Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Князь Вадбальский
Работа у нас была – не то, что в редакции: свободного времени порой даже на сон не оставалось. И все же я ухитрялся иной раз посидеть в архиве: захотелось знать больше о новой профессии. Иной раз есть час – так не спать иду куда‑нибудь в пустой кабинет, на сдвинутые столы, а в архив. Югов шутил: это от молодости, сил девать некуда. А я чувствовал: нравилось ему, что я старыми делами интересуюсь. Помнил я его фразу: плох тот чекист, который назад не любит оглядываться; время – лучший учебник… Вот и листал я этот «учебник», урывками листал, не знал даже толком – зачем, а вышло удачно… Попало ко мне тридцатилетней давности дело, зафиксированное в архиве как «Дело князя Вадбальского». Князь этот существовал, а может быть, и существует поныне, бывший поручик сначала деникинской, а потом и врангелевской армии; эмигрировать ему не удалось, занялся обыкновенной уголовщиной, сменил пяток фамилий и осел на дне с почетным для уголовника званием вора в законе. Я вспомнил о Невядомском и задумался: а вдруг «стрельцовский князь» – это не кличка, а титул, ставший кличкой по воле ее обладателя? И мотив есть: не хотелось родовое имя пятнать уголовщиной. Ведь и у горьковского Барона, рожденного на сцене Художественного театра, тоже было настоящее имя, быть может скрытое по замыслу автора из тех же соображений. А родовое имя Вадбальского, его подлинное имя тогдашние чекисты сумели открыть. Я сообщил это Югову. Он усмехнулся и сказал: – Допроси. Ты нашел, тебе и разрабатывать. У нас не спорят, а выполняют. Да и самому было интересно. Может быть, Невядомский, а может быть, Вадбальский. Вот и поговорим. Привели его. Седоват, худощав, виски впалые, небрит и грязен. Отстреливался профессионально. Если что ему и мешало, так это пара тусклых восковых свечек, так как в подвале магазина электричества не было. Потому и пули его «вальтера» только царапнули наших, но не убили. Я с удовольствием сообщил ему об этом. – Военные? – спросил он. – Конечно. Сержант и радист. К вашему сожалению, быть может… – Вы правы. Жаль, – сказал он, вздохнув. Потом замолчал, подумал и спросил уже с явной насмешкой: – А ведь я догадываюсь, почему вы это сказали. – Почему? – Порылись в архиве? – Допустим. – Тогда вам и спрашивать нечего. Мой первый допрос у следователя читали? – Все ваши «дела» читал. – Тогда процитируйте мне ту часть протокола, в которой говорится о моем титуле и фамилии. Я достал из письменного стола пухлую папку «Дела князя Вадбальского», нашел нужный протокол и прочел: – «Убил я его прежде всего потому, что он дворянин и штабс‑капитан, а во‑вторых, потому что Вадбальский – родовое имя, без титула не произносящееся. Я действительно князь, и до уголовщины довела меня судьба». – Сколько вам лет? – вдруг перебил он меня. Я ответил. – Вы еще в пеленках брыкались, когда я с маршевой скоростью почти до Курска дошел. Веселое было времечко. – Потому я и хочу о нем послушать. И как вы обратно к югу уже не шли, а бежали. И как вас на Турецком валу разбили, и как Станислав Вадбальский, настоящий князь, не из оперы, веселенькую наколку на спине сделал. В старых романах князья этаких штучек не вытворяли. – И не воровали князья в старых романах, – добавил, усмехнувшись, Невядомский. – Воевали, а не воровали. И когда я первый раз квартиру ограбил, настоящий князь Вадбальский умер. Живет подонок по фамилии Невядомский, а что же князю‑то оставалось? Только фамилию сменить. Кто родился тогда вместо Вадбальского, не помню. Ну а князя сохранить было можно. Он и сохранился, как воровская кличка. Спросите какого‑нибудь блатного. Снегиря, например: был ли у него настоящий князь в банде – так он хохотать будет. Может, какой‑нибудь Вадбальский и был настоящим князем не в законе, конечно, а при царе или у Деникина… Что, гражданин следователь, рассказать вам о том, как случилось все это со мной?.. Он смотрел как бы сквозь меня, и мне казалось, что видел он жизнь свою, смрадную и срамную – от путча юнкеров Александровского военного училища до деникинского лагеря, дроздовского, до врангелевского Крыма… – И думаете, научился чему‑нибудь? Ничему, гражданин чекист, ни одной полезной профессии не приобрел, только стрелять по‑снайперски, да скакать на какой‑нибудь кобыле, порой без седла даже. А когда в Советскую Россию вернулся, думал, что на родину, а на родине‑то работать надо. Не трудящийся да не ест. А есть‑то хочется. Тут и родился мой Князь, умеющий только грабить и убивать. Ищите и обрящете, говорят попы, и я искал и нашел. С появлением в моей жизни Михельса, можно сказать, профессию приобрел. Я больше его не расспрашивал. То, что рассказал он мне, было подло и страшно. С искалеченной психикой человек. Воровал из‑за денег, а убивал из мести. О чем же спрашивать такого? Да в любом Снегире больше человеческого, чем в этой злобной карикатуре на человека. Патетическая речь его осталась безответной. Я молча написал протокол допроса о преступных связях Невядомского с Михельсом, об убийствах, совершенных Невядомским по заданию гитлеровского разведчика, выделив преступления, подведомственные уголовному розыску, и молча же дал прочесть обвиняемому. Он бегло пробежал их и расписался четко и безоговорочно. – Уведите, – сказал я конвойным. Как только увели Невядомского, вошел Югов. – Я только что допросил еще двух из стрельцовской тройки. Все, что они делали для Михельса и с Михельсом, уже готово для прокуратуры. А вот твой диалог с князем хотелось бы почитать. Полностью записал? – То, что нас касается. Остальное пусть Стрельцов дописывает. Я снова, но уже вместе с Юговым пробежал запись допроса. – Интересно, почему он передо мной разоткровенничался? – Ты его старое дело читал. Любопытно ему стало: перед юнцом порисоваться… А в сущности, что он теряет? Он – Вадбальский?.. В «деле» нет отпечатков пальцев, ста‑арое дело‑то, верно? – Верно, – кивнул я. – Значит, не доказано, что он – Вадбальский. – А наш разговор?.. – Допрос?.. Откажется. Он – Невядомский. Князь – кличка. И – все. Во время схватки с милицией Невядомский никого не убил, а от связи с Михельсом откажется. Кто нам эту связь подтвердит, пока Михельс на свободе?.. То‑то и оно, Вадим. И передаст суд дело на доследование. – Где будет слушаться дело? – спрашиваю я. – Невядомского и его двух сообщников будут судить вместе с остальными участниками грабежа, – с сожалением говорит Югов. – А у нас их дело будет рассмотрено, когда возьмем Михельса. Сначала – террорист, а за ним – и его соучастники. Дел у нас, Вадим, много, а результат – ноль. Самое главное сейчас – запеленговать радиста. Уходит он от нас… Изловчившимся так долго уходить от нас радистом занимался Безруков, а на моей шее по‑прежнему висели Михельс и Невядомский. Вечером я опять вызвал его на допрос, но теперь он был уже совсем другим человеком – насмешливым, когда можно было поймать на ошибке допрашивающего, и замкнутым, когда следователь требовал откровенности… Начал он с категорического отрицания всего, что было сказано им на утреннем допросе. Личность князя Вадбальского зародилась только в его воображении… Наврал, конечно, не без этого: очень уж хотелось оправдать кличку «Князь» и глупую наколку, сделанную им в годы молодости. Сейчас ему уже под пятьдесят, в гражданской войне он, конечно, не участвовал, воровать приучился с детства и ничем другим не занимался. В банде Снегиря он уже три месяца, дезертировал из штрафной роты вместе с Кашкиным, который тоже участвовал в грабеже и перестрелке с милицией, а других он даже не знает. И о Михельсе понятия не имеет, слыхал о таком, знал, что в банде есть его люди, но кто именно, ему неизвестно. – Вы что, на каждом новом допросе собираетесь сочинять новую историю? – спросил я, стараясь не раздражаться. – Захочется – буду, не захочется – нет. Можно и что‑нибудь старенькое вспомнить. – Утренняя история была интереснее. – Тоже вранье. – А зачем? – Жить скучно, гражданин следователь, вот и хочется порой пошутить. – Шуточки‑то у вас со смыслом. Ну, допустим, что Вадбальский – это вранье, хотя и очень круто заверченное. Но Михельс – не шуточка. Немецкий шпион ваш Михельс, а вы еще признались в том, что стали его агентом. – Разве признался? – Мне же врать незачем. – Слыхал где‑то эту побасенку, ну и поднес ее вам, как соус «пикан». А про шпиона – тоже болтовня. Вам, чекистам, только про шпионов и сочинять. – Рация у него есть? – Чего? – Переносный радиопередатчик. – С новостями техники не знаком. Про отмычку могу. Я решил перейти к серьезной атаке. – Кстати, под тем, что вы рассказали о Михельсе, ваша подпись есть. – И под протоколом, который вы сейчас напишете, моя подпись тоже будет… Задумался, зачем друзей будоражить? Решил правду говорить. – Так вы же утром ее сказали. – Не‑е. То вранье было классическое. – Ну что ж, посидите еще в одиночестве, придумаете новенькое. На прощание он мне подмигнул: все еще полагаешь, мол, что со мной справишься?
Радист
Сегодня по милости Югова смог ночевать дома. Ох и смеялся же он, когда рассказал я ему о вторичном допросе Князя. – Вот тебе, мил друг, и «княжеские» шалости. Чего же ему бояться, когда дружок его на свободе. Мы так ничего и не докажем, пока щуку покрупнее не выловим. Поезжай‑ка завтра с утра на ремонтный завод и пощупай там. Вдруг да обнаружишь связного. Уже несколько дней, вернее, ночей молчит Михельс, если только радист – это он… Я понимал, конечно, что Югов имел право смеяться, когда я ему о допросе рассказывал. Тут хоть головой о стенку бейся, а Невядомского не «расколешь». Фантазия у него богатая, и время для нее есть. А ведь мне протоколы, а не детективы писать. Ну и пришлось идти к себе на Кузнецкий. Холодно там, хорошо еще, что Клячкин вторым тулупом обзавелся: есть что на ночь занять. А может быть, и дровишки у кого есть, чтобы выкупаться. Колонка‑то у нас дровяная, не газовая. Ну вот и пришел домой, и махры принес для друзей‑курильщиков. Набросились, понятно… Собрались в передней, свернули козьи ножки. – Есть новости? – Что‑то застопорились у нас дела. – Есть малость. Только у наших солдат еще один союзник есть. Хорошо помогает, лучше англичан с американцами. – Ты о ком? – О морозе. Говорят, еще хлеще будет. – То‑то у нас сейчас на полушубки заказы. – Сысоева хоть поймали? – Ловим. И в это время зазвонил телефон. Клячкин трубку снял, послушал, протянул ее мне: – Тебя… – Слушаю, – сказал я и услыхал смешок Югова. – Хорошо слушаешь?.. Лады. Кончай ночевать, быстро – в управление. – Что‑то случилось? – Случилось. Давай поскорее… Не вышло дома ночевать. Размечтался… Оказалось, что радисты сумели поймать пеленг, а Безруков, на счастье, был в одном из передвижных радиопеленгаторов. Везение, конечно… Но ему еще больше повезло в том, что до запеленгованного объекта ехать было три минуты ровно. С арбатского двора, из‑за мусорных баков передача велась. Двое их там было. Одному удалось уйти, второго Паша ранил. Из управления отправились в тюремный госпиталь. Накинув на плечи белые больничные халаты, мы с Юговым и Безруковым идем сначала в кабинет главврача. Фамилия Рольного Бук – так в паспорте значится. Мы прежде всего справляемся, можно ли с ним сейчас разговаривать. Оказывается, можно. Больной ранен в правую ногу, но кость не тронута. Сейчас Бук сидит в кресле, листая только что вышедший номер «Огонька». Никакого удивления при нашем появлении он не проявляет. – Откуда вы родом? – начал допрос Югов. – Из бывшей республики немцев Поволжья, – четко произнося каждую букву, отвечает Бук. – А каким образом очутились в Москве? – Был призван в Красную Армию, дезертировал с целью действовать по заданию абвера. – Что значит «действовать по заданию абвера»? – Я радист. До войны работал в Саратове в радиомастерской, в штабе дивизии тоже действовал как радист. В Москве у меня была явка к резиденту. – Имя и фамилия резидента? – Отто Михельс. – Это он был с вами во дворе? – Да. Только, как я понял, ему удалось уйти?.. Югов не отвечает, да Бук и не ждет ответа: сам все видел. До сих пор он говорил правду. А Югов уже спрашивал: – Где вы получили эту явку? – Под Наро‑Фоминском. Мне дал ее тоже агент абвера Макс Зингер, работник штаба той же дивизии. – Расскажите подробнее. – Подробнее не могу: не знаю. Зингер – где‑нибудь в дивизии или бежал. Михельс действует здесь, в Москве. – Адрес явки? – Большая Молчановка, двадцать три. Только едва ли вы там сейчас кого‑нибудь найдете. Если провалена явка, то резидент тотчас же находит другую. – В такой же квартире жили и вы? – собирал по крохам свою информацию Югов. – Да, там же поместил он и меня… Я слушаю агента и все более убеждаюсь, что он заваливает абверовца с откровенным удовольствием. Может быть, потому, что его бросили раненного, даже не оглянувшись. Несомненно, что он решил смягчить свою участь. Даже оправдаться пытался. – Ни одного русского я не убил, да у меня и оружия не было. Передавал радиошифровки, и все. А вы не скажете, будут ли меня судить? – Обязательно будут, – согласился Югов. – Значит, прямо в Сибирь? – Это уж как трибунал решит. А может быть, и здесь останетесь. Подождем, когда Михельса изловят. Для разоблачения его понадобитесь. Допрос еще продолжался, когда меня позвали к телефону. Звонил Стрельцов. Ничего не объясняя, просил приехать. На Петровку я пошел пешком. От нас это недалеко. Не видно ни очередей у магазинов, уже и следа не осталось от той спешки, беготни, распродажи вещей прямо на тротуарах и той напряженности, в атмосфере которой жила Москва во время эвакуации. Уже никто не спрашивал, выдержит ли город прорыв вражеских танков. У Стрельцова я застал в кабинете облаченного в чистенький ватник Смирного, уже подписывающего протокол допроса, по‑видимому законченного. – Поздно приходишь, – недовольно проговорил Стрельцов, – машину, что ли, не мог взять? Знал ведь, если Стрельцов звонит, то не зря, а по делу. Теперь можешь сам допрашивать. Кое‑что о связях с Михельсом, которого вы никак поймать не можете. Садись прямо на мое место и записывай, если он что‑нибудь новое для вас скажет. Наш допрос мы уже провели. – Значит, еще протокол подписывать? – неохотно протянул Смирный. Я усмехнулся, подумав, что для меня тоже не сладко раскапывать чужой мусор. – Придется. – О Михельсе, что ли? – О нем, – кивнул я утвердительно. – Не хотелось мне раньше его выдавать, но ведь своя рубаха малость поближе к телу. – Полбанды вашей немецкий шпион купил, – сказал я. – Троих он купил, тех, что вашему ведомству передали. А я отказался. Ей‑богу, не могу на мокрые дела отзываться. – Значит, все‑таки знали, что он из абвера? Смирный пожевал губами, потом сплюнул в пепельницу. Явно не радовал его наш разговор. Я, признаться, даже не понимал его верности воровскому долгу. – Знать‑то знал. Но не идти же мне стучать. Кто тебе помогает – не капай на того. Ведь это он нам адрес магазина дал, даже сказал, кто вахтером будет. Правда, засыпались мы в этом магазине, но Михельс ни при чем. Не он выдал. – А когда познакомились с Михельсом? – спросил я. – В самом начале войны, в ресторане «Москва». Невядомский туда тоже ходил, он меня и свел с Михельсом. Мы, говорит, хорошо платим. Но если по правде, не из‑за войны я отказался. Не моя война, и на фронт не хочу. Нам и без войны работы хватит. Отказался я из принципа. – Какого? – Мокрых дел не люблю. За них слишком большие сроки дают. Да и в этом деле, которое уголовка раскрыла, никого не убил, хотя и стрелял. Лучше сказать, отстреливался. Очень уж не хотелось влипнуть. – Что же обещали Михельсу взамен? Связь‑то у вас сохранилась. – Ну, нашел ему подходящих ребят. Вот и все. – А оказались неподходящие. Знали, что обманываете? Смирный долго молчал, потом с хитрецой ухмыльнулся. – В деле‑то их не видел. Скрозь не смотрел. Потому и не дал проверенных. Я уже знал, что Смирный исчерпан. Ничего более путного от него не услышу. Но все‑таки спросил: – А откуда вынырнул Невядомский? Ведь он не в законе? – Если бы. Ты спину его видел? Он и сам мог паханом быть. Смелости необычной, честности тоже, умения редкостного. В карту с десяти метров ножом попадает. А наган его посмотри. Чистенький, смазанный. Спрашивать Смирного, где живет в настоящее время Михельс, было наверняка бесполезно: со времени ареста его банды прошла, наверное, неделя, да и что Смирный мог сказать об этом, если он встречался с ним где‑нибудь в подворотне. Я предпочел обходный маневр. – А где бы мы смогли найти его, скажем, завтра или послезавтра? – Трудно сказать. Называл он как‑то Невядомскому один адрес. Кажется, Садовая‑Кудринская, номер дома не помню. Или он там бывает, или живет. Москву он знает назубок. Жил здесь или учился. У нас связь с ним поддерживал Невядомский. Смирный подписал даже не прочитанный им протокол допроса и вышел вслед за конвойным. – Доволен? – иронически спросил Стрельцов. – Придется еще раз допрашивать Невядомского, – вздохнул я. – Единственная связь с Михельсом. …Но с Невядомским меня ожидал сюрприз. Югов хмыкнул, а Паша почему‑то не отрывал глаз от моих сапог. – Бежал Невядомский, – сказал он, отвернувшись. – Из больницы? – вырвалось у меня. Я тут же вспомнил о своих опасениях, когда мы все трое встретили в больничном саду Невядомского, разгребавшего снег на дорожках. – Конвойные были рядом, – сказал Паша, – а эта сволочь сумела перелезть через стену. Выяснилось, что за стеной уже дожидалась машина. Конвойные открыли стрельбу по машине, но не попали. Машина ушла, а нам теперь двоих искать надо. Что же вы молчите, Иван Сергеевич? Югов ответил не сразу. Казалось, он мысленно собирал что‑то, взвешивал, раздумывал, словно задачу решал. Я так ему и сказал. – Ты, несомненно, прав, Вадим: именно решал задачу со многими неизвестными, – ответил Югов. – И решили? – спросил я не без иронии… – Где найти их сейчас? – сказал задумчиво Югов. – Конечно, нет. Я обобщал. И начал с Михельса. Первое, что мы о нем знаем, это то, что он давно живет в Москве. Вероятно, кончил здесь какое‑нибудь высшее учебное заведение. Прочно, подсчитывая и анализируя, он собрал список пустующих в настоящее время квартир. Прежде чем вселиться, всегда узнавал точно: все ли жильцы уехали. Как он нашел Невядомского, не знаю, но возможность связаться с уголовным подпольем явно подсказал ему бывший врангелевец. Это сразу же расширило агентурную сеть Михельса. И думается, что побег Невядомского – дело его рук. Уголовное подполье, как ни почистил его Стрельцов, все еще существует. Дезертиров, верно, стало поменьше. Многие из бежавших вернулись в свои части, но кое‑кто и остался. Я как‑то, ребята, съездил на Тишинский рынок. Вот где раздолье для жуликов и скупщиков краденого. Там и развлечения есть: гадалки, качели, можно и в картишки перекинуться. Я заинтересовался, почему не закрывают рынок? Пожилых милиционеров много, но ни один ничего путного не сказал. Дают наряд на рынок, и лови, кого заметишь. И все. А пока он есть, у Михельса всегда найдутся желающие помочь…
|