Черт возьми, но как она это делает?! Так что наш мохнатый доктор знает, как себя в каком случае следует вести

Так что наш мохнатый доктор знает, как себя в каком случае следует вести. И лучше всего ему просто доверять.

Кошка по имени Таблетка (не шучу) снимает у всей семьи высокую температуру. Если кто-нибудь заболеет, она приходит и остаётся в постели с больным на целую ночь. К утру человек просыпается уже без высокой температуры. Как она это делает? А никто вам этого не объяснит, потому что это скорее вопрос о биорегуляции, механика которой непонятна, пусковая кнопка давно утрачена и наше тело не умеет запускать процесс самостоятельно, но почему-то может это сделать через другую систему — то есть кошку. Каким-то образом кошка говорит нашему больному организму: ты нажми вон на ту кнопочку, и все пройдёт. Мы наживаем на эту кнопочку, и нам становится лучше. Кошка знает, где эта кнопочка и как на неё правильно нажимать, а мы — не знаем. Поэтому, когда кошка соглашается быть посредником между нами и «местом, где лежит информация», то есть шелдрейковым «морфическим» полем, наше тело начинает быстро восстанавливать свои функции, а когда кошка не соглашается, то самостоятельно нащупать дорогу в этот банк данных мы не можем.

Это ум? Инстинкт? Нет — другое восприятие мира. Мы устроены гораздо грубее любой кошки, хотя имеем большой и развитый мозг. Наши органы чувств проигрывают кошачьим, так что не удивительно, что огромный пласт информации проходит мимо нас, мы даже и не догадываемся о его существовании. Очевидно, именно в этом и скрыта пропасть между человеком и всеми прочими живыми существами. Кошка, в отличие от нас, слышит, как работает наше сердце, как мы дышим, думаю, она слышит даже движение крови по нашим сосудам, она чётко знает, в каком месте наше тело горячее или холоднее (а мы этого вообще не замечаем), она видит то, что нам увидеть никогда не дано. Если бы кошка была врачом, мы, наверно, удивлялись бы гениальной его прозорливости. Но она кошка. И мы не воспринимаем её всерьёз.

— Пошла, пошла отсюда, тварь хвостатая!

Или ловим и насильно заставляем её отрабатывать мясо насущное, забыв, что кошка — живая, что она — умная, что она — личность.

110. Василий Песков, который записал немало историй о животных, приводит один случай времён Второй мировой войны. О нем рассказала в письме жительница Санкт-Петербурга Вера Николаевна Вологдина, которая во время блокады была маленькой девочкой. В семье Веры Николаевны жил кот Максим. Известно, что в блокадном городе практически все кошки или погибли от голода или были съедены. «В нашей семье тоже дошло до этого, — пишет Вера Николаевна. — Мой дядя, в мирное время спокойный уравновешенный человек, требовал кота на съеденье чуть ли не с кулаками. Мы с мамой, когда уходили из дома, запирали Максима на ключ в маленькой комнате. Жил у нас ещё попугай Жак. В хорошие времена Жаконя наш пел, разговаривал. А тут с голоду весь облез и притих. Немного подсолнечных семечек, которые мы выменяли на папино ружьё, скоро кончились, и Жак наш был обречён. Кот Максим тоже еле бродил — шерсть вылезала клоками, когти не убирались, перестал даже мяукать, выпрашивая еду. Однажды Макс ухитрился залезть в клетку к Жаконе. В иное время случилась бы драма. А вот что увидели мы, вернувшись домой. Птица и кот в холодной комнате спали, прижавшись друг к другу. На дядю это так подействовало, что он перестал на кота покушаться… Жаконя через несколько дней погиб. А Макс выжил. Возможно, это была единственная кошка в городе, пережившая блокаду. В 43-м году к нам стали приходить люди — глянуть на это чудо. Однажды на экскурсию учительница привела целый класс… Удивительно, но Максим оказался долгожителем. Умер он двадцатилетним от старости в 1957 году».