Пятнадцатое ноября. Красноярск

С утра Святослав Теофилович был печален. Печально сидел в том же кресле.

− Все на меня навалились. Ну все, живые и мертвые...

Мне вспомнилась фраза из дневника Рихтера: «Почему, когда все хорошо, все равно печаль и угрызения совести? Это постоянная тема».

− Вы согласились играть в Большом зале пятнадцатого декабря?

− Нет — я ведь не успеваю. Я играл в нем больше трехсот раз. Хватит. Впрочем, может быть, я и сыграю... Я почему-то больше люблю зал Чайковского; наверное, потому что там я удачно играл в первый раз Концерт Чайковского и Пятый концерт Прокофьева. Играл с Прокофьевым, он дирижировал своим концертом... А потом зал Чайковского со сцены очень приятно выглядит. Очень как-то уютно. А Большой зал — нет; это громадный аквариум, — у-у-у-у-у. И это громадная галерка, амфитеатр... И потом я как-то разочаровался в Большом зале. Конечно, есть масса хорошей публики, но много снобов... Меня все время пилят с этим Большим залом. Чем больше пилят, тем меньше мне хочется играть там. В Большом зале я думаю: вот опять все пришли... что-то постылое есть во всем этом... И снобское. И вот они все думают, «перевернута уже страница» *

или нет... Ойстрах совершенно так же говорил: «Они приходят на мой концерт и думают: ну что, он все еще хорошо играет? Когда же, наконец, это кончится?» Ну нет, я, конечно, так, фантазирую, но что-то в таком духе есть.

− Не знаю, я ничего подобного не чувствовала.

− Вы и не должны были чувствовать, вы же приходите музыку слушать, и вам никакого дела нет до всех этих людей. А я чувствую.

− В последний раз вы играли в Большом зале в день памяти Николая Рубинштейна: Полонез-фантазию и Первый этюд Шопена...

− Как раз тогда была настоящая консерваторская публика, хорошая... Но все же я с гораздо большим удовольствием буду играть в музыкальной школе в Звенигороде.

− Почему?

− Мне там нравится. У меня настроение есть там играть...

− Ну а в Музее?

− Там тоже есть такие люди. Но про них ясно, что они просто из другой оперы. Они приходят спать и потом уходят.

− Уходят?!

− Ну какие-то там официальные.

− Вообще вы довольны, что организовали этот фестиваль?

− Я устал, потому что они все время воюют. А на Туренском что делается... Там давно уже война, пятнадцать лет.

В тот день Святослав Теофилович снова не пошел заниматься и провел весь день в гостинице — был вялый, вздыхал, жаловался, говорил, что не хочет играть, не будет... Вспоминал про балеты и называл лучшими три: «Жизель» в Большом театре с Улановой (в постановке Петипа), «Волшебного мандарина» Бартока в Будапеште и «Турангалилу» Мессиана в Париже.

Приехали в Малый зал филармонии. Рихтер со вздохом сел на серый бархатный диван в артистической, пришел знакомый молодой человек, который переворачивал страницы в сентябре и учил Балладу Шопена (теперь, по его словам, он уже ее выучил и удачно сыграл). И ведущая была та же (Рембо!). Настроение царило праздничное — все готовились, ждали...

119-й концерт — в Красноярске — был полностью посвящен Брамсу.

Как в сентябре, переполненный Малый зал (вновь обратили на себя внимание причудливые светильники в потолке), вместо трех рядов стульев на сцене их уже шесть, исчезли проходы в зале — полно! В Красноярске одухотворенная, благодарная публика. Погасили огни. Рихтер быстро прошел к роялю (куда исчезли вялость, слабость? — словно их и не было вовсе) — в Красноярске великолепный «Стэйнвей», — и понеслись дивные созвучия.

В антракте Святослав Теофилович сказал, что зал похож не на «роскошный пломбир» или «сталактиты», как ему показалось в прошлый раз, а на «опрокинутый бар со стаканами на столиках». И хотя напевал что-то из «Мазепы» и разговаривал, но снова выглядел усталым. А потом стремительно пронесся по сцене, не дав никому опомниться, почти не дождавшись, пока погаснет свет, заиграл. Вариации Брамса сменяли друг друга, мощь и натиск, затаенность, ураган, совершенство. Зал взорвался аплодисментами, и сразу Вторая тетрадь: печаль, полет, воспоминания. Вот уж поистине не успеваешь пережить одно, как обдает дыхание следующего...

Уже сидя в поезде Рихтер рассказал о том, как Франц Иосиф, восхищенный музыкой Брукнера, предложил ему выполнить любое его желание. Тогда Брукнер попросил Франца Иосифа сделать, чтобы его больше не критиковал Ганслик. На что Франц Иосиф сказал: «Это я не могу».

Поезд мчал Рихтера в Абакан, столицу Хакасии, где предстояло сыграть три концерта: в самом Абакане, на Саяно-Шушенской ГЭС и в Шушенском.