Культура Нового времени

Застывшие формы средневековой культуры буквально взламываются людьми нового времени, наиболее важной жизненной задачей которых становится индивидуальная экспансия - активное освоение мира, изобретательство, исследование, т. е активный диалог отдельного человека с неопределенным, неизвестным миром. Мы предполагаем, что развитие этой культуры связано с акцентуированным развитием механизмов организации сознания третьего уровня - индивидуальной аффективной экспансии.

Как мы помним, в архаической - традиционной и средневековой - нравственной культуре как важнейшая ценность избирался порядок:

определенность циклов телесной и природной жизни и вечные ориентиры нравственности. Нарушения порядка, стабильности ориентиров этими культурами игнорировались или отвергались. Здесь же, наоборот, в качестве основной ценности выделяется новость, случайность, неожиданность, открывающая для предприимчивого человека новые возможности овладения миром.

По типологии, предлагаемой Ю. М. Лотманом (по отношению культуры к хаосу), в это время мы впервые встречаемся с культурой, испытывающей интерес к новому и рассматривающей неизвестность, неопределенность как резерв развития. Экстрактом форм культуры Нового времени закономерно стала складывающаяся культура Нового света, собравшего людей, способных оторваться от привычных форм жизни в родных местах. Девиз "Новые возможности!" становится общепринятой расхожей ценностью Нового мира.

Людям разных культур и, в частности. Средневековья и Нового времени, очень трудно понять друг друга, их набор идеальных ценностей несовместим. Когда мы недоумеваем, почему какие-то мелочи разъединяют людей, делают их врагами: двоеперстие - троеперстие, язык церковной службы, какие-то привычки, стиль бытовой жизни, мы часто не понимаем, что эти мелочи отражают приверженность разным, может быть антагонистическим уровням сознания.

Вспомним, например, конфликт между героями романа И. С. Тургенева "Отцы и дети": как идиотически выглядит в глазах рационального естествоиспытателя Базарова Павел Петрович Кирсанов со своей тупой косностью: "Должны же быть известные принцыпы", и как мерзок и дик Павлу Петровичу этот "нигилист" - потрошитель лягушек. Безусловно, дуэль между этими конфликтующими сознаниями неизбежна. И мы знаем, какими потрясениями, войнами сопровождались процессы перехода к Реформации, господству культуры Нового времени.

Принятие нового как ценности в этой культуре связано с переживанием индивидуальной активности и уверенности в собственных силах в борьбе с обстоятельствами, оценкой себя как хозяина мира. И. Пригожин (1986) пишет о мотиве господства, доминирования человека над природой как об основном мотиве культуры Нового времени. К. Г. Юнг (1991) замечает, что, самым распространенным суеверием человека Нового времени является мнение, что, где есть воля, там есть путь. О. Шпенглер определяет основной мотив времени:

человек - хозяин своей судьбы, судьба создается своей волей. Он же, характеризуя активность новых ценностей, рассматривает отказ Гете от традиционной библейской формулы: "В начале было Слово" и ее замену формулой - "В начале было дело".

Для культуры, избравшей своей основной ценностью экспансию, основным типом переживания является переживание напряжения между возможностью победы и поражения, азарта игры с обстоятельствами. Здесь прослеживается явная аналогия между культурой Нового времени и реконструированным нами третьим уровнем организации сознания. Складывающаяся в этой культуре характерная картина мире, формы самоощущения человека в нем, способы организации взаимоотношений с М1феяй определяются его направленностью на экспансию. Особые формы акцентуированного идеального сознания определяют характерные преимущества, равно как и недостатки культуры. Рассмотрим, как историки, философы и культурологи определяют характер Нового времени.

Прежде всего обратимся к построению в этой культуре картина мира. При обостренном внимании к новизне мироздание теряет свою устойчивость, мир предстает перед человеком бесконечно изменчивым, паяным неожиданностей, приключений, опасностей, но и чудесных открытий, увлекательных загадок. Он распадается на множество отдельных, притягивающих внимание явлений и теряет таким образом свою целостность мира - живого тела и мира - отражение высших духовных законов.

Тем не менее при всей своей загадочности он представляется человеку Нового времени (как и человеку культуры Средневековья) принципиально познаваемым. Однако если для человека религиозного сознания мир был постижим как отражение системы вечных ценностей, то здесь он понятен, потому что организован по простым и универсальным причинно-следственным законам. Ю. М. Лотман (19926, с. 102-109) отмечает характерное для этого типа культуры заострение внимания к причинно-следственным связям и акценте именно на результативности действия (отмечается не когда был начат сев, что было важно для культур, ценностью которых был прежде всего порядок, а сколько собрали).

М. М. Бахтин (1965) характеризует переход к Новому времени как переход от иерархически вертикально организованной символами картины мира к картине горизонтальных связей. Мир теряет единую иерархическую организацию и рисуется отдельными линиями причинно-следственных связей" которые позволяют активно разрешать новые и новые задачи, встающие перед человеком. Потеря целостного восприятия мира компенсируется не только широтой экспансии, но и возможностью концентрировать внимание на понимании внутренних закономерностей отдельных явлений. В культуре Нового времени рождается идея развития: выдвигаются понятия развития природы - эволюции, общества - исторического процесса, индивида - возрастного развития организма.

Вместе с тем особое внимание к результату определяет и понимание развития как целенаправленного процесса. В наибольшей степени это отражается в любимой идее культуры Нового времени - идее непрерывного исторического прогресса, развития цивилизации, освоение природы, возможности целенаправленного движения человека от одной победы к другой, где последующая затмевает предыдущую <Шпенглер О., 1993; Лотман Ю. М., 19926, с. 102-109).

"Природа - не храм, а мастерская" (реплика Базарова) - характерный девиз для человека Нового времени. Таким образом, отношение к природе приобретает здесь объектный характер (Гуревич А. Я., 1984), она предстает материалом, требующим творчества, в котором проявляются неограниченные возможности человека. В то же время И. Пригожий (1986) отмечает, что природа для рациойальиого сознания открывается как мертвая, пассивная, количественно измеряемая, разбиваемая на части и механически моделируемая.

Картина мира в этой культуре постоянно активно дополняется, развивается. Если культуры, стремящиеся сохранить сведения о порядке, а не о его нарушениях, заботились о календарях, обычаях и ритуалах и не об умножении, а о воспроизведении текстов, то здесь важна фиксация именно отклонений, событий единичных (Лотман Ю. М„ 19926, с. 102-109). Это ведет к лавинообразному умножению числа текстов культуры, а значит и к ее возможной перегрузке рядоположенной, иерархически не организованной информацией.

В этом новом мире, естественно, коренным образом меняются переживания пространства и времени, которые тоже становятся объектом деятельности человека. Отделенные от ритмов жизни тела и нравственных установок, они теряют свою качественную неоднородность, свой рельеф, ограниченность аффективной структурой, но вместе с тем, согласно А. Ф. Лосеву (1991а, с. 33) утрачивают и свое индивидуальное человеческое лицо, делаются бесформенными и бесконечными: "Наша физика и механика оперируют с... миром однородного пространства, в котором находятся механизмы, механизмами же движущиеся". Пространство и время становятся бесконечными и однородными в своих свойствах, но именно это и позволяет человеку разработать объективные эталоны и ввести их в ежедневную практику системы объективного измерения пространства и времени (Гуревич А. Я., 1984). Пространство и время унифицируются и воспринимаются человеком как условия разрешения его отдельных задач.

Если в культуре моральных ценностей пространство и время были активны в отношениях с человеком, то в Новое время характерна особая активность человека по отношению ко времени и пространству, которая выражается в возрастании значения связывающей их категории скорости (Гуревич А. Я., 1984). Под влиянием силы, мощности человека пространство сжимается, съедается скоростью; сближаются самые удаленные точки земного шара. О. Шпенглер (1993) говорит о планетарности этой культуры, беспредельных зонах политических, экономических и военных интересов я, соответственно, о потребности в быстрых средствах сообщения, лавине географических открытий, покорении полюсов, вершин и глубин.

Динамика в отношениях человека и пространства отражается и в изменении канонов живописи. Как мы знаем, переход к новым формам; культуры сопровождается появлением в живописи прямой перспективы, которую Шпенглер считал принципиальной характеристикой культуры. Мир в новой живописи невозможен без "Я", оно становится функциональным центром вселенной, прямая перспектива утверждает господство смотрящего над пространством. Перспектива картины строится теперь от субъекта и отражает активность его взгляда на картину (Гуревич А. Я., 1984; Лихачев Д. С., 1987а), что противоположно разворачиванию смыслов изображения для субъекта - обратной перспективе средневековой культуры (Лосев А. Ф., 1991а).

Активное овладение человека пространством, однако, сопровождается возрастающей зависимостью от времени, порабощением им (Гуревич А. Я., 1984). Фактор времени становится решающим в овладении меняющимися обстоятельствами, и именно при переходе к Новому времени в XIV-XV вв. появляются часы на ратушах городов, а вскоре возникает необходимость и в карманных часах. Дело не в их изобретении, а в формировании потребности следить за временем, спешить, вписываться в точку, скользящую из настоящего в будущее.

Именно этот момент, когда ускользающее время начинает переживаться как потеря неосуществленных возможностей, А. Я. Гуревич считает ключевым в понимании новой культуры. До этого в средневековой культуре время не ценилось, и А. Я. Гуревич приводит старую поговорку: "Когда Бог создавал время, он создал его достаточно" (1984, с. 157). Новая культура дорожит временем, и от того, как оно используется, зависит будущее - конкретное будущее отдельного человека и общий прогресс в отношениях с миром. Из характерного для Средневековья линейного, скрепленного символическими вертикалями отрезка между точками сотворения мира и конца света (с акцентом на последнем) время превращается в процесс активного движения, преобразования настоящего в будущее.

В новом сознании меняется само переживание материальности, реальности мира. В сознании традиционных культур реальностью обладала прежде всего жизнь тела, в сознании нравственной культуры реалии мира коренились в его нравственных символах, для сознания Нового времени реальность - это взаимоотношение сил, динамика отношений. О. Шпенглер обращает наше внимание на определение материи как постоянной отношения массы и ускорения, он видит и в архитектуре Ренессанса и барокко потерю чувственности - чисто музыкальные моменты взвивающихся и волнообразных линий. И. Пригожин оценивает это иначе, он говорит, что рационализм воспринимает природу как унылую штуку без звука, без запаха, без цвета, как спешащую материю.

Меняется и отношение к числу. Если для традиционной культуры оно неотделимо от материального объекта, а религиозное сознание открывает для себя символическую математику, и Николай Кузанский, созерцая беспредельность Бога, приходит к пониманию существования бесконечно малых и бесконечно больших чисел, то в математике Нового времени число - это прежде всего отношение, функция (Шпенглер О., 1993). Он подчеркивает независимость такого числа от чувственного, его динамизм, энергию, и математикой Нового времени считает математический.анализ - определение посредством чисел положения точки в каком-либо, даже не всегда трехмерном, пространстве.

Господство переживания динамики отношений влияет и на характер музыки этой культуры. О. Шпенглер указывает, что именно в это время Клаудио Монтеверди создает первый настоящий оркестр, рождаются правила контрапункта, в 1630 году появляется первый виртуоз игры на органе. Как основные взаимосвязанные признаки западной культуры Нового времени Шпенглер называет аналитическую математику, контрапункт в музыке и центральную перспективу масляной живописи.

Рассмотрим теперь особенности самоощущения человека этой культуры. Новое время коренным образом меняет отношение к жизни тела. В средневековой культуре, утверждавшей торжество моральных ценностей над жизнью тела, идеалом было телесное самоограничение, лишения, страдание. Теперь дуализм верха и низа становится менее напряженным, и страдание перестает быть знаком милости Божьей, а удовольствие - грехом. В то же время это не является и возвращением к архаической, или античной, культуре естественной гармонии жизни одушевленного тела.

Новое время культивирует иную форму дуализма, обусловленную активным вмешательством деятеля в природные процессы. Соответственно и дело начинает рассматриваться как объект, средство достижения целей экспансии или удовольствия. С одной стороны, за ним начинают больше следить и ухаживать, растет стремление да счет искусственных "приставок" расширить пределы возможностей руки, слуха, зрения, найти техническую возможность выйти в другие, ранее недоступные для тела среды. С другой - тела стыдятся, стараются все больше контролировать его естественные проявления.

А. Я. Гуревич (1984, с. И8-321), цитируя работы Н. Элиаса, отмечает, что контролировать телесные проявления, стыдиться их начинают не в Средневековье, а при переходе к Новому времени. Именно тогда появляются многочисленные трактаты о застольных манерах (в том числе Эразма Роттердамского), в которых осуждаются естественные для средневекового человека вещи: запрещается есть руками, из общей миски, пить из одного кубка, плевать и сморкаться за столом.

Сдвигаются границы стыдливости в естественных отправлениях: отход ко сну и подъем из постели выделяются из сферы общественных отношений и перемещаются внутрь семьи, появляется особая одежда для сна, носовой платок, вилка, стремление к чистоплотности становится добродетелью. Только к XVIII веку утверждается правило, согласно которому в комнате для сна размещаются только лица одного пола. Сексуальные отношения перестают быть частью социальной жизни и уходят в недра семьи, появляется стремление исключить их из поля зрения ребенка.

Идеальный человек Нового времени отказывается от обычая и принимает условия неопределенности, опасности, он сам выбирает стратегию своего поведения (Лотман Ю. М., 19926). А. М. Гуревич (1984, с. 325) определяет культуру Нового времени как культуру "человека на распутье", вновь и вновь оказывающегося в ситуации выбора, причем не жестко дуалистического, а множественного, происходящего в условиях неопределенности. Эталоном здесь становится уже не моральная личность Средневековья и тем более не родовая личность архаической культуры, а творческая, самоутверждающаяся и самовыражающаяся личность.

Традиционная и нравственная культура сочла бы бесчестным и слабым человека, уклоняющегося от велений рока судьбы и морального долга, но Новое время формирует человека, который "делает себя сам", берет на себя ответственность за выбор и, нарушая традиции, находит свое собственное решение задачи - индивидуалиста, авантюриста, исследователя, испытателя. Человек сознает себя творцом истории и хочет быть им (Элиаде М., 1987).

Дж. Нидэм указывает, что именно в конце средних веков общество перестает относиться с презрением к новаторам в ремесле и технике, а до этого их творчество оценивалось полупрезрительно, как хитрые уловки по И. Пригожину, 1986). В идеалах культур, стремящихся к стабильности, порядку, достойный человек достигает превосходства силой, совершенством, но никогда изобретением нового, неожиданностью (Лотман Ю. М., 1992г). В Новое время изобретатель становится более свободным от моральных норм и использует все возможности, как бы они ни были опасны для социума (Пригожий И., 1986).

Таким образом, в культуре Нового времени человек в большей степени оценивается не по своим естественным природным достоинствам и моральным качествам, а по активности, способности влиять на ситуацию, преодолевать обстоятельства. Развитие цивилизации в Новое время - это, как мы знаем, прежде всего развитие науки, двигателем ее, по И. Пригожину, является мотив господства. Наука развивает мощности человека от первых паровых и водяных двигателей до овладения им энергией атома, а также дает ему возможность добывать, овладевать все новой и новой информацией. Это неизбежно ведет к развитию индустрии новостей: средств связи, массовой прессы, потока радио- и телесообщений, развитию электронных средств коммуникации. Промышленная революция закономерно перерастает в научно-техническую и информационную.

Если архаическая и средневековая культуры жестко организуют поведение человека традициями, социальным статусом, моральными правилами, то в Новое время рождается "культура, ничего не предрешающая раз и навсегда и не программирующая неизменного хода жизненного бытия, культура поиска, выводящая себя за свои собственные пределы, культура открытых возможностей" (Гуревич А. Я., 1984, с. 325). Ее сознание является романтическим (Лотман Ю. М., 1992г), противопоставляющим героя толпе, презирающим пошлое (по В. И. Далю - прошедшее, былое), ставящим себя выше социальных правил.

Человек Нового времени, таким образом, не вписывается в ритмы как природного мира, так и в образцы идеального социального поведения, а ведет активный диалог с ними, диалог индивидуальных возможностей и уникальных обстоятельств, происходящий здесь и сейчас, где человек является творцом, причиной изменения внешний среды, своей судьбы, самого хода истории. Поэтому и основным способом познания мира становится не разработка его единой стабильной картины, системы, а прослеживание отдельных динамичных причинно-следственных связей. Жизненно важным представляется выделение горизонтальных линий, цепочек причин и следствий, позволяющих решить встающую здесь и сейчас задачу.

Время, место, социальная структура ослабляют свое формообразующее влияние на повседневное поведение человека. Общий праздник также перестает быть основным организатором и стабилизатором системы жизненных смыслов человека, связывающем его с нормами, заданными прошлым и будущим. На первый план выступают формы личного сиюминутного праздника, отмечающего индивидуальные события, дающего общение, отдых, "разрядку", "встряхивание".

Характерно, что именно при переходе к Новому времени из общего праздничного действа выделяются самостоятельные виды искусств со своими специальными эстетическими задачами и с отношением к творчеству как самоценности. Культуре аффективной саморегуляции Новое время предлагает разработанные формы азартных игр, рискованные приключения, спорт, а также моду как эпатаж, экстравагантность, цель которой - противостояние толпе, триумф - возмущение обывателя, риск - возможность остаться незамеченным (Лотман Ю. М., 1992а).

К. Леви-Стросс (1994) отмечает принципиальное отличие азартных игр Нового времени от ритуальных игр в традиционных культурах. Если в последнем случае результат всегда предопределен и заключается в установлении определенного равновесия (К. Леви-Стросс пишет, что в Новой Гвинее тоже с удовольствием играют в футбол, но ровно столько партий, сколько необходимо для достижения ничейного результата), в Новое время результат не определен - все зависит от самих участников. Ритуальная игра - избавление от напряжения и приводит к победе "команду жизни" над "командой смерти", добра над злом, переводит всех через обряд инициации, в азартной же игре, наоборот, из равновесия равных возможностей возникает и утверждается неравновесие - личная победа.

Новое время знаменуется развитием сюжетного искусства, связанного с драматическими событиями индивидуальной жизни человека, с психологическим анализом его переживаний. Если для античной культуры трагедия являлась трагедией случайного мига в жизни материальной личности и для нее необходимо было сохранение единства времени и места, то трагедии Шекспира являются трагедиями развития индивидуальной души и менее зависят от внешних обстоятельств (Шпенглер О., 1991).

В живописи символы вечной красоты сменяются индивидуальными портретами, приобретает популярность жанр личных записок, мемуаров, исповеди. Изящная словесность, "плетение словес", постепенно вытесняются литературой, привлекающей пружиной сюжета, - нагнетанием помех, сложностей, опасностей на пути героев к цели, кульминацией, победой героев над обстоятельствами и развязкой - счастливым концом.

Если исходно это сюжет полнокровного пронзительно личного переживания - О. Шпенглер (1993) говорит об этой культуре не только как о культуре аналитической математики, масляной живописи и карманных часов, но и как о культуре автобиографий, дневников, исповедей - трагической напряженности душевной жизни, - то позже происходит все более механистическое заострение сюжета приключения. Происходит специальное выделение остросюжетного, приключенческого, детективного жанров литературы. В дальнейшем проигрыш ситуаций катастрофы, ужаса, уже без обязательной благополучной развязки, приводит к потере сюжета, связанного с индивидуальной жизнью, и к развитию искусства непосредственной механической стимуляции переживания испуга, нарушения равновесия. Как мы знаем, стимуляция острых ощущений особенно характерна для кинематографа.

Мы видим, таким образом, что культура экспансии развивает не только объектное отношение к собственному телу, но и рождает дуализм в восприятии своей душевной жизни. К. Г. Юнг (1992), как об общей тенденции объектного отношения к жизни души говорит о психоанализе и о реинтеграции психики, выделении отдельных психологических проблем и постановке узких профессиональных задач психотерапии.

Новое время создает и новые культурные формы отношений с идеальной сферой. Во-первых, идея Бога все больше совмещается с идеей первого толчка, первопричины, открывшей цепь причинно-следственных зависимостей. Складывающуюся в рациональном сознании механическую модель мира необходимо дополняет образ Часовщика, Механика, Главного Конструктора. Во-вторых, человек и сам утверждает право на творчество, которое раньше принадлежало лишь Богу. Решение моральных проблем превращается в субъективный творческий акт (Юнг К. Г., 1992), а вечные ценности, "трансцендентальные реальности присваиваются, становятся субъективными идеями" (Лосев А. Ф., 1991а, с. 107), и человек начинает отстаивать свое право вести активный диалог с Богом, как и с миром.

Как мы знаем, в Европе переход к Новому времени связан с мощными движениями, войнами Реформации. Потребность в личном, свободном толковании священных текстов, личного участия в религиозной службе, проводимой для этого на родном языке, сочетается с отказом от сложной системы сакральных ритуалов и символов. К. Г. Юнг (1991) считает Реформацию, утверждение права субъекта на свободные диалог с Богом, права толковать Слово Божие основным моментом культуры Нового времени и связывает возникновение этих новых возможностей с потерей культуры католического ритуала и символики, дающей гарантам единения с высшими ценностями, защиты от переживания Хаоса.

Протестантское напряженное и обостренное отношение к Богу, как "Я" к "Ты", - по Юнгу, великий риск и великая возможность человека. Однако протестант остается в одиночестве перед Богом, воспринимая религиозный опыт без зашиты ритуала и символа. Католические формы религиозной жизни в ритуалах и символике произвольно организуют переживание нуминозного, они открывают человеку путь к пониманию божественного и одновременно предохраняют от непосредственного соприкосновения с ним. Реформация, разрушая религиозные ритуалы и символы, пробивает брешь в защитной стене и оставляет человека в оголенном мире символической нищеты.

Таким образом, если мы попытаемся подытожить вышесказанное, то должны будем выделить, что основным ценностным переживанием культуры Нового времени является переживание индивидуальной экспансии: прогресса, роста возможностей человека, освоение им новых пространств, преодоление преград, победы над стихиями, болезнями. Это определяет содержание сознания человека Нового времени: картина мира строится в активном диалоге с ним как ответ на собственное воздействие, в ней ценна прежде всего новость, открывающая возможность следующего активного хода человека. Если мир человека Средневековья был репликой вечных ценностей, то теперь это ответ активности, творчеству человека.

Мир теряет свою устойчивость и единую вертикальную иерархическую организацию и рисуется горизонтальными линиями причинно-следственных связей, распадается на отдельные явления, задачи. В отношениях с миром возникает дуализм активного субъекта и объекта действия. Человеческая личность ценна творчеством, возможностью принять решение, взять на себя ответственность, сделать выбор. Личность стремится ко все большим мощностям, к овладению потоком: информации и видит путь цивилизации в прогрессивной победе над силами природы. Она стимулирует себя переживаниями риска и азарта и, присваивая вечные ценности, рассматривает их как субъективные убеждения.

Объектом творчества становится не только природа, но и тело человека, душевная жизнь. Тело лечат, за ним ухаживают, совершенствуют, его стыдятся, психология, психотерапия исследуют и разрешают отдельные проблемы душевной жизни, идеология, пропаганда, реклама развивают культуру манипуляции сознанием, служат целенаправленной организации поведения человека.

Сравнивая этот тип идеальной организации сознания с сознанием третьего уровня, мы можем отметить, что в обоих случаях основной адаптационной задачей является организация жизни в нестабильных условиях, в ситуации неопределенности, постоянного множественного выбора. Сознание, мироощущение, организуется одним типом переживания личной экспансии; совпадает тип картины мира - -восприятие времени и пространства, способы познания с помощью установления причинно-следственных связей, средства организации поведения с ориентацией на новые возможности, разворачиванием активного диалога с обстоятельствами.

Мы видим, какие огромные возможности открывает этот тип культуры, подобная акцентуация индивидуального сознания, но знаем также и о связанных с этим огромных опасностях. Потеря переживания мира, как живого, одушевленного тела, его единства с человеком, индивидуализм и механицизм, объектность в отношениях при бесконтрольном наращивании собственных мощностей и потока информации поставили, как мы знаем, поя угрозу само существование мира.

Вторая половина XX века характеризуется общим осознанием тупиковости развития этой чистой линии культуры, пониманием односторонности картины мира, ее дегуманизации, механизации, изоляции в ней человека от мира. И. Пригожий (1986) пишет о том, что в нашей позитивной культуре скрыт элемент насилия, замаскированный под жажду знаний, и ее технологический и научный остов - основа этого насилия, научный эксперимент - это допрос природы на дыбе. Успехи рациональной, экспериментальной науки с помощью разбивания явления на части, сведения сложных закономерностей к простым, универсальным законам, сверхценное отношение к количественным измерениям открывают нам, к сожалению, уже мертвую, пассивную природу.

А. Ф. Лосев (1991а, с. 31) пишет о том, что уже "механика Ньютона построена на гипотезе однородности и бесконечности пространства. Мир не имеет границ, т. е. не имеет формы. Для меня это значит, что он бесформен. Мир - абсолютно однородное пространство. Для меня это значит, что он абсолютно плоскостей, невыразителен, нерельефен. Неимоверной скукой веет от такого мира. Прибавьте к этому абсолютную темноту и нечеловеческий холод междупланетных пространств. Что это, как не черная дыра, даже не могила и даже не банка с пауками, потому что и то и другое все-таки интереснее и теплее к все-таки говорят о чем-то человеческом. Этому вполне соответствует новоевропейское учение о бесконечном прогрессе общества и культуры".

С этой тоской по потерянному единству человека с миром и его внутренней целостности связано понимание необходимости поиска нового баланса ценностей. Возможность альтернативного развития ищут прежде всего в формах традиционных культур, и именно с этим связаны характерные для XX века интенсивные сравнительные исследования в области культурологии.

Кроме того, в центре внимания исследователей уже с конца XIX века часто оказываются культуры Дальнего Востока, в которых видится совершенно особый и чрезвычайно соблазнительный для западного человека тип отношений с миром. Многие западные мыслители видят в нем путь выхода современного сознания за пределы мира количества в мир качества, в целостный мир становления и возникновения живых существ и их сообществ (Пригожий И., 1986). В идеале этот тип отношений воплощен в учениях индуизма, даосизма и затем буддизма и дзэн-буддизма.

Однако К. Г. Юнг (1991) вновь предостерегает нас, утверждая, что выход в этот мир возможен только при кардинальной смене системы основных ценностей. Присвоив лишь методы отношений с миром, с телом, собственной психикой, западный человек сможет использовать их скорее во зло себе, все более контролируя свое естество. Так, Юнг, например, считает, что человек западной культуры не гадится для индийской йоги, поскольку наша интенсивность и узость действия может с помощью этих методов быть навязана и нашему подсознанию.