• I ' - .\i.:-.-;l.. ■ •. ' i'. re>K4;'S;,'»,,' ;..;. 4 page

Раздел II. Индивидуальный имидж

■ § 1. Особенности индивидуального имиджа

болевают потому, что они просто нормальные, есть и такие, кото­рые, напротив, больны из-за невозможности стать нормальными. Мысль, которая могла бы прийти кому-нибудь в голову, — сде­лать первых нормальными — была бы воспринята этими людьми как дурной сон, ибо самая глубокая их потребность на самом деле состоит в том, чтобы вести ненормальную жизнь» [102, 30\.

То, что понимает К. Г. Юнг здесь под «ненормальной» жизнью, вовсе не обязательно означает нарушение всех принятых в обще­стве норм, антисоциальную или асоциальную жизнь. Напротив, для такого человека задача самореализации выражается в необхо­димости привести свою неординарную, уникальную систему уста­новок в соответствие с основными общепринятыми ценностями, «вписать» ее в общезначимую матрицу значений.

Аналогичная задача возникает при создании таким человеком своего имиджа. Ее можно описать как задачу перевода системы индивидуальных смыслов на язык общепринятых значений, с тем чтобы сделать ее распознаваемой, «читаемой» другими субъектами.

При этом необходимо подчеркнуть, что в соответствии с прин­ципом индивидуации элемент уникальности должен присутство­вать в любом имидже, в противном случае имидж субъекта вос­принимается как неполный, незавершенный. Это не портрет жи­вого человека, а всего лишь шаблон, полуфабрикат, заготовка, нуждающаяся в «дописывании», «прорисовывании» индивидуаль­ных черт. Именно в этом состоит различие между имиджем и мас­кой. Маска выражает лишь типичные, стандартные черты той или иной социальной группы и не содержит индивидуализирующих признаков. В то же время использование маски может служить пер­вым шагом на пути к созданию имиджа: сначала субъект, «приме­ривая» на себя различные маски, выбирает для себя наиболее под­ходящую, затем обогащает ее индивидуальными чертами.

Как неоднократно подчеркивалось в предыдущем разделе, обе стороны социального взаимодействия, в ходе которого происхо­дит создание имиджа, являются активными его участниками. Тем не менее инициатива создания имиджа все-таки исходит от сторо­ны, представляющей субъекта—прообраза имиджа.

Как говорилось в § 5, в основе деятельности этой стороны по созданию имиджа могут лежать два основных типа мотивации:

— во-первых, психологическая мотивация, связанная с потреб­ностью человека в повышении своей самооценки, результа­том чего становится достижение психологического комфорта;

— во-вторых, прагматическая мотивация, связанная с жела­нием использовать имидж для более эффективного соци­ального влияния и достижения при его помощи тех или иных внешних целей (победы на выборах, повышения зар­платы, продажи товара или услуги и т.д.).

Эти два типа мотивации могут совмещаться в деятельности субъекта, занимающегося созданием своего имиджа. Например, если для данного субъекта качества успешного менеджера входят в состав его идеального Я и одновременно с этим наличие тех же качеств способствует успеху в его продвижении по службе, то усилия данно­го субъекта по созданию имиджа успешного менеджера будут иметь двойную цель и двойную мотивацию: они будут служить, с одной стороны, улучшению Я-концепцш и повышению самооценки, с дру­гой — достижению чисто практических результатов.

Но возможны ситуации, когда внутренняя, психологическая мотивация не совпадает с внешней, прагматической. Это происхо­дит тогда, когда реализация личностных качеств, составляющих идеальное Я, при данных обстоятельствах не способствует дости­жению внешних целей, ориентированных на успех в конкретном начинании, либо когда эти качества в принципе не востребуются обществом. В этом случае субъект вынужден совершать выбор меж­ду реализацией в своем имидже тех качеств, которые нравятся ему самому, и тех, проявление которых импонирует социальному ок­ружению и способствует достижению практических целей.

В зависимости от преобладающего типа мотивации, лежащей в основе деятельности по созданию имиджа, различаются стратегии создания имиджа и используемые при этом способы и механизмы. На этом основании мы будем различать такие два типа индивиду­ального имиджа, как имидж, ориентированный на самоощущение, и имидж, ориентированный на восприятие. При этом мы будем отда­вать себе отчет в том, что данные два типа имиджа не являются взаимоисключающими и в ряде случаев один и тот же имидж мо­жет обладать свойствами как первого, так и второго.

Рассмотрим пример.

«В 1831 г. молодая женщина, именуемая Авророй Дюпен Дюде-ван, оставила своего мужа и семью в провинции и переселилась в Париж. Она хотела быть писателем; брак воспринимался ею как зато­чение в тюрьме, поскольку не оставлял ей ни времени, ни свободы на то, чтобы следовать своей страсти. В Париже она надеялась обрести независимость и зарабатывать на жизнь литературным трудом.

Раздел П. Индивидуальный имидж

Вскоре после прибытия в столицу Дюдеван, однако, столкнулась с жесткой реальностью. Для того чтобы обладать определенным уровнем свободы в Париже, нужны были деньги. Для женщины единственными способами получить деньги были замужество или проституция. Ни одна женщина в то время даже не помышляла о писательском труде как источнике существования. Женщины писали для развлечения, находясь на иждивении у своих мужей или тратя полученное наследство. Так что принеся свое первое сочинение редактору, Дюдеван услышала нази­дательное: "Вам следует заниматься детьми, мадам, а не литературой".

Очевидно, мадам Дюдеван приехала в Париж, чтобы добиться не­вероятного. И в конце концов ей пришлось прибегнуть к стратегии, которую до нее не использовала ни одна женщина. Эта стратегия зак­лючалась в том, чтобы сотворить себя полностью заново, собственно­ручно создать себе в обществе совершенно иное реноме. Женщины-литераторы до нее вынуждены были принимать на себя навязанную обществом роль — роль второстепенного художника, создающего оп­ределенного жанра литературу для других женщин. Дюдеван решила, что уж если предстоит играть, то она поменяет правила игры: она выбрала для себя мужскую роль.

В 1832 г. издатель принял "Индиану" — первый крупный роман Дюдеван. Она захотела, чтобы он вышел в свет, подписанный псевдо­нимом "Жорж Санд", так что весь Париж был уверен, что книга при­надлежит перу мужчины. Дюдеван любила иногда надевать мужскую одежду даже до появления "Жоржа Санда" (она всегда находила, что мужские рубашки и бриджи для верховой езды гораздо удобнее); теперь, став фигурой общественно значимой, она усилила и заострила образ. Она дополнила свой гардероб длинными мужскими пальто, се­рыми шляпами, грубоватыми башмаками и галстуками в стиле денди. Она курила сигары, во время беседы держалась по-мужски, не стесня­ясь лидировать в разговоре и даже употребить сочное словцо.

Странный писатель "женщина-мужчина" поразил публику. В отли­чие от других женщин-сочинителей Жорж Санд была принята в замк­нутый мирок художников-мужчин. Она пила и курила с ними, у нее были романы с известнейшими художниками Европы — Мюссе, Лис­том, Шопеном. Она сама выбирала их и сама бросала, оставляя это на собственное усмотрение.

Те, кто хорошо знал Санд, прекрасно понимали, что ее мужской облик был не чем иным, как способом защитить себя от алчных, любо­пытных глаз публики. На людях ей нравилось играть роль эксцентрич­ной особы, в приватной обстановке она становилась собой. Она пони­мала также и то, что персонаж "Жорж Санд" грозит сделаться предска­зуемым и стабильным. Чтобы избежать этого, она время от времени резко изменяла характер созданного ею образа. Вместо того чтобы вступать в новые любовные интриги со знаменитостями, она занялась политикой, возглавляла демонстрации, инспирировала студенческие вол-

• § 1. Особенности индивидуального имиджа

нения. Никто в целом мире не смог бы предугадать границы создава­емого ею образа. Прошло много лет после ее смерти, и люди давно уже перестали читать ее романы, но театральность образа, какого не могла создать сама жизнь, продолжает волновать и вдохновлять.

У людей, общавшихся с Жорж Санд, но не знакомых с нею близ­ко, часто возникало ощущение, что рядом с ними мужчина. Но в своих дневниках и письмах близким друзьям, например Гюставу Флоберу, она признавалась, что не испытывала желания быть мужчиной, а играла эту роль ради того, чтобы добиться общественного признания. Чего она дейст­вительно хотела, так это права определять и формировать свой соб­ственный образ. Она не принимала ограничения, которые навязывало ей общество. Однако она не стала добиваться власти, оставаясь самой со­бой. Вместо этого она сотворила личность, которую могла постоянно изменять в соответствии со своими потребностями, адаптировать; лич­ность, которая привлекала внимание и помогала ей существовать».

(Источник: Грин Р. 48 законов власти. М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2001. С. 269-270.)

Данный пример представляет собой яркий образец создания имиджа, ориентированного на восприятие, причем, как подчер­кивает автор, многие черты создаваемого образа не только не со­ответствуют, но даже вступают в противоречие с реальными чер­тами субъекта-прообраза. Непосредственной целью Авроры Дюде­ван при создании своего артистического имиджа была не столько самореализация, сколько признание, общественный успех. Для этого было необходимо создать образ необычный, парадоксаль­ный, эксцентричный и изменчивый, приковывающий внимание, возбуждающий и поддерживающий интерес. Для сравнения приве­дем еще один пример из того же источника.

«Юлий Цезарь оставил свой первый значимый след в общественной жизни Рима в 65 г. до н.э., когда исполнял должность эдила, официаль­ного лица, надзиравшего, помимо прочего, за общественными играми. Он начал с того, что организовал серию тщательно подготовленных зре­лищ — охоты на диких зверей, пышных гладиаторских боев, состязаний театральных актеров. По целому ряду причин он оплачивал эти представ­ления из собственного кармана. У простых людей его имя вскоре стало прочно отождествляться с этими весьма любимыми в народе развлече­ниями. По мере того как он неторопливо продвигался, заняв пост консула, популярность в массах служила отличным фундаментом его власти. Говоря современным языком, он создал себе имидж грандиозного шоумена.

В 49 г. до н. э. Рим находился на грани гражданской войны из-за соперничества двух лидеров — Цезаря и Помпея.

Раздел П. Индивидуальный имидж

§ 1. Особенности индивидуального имиджа

В момент наивысшего напряжения Цезарь, поклонник сцены, от­правился в театр на представление, а затем, погруженный в раздумья, возвращался в темноте в свой лагерь на берегу реки Рубикон, отде­лявшей Италию от Галлии. Перейти со своей армией реку и оказаться на италийском берегу для Цезаря означало начало его войны с Помпеем.

В присутствии сопровождавших его друзей и слуг Цезарь прогова­ривал вслух оба варианта, приводя доводы "за" и "против", словно актер на сцене, прообраз Гамлета. В конце концов, подводя свой мо­нолог к завершению, он указал на фигуру на берегу реки — очень высокого солдата, который сыграл сигнал на трубе, а затем перешел мост через Рубикон, и произнес: "Примем это как знак от богов и последуем туда, куда они призывают нас, к отмщению нашим двулич­ным врагам. Жребий брошен!"

Эти слова сопровождались театральным жестом, указывающим в сторону реки, при этом Цезарь смотрел на своих соратников. Он знал, что они колебались, поддержать ли им его, но его красноречие пора­зило их и позволило ощутить драматизм происходящего. Более проза­ическая речь, возможно, не возымела бы такого эффекта. Соратники приняли сторону Цезаря. Вместе со своей армией он перешел Руби­кон и на следующий год, победив Помпея, стал диктатором Рима.

В качестве полководца Цезарь был великолепен, идеальный ко­мандир. Он держался в седле лучше своих воинов и гордился тем, что превосходил их в мужестве и выносливости. Он вступал в битву в са­мые трудные и напряженные сражения. Он звал их за собой, всегда оказываясь в центре, богоподобным символом мощи и образцом для подражания. Из всех армий Рима армия Цезаря была преданной и верной. Его солдаты, подобно простому люду, восторгавшемуся Це­зарем, стали отождествлять себя с ним и считать его дело своим.

После поражения Помпея развлечения стали еще более дорого­стоящими и пышными. Ничего подобного Рим раньше не видел. Гонки на колесницах стали более великолепными, гладиаторские бои — бо­лее драматичными, поскольку Цезарь устраивал для римской знати бои со смертельным исходом. Он инсценировал масштабнейшие театрализованные морские сражения на искусственном озере. Теат­ральные представления разыгрывались в каждом районе Рима. На живописном склоне Тарпейской скалы был построен гигантский но­вый театр.

Зрелища привлекали целые толпы, которые стекались со всей им­перии. Дороги, ведущие к Риму, пестрели палатками зрителей. И в 45 г. до н.э., приурочив к своему входу в город огромнейшее количе­ство эффектов и сюрпризов, Цезарь, завершив свою Египетскую кам­панию, поставил еще больше пышных публичных спектаклей.

Эти представления были чем-то ббльшим, чем увеселение масс; они способствовали тому, что образ Цезаря в глазах народа казался более масштабным, величественным, чем он был в реальной жизни.

Цезарь мастерски лепил свой образ, всегда заботился и о своей внешности, придавая ей первостепенное значение. Появляясь перед толпой, он непременно надевал великолепные пурпурные тоги. Он был величествен, как никто другой. Он ревностно заботился о своем внеш­нем облике — поговаривали, что одной из причин, по которой ему нравились почести, воздаваемые сенатом и народом, была возмож­ность надевать по этому поводу лавровый венок, прикрывающий его лысеющую голову. Цезарь был незаурядным оратором. Он умел ска­зать многое в немногих словах, интуитивно чувствуя, когда завершить свою речь, чтобы достичь максимального эффекта. Он никогда не забывал о сенсациях — потрясающие заявления, с которыми он обра­щался к народу, усиливали театральность его выступлений.

Цезарь был невероятно популярен и любим римским народом, но соперники ненавидели и боялись его. Во время мартовских ид — 15 мар­та 44 г. до н.э. — группа заговорщиков, возглавляемая Брутом и Кас-сием, окружила его в сенате, и он был убит многочисленными удара­ми ножа.

Даже умирая, однако, он не утерял своего чувства театральности: он закрыл голову плащом, а нижним краем одежды прикрыл ноги, позаботившись о том, чтобы и мертвым иметь достойный вид. Римский историк Светоний сообщал, что его последними словами, обращенны­ми к старому другу Бруту, который собирался нанести второй удар, были произнесены на греческом, как если бы Цезарь репетировал финал пьесы: "И ты, дитя мое?" (по Плутарху: "И ты, Брут?").

Римский театр был событием для масс, привлекал огромные тол­пы народа, которые сейчас просто невозможно представить. Плотно набившись в гигантские амфитеатры, публика веселилась на грубова­тых комедиях или с трепетом внимала высокой трагедии. Театр, каза­лось, являл собой квинтэссенцию жизни в ее драматической, концент­рированной форме. Подобно религиозному ритуалу, театр обладал мощной, неотразимой притягательной силой для человека.

Юлий Цезарь был, возможно, первым общественным деятелем, понимающим жизненные связи между театром и властью. Это пони­мание пришло от его собственной одержимости театром. Он субли­мировал этот интерес, сделавшись актером и режиссером на сцене мира. Он произносил строки своей роли так, будто читал написанное, он жестикулировал и двигался перед народом и среди народа, посто­янно контролируя, как он выглядит в глазах своих зрителей. Он вклю­чал в репертуар сюрпризы и неожиданности, превращал в драму свои речи, обставляя свои появления на публике, словно представления. Его жесты были весьма масштабны, так что простые люди сразу их улав­ливали и понимали. Он становился невероятно популярным».

(Источник: Грин Р. 48 законов власти. М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2001. С. 168-267.)

Раздел II. Индивидуальный имидж

■■ § 1. Особенности индивидуального имиджа

При сравнении данного примера с предыдущим бросается в глаза необыкновенная органичность, естественность имиджа Юлия Цезаря. При всей его «театральности» и насыщенности внешними эффектами этот образ не был «маской», поскольку сама по себе театральность, приверженность театру, «одержимость» театром, игрой, публичным действием была чертой личности Юлия Цеза­ря, которую он не культивировал в себе искусственно, а просто воплощал в своем внешнем поведении. Во многом успех имиджа Юлия Цезаря объясняется и тем, что это же увлечение театром было свойственно и его аудитории. Свою страстную любовь к зре­лищам Цезарь разделял со своим народом. Таким образом, самая яркая черта его личности совпала с социальными ожиданиями, что и принесло успех созданному имиджу.

С точки зрения указанного выше различения между имиджем, ориентированным на самоощущение, и имиджем, ориентирован­ным на восприятие, имидж Юлия Цезаря можно определить как промежуточный, а лучше сказать, универсальный тип имиджа, органично сочетающий в себе признаки обоих типов. Такой имидж возникает в том случае, когда система ценностных установок ин­дивида совпадает с наиболее актуальными социальными ожида­ниями. Это счастливый имидж, человеку с таким типом имиджа, как правило, сопутствует успех. Как нетрудно заключить из ска­занного, всякий имидж политика, имидж артиста, имидж руко­водителя организации является имиджем, ориентированным на восприятие. Однако наибольших успехов в создании и функциони­ровании имиджа достигают, как правило, те политики, артисты, руководители, для которых этот же имидж является одновремен­но и ориентированным на самоощущение.

С другой стороны, если индивид ставит исключительно праг­матические цели, процесс формирования имиджа тем самым зат­рудняется и становится менее успешным даже относительно по­ставленных целей.

Как верно замечает Л. А. Петровская, при том что в традиции научной психологии принято относиться к формирующему экспери­менту как наиболее оптимальной стратегии вмешательства психолога-исследователя в психологическую реальность — своего рода «высший научный пилотаж», следует все-таки признать, что «стратегия форми­рования вряд ли может быть определяющей, приоритетной в задаче оказания психологической помощи взрослому человеку по крайней мере в сфере общения» [65, 159].

«Ограничения, накладываемые на стратегию формирования в со­вершенствовании общения взрослых, связаны и с не всегда уместным

ПО

здесь путем обретения нового опыта по образцам. Естественно, об­разцы, как и во всяком обучении, остаются, вольно или невольно ис­пользуются, но место их более скромное, нежели в обучении объек­тно-предметном, и пользоваться ими лучше с осторожностью. Копи­рование образца связано с возможными серьезными психологическими издержками типа опасности "прожить не свою жизнь". Мы имеем в виду, что в данной сфере безудержное следование принципу "делай, как я, как он" может вести к неоправданному забвению своеобразия собственного психологического потенциала. Здесь задача работы с об­разом корректно может быть сформулирована так: следуя приме­рам, "не уйти от себя, а, наоборот, прийти к себе". Данный момент важно подчеркнуть, имея в виду недавний отечественный опыт увле­ченности обучением по образцам и воспитанием на примерах, в чем проявилось негармоничное акцентирование внешней ориентации в ущерб сугубо внутренней в процессе обретения нового социально-психологи­ческого опыта.

Другой пример — из области типичных ситуаций, вызывающих зат­руднения, — первое знакомство.

Рассмотрим случай обращения молодого человека (20 лет) за пси­хологической консультацией. Заказ его был сформулирован пример­но следующим образом: дайте мне темы для начала разговора с не­знакомыми девушками, "чтобы они не убегали от меня". Подобной постановкой задачи клиент склоняется к нормативно-рецептурному пути решения трудной для него ситуации. (Мы здесь не касаемся важного для практического психолога вопроса, идти ли ему на поводу заказа клиента или переформулировать, трансформировать сам заказ. За­метим, что в практике возможны оба варианта.) Подчеркнем особен­ность иного подхода к решению задачи клиента — личностно-творчес-кого. Он предполагает освоение ситуации, ориентированное в данном случае на выбор темы беседы, исходя из своеобразия партнера, ха­рактера ситуации, особенностей собственного состояния. Основным здесь оказывается не "нырнуть в кладезь заготовленных схем", а на­строиться на данного партнера и "вычерпать" тему не столько из зара­нее собранной коллекции, сколько из конкретных характеристик ре­альной ситуации общения. Из данного примера видно, что эти не ис­ключающие друг друга пути тем не менее различаются. По сути нормативный путь построения компетентного общения концептуализи­рован бихевиористской традицией, а личностно-творческий аспект ак­центирован в гуманистической психологии.

Можно констатировать своего рода асимметрию между отмечен­ной объективной тенденцией уменьшения роли четких образцов-ори­ентиров построения межличностного контакта, с одной стороны, а с другой — желанием клиентов в большинстве случаев получить именно такие однозначные правила-рецепты. На становление феномена недо­верия собственному личному опыту как значимому ориентиру в ситуа-

Раздел II. Индивидуальный имидж

§ 1. Особенности индивидуального имиджа

циях общения несомненно повлияла недавняя общая ситуация в стране, прямо культивировавшая подобное недоверие утверждением приори­тета социальных предписаний как регуляторов всех сфер повседнев­ной жизни человека».

(Источник: Петровская Л. А. Развитие компетентного общения как одно из направлений оказания психологической помощи // Введение в практическую социальную психологию: Учебное пособие для высших учеб­ных заведений. 2-е изд., испр. / Под. ред. Ю. М. Жукова, Л. А. Петров­ской, О. В. Соловьевой. М.: Смысл, 1996. С. 181-182.)

Данное предостережение относительно использования «гото­вых» имиджей, без «вживания» в них субъекта, подтверждается и данными общей психологии. Ведь при создании имиджа, ориенти­рованного на восприятие, индивид должен совершать волевые уси­лия, поэтому важную роль в этом процессе играет механизм воле­вой регуляции, т.е. регуляция побуждения к действию, осу­ществляемая на основе произвольной формы мотивации.

При том, что исследования воли имеют давнюю традицию, начало которой коренится в философии, психологическая приро­да волевых усилий и волевой регуляции до сих пор остается пред­метом исследований. Вклад в ее изучение внесли такие отечествен­ные специалисты, как И. М. Сеченов, А. Г. Асмолов, Л. И. Божович, Б. С. Братусь, В. К. Вилюнас, Л. С. Выготский, А. В. Запорожец, Б. В. Зейгарник, А. Н. Леонтьев, С. Л. Рубинштейн, В. И. Селиванов, Д. Н. Узнадзе и др. В. А. Иванников, опираясь на богатую традицию изучения волевых процессов, определяет волевую регуляцию в ее развитых формах как подключение незначимого или малозначимо­го, но обязательного для исполнения действия к смысловой сфере личности. Таким образом, волевое действие часто выступает как пре­вращение прагматического действия в поступок вследствие соеди­нения его с моральными мотивами и ценностями. Поэтому «чем богаче мотивационно-смысловая сфера человека, тем проще происходит присоединение к ней заданного действия, а чем большему числу мотивов может потенциально отвечать действие, тем легче и охот­нее оно выполняется» [31, 93]. В начальных же формах волевая регу­ляция обеспечивается ситуативным созданием дополнительного по­буждения к действию через изменение смысла действия, достигае­мого изменением реальной ситуации другими людьми, затем самим человеком и, наконец, через воображаемую ситуацию.

Таким образом, самый простой способ изменения смысла дей­ствий достигается через переоценку значимости мотива или пред­мета потребности с помощью оценок и мнений других людей,

например специалиста по созданию имиджа. В практике имидж-мейкинга широко используется инструктирование клиента по осу­ществлению тех или иных действий, призванных подтверждать на­личие у клиента имиджеобразующих признаков, без применения специальной мотивации. Авторитетное указание имиджмейкера ока­зывается достаточным стимулом для включения у клиента волевой регуляции поведения. Как правило, этот способ используется в сочетании с другим, несколько более сложным, но и более эф­фективным способом изменения смысла действий, а именно са­мостоятельным сравнением привлекательных и отрицательных сто­рон предмета потребности, которое сопровождается намеренным уменьшением привлекательности одной стороны при увеличении другой¹. Для этого имиджмейкеру необходимо не ограничиваться простыми указаниями и командами о том, как следует вести себя клиенту в той или иной конкретной ситуации, но добиться у него понимания необходимости заданного типа поведения и осознан­ного выполнения рекомендаций.

Наиболее же эффективным является третий способ изменения смысла действий с целью включения волевой регуляции имидже-образующего поведения, а именно изменение смысла действий через предвидение и переживание последствий действий или от­каза от его осуществления. В художественной литературе и в исто­рии можно найти множество примеров тому, что люди способны совершать, казалось бы, невозможное благодаря включению воле­вой регуляции посредством интенсивного переживания послед­ствий совершения или несовершения действия. Данный способ предполагает активное использование воображения и эмоциональ­ной сферы. Результат достигается посредством включения задан­ного действия в другое, желаемое для субъекта, как условие его осуществления либо когда результаты действия становятся сред­ством для реализации другого действия. Так, в работе Н. И. Непом­нящей было показано, что смысл и как следствие результатив­ность действия меняются, когда нарезание бумажных полосок пре­вращается в подготовку материала для изготовления игрушек [56]. В исследованиях А. В. Запорожца и В. И. Селиванова взрослых испы­туемых просили вообразить ситуацию, где их действия играли важ­ную роль, и такое воображение также реально меняло результаты заданных действий. Например, поставленная экспериментатором

¹ На этот способ изменения смысла действия указывает В. А. Иванников [31, 88\.

8 - 6675

Раздел II. Индивидуальный имидж

задача — вообразить, что заданное действие выполняется в усло­виях соревнования, меняет результаты действия [28].

В художественной литературе имеется много свидетельств са­мостоятельного обращения человека к воображаемой ситуации, когда он воображает себя таким же сильным, смелым, волевым, как любимый литературный или реальный герой; когда он вообра­жает, как бы герой оценил его действия или как бы поступил на его месте, либо отождествляет себя с этим героем. Последнее осо­бенно характерно для подростков.