Моление о чаше

И прешед мало, паде на лици Своем, моляся и глаголя: Отче Мой, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты.

Мф. 26: 39‑47

День ясный тихо догорает;

Чист неба купол голубой;

Весь запад в золоте сияет

Над Иудейскою землей;

Спокойно высясь над полями,

Закатом солнца освещен,

Стоит высокий Елеон

С благоуханными садами.

И, полный блеска, перед ним,

Народа шумом оживленный,

Лежит Святой Ерусалим,

Стеною твердой окруженный,

Вдали Гевал и Гаразин,

К востоку воды Иордана

С роскошной зеленью долин

Рисуются в волнах тумана.

И моря Мертвого краса

Сквозь сон глядит на небеса.

А там, на западе, далеко,

Лазурных Средиземных волн

Разлив могущий огражден

Песчаным берегом широко…

Темнеет… всюду тишина…

Вот ночи вспыхнули светила, –

И ярко – полная луна

Сад Гефсиманский озарила.

В траве, под ветвями олив,

Сыны Божественного Слова,

Ерусалима шум забыв,

Спят три апостола Христовы.

Их сон спокоен и глубок;

Но тяжело спал мир суровый:

Веков наследственный порок

Его замкнул в свои оковы,

Проклятье праотцев на нем

Пятном бесславия лежало

И с каждым веком новым злом

Его, как язва, поражало…

Но час свободы наступал –

И чуждый общему позору,

Посланник Бога, в эту пору,

Судьбу всемирную решил.

За слово истины высокой

Голгофский Крест предвидел Он

И, чувством скорби возмущен,

Отцу молился одиноко:

«Ты знаешь, Отче, скорбь Мою

И видишь как Твой Сын страдает,

О, подкрепи Меня, молю,

Моя душа изнемогает!

День казни близок: он придет,

На жертву отданный народу,

Твой Сын безропотно умрет.

Умрет за общую свободу…

Проклятьем черни поражен,

Измученный и обнаженный,

Перед толпой поникнет Он

Своей главой окровавленной,

И те, которым со Креста

Пошлет он дар благословенья

Поднимут руку на Христа…

О, да минует чаша эта,

Мой Отче, Сына Твоего!

Мне горько видеть злобу света

За искупление его!

Но не Моя да будет воля,

Да будет так, как хочешь Ты!

Тобой назначенная доля

Есть дело всякой правоты.

И если Твоему народу

Позор Мой благо принесет, –

Пускай за общую свободу

Сын Человеческий умрет!»

Молитву кончив, скорби полный,

К ученикам он подошел,

И увидав их сон спокойный,

Сказал им: «Встаньте, час пришел.

Оставьте сон свой и молитесь,

Чтоб в искушенье вам не впасть,

Тогда вы в вере укрепитесь

И с верой встретите напасть».

Сказал – и тихо удалился

Туда, где прежде плакал Он,

И той же скорбью возмущен,

На землю пал он и молился:

«Ты, Отче, в мир Меня послал

Но Сына мир Твой не приемлет:

Ему любовь я завещал,

Моим глаголам он не внемлет;

Я был врачом его больным,

Я за врагов Моих молился, –

И надо Мной Иерусалим

Как над обманщиком глумился!

Народу мир я завещал, –

Народ судом мне угрожает,

Я в мире мертвых воскрешал, –

И мир Мне Крест приготовляет!..

О, если можно, от Меня

Да мимо идет чаша эта!

Ты Бог любви, начало Света,

И все возможно для Тебя!

Но если кровь нужна Святая,

Чтоб землю с Небом примирить.

Твой вечный суд благословляя,

На Крест готов я восходить!»

И взор, в тоске невыразимой,

С небес на землю он низвел

И снова, скорбию томимый,

К ученикам он подошел.

Но их смежившиеся очи

Невольный сон отягощал;

Великой тайны этой ночи

Их бедный ум не постигал.

И стал Он, молча, полный муки,

Чело высокое склонил

И на груди Святые руки

В изнеможении сложил.

Что думал он в минуты эти.

Как человек и Божий Сын,

Подъявший грех тысячелетий, –

То знал Отец Его один,

Но ни одна душа людская

Не испытала никогда

Той боли тягостной, какая

В Его груди была тогда,

И люди верно б не поняли,

Весь грешный мир наш не постиг

Тех слез, которые сияли

В очах Спасителя в тот миг.

И вот, опять он удалился

Под сень смоковниц и олив,

И там колена преклонив,

Опять он плакал и молился:

«О, Боже Мой! Мне тяжело!

Все человеческое зло

На мне едином тяготеет.

Позор людской – позор веков;

Все на Себя Я принимаю,

Но Сам, под тяжестью оков,

Как человек, изнемогаю…

О, не оставь Меня в борьбе

С Моею плотию земною,

И все, угодное Тебе,

Тогда да будет надо Мною.

Молюсь, да снидет на меня

Святая сила подкрепленья,

Да совершу с любовью я

Великий подвиг примиренья!»

И руки к небу он подъял,

И весь в молитву превратился,

Огонь лице Его сжигал,

Кровавый пот по Нем струился.

И вдруг с безоблачных небес,

Лучами света окруженный,

Явился в сад уединенный

Глашатый Божиих чудес.

Был чуден взор его прекрасный,

И безмятежно, и светло

Одушевленное чело,

И лик сиял как полдень ясный.

И близ Спасителя он стал

И речью, свыше вдохновенной,

Освободителя вселенной

На славный подвиг укреплял;

И сам, подобный легкой тени,

Но полный благодатных сил,

Свои воздушные колени

С молитвой пламенной склонил.

Вокруг молчало все глубоко;

Была на небе тишина, –

Лишь в царстве мрака одиноко

Страдал бесплодно сатана.

Он знал, что в мире колебался

Его владычества кумир,

И что бесславно падший мир

К свободе новой приближался.

Виновник зла, он понимал,

Кто был Мессия воплощенный,

О чем Отца Он умолял,

И, страшной мукой подавленный,

Дух гордый молча изнывал,

Бессильной злобой сокрушенный…

Спокойно в выси голубой

Светил блистали мириады,

И полон сладостной прохлады

Был чистый воздух. Над землей,

Поднявшись тихо, небожитель

Летел к надзвездным высотам, –

Меж тем всемирный Искупитель

Опять пришел к ученикам.

И в это чудное мгновенье

Как был он истинно велик,

Каким огнем одушевленья

Горел Его прекрасный лик!

Как ярко отражали очи

Всю волю твердую Его,

Как радостно светила ночи

С высот глядели на Него!

Ученики, как прежде, спали

И вновь Спаситель им сказал:

«Вставайте, близок день печали,

И час предательства настал…»

И звук мечей остроконечных

Сад Гефсиманский пробудил,

И отблеск факелов зловещих

Лицо Иуды осветил.