Валентин ГОЛУБЕВ, СПб

†††
Оскудела в той речке вода,
Где когда-то предтечи крестились.
Всё мерёжи, а прежде — уда…
Нынче заводь чужих нерестилищ.

Что по ветру пустить, что сберечь,
Пусть подскажет небесная флейта.
Излукавилась каверза-речь,
А душа изболелась, жалейка.

Сколько можно в избе неглиже
Пить сивуху, вести тары-бары?
Ведь из сланцевых глыбей уже,
Воплощаясь, восстали хазары.

Нам бы в степь! Не в загон на убой…
Словно струны, натянуты вожжи.
Эй, братишка! Под Курской дугой
Колокольчик звенит всё тревожней.

Зря пятнадцать веков мы, дичась,
Землю рвали, хоть братья, на части.
Помоги нам в отчаянный час,
Тот, кто свечку держал при зачатьи.

МЫ ЖИВЫ СЛОВОМ
Ах, что за ветер? Времена пастушек
И пасечников замела метель.
Поблёкла Гжель, ямщицкий сгинул Ямбург,
Сорвало крышу, дом сошёл с катушек,

И пьяный плотник двери снял с петель,
Ключи забросив в выгребную яму.
Нас всех давно поставили «на счётчик»,
Как выбывших насельников, жильцов.

И прокричит: — Вас затянуло ряской… —
Когда нас мерять вздумает начётчик,
Куражась тупо, тыча нам в лицо
Своей дубовой меркой канцелярской. —

Вас не было! Забудьте, изыдите,
Вас не стояло здесь! Вы кто такие?
— Мы живы словом! Жив глагол родитель!
Чу, слышите: земля внутри гудёт.
А надо будет, и в престольный Киев
Язык, почти забытый, доведёт.

†††
Сестре Зое

В Горелове опять с утра дождит,
И клонит в сон головки георгинов.
Наверное, нельзя так тускло жить,
Без птичьих свар, без заполошных гимнов

Продленью рода. В этом знают толк
Крылатые творения Господни.
А нынче клушей квохчет водосток,
И день почти скукожился до полдня.

Примолкли дети, птицы ни гугу.
Сгорела осень, и весь пламень сада,
Листву транжиря, вылетел в трубу
Октябрьской ночи, будто так и надо.

Пора у птиц учиться и так жить,
Чтоб в сад небесный ладить переправу.
Уже кричит под окнами таджик:
— Работу дай! Тебе копать канаву?

Мы сад взрастили, храма купола
Покрасили зелёным цветом мая.
Наш батюшка взгрустнул, на Покрова
О временах последних поминая.

За скорбной речкой пусть отец и мать
О нас вздохнут: неужто впали в детство?
Уйдём, и сад наш будет притеснять
Татарника с полынью лиходейство.

Нам столько зим пришлось перетерпеть!
Переянварить сколь, передекабрить…
И птицы знают, для кого им петь,
Когда капель весенняя закаплет.

†††
Налетит ли Земля на небесную ось,
Муравейник взметнётся ль до неба,
За поленницей спавший потайно,
Мне не страшно, когда-то уже довелось

С птичьей стаей немолотым хлебом
Жить в полях и очнуться случайно.
Не к добру где-то маки под снег зацвели,
И собака волчонка вскормила,

Темь из погреба вышла наружу…
Защитит ли клочок этой дачной земли
Нас от вызовов внешнего мира?
Пусть хоть Настеньку, светлую душу.

Что за лучик зелёный сверкнул с высоты?
Полонит нас полынь-чернобыльник,
Не посечь, не столочь её в ступе…
— Чёрной были не надо бы в наши сады!
Заряжаю от молний мобильник.
Тишина. Абонент недоступен.

†††
Чтобы плакать — тоже нужно настроение.
Слёзы старого человека —
Это сорвавшаяся с привязи печаль.
К празднику надежды —
Христову Воскресению —
Подарили бабушке новую почти
Совсем чужие люди шаль.

Ей, бедой обобранной, —
не коврижки сдобные,
А судьба овсяная, пища голубиная,
сиротства произвол…
Что же вы наделали, люди мои добрые?
Всех уже простившей,
Опоздав, расщедрились: —
Получи, изволь…

†††
Был удушлив закат и багров,
Жизнь вокруг обмерла и заснула,
От стартующих антимиров
Купоросным дыханьем пахнуло.

Это кто-то придумал хитро:
И пробирку как жизни начало,
И на хлеб наш поставил тавро,
Чтоб машина потом сосчитала.

Мать-природа, за нас порадей,
Отодвинь срок последнего часа.
Говорят, от кислотных дождей
Наша рощица вовсе зачахла.

Может, злое над всем колдовство,
Как-то птицы продолжат здесь род свой?
Если мир обречён на вдовство,
Я, как сын, обречён на сиротство.

Божий разум, в беде не оставь.
Я ещё не исчадье, а чадо!
Только звуки небесных октав
Глуше всё, да и слышу нечасто.

Вот он, мой наступает черёд.
Поздно спрашивать: мило ль, не мило…
Словно Чичиков, души гребёт
Вертухай виртуального мира.

Зверь невиданный бродит окрест
И в окошко ночами стучится.
Из какого копытца — невесть
Суждено мне в дороге напиться…

МОНАСТЫРСКОЕ
Я прошу тепла один лучик хоть,
Льдом кипит река — ледоход,
Будто белое кверху всходит дно.
Хо-ло-дно.

Отражается лёд в твоих глазах,
Где с тобой молчим — вербная лоза,
Там и дерево у воды одно…
Хо-ло-дно.

За рекой погост, за погостом храм,
И пасхальный звон будто послан нам,
И теплом дарит, а не холодом,
Ко-ло-кол.

Монастырских стен за рекой черта.
Жизнь не кончилась, только на-ча-та!
По воде пойду, словно посуху,
С по-со-хом?

СИЛЬНЫХ НЕ ЖАЛКО
К яствам земным,
Мол, в застолье не лишние,
Пропуск какой-нибудь всё же да нужен.
Здесь у церквушки кладбищенской нищие

Немощью хвастают — язвы наружу.
В поле грачи, ну а пчёлы на пасеке,
Эти ж птенцы из гнезда колченогих
Выживут только за Божией пазухой. Жалко убогих.

Кружат вороны то порознь, то парой
В небе, расколотом горем иль громом,
Еле ступает старик сухопарый
За уплывающим к вечности гробом.

С паперти кто-то умно посоветовал:
— Ты бы держался за край катафалка…
— Полно, родимые! Долгие лета вам.
Сильных не жалко.

Может, хоть что-нибудь Небом простится нам?
Схлынут вороны, и выглянет солнце.
Батюшка выйдет на воздух с гостинцами
К нищим, прищурится и улыбнётся.

Рядом с могилами крутят скакалку,
Прыгают дети. Обижен мальчонка.
— Плачешь, разбойник? Кого тебе жалко?
— Жалко у пчёлки!

СТАРИННЫЕ ЛЮДИ
Когда просветлеет вода сентября
В реке обмелевшей и день поубудет,
Стихаем, смолкаем, уходим в себя,
Прижавшись друг к другу, старинные люди.

За ужином лампа, сгорая, мигнёт,
Другой не найдётся, и свечку затеплим.
Где в запахах царствовал в мисочках мёд,
Повеет в жилище и тленом и пеплом.

За дачным леском в жестяную дуду
Нас поезд окликнет, промчит не услышан,
И птицы хохлатые в стылом саду
Помянут нас пьяною ягодой вишен.

Рядить уже поздно: Ах, как да кабы…
Ты светом лучилась, и я был не промах,
Обнявшись, в игольное ушко судьбы
Проходим меж туч в ледовитых проломах.

Спешим, знать, ещё до себя не дошли.
Уходим молчком, будто не с кем проститься.
Идут по пятам то снега, то дожди,
То грозы вдогонку грохочут копытцем.

Не сможем ни совесть, ни пса усыпить,
Кота на соседкину милость оставим.
Колодезный ворот сорвётся с цепи,
И окна захлопают веками ставень.

Вот-вот догорят георгины огнём
Прощальным и просятся: лучше сорвите…
Позволь, мы с собой их в дорогу возьмём,
Господь, попустивший благое соитье.

И сторож садовый, свою конуру
Оставив, ещё у ворот станет клянчить:
— Эй, сладкая парочка, где вы? Ау…
Налейте страдальцу стаканчик.