

48. Н. Крупская. Воспоминания о Ленине, стр. 210-211.

49. Н. Крупская. Воспоминания о Ленине, стр. 185.

50. Н. Крупская. Воспоминания о Ленине, стр. 198.

51. А. К. Цветков-Просвещенский. «Между революциями» (1906-1916). М., 1932, стр. 114-115.

52. «Падение царского режима», т. III.

53. П. Н. Колокольников. Воспоминания. Материалы по истории профессионального движения. 5-ый сборник. М., 1927.

54. «Правда» от 21 января 1925 г.

55. Неопубликованная рукопись Л. О. Дан.

56. Ленин. Собрание сочинений, т. XVII, стр. 401, 495, 496.

57. «Просвещение» от 16 июня 1914 г.

58. «Трудовая Правда» от 10 июня 1914 г.

59. «Падение царского режима», т. I, стр. 313-317.

60. «Правда», 25 мая 1914 г.

61. Н. Крыленко. За пять лет. Обвинительные речи, 1923 г.

62. Н. Крупская. Воспоминания о Ленине, стр. 211.

63. А. Шаповал. <В изгнании», Госиздат, 1927, стр. 158. €4. Вл. Деготь. «Под знаменем большевизма». — Записки под­польщика. 1927 г., стр. 86, 87 и 1931 г. — стр. 129.

65. «Русское Слово» от 16 сентября 1914 г.

66. <Социал-Демократ» № 33 от 1 ноября 1914 г. Женева.

67. «Голос» от 26 ноября 1914 г. Париж.

68. Письма Аксельрода и Мартова. Примечания, стр. 292.

69. Цитировано в «Рабочей Газете», Петроград, 30 марта 1917 г.

70. «Социал-Демократ» № 58, 31 января 1917 г. Женева.

71. «Русская Воля» от 25 апреля 1917 г.

72. А. Бадаев. «Большевики в Думе», стр. 268-269.

73. А. Бадаев. «Большевики в Думе», стр. 267-268.

74. Н. Крыленко. За пять лет, стр. 345.

75. Ленин. «Избранные произведения» т. II, 1933 г., стр. 368.

76. Н. Крыленко. За пять лет, стр. 336.

77. Н. Крыленко. За пять лет, стр. 349.

78. И. И. Попов. «Минувшее и пережитое». М., 1933, стр. 141-42.

НАВСТРЕЧУ ГИБЕЛИ Монархия в годы войны

Георгий Шавельский, скончавшийся в 1951 году, своими двухтомными «Воспоминаниями последнего протопресвитера русской армии и флота» т.т. I и П (стр. 414+412). Изд-во им. Чехова. Н. И.) сделал весьма существенный вклад в историю гибели старого режима. Многое из того, что рассказывает автор, известно всем, изучавшим по документам или мемуа­рам эту трагическую эпоху. Но протопресвитеру Шавелъскому в эти последние годы русской монархии удалось не только наблюдать непосредственно, вблизи, главных лицедеев этой исторической драмы, — ранее в ставке Николая Николаевича, а затем в царской ставке, — когда Николай II стал Верховным главнокомандующим, — но и пользоваться, по-видимому, их доверием.

В наши дни, когда преступления большевистской дикта­туры вызывают во многих углах рассеяния безудержную идеа­лизацию старого режима, — мемуары о. Георгия Шавельского служат, больше чем какие-либо иные книги, лучшим средством установить действительную правду о том, что представляла собою Россия до революции. Эта правда, с редкой силой и убедительностью вскрытая человеком непартийным, даже не­политическим, поможет многим читателям не только правиль­но распределить свет и тени в нашем прошлом, но и выяснить ту долю ответственности за большевизм и эксцессы его ре­волюции, которая падает на старый режим и снять которую с него никак нельзя.

* * *

Свою службу протопресвитером Шавельский начал с 1911 года и использовал ее в частности для объезда России вдоль и поперек. В нескольких первых главах книги переда­ны его наблюдения и впечатления, — более того, сделана попытка обобщения, которая помогает понять, что именно представляла собою Россия, страна и народ, в эти немногие годы, до катастрофы войны и революции. Кажется в высшей степени важным заключение, к которому Г. Шавельский при­шел после посещения Сибири, Туркестана и Кавказа: «Там жизнь кипела ключом, чрезвычайный прогресс виделся во всем. Там можно было воочию убедиться, как быстро шел вперед культурный рост России, обещавший стране величие, а народу благоденствие». «Стоило побывать на (этих) трех окраинах, и на Кубани, чтобы убедиться, как быстро неслась Россия вперед... Была не только надежда, но и уверенность, что вскоре наша родина станет богатейшей и счастливейшей в мире страной».

Эти выводы очень важны не только для того, чтобы под­черкнуть, что за время между двумя революциями, точнее — между 1905 г. и войной 1914 года, Россия стремительно шла вперед по пути общественной эволюции, экономическо­го расцвета и культурного подъема, — что, следовательно, не приходится считать фатально неизбежной для нее перс­пективу новой революции, как это утверждает официальная большевистская историософия.

Эти выводы о наблюдавшемся в России в десятилетие до войны необычайном росте внутренних народных сил во всех областях следует особо отметить для того, чтобы уяснить себе одну живучую и роковую особенность русской жизни, которая и сейчас характеризует собою положение в комму­нистической России и которая не в малой мере сорвала перспективу мирной эволюции царской России: эта особен­ность заключается в том, что власть, правительство, руковод­ство государством и тогда не считалось с потребностями и нуждами народа и страны.

Власть — одно, а страна — другое, — более того, как и сейчас, так и тогда, власть, изолированная от страны, видела свою задачу в том, чтобы вести войну с собственным наро-

дом. Эту картину все более заметного отрыва власти (и Дво­ра) от страны, — всем своим поведением как бы сознательно идущей навстречу своей гибели и увлекающей в пропасть за собою и страну, — рисует Шавельский в своих мемуарах. И этот закат старого режима, описанию конвульсий и агонии которого посвящена его книга, приобретает чудовищно-тра­гический характер в свете распутинщины, которая явилась и символом, и фоном распада, деморализации и гибели.