Природа утверждений

Искреннее высказывание — это просто некий акт, реализуемый в разговоре или при выстраивании знаков в письменной речи. Его субъектом является говорящий илв пишущий человек. Как всякое интеллектуальное действие, искреннее утверждение всегда несет в себе также и эмоциональную нагрузку. С их помощью мы стараемся уверить, убедить тех, кому мы адресуем свою речь. Нам памятны крики безумного ликования, дошедшие до нас благодаря записям Кеплера, которые он сделал в предвкушении открытия; мы знаем много других подобных проявлений н ситуациях, когда людям только казалось, что они приблизились к открытию; нам известно также, с какой силой великие пионеры науки, такие, как Пастер, отстаивали свои взгляды перед лицом критики. Врач, который ставит серьезный диагноз в сложном случае, или член суда, выносящий приговор в сомнительном деле, чувствуют тяжелейший груз личнэй ответственности. В обычных ситуациях, когда нет ни оппонентов, ни сомнений, такие страсти спят, по не отсутствуют вовсе; всякая искренняя констатация факта сопровождается чувством интеллектуального удовлетворения или стремлением ностичь дто-то, а также ощу-

щением личной ответственности. Поэтому, строго говоря». мы не можем употреблять один и тот же символ для обозначения акта искреннего утверждения чего-либо и содержания того, что утверждается.

Чтобы зафиксировать эту разницу, Фреге (1893) пред» дожил «указующий» символ I'"". Он пишется перед утвер-и ждением р и обозначает действительное утверждение р, в. то время как просто р может использоваться только как;

часть предложений, утвердительных или неутвердите-гь-ных. Сам по себе знак I— несет столь же мало смысла, как изолированный вопросительный или восклицательный-знак, которые среди всех существующих символов представляют собой его ближайшие аналоги. Такая неполнот» этого символа имеет важное значение, которое, пожалуй, непросто понять сразу. Дело в том, что повествовательное предложение само по себе тоже является символом неполным. Если язык должен служить для обозначения речи, ему должна быть свойственна способность отражать тот факт, что мы никогда ничего не произносим бесстрастно. Из модальности фразы должно быть ясно, является ли она вопросом, приказанием, обвинением, жалобой или утверждением факта. Поскольку повествовательное предложение не всегда является утверждением факта, оно не может адекватно передавать речь без уточнения модальное ги. Существуют определенные слова, такие, как «однако», «вполне» или «впрочем», и обороты речи, например «если б я был король», которые, хотя и не являются бессмысленными, могут иметь определенные значения только в конкретных предложениях. Я считаю, что и сами предложения имеют довольно расплывчатый смысл, если они не снабжены каким-то символом, обозначающим их модальность. В случае предложений, цель которых — какое-то фактическое сообщение, это требование выполняется, если вначале стоит утвердительный знак. «Неутвержденное» предложение ничем не лучше неподписанного чека: просто бумага, испачканная чернилами, не обладающая ни силой, ни значением.

Но наш «указующий» знак определен пока не полностью. Если я хочу использовать знак I"". чтобы записать какое-то собственное утверждение, то здесь все ясно; но мы пока не решили, как должен функционировать этот знак в коммуникации между разными людьми или в ситуациях, связанных с одним человеком, но отделенных друг от Друга большими промежутками времени. Если этот символ

дризван обозначать акт страстного и искреннего произнесения утвердительного предложения, то форму!—.р необходимо дополнить указанием насчет того, кем это утверждение произносится и когда, ибо в мире существует множество людей и множество моментов, требующих такого рода высказываний. В случае когда такое утверждение делается в письменной форме, мы можем считать, что оти •обстоятельства ясны благодаря тому, что символ I""./» записан в определенное время определенным человеком. Уайт-хед и Рассел во введении к своим «Principia Mathematica» определяют употребление этого символа. Они говорят, чго, если в книге будет напечатано какое-то утверждение, которое окажется ложным, будут обвинять автора. К сожалению, Уайтхед и Рассел предлагают записывать данный символ словами, что делает его употребление не очень корректным. Например, «I"", из ^следует qv> они переводят следующим образом: «Утверждается, что из р следует <?». Но оборот «утверждается» подразумевает безличное утверждение: «утверждается», «моросит», «бывает»... Ценность утвердительного знака теряется, если мы позволяем себе вернуться к его словесной форме, которая вновь погружает нас в путаницу декларативных предложений, еде никогда не известно, само ли предложение себя утверждает или его утверждает кто-то вообще и никто в частности.

Чтобы избежать этого, я могу читать знак I"" в книге Уайтхеда и Рассела как «У. и Р. утверждают...»; после того как я приму их рассуждение, я могу перейти к форме «я утверждаю...». Но по более зрелому размышлению я вообще откажусь от словесных выражений, которые должны описывать утверждение. Ибо когда я пишу «1~.р».значение этого заключается не в том, что я нечто утверждаю, а в том, что я вверяю самого себя этому утверждению; в форме «1~.р» я выражаю не то, что я изрекаю предложение р, но тот факт, что я верю в то, что сказано этим предложением. Правильное чтение формы «1~.р», если я ее написал честно, должно быть «я верю в р» или как-то иначе, но здесь должен быть обязательно выражен словами этот акт доверия.

Если пойти дальше, то выяснится, что мы не можем ставить знак 1~перед фразой «я верю в р». Потому что «I—./?» и его словесный эквивалент «я верю в р» обозначают мой "ичный акт доверия, который имеет место в настоящем, а скт не может быть подвергнут утверждению. Можно под-

вергнуть утверждению декларативное предложение, поскольку оно является неполным символом, имеет неопределенную модальность; но вопрос, приказ, обвинение или любое другое предложение с определенной интенцией можно подвергать утверждению с таким же успехом, как мои акт разрубания бревна или питья чая. Ставить утвердительный знак или соответствующий ему оборот «я верю» перед такими предложениями, модальность которых совершенно однозначна, столь же бессмысленно, как и предварять им любой неартикулированный акт. Из этого следует, что слова «я верю» в утверждении «я верю в р» ие следует рассматривать как декларативное предложение; они вообще не являются предложением. Они скорее напоминают госклицание вроде «ей-богу!» или удар кулаком по столу;

они служат печатью, скрепляющей ручательство, клятвенное заверение. Слова «я верю», как и знак I—, который она расшифровывают, приобретают значение только в соединении с последующим предложением. Этот символ и соответствующие ему слова являются способом выразить личное подтверждение того предложения, которое они предваряют.

В результате этого экскурса в природу акта утверждения мы должны будем отвергнуть возможность прибавлять. утвердительный элемент к суждениям, имеющим форму вероятностных высказываний. Вероятностное суждение является само по себе безличным. Это справедливо как для предложений типа «вероятность выбросить шестерку два раза подряд равняется Узб», так и для формул вроде Р(Н/Е), где оценивается вероятность Р гипотезы Н при наличии данных Е. Будучи безличными, все эти символы обладают неполнотой и чтобы они могли составить содержание утвердительных высказываний, к ним должен быть добавлен элемент личного отношения. Но акт, благодаря которому то или иное суждение — однозначное или вероятностное — приобретает печать моей личности, — это мое личное действие. Поэтому его нельзя выразить таким символом, который будет иметь то же самое значение, если ег'т употребит кто-то другой. Иными словами, это не может быть безличный оборот, употребляемый обычно для выражения вероятностных суждений 1.

' Возможно, конечно, двоякое использование слова «вероятный»:

во-первых, так, как оно обычно используется в вероятностных суждениях, и, во-вторых, так, что это слово сможет фактически заменить оборот «я считаю...», эквивалентный утвердительному

Однако мы должны согласиться с тем, что личностный.акт может быть частично формализован. Стремясь осознать тот способ, которым мы его совершаем, мы можем попытаться установить некоторые правила, регулирующие ато наше действие. Но такого рода формализация вряд ли Аюжет пойти чересчур далеко, если мы с самого начала не признаем, что она должна оставаться в пределах области личных суждений. Попытки формализовать процесс индуктивного умозаключения терпят неудачу вследствие того, что не учитывается именно это обстоятельство. Типичным примером такого рода неверной трактовки является интерпретация нашей все большей уверенности в правиль* яости какого-то эмпирического предложения под давлени-ем накапливающихся свидетельств в его пользу как следствия вероятностных вычислений, выдвигаемая Кейнсом и его последователями. В рассуждениях такого типа подчеркивается, что всякая гипотеза Н, характеризуемая изначально какой-то конечной вероятностью, будет подтверждаться (в случае если она окажется верной) соответствующими данными до тех пор, пока ее вероятность не приблизится к уровню абсолютной достоверности. Допуская, что Вселенная устроена таким образом, что гипотезы Я, обладающие конечной исходной вероятностью, всегда таи или иначе приходят нам в голову, мы можем прийти к заключению, что, подвергая проверке все такие гипотезы, мы в конечном счете будем считать истинными те из них, вероятность которых приближается к степени абсолютной достоверности.

На это можно возразить, что такое условие на практике является недостаточным. Чтобы этот метод работал практически, частота появления истинных гипотез Н должна быть не просто конечной, но достаточно высокой, Жизнь слишком коротка, чтобы мы могли себе позволить проверять миллионы ложных гипотез в надежде наткнуться на одну истинную. Сущность научного метода заключается в выборе для проверки таких гипотез, которые должны с большой вероятностью оказаться верными. Ставить

знаку. Во втором случае мы должны избегать безличного оттенка, характерного для формул типа «вероятно, что...», которые неспособны передать утверждения; правильный оборот должен звучать примерно так: «Я допускаю вероятность...» Такая фраза, если ее считать синонимичной формуле «Я искренне считаю...», будет адекватным выражением утверждения некоторого высказывания, которое за этим последует. Перед этим оборотом утвердительный знак уже не нужен, да его и нельзя здесь поставить.

входе исследования хорошие вопросы—признак научного таланта; поэтому всякая теория индуктивного умозаключения, игнорирующая этот талант, — это «Гамлет» без принца Датского, без главного действующего лица. То же относится и к процессу верификации. В природе нет об'ь" ектов, которые сами по себе являются «данными»; они становятся ими только если мы как наблюдатели считаем их таковыми. Это справедливо и в отношении большинства точных наук. Кембриджский астроном Чаллис, предпринявший попытку верификации гипотезы Леверье и Адам-са, о существовании новой планеты, наблюдал эту планету летом 1846 г. четыре раза и однажды даже заметил, что у нее есть кольцо, но эти факты не произвели на него никакого впечатления, поскольку он не верил в правильность той гипотезы, которую проверял1. Действия Чаллп-са были ошибочными; но пример Д. К. Миллера уже показал нам, что исследовать факты, которые выглядят противоречащими теории, достаточно хорошо обоснованной, исходя из других соображений, тоже может быть ошибочно. В самом деле, никакой ученый не может отказаться от того, чтобы отбирать данные в свете своих эвристических ожиданий. А кроме того, мы увидим, что он часто вообще не может сказать, на каких именно данных Е основана его уверенность в правильности гипотезы Н. Нелепо рассматривать научный метод как процесс, зависящий от скорости накопления данных, автоматически возникающих для проверки случайно выбранных гипотез.