Домработница 5 page

Вождение автомобиля оказалось чрезвычайно увлекательным занятием. Катя с восторгом вцепилась в руль, давила на педали и издевалась над коробкой передач. Когда на очередном смертельном вираже Саша попытался вырвать у нее руль, она нечаянно поставила ему синяк на скулу. Но автомобиль упорно ехал не туда, куда хотела Катерина. Он или полз ушибленной гусеницей, или разгонялся до космической скорости. И стоило огромных совместных усилий заставить машину войти в поворот, а не запрыгивать на бетонный забор автодрома.

«Ничего, – думала Катя после первого занятия. – Я справлюсь, я феноменально упорная. Через месяц тренировки буду водить не хуже Саши». Саша лежал на сиденье в полубессознательном состоянии. Кажется, он погорячился, пообещав Катерине научить ее вождению…

– Кофе? Чай? – Маленькая стюардесса‑японка склонилась над Максом Шнайдером. Он выбрал зеленый чай.

Заключительный перелет из Токио в Москву, а оттуда снова на «Ане» в Краснотрубинск на инвестиционный конкурс. Сейчас Шнайдер сидел в первом классе «Боинга», где в ручку кресла каждого пассажира был вмонтирован персональный телевизор, а на ужин подавали блюда, достойные венских ресторанов. Разделавшись с краснотрубинским промышленным комплексом, Макс Шнайдер устроит себе великолепные каникулы в Швейцарии – это будет хорошим вознаграждением усердному труженику. Он провернул громадное количество операций, прежде чем удалось с помощью русского посредника выйти на Мирославского и обеспечить его поддержку. Россия – чрезвычайно не приспособленная для нормальной жизни страна, и она надолго останется такой, пока не будет искоренена продажность чиновников, думал Макс Шнайдер. Хотя для него коррумпированность руководителей упрощала схему действий. И в других странах взяточничество процветало, но там было сложнее, так как над чиновником всегда висел дамоклов меч сурового закона. А в России ответственные господа резвились на зеленых лужайках безнаказанности и весело, непринужденно кормились прямо с щедрой руки Макса Шнайдера.

Мирославский захотел получить полмиллиона долларов на свой швейцарский счет, виллу в Испании и красивый живой сувенир. И он получил желаемое. Хотя даже беглое ознакомление с бизнес‑планом, представленным на инвестиционный конкурс японской «Юмата хром корпорейшн», позволяло осведомленному человеку без труда обнаружить завуалированное желание японцев настырной пиявкой присосаться к уникальному хромовому руднику и с помощью изощренной техники и фантастического трудолюбия вскоре обесточить его.

Макс Шнайдер ощущал себя гражданином Европы. Но если бы подобную сделку ему предложили провернуть в отношении Германии – он безоговорочно отказался бы. За верхним слоем расчетливости и жестокости, когда разговор шел о бизнесе, контрактах, выгоде, в господине Шнайдере всегда скрывалось чувство собственнической любви к фатерлянду. Он даже никогда не бросал за окно автомобиля бумажки от ментоловых пастилок, проезжая по шикарному германскому автобану, тогда как на территории Польши или Югославии делал это не стесняясь.

Русским чиновникам чувство признательности к Родине, видно, было абсолютно незнакомо. Они относились к мамаше‑России как к дойной корове. И если телевизионного патриота Мирославского не беспокоила судьба города Краснотрубинска, который усилиями настойчивых японцев через десяток лет превратится в заброшенную деревушку, то почему это должно волновать Макса Шнайдера?

– Оксаночка, что случилось? – Встревоженная Катя ходила вокруг кровати, на которой, обливаясь потоками дымящихся слез, лежала несчастная Оксана.

Оксана издавала звуки, свидетельствующие, что она пребывает в состоянии крайнего отчаяния вперемешку с яростью и растерянностью, но о подробностях можно было только догадываться. Кате пришлось влить в нее два стакана воды с валерьянкой, прежде чем зареванная красавица сумела связно изложить причину своих страданий:

– Представляешь, он мне позвонил… И сказал, что наша связь благополучно завершилась. Связь! А я‑то считала, что у нас любовь, а для него это было просто очередной интрижкой. У‑у‑у… Что мне теперь делать?!

– И ты его теперь ненавидишь, после такого признания? – предположила Катерина.

– Да нет же! Я его люблю еще сильнее! Обожаю! – крикнула Оксана.

– Но ведь он‑то не любит!

– Но я люблю! Ну как же ты, Катя, не понимаешь?

Катя действительно не понимала. Любить человека, который использовал тебя как резиновую куклу из секс‑шопа (Катюша уже ознакомилась и с такими достопримечательностями столицы) и потом бросил? Возмутительно! Да надо взять в руки гранатомет и разнести все его министерство!

– Нет, ты представляешь, даже не захотел увидеться со мной, сказал все это по телефону! Почему он даже не захотел встретиться?!

– Может быть, он именно этого и опасался?

– Чего?

– Что ты будешь плакать, а потом избавишь его от новой челюсти и остатков волос.

Оксана почему‑то перестала плакать и заинтересовалась:

– Почему ты сказала «новой челюсти»?

– Ну, когда его показывают по телевизору, у него настолько ослепительная улыбка, что не могут это быть настоящие зубы. Наверное, вставил себе обе челюсти где‑нибудь в Америке.

Оксана устремила напряженный взгляд в потолок, вспоминая.

– Действительно, у него чудесные зубы… Точно…

– Обворожительный оскал. Так, значит, у него нет ни одного собственного зуба?

– В пятьдесят лет очень трудно сохранить улыбку, которой можно было бы сверкать с телеэкрана, если ты не заяц‑долгожитель‑поклонник‑сырой‑морковки, – рассудительно заметила Катя.

– В пятьдесят лет? Он сказал мне, что ему сорок два. Я думала… Ему, как и Олегу, сорок два!

– Да нет же, Ксюша, я в какой‑то газете читала его биографию. В «Аргументах…»

– Подлец! Он, оказывается, еще и беззубый старикашка! Изображал из себя мужчину в расцвете сил.

– Надо сказать, получалось совсем неплохо.

– Значит, ты успокоилась? – с надеждой спросила Катя.

Оксана остановившимся взглядом смотрела в окно. Глаза постепенно наполнялись новой порцией слез.

– Как же я буду жить без него? – Голос рвался, звучал в ритме морзянки. – Он… Какой же он хороший!

Оксана с размаху врезалась лицом в подушку и завыла с удвоенной силой. Истерические всхлипывания продолжались довольно долго, и только угроза, что может вернуться с работы Олег, заставила Оксану собраться, прекратить рыдания, призвать на помощь косметический арсенал Кристиана Диора и восстановить на лице утраченную было красоту.

– Знаешь, Катя, я поняла: Бог наказывает за отклонение от избранной линии. Ты можешь быть чудовищным злодеем и всю жизнь безнаказанно творить зло – Господь тебя не покарает. Но стоит под влиянием минуты сподобиться на добрый поступок – и тут же злодей получает по мозгам. То же самое и с праведниками. Если ты всю жизнь был честным и правильным, то ты должен до конца жизни нести бремя порядочности. Я была такой же, как и ты, – девочка‑цветочек, мамина любимица. Однокурсницы уже успели сделать по восемь абортов, а я до третьего курса не знала, что такое секс. И вот узнала – и в первый же раз залетела. Представляешь себе? С первого раза. Заботливый друг отправил меня на аборт – «куда ты с ребенком, мы ведь не собирались жениться», и теперь у меня никогда не будет детей. Вот так. Те девицы, которые со школы спали напропалую, меняли мужчин два раза в неделю, три раза в год ходили на аборт, продолжали беременеть, а мне стоило один раз отступить от своих нравственных убеждений, согласиться на то, что я считала ужасным и мерзким – убить собственного ребенка, – и вот наказание. И за Мирославского я тоже расплачусь по полному счету, я это чувствую. Единственный раз изменила мужу, почувствовав, что пришла новая, другая, фантастическая любовь, и оказалось, что мною воспользовались как носовым платком. Беги из этого города, Катя, он тебя исковеркает и выжмет, ты лишишься своего милого простодушия, станешь амбициозной и жестокой, а если тебе «повезет» – выйдешь замуж за богатого мужчину и будешь коротать дни в четырех стенах, как я. Знаешь, я подарю тебе несколько костюмов, помнишь, я обещала красный, если ты похудеешь? Теперь он на тебе будет, наверное, болтаться.

Женщины склонны к таким перепадам: от вопросов морали и нравственности к проблемам рационального гардероба. Чтобы развеяться и восстановить силы, Оксане потребовалось нырнуть в свой огромный платяной шкаф и вынырнуть оттуда с ворохом дорогих нарядов, которые она тут же вручила Кате и попросила их примерить. Может быть, после того как Мирославский продемонстрировал ей, как мало в ней нуждается, Оксане необходимо было почувствовать чью‑то благодарность и признательность? Но успокоиться до конца ей все же не удалось. Струящееся, невесомое платье, подаренное Мирославским, выскользнуло из шкафа к ней в руки, и Оксана снова начала плакать.

Все с самого начала пошло не так, как предполагал Макс Шнайдер. Полномочный представитель «Юмата хром корпорейшн», он явился на инвестиционный конкурс в приподнятом настроении – единственный удачливый (устроено!) претендент на краснотрубинский комплекс.

В зале присутствовал Максим Колотов. Макс рад был его видеть, хотя и не понимал, какое ему дело до судьбы горно‑обогатительного комбината. Оказалось, что Максим, который ранее не афишировал своей профессии, является столичным журналистом, что очень удивило Шнайдера. Это было первым сюрпризом.

Во‑вторых, таинственная «Тимманз индастриэл компани» (Шнайдеру удалось лишь выяснить, что она зарегистрирована в Панаме, в оффшорной зоне) имела место быть. Немец втайне лелеял мысль, что эта темная лошадка сошла с дистанции в самом начале предконкурсного отсеивания. Но зря. От фирмы представительствовала Сара Кронфорд, сексапильная экстравагантная девица лет сорока пяти. Она решительно пересекла зал и заняла место рядом с Максом, обдав его волной головокружительного аромата. Шнайдер предпочитал работать в более стерильной обстановке.

Прелестно вел себя председатель конкурсной комиссии Анатолий Николаевич Битюгин: он словно оказывал иностранцам большую честь, позволяя им купить за дикие миллионы долларов полуостановленный краснотрубинский комбинат. Битюгин для разминки пособачился с Максимом Колотовым: он намекнул ему, что присутствие прессы нежелательно. Максим, нагло уставившись сквозь очки на галстук функционера, в ответ буркнул, что Битюгин пытается нарушить закон о печати.

Когда вскрыли конверты с бизнес‑планами, оказалось, что «Тимманз индастриэл компани» предложила на сорок миллионов долларов меньше «Юматы». Макс Шнайдер повеселел. После этого конкурсная комиссия единогласно проголосовала за предоставление судьбы комплекса в полное распоряжение «Тимманз индастриэл компани». Макс Шнайдер оторопел. Он не поверил своим ушам – такого катастрофического провала в его практике еще не случалось. И ему никто ничего не собирался объяснять!

– Как же так? – обратился Шнайдер к Максиму Колотову. – Вашей стране лишние сорок миллионов долларов?

– Очевидно, соперники подготовились лучше вас, – сочувственно произнес Максим. – И предлагая меньшую сумму государству, предложили большее, чем вы, вознаграждение его преданным служителям.

– Идиотизм, – пробурчал себе под нос Шнайдер. «Юмата хром корпорейшн», конечно же, оплатит его издержки, но время пребывания в России, вся эта суета, полеты на дурацком «Ане» провалились в черную дыру. Непродуктивность телодвижений всегда чрезвычайно раздражала Шнайдера. А какой удар нанесен по его репутации, по его славе «знатока России»!

– Не хотите прокатиться в Москву на автомобиле? – предложил Максим. – С самолетами, насколько я помню, у вас напряженные взаимоотношения.

– Не с самолетами вообще, а с определенными видами самолетов, – сердито уточнил Шнайдер. Не в привычке бизнесмена было тратить на дорогу сутки, когда можно было уложиться в полтора‑два часа, но сейчас он подумал, что спешить некуда. Москва, потом отчет в Токио – встреча с японцами будет не особо приятной. Ему заранее были противны их тщательно скрываемое недовольство и легкое сочувствие к неудаче немецкого бизнесмена. К чему же торопиться?

– Возьмем мангал, кастрюлю с маринованным мясом, по дороге в каком‑нибудь живописном местечке – представьте себе осенний лес – сделаем шашлык… – уговаривал Максим, видимо забыв про вегетарианские замашки Шнайдера.

«И верно, – мысленно вторил ему Шнайдер. – А что? Время есть…»

– Хорошо, если я экономлю на авиабилете, то тогда я оплачу половину стоимости бензина.

– Бросьте, – махнул рукой Максим. Немецкая расчетливость столкнулась с русским гостеприимством. – Считайте, я пытаюсь хоть как‑то компенсировать моральный ущерб, причиненный нашим государством.

– Эх, елки‑палки, – вздохнул Шнайдер. – Ну и ладно. Возможно, американцы сделают из Краснотрубинска конфетку. Понастроят небоскребов, проведут дороги.

Сара Кронфорд гордо прошагала мимо, задев Шнайдера полой пиджака.

«А она, наверное, полетит самолетом. Ей надо спешить в Америку, сообщить боссам о своем триумфе. Интересно, пользуется ли она в „Ане“ полиэтиленовым пакетом?».

Яна преследовала Катю, настырно требуя погладить ей брюки.

– Сколько можно тебя уговаривать, давай поторапливайся, я опаздываю!

– Сейчас я все брошу и буду заниматься исключительно тобой! – огрызнулась Катерина. К Олегу Кирилловичу сегодня вечером должен был прийти гость, и Катя готовила праздничный ужин. Она терла сыр, чистила гранат, рубила грецкие орехи, поджаривала мясо – то есть у нее совершенно не было времени гладить Янины брюки. – Погладь сама!

– И за что тебе только деньги платят, – возмутилась Яна и пошла за утюгом.

Зазвонил телефон, и когда Катя подняла трубку, мужской голос на чистом английском языке потребовал Олега Кирилловича.

– Его нет, he is absent now, – автоматически ответила Катя и сама себе удивилась. Очевидно, за месяцы постоянной тренировки стандартные диалоги врезались в ее память, и язык работал механически, не требуя участия мозгов.

– Это его секретарь? Я могу оставить сообщение?

– Нет, я домработница.

– Ну дела, – прошипела откуда‑то сбоку Яна, – завели прислугу! Вместо того чтобы скромно дымить утюгом, она висит на телефоне и болтает на английском. Дурдом.

Выразив свое удивление, что домработница так уверенно владеет иностранным, мужчина собрался было положить трубку, как в дверях появился Олег Кириллович.

– Wait a minute, минуточку! – закричала Катя. – Не is coming! Олег Кириллович, это вас!

Олег Кириллович щелкнул полиглотку по носу и сказал, что возьмет наверху.

– Катюша, – жалобно застонала из кухни Яна, – да погладь же ты эти чертовы брюки, я совсем разучилась.

– Тебе просто лень. Ну хорошо, – наконец‑то смилостивилась Катерина. – Но ты пока три сыр.

Яна взяла в руки кусок сыра и начала ожесточенно стачивать его теркой, поминутно останавливаясь, чтобы нырнуть в вазу с очищенными грецкими орехами.

Когда Олег Кириллович спустился вниз, на кухне он застал идиллическую картину. Катя виртуозно орудовала утюгом, а его дочь, глухо ругаясь, обдирала маникюр.

– Катерина, ты так шустро говоришь по‑английски? Я не ожидал, – сказал Олег Кириллович.

– Только, пожалуйста, не ставь мне ее в пример, – предупредила Яна. – Все. Дурацкий сыр готов. А мои брюки?

– Я как раз собирался поставить Катерину тебе в пример, моя дорогая дочурка. Тебя абсолютно не волнуют иностранные языки, а также и вся остальная учеба.

– Брюки готовы! – сказала Катя, убирая утюг. – О, но ты сожрала половину орехов, Яна!

– Надо же, трагедия. Когда я достигну Катькиного возраста – Боже, какая глубокая старость! – я, вполне возможно, возьмусь за ум. А пока я развлекаюсь. Спасибо за брюки.

– Мартышка! – обозвал ее вдогонку Олег Кириллович. – Катя, подготовка к нашему мероприятию в полном разгаре?

– Угу. Ой, мясо! – Катя бросилась к сковороде.

– Давай я тебе помогу!

– Вы?!

– Это невозможно?

– Не представляю, чтобы вы возились на кухне с антрекотами, – честно призналась Катя.

– Было дело, я и блины пек.

– Блины! О! Представляю: такой стильный, в такой модерновой рубашке, и колдуете над сковородкой с тестом.

– Нет, тогда я был скромным, трудолюбивым мальчиком. Скажи, тот мужчина, который сейчас звонил, попросил мне что‑то передать, прежде чем я вошел в квартиру?

– Не успел. Он только удивился, что у вас прислуга, то есть я, изъясняется на английском.

– Да, нам достался уникальный экземпляр. Тебе уже надо думать о другой работе – ты слишком хороша для того, чтобы мыть полы и гладить брюки. Может, пригласить тебя в нашу корпорацию? Моя секретарша, предательница, родила младенца и собирается вскармливать его грудью до пятилетнего возраста. Ты, случайно, не знаешь еще и немецкий? Мы активно сотрудничаем с Германией, и большинство корреспонденции идет на этом языке.

Катя затаилась. О том, чтобы стать секретаршей Олега Кирилловича, она не могла и мечтать. Она выучит немецкий за месяц, нет, за три недели. Она будет спать на магнитофоне и учить по двести слов в день!

– Моя секретарша, ну, называлась она, конечно, референтом‑переводчиком, получала семьсот долларов в месяц. В десять раз больше, чем твое жалованье. Но ей тридцать четыре года, она закончила иняз с красным дипломом и свободно изъясняется на четырех языках. Временами ей приходилось до двух часов ночи присутствовать на переговорах в качестве переводчика, а потом к семи утра печатать учредительные документы. Но зато она объехала со мной полмира и в качестве подарка от фирмы получила к прошлому дню рождения иномарку. Ее решение родить ребенка подкосило меня. Второго такого помощника я, наверное, уже не найду. И буду ждать, когда ее младенцу можно будет нанять няньку и вернуть мамашу на рабочее место. А ты, Катюша, учи немецкий.

«Я буду стараться! – мысленно воскликнула Катя. – И к тому времени, когда младенца можно будет доверить няньке, вы уже и не вспомните о своей старой секретарше. Семьсот долларов в месяц будут моими! И поездки за границу, и новая иномарка!».

На кухне снова появилась Яна. Лицо у нее было трагическое. В руке она держала пуговицу.

– Кэт! Пуговица отлетела. Пришей мне, я опаздываю!

– Почему ты такая несамостоятельная? – возмутился Олег Кириллович. – Сама пришей, не приставай к ребенку.

– Ну‑ну, защитник. Влюбился, что ли? Катрин, давай шевелись, почему тебя обо всем надо умолять на коленях?

– Давай, – сказала Катя, забирая пуговицу. – Идем. Как же ты мне надоела со своими проблемами!

А в голове у нее звучало «влюбился?». Какое сладкое слово!

Английский учебник был отложен в сторону, и Катя с энергией и яростью набросилась на немецкий самоучитель.

Ночью ей теперь снились немецкие слова. Двести слов в день оказались непосильной задачей, но Катя торопилась освоить хотя бы минимум, прежде чем Олег Кириллович забудет о своем предложении взять ее секретаршей. Грамматика не представляла труда – она была упорядочена, рациональна и четка, как типичные черты немецкого характера.

В один из вечеров, когда, проделав ежесуточный трудовой марафон, уставшая Катя подползла к финишу, имея в активе пропылесосенные ковры, продезинфицированный унитаз, натертый кафель в трех ванных, пожарские котлеты и яблочный мусс, появилась расстроенная и взволнованная Оксана. Она прошла на кухню, достала из холодильника банку сока, открыла ее дрожащими руками и, не успев поднести ко рту, выронила. Оранжевая жидкость разлилась по чисто вымытому мраморному линолеуму.

Катя сдержанно вздохнула.

– О, извини. – Оксана завороженным взглядом уставилась на огромную яркую кляксу. – Я вытру.

– Не беспокойся, я уберу, – возразила Катя. – Да что с тобой, что случилось?

– Помнишь, я говорила тебе, что мне так просто не сойдет с рук мое увлечение Мирославским?

– Да?

– Вот это и произошло. Какой‑то гнусный тип шантажирует меня. Я встретилась с ним сегодня утром. У него фотографии. Снимал через окно из противоположного дома, но качество такое, что видны малейшие детали.

– Какой кошмар!

– Почему, почему именно я? Почему он не снимал какую‑нибудь другую пару?

Оксана начала плакать.

– И что он требует?

– Три тысячи долларов. У меня нет такой суммы.

– А если сказать… ну, Денису Мирославскому. Ты встречалась с ним?

– Н‑нет… Но как же я теперь буду у него просить денег, когда он бросил меня? О, как хочется снова его увидеть! Слушай, я, наверное, позвоню ему – ведь это и его касается? Да? И это будет хорошим предлогом встретиться.

В прихожей хлопнула дверь.

– Скажу Олегу, что весь день провела дома. Поддержи меня, если что, Катя, – быстро прошептала Оксана, вытирая осторожно слезы.

– А вот и мы, – объявил Олег Кириллович, появляясь на пороге. – Мы были в ресторане.

– Традиционная встреча двух любящих сердец, – подтвердила из‑за его спины Яна, – ели осетрину, запеченную с грибами. А вы чем тут занимаетесь? Перекрашиваете линолеум в оранжевый цвет?

Ноябрьским морозным утром сотрудник управления уголовного розыска Андрей Пряжников, молодой двадцатидевятилетний человек, совершенно холостой, очень привлекательный, спортивного телосложения ван‑даммовского типа, но выше киноактера на десять сантиметров, спешил к месту происшествия.

Дело было таким же неприятным, как и ледяной ветер, проникающий под кожаную куртку Андрея. В тридцати километрах от города был найден труп заместителя министра Д.С. Мирославского. Значит, расследование, как всегда в таких случаях, будет сумбурным, с ежедневными вызовами к начальству и истеричными комментариями прессы.

Непрогревшаяся «шестерка» барахлила, дергалась, из печки шел дым, окна обледеневали. Андрей уже три раза останавливал машину и выпрыгивал наружу – выполнить за «дворников» работу, с которой они не справлялись. Когда он прибыл к месту события, его скромная «шестерка» пристроилась рядом с седьмой моделью «БМВ» начальства. «Этой красотке прогреваться не надо, – с печальной завистью подумал Андрей, обходя роскошный автомобиль, – автоматика».

– И куда он поехал по гололеду один, без водителя, без охраны? – тихо сказал Андрею, подозвав его жестом, полковник Скворцов. – Что, будем делать заявление для вездесущей прессы, – полковник недоброжелательно зыркнул в сторону нескольких журналистов, околачивавшихся поблизости, – или обойдутся? Смотри, Андрей, у Дениса Сергеича, как я знаю, дачный домик в той стороне? Да… Очевидно, ехал домой, гололед, машину занесло, утащило в кювет. На горе, тут оказалась пара судьбоносных деревьев. От удара Мирославский потерял сознание, а когда пришел в себя, машина уже горела. Ему удалось выбраться через разбитое стекло и отползти в сторону, но от полученных ожогов снова потерял сознание. И будь дело летом, он, скорее всего, был бы кем‑нибудь подобран, но сейчас не дождался, замерз. Вася, я правильно истолковал твое медицинское заключение?

– Угу, – кивнул Вася, продолжая копошиться над обезображенным огнем и морозом телом. – Да просто все проезжали мимо не останавливаясь. Или, как назло, трасса обезлюдела.

– Да, всегда так бывает: то караван паломников, то шиш дождешься. – Полковник Скворцов осторожно отодвинул от себя служебную овчарку, которая прилипла к его ноге и пыталась нежно лизнуть руку.

Через некоторое время журналисты были вежливо отправлены восвояси, парочка официальных лиц села в теплые джипы и «мерсы» и укатила на работу, скорбя о погибшем коллеге.

– Ну, ребята, когда эти кретины наконец‑то дали нам возможность насладиться обществом друг друга, прошу высказываться, – предложил полковник Скворцов. – Андрюша, что ты обнаружил в этой груде паленого железа? Толя, может быть, ты все‑таки уберешь от меня свою собаку?

– Левый ботинок Мирославского измазан тосолом – не думаю, что он вышел из дому в нечищеной обуви. Такую кляксу он мог получить, только сидя на правом сиденье – там подтекает. Значит, машину вел кто‑то другой.

– За это я тебя и люблю.

– Эдуард Семеныч! В ноутбуке Мирославского на вчерашний день было записано: «Обязательно встретиться с О. Берг». Зубков позвонил из офиса, он там сейчас. Помощник говорит, что около трех часов Мирославский взял свой «Опель», отпустил охрану и водителя и сказал, что у него личная встреча. Помощник намекнул ему, что неплохо бы в такой гололед иметь за рулем профессионального водителя, Мирославский ответил, что машину поведет не он.

– Спасибо, Андрей, выясни, кто такой О. Берг, и узнай, что он делал вчера после обеда.

– Кто такая О. Берг, – уточнил Андрей. – Это должна быть женщина.

– Ты что, уловил ее запах в этой груде металлолома?

– Женские фамилии иностранного происхождения не склоняются. Если бы это был мужчина, то было бы записано так: «встретиться с О. Бергом».

– Гениально. Я дожил до пятидесяти лет и впервые об этом слышу. А может быть, там и было написано: «с О. Бергом»? Перезвони Зубкову, уточни.

Андрей сходил к машине. И вернулся.

– Ну что? – обернулся к нему полковник Скворцов. – Как? Ну, будем надеяться, что Мирославский более пристально следил за грамматическими явлениями русского языка, чем я. Действуй, Андрюша.

Почти десять часов потратил Андрей, чтобы выяснить, какие отношения связывали Мирославского с таинственной О. Берг. Ему стоило неимоверных усилий взломать бетонную стену законспирированности, которой огородили герои‑любовники свои отношения. Но недаром Андрею прочили генеральские погоны – в делах он отличался бульдожьей хваткой. Если продолжать аналогию с собачьими качествами, следователь был добр с женщинами и детьми, как сенбернар, и предан друзьям, как словацкая овчарка. Но в процессе расследований мягкие черты его натуры отступали на задний план и проявлялись амбициозность, честолюбие, энергичность и смелость. Он был холост, занятия айкидо занимали только полтора часа в сутки, ел почти на ходу – поэтому его энергия полностью тратилась на любимую работу.

В пять часов вечера Андрей оказался перед дверью, где, по его данным, должна была скрываться Оксана Берг, любовница Дениса Мирославского.

На пороге возникло пушистое, синеглазое создание с точеным носиком на бледном, измученном лице и пухлыми губами, которые беззвучно шевелились. Это была Катя. Она взяла непомерные темпы, стремясь занять место референта‑переводчика, выучила за неделю шестьсот тридцать слов, потеряла три килограмма веса и едва не погибла от нервного истощения.

Андрей представился.

– Оксана Дмитриевна сейчас придет, das Buch, des Buch, den Buch, das Buch, проходите, die Stadt, der Stadt, der Stadt, die Stadt…

Андрей вошел в квартиру. Если многие женщины становятся чьими‑то любовницами из‑за материальной необеспеченности, то Оксана Берг играла эту роль, очевидно, не из‑за денег, подумал Андрей, разглядывая сине‑изумрудный ковер, в который он провалился почти по пояс.

– Вам нужна именно Оксана, – уточнила Катя, – или я могу вам предложить и главу семейства Олега Кирилловича? Das, des, den, das…

– Давай веди его сюда. Studierst du Deutsch? Учишь немецкий?

– Oh, Ja. Sie sprechen koennen! Вы говорите?

– Nicht sehr gut, aber ich habe der Sprache funf Jahre studiert! И несколько слов могу связать…

Пятнадцать минут Андрей потратил на его превосходительство Олега Кирилловича Берга. Глава семейства производил приятное впечатление. Изучив документы следователя, он спокойно отрапортовал, где находился вчера после обеда (традиционный ужин с единственной дочерью в ресторане «Анна»). О трагической смерти Мирославского он слышал по радио. Конечно, его слегка удивило, каким образом могут быть связаны имена известного политика и Оксаны, его жены (они знакомы только визуально, встречались на великосветских раутах), кроме того, она вчера весь день провела дома. Оксана часто практикует подобное затворничество, понимаете, жизнь жены бизнесмена нелегка – отсутствие бытовых и материальных проблем поощряет самокопание со всеми вытекающими последствиями и…

– Я думаю, лучше поговорить прямо с вашей женой, – ухитрился проникнуть Андрей в плотную сеть придаточных предложений, ловко сплетенную Олегом Кирилловичем.

– Да. Извините, – улыбнулся смущенно Олег. – Что‑то я разволновался. Такие гости, как вы, посещают нас не часто. Отсюда и усиленное словоотделение. Позвольте, я вас провожу. Наверное, она уже пришла.

В прихожей лязгнула дверь, и громкий, взволнованный голос крикнул:

– Катя, Катя!

Оксана, бледная, растерянная, сжимала в руке смятую газету и подпирала спиной входную дверь. На ее призывный вопль из комнат поползли домочадцы, прислуга и неизвестный молодой парень. Обнаружив, какое последствие имело ее скромное желание увидеть Катерину, Оксана осеклась. Она не предполагала, что квартира внезапно окажется столь густо населена.

Андрей взглянул на Олега Кирилловича. В газете (был виден заголовок), которую Оксана судорожно сжимала в руке, было напечатано сообщение о смерти Мирославского – похвальная оперативность! Олег Кириллович буравил глазами испуганное лицо жены и пытался поджечь взглядом мятую газету. Его теория о том, что Мирославский и Оксана были едва знакомы, рушилась на глазах. Если только женщина не заявит, что ее бурное появление на сцене и желание немедленно увидеть домработницу объясняется тем, что в газете напечатаны последние тенденции мировой моды на декабрь и это надо обсудить как можно скорее.