ОТ ИЗДАТЕЛЯ. 6 page

⇐ ПредыдущаяСтр 16 из 22Следующая ⇒

Третья лекция. Другие импульсивные расстройства у дипсоманов. Господа! Состояние упадка сил и крайнего нервного истощения, в котором оказываются дипсоманы после завершения алкогольных излишеств, отличается от меланхолической фазы, их предваряющей: прострация, в которой они теперь пребывают, имеет своей причиной умственное и физическое переутомление, наступающее в результате приступа, но еще более обусловлена она отчаянием, которое они испытывают от того, что снова оказались вовлечены в эксцессы, которых сами стыдятся. Раскаяние толкает их на самые решительные поступки, последствия их могут стать для них роковыми. Пристыженные собственным поведением, бедами, которые они навлекли на свои семьи, деморализованные борьбой, из которой выходят всегда побежденными и униженными, они начинают думать о добровольном уходе из жизни и объясняют угрызениями совести появляющееся у них влечение к самоубийству, которое лишь идет на смену импульсивному пьянству. Некоторые из них строят подобные планы с таким упорством и постоянством, что они в конце концов сбываются. Иногда суицидальные устремления сопровождаются гомицидальными, что делает таких больных особенно опасными. Чтобы лучше уяснить себе это положение, а именно — что дипсоман может страдать и другими импульсивными влечениями, посмотрите больного-дипсомана, которого, с редко встречаемым упорством, преследуют идеи самоубийства. Луи Н…, скульптор 35-ти лет, родился от отца-пьяницы, пытавшегося покончить с собой, и матери-истерички: у той однажды, после незначительного препирательства в семье, на глазах у больного возник судорожный приступ, за которым последовал бред с циническими и сумасбродными высказываниями. Больной всегда был склонен к мрачности и жил под постоянным страхом, что он не сын своего законного отца. Он и теперь не знает, «чем все это для него кончится»: его уже несколько лет преследуют мысли о самоубийстве. Он рано начал злоупотреблять спиртным, но по его мнению, эти эксцессы становились особенно злостными, когда усиливались депрессивные переживания. Тем же и особыми трудностями, которые он периодически испытывал в жизни, он объясняет свои суицидальные попытки, из которых главные следующие. В 1869г, служа в Лионском гарнизоне, устав от воинских тягот, будучи не в силах рассеяться от непреоборимой скуки и уныния, он чувствует, что его неудержимо влечет к алкоголю. В течение двух дней он пьет в больших количествах абсент и, не смея вернуться в казарму, бросается в Сону. Его вытаскивают два товарища, украдкой шедших за ним до реки. В 1871г, после того, как не состоялась давно планировавшаяся женитьба, у него развивается новый приступ депрессии, заставляющий его как бы против воли пить можжевеловую водку. В течение трех или четырех дней он употребляет ее в больших количествах и вешается затем над дверью девушки, с которой был помолвлен — кто-то вовремя успевает обрезать веревку. Через 4 года, по причине, которую он уже не помнит, но также после длившегося 4 дня импульсивного пьянства, он запирается в спальне, разжигает уголь в комнатной печке-обогревателе, пытается отравиться угарным газом. Неосторожно повернувшись на кровати, он падает на пол — шум привлекает соседей, они взламывают дверь и спасают ему жизнь. В следующий раз он пытается отравиться смесью из камфарного спирта, сульфата цинка, поваренной соли и дегтярной воды, но желудок тотчас исторгает ее. На второй день он уже в дипсоманическом запое, пьянствует в течение 6 дней и снова пытается покончить с собой: пьет нашатырный спирт, что также ни к чему не приводит, так как раствор оказывается слабой концентрации, а резкий запах помешал ему принять внутрь необходимое его количество. Все эти факты достаточны для того, чтобы вы убедились в наличии у Н… врожденного меланхолического предрасположения. В течение нескольких лет он и вне приступов болезни ведет нездоровый образ жизни, часто завтракает супами на вине: только потому, что их проще готовить. Но периодически, примерно раз или два в месяц, он чувствует в себе особенную тоску, делается подавлен и Деморализован более обычного, теряет аппетит, жалуется на болезненное сжатие в желудке, ему кажется, что голова его вот-вот разорвется, зрение «портится», он видит все как в тумане, чувствует, что его тянет к алкоголю, пытается сначала противиться этому и в течение нескольких часов борется со своим желанием, но кончается всегда тем, что он под каким-нибудь благовидным предлогом выходит из мастерской, идет в винную лавку и пьет там первый стакан неразбавленного вина. Потом возвращается к себе, возобновляет работу, но вскоре снова выходит из дома, пьет еще стакан, затем второй, третий и т. д., вечером покупает водку, поднимается с ней к себе, ставит бутылку на прикроватный столик: чтобы пить ее лежа в постели. Это уже настоящий дипсоманический приступ. Ночь после него ужасна: непродолжительный сон прерывается кошмарами и устрашающими галлюцинациями; весь следующий день и еще сутки за ним он остается в постели и ничего не ест и не пьет. На третий день поднимается, идет гулять, завтракает, возвращается к работе, к своему обыденному существованию. Помимо психотических эпизодов, вызванных алкогольной интоксикацией, у Луи имеются бредовые идеи преследования, с ней не связанные: он видит иногда на улице людей, которые идут за ним и грозят ему ножами. Иногда он слышит левым ухом угрозы: «Ты всего-навсего воришка, подойди, свинья, я тебя ударю» и т. д.. Правым ухом он слышит, напротив, только приятные для себя вещи: его хвалят, ободряют, до него доходят здесь любовные речи некой женщины, называющей его «мой дорогой». В левом ухе галлюцинации слышны чаще, чем в правом. В заключение я хочу упомянуть еще об одном аспекте этого случая, делающем больного опасным для окружающих. Уже в течение трех лет его преследует голос, заставляющий кого-нибудь ударить. Он боится уступить этому побуждению, как уступает он всем прочим, и не осмеливается взять в руки нож — один вид острых предметов вызывает у него крайне тягостное чувство. Страдания этого несчастного ярко изложены на нескольких страницах его письма к сестре; стиль этого послания исполнен самой неподдельной искренности. «Моя дорогая сестра. Очень удивлен тем, что ты не ответила мне на письмо, в котором я просил тебя сообщить мне адрес отца. В трудных обстоятельствах, в которых я сейчас нахожусь, мне особенно дороги слова дружеского участия, а теперь и ты меня покидаешь. Я должен открыть тебе тайну, которая одна является причиной всей моей болезни и принуждает меня пить, хотя я мог бы жить счастливо с деньгами, которые зарабатываю. Увы! Судьба не хотела этого! Моя дорогая сестрица! Может быть, это и не секрет для вас, но лет двадцать назад, занятый какой-то работой, отец ударил меня — я никогда не забуду этот день — и сказал мне, что я не его ребенок. С этого дня меня словно окутал туман, который я не в силах отогнать от себя, он омрачил мне будущее. Я не живу более, но каждый день прошу Создателя или изменить в корне мое существование или призвать меня в лучший мир, потому что я не в силах терпеть подобное прозябание. Мой отец! Как бы я хотел, чтоб он написал мне! Он один может принести мне утешение. Он, может быть, в состоянии прогнать от меня навязчивую мысль, которая без конца меня преследует и которую он сам зародил во мне, потому что я всегда был добрым малым и мать говорила, что у меня из всех самое доброе сердце. Теперь оно страдает — день ото дня все больше, поэтому я и начал пить: не из любви к пьянству, а чтоб отогнать от себя мою преследовательницу. Иногда печаль одолевает меня вовсе, я пью тогда особенно много и не могу остановиться. Я не знаю, что толкает меня к этому. Я очень прошу извинить меня за неприятные минуты, которые я тебе доставляю, умоляю тебя, прости меня за это. Я не могу без содрогания писать тебе: когда я пишу «сестра», я чувствую, что всегда любил тебя братней любовью. Как бы я хотел освободиться от мысли, отравляющей мое существование, быть рядом с вами и вволю выплакаться, потому что и это тоже мучит меня, я разучился плакать, сердце мое слишком сжато для этого. Не хочу докучать тебе своими горестями, буду страдать до конца. Если б хоть пруссаки освободили меня от жизни! Но нет! И им я не был нужен. Я вижу, что рожден для одних страданий. Прошу тебя, сожги это письмо, как только прочтешь его. Пиши мне чаще и дай мне отцов адрес. Передай привет Виктору и скажи ему, чтоб он простил меня. Я надеюсь, он понял, что я был не в своей тарелке, когда он был в Париже. Прошу тебя, скажи ему,. чтоб написал мне, мне это будет очень приятно. Вы все мне нужны для моего спасения, без вас я уже не человек, а мертвое растение. Целуй каждый день за меня моих племянниц. Я кончаю, обнимаю тебя от всего сердца, потому что оно живо во мне, я слишком хорошо его чувствую, это бедное сердце, которое не перестает мучиться. Передай привет и В…, но не говори ему, в каком я положении. Привет от меня всему его семейству. Твой брат, который любит вас всех и которого вы все оставляете. Ты меньше других забываешь о моем существовании. Луи Р…» Многочисленные суицидальные попытки этого больного, предопределенные его наследственным отягощением, выглядели как спровоцированные горем и сожалением по поводу совершенных им эксцессов. Трудно нагляднее показать, насколько настоящий дипсоман отличается от рядового пьяницы, который как правило очень мало сокрушается по поводу своего пагубного пристрастия. Если не все дипсоманы покушаются на свою жизнь, то все они в той или иной мере испытывают чувство стыда из-за рокового влечения: Луиза В…, как мы видели, готова в своем раскаянии на все стеснительные меры, которые предлагает ей семья в целях ее спасения: соглашается на любую слежку за собой, поступает на работу в магазин, откуда послушно следует домой (пока не начинается приступ), уезжает к родственнику-врачу, надеясь найти у него защиту, в которой так нуждается. Женщина, которую мы увидим позже, несколько раз оставляла в доме, где работала в прислугах, сундук со всем своим достоянием: лишь бы не появляться перед хозяевами в нетрезвом виде; она утверждает, что совершала кражи только для того, чтобы ее заперли в тюремную камеру и держали там под запором. Продолжительность дипсоманического приступа колеблется от 2-х дней до 15-ти; возвраты болезни не подчиняются каким-либо правилам; можно лишь утверждать в целом, что, вначале редкие (раз-два в год), они затем учащаются: в конце концов настолько, что разделяются лишь кратковременными, в несколько дней, светлыми промежутками. У одной из больных в начале болезни дипсоманических приступов не было по нескольку месяцев, позднее они начали случаться каждые 30 или 40 дней. Был еще один, который по выписке из больницы запивал почти ежемесячно. Женщина, с которой нам предстоит познакомиться, вначале воздерживалась от алкоголя до года и более, теперь пьет каждые два месяца; у других приступы продолжают случаться с частотой раз в год, не более. Дипсомания и алкогольный бред.— Многие авторы энергично настаивали на свойственной будто бы дипсоманам особой резистентности к действию алкоголя. Не знаю, так ли это, но рано или поздно их эксцессы, при достаточной суммарной дозе алкоголя, кончаются, как и у других лиц, развитием алкогольного бреда с разной длительностью течения. Ни один из рассмотренных нами больных или тех, кого нам еще предстоит здесь увидеть, не избежал этой участи, причем делирий был обыкновенной причиной их стационирования. На первых порах дипсоманические приступы сопровождается лишь состояниями опьянения, не оставляющими после себя каких-либо последствий, но позже, когда приступы становятся более частыми и алкоголь начинает действовать на больного более постоянным образом, течение болезни осложняется алкогольным бредом. Как и при других формах психических заболеваний, алкоголь вызывает у больных вначале только возбуждение, затем — собственный психоз; при этом дипсоманы предстают перед врачом вначале как обычные делиранты и лишь по миновании острых проявлений психоза обнаруживается исходный фон страдания. Так или иначе, но это один из примеров сочетания у одного больного двух форм психических заболеваний, из которых одно, дипсомания, является причиной другого, алкогольного бреда (Magnan. De la coexistence de plusieurs delires de nature differente chez le meme aliene. Archives de Neurologie, 1880, p.57.) Следующие наблюдения в этом отношении очень демонстративны. Больная D…, по мужу V…, 57 лет, белошвейка, поступила в больницу Св. Анны 10 октября 1869г с врачебным заключением: «алкоголизм, устрашающие галлюцинации, тоска, бессонница». При поступлении больная была возбуждена, многоречива, плакала, испытывала чувство страха, слышала голоса родителей, людей, собиравшихся ее убить, звуки ударов, видела вокруг себя головы чьих-то жертв, ей казалось, что по ней ползали насекомые, она встряхивала одежду и т. д.. Руки ее тряслись, язык был обложен белым налетом, подложечная область болезненна при ощупывании. Ночью она не спала, галлюцинации не прекращались. Психоз закончился через пять дней, больная была подавлена, угнетена, но спокойна и занималась делом — лишь ночной сон оставался тревожен и прерывался кошмарами. Из собранных нами сведений выявилось следующее. На протяжении уже 30-ти лет больная периодически делается тосклива, ничем не интересуется, испытывает слабость, непригодность к какому-либо труду и занятию, плохо спит, не ест, ощущает неприятное чувство в области желудка, усиливающееся при виде пищи; жажда у нее при этом, напротив, повышена; в первый же день такого состояния она начинает пить. На следующий день берет бутылку, прячет ее, спускается вниз, наполняет ее вином, купленным у торговца, быстро возвращается к себе, запирается, пьет до тех пор, пока не перестает держаться на ногах. Когда опьянение проходит, спешит за новой бутылкой — все это продолжается в течение нескольких суток. После окончания приступа она винит себя во всем случившемся, ужасается собственному поведению и возвращается к прежней размеренной жизни и полному трезвенничеству. Вначале обострения ее болезни разделялись интервалами в 15-18 месяцев, теперь наступают чаще, светлые промежутки длятся 3-4 месяца. Двадцать лет назад она пыталась утопиться в канале Св. Мартина: это произошло в начале одного из приступов. В течение долгого времени, пока дипсоманические эпизоды были относительно редкими, клиническая картина заболевания осложнялась лишь состояниями алкогольного опьянения, позже, когда приступы сблизились и алкоголь стал воздействовать на больную более преемственным образом, у нее развились алкогольный бред и галлюцинации. Гортензия В…, которую я вам теперь представляю, имеет профессию сапожника, ей 53 года, отец ее покончил с собой, утопившись в болоте. Она говорит, что до сорока лет не злоупотребляла алкоголем. Вышла замуж в первый раз в 20 лет и вскоре осталась вдовой: через восемь месяцев после свадьбы. С 21 года до 27 лет она, по ее воспоминаниям, страдала периодическими болями в животе и рвотами. В 31 год снова вышла замуж. Дела ее шли плохо, она лишилась больших сумм денег, что в свое время сильно потрясло ее. Она начала выпивать в 1869г и пила тогда от случая к случаю: когда ее угощали, при продаже сделанной ею обуви — несколько раз при этом напивалась допьяна. Однако только в 1871г, во время осады Парижа, у нее возникли действительно серьезные проблемы с алкоголем: она уже тогда обратила внимание на происшедшие с ней в этом отношении перемены. Она испытывала головную боль и боли в желудке, ощущала тяжесть в спине и под ложечкой, куда «будто кулаком давили». Пища вызывала отвращение, сон стал тревожным. Этому физическому состоянию соответствовало такое же нравственное: беспокойство, тоска, утрата веры в свои силы. Ее мучили странные, беспредметные угрызения совести, ей казалось, например, что муж, замешанный в делах Коммуны, пострадал исключительно по ее вине. Ничто не радовало ее, пустяки приводили в отчаяние, ее постоянно преследовало зрелище собственной смерти, в которой она видела свое единственное и желанное избавление. В этом состоянии она впервые ощутила непреодолимое влечение к алкоголю, начала пить вино, потом водку, но не могла утопить в них жажду. Следствия этих возлияний не заставили себя ждать: через несколько дней у нее развилась белая горячка с галлюцинациями слуха и зрения; ее воображению являлись самые ужасные сцены Коммуны, она видела мертвецов, призраков, чьи-то лица, слышала выстрелы. Иногда ей казалось, что на улице на нее смотрят особенным образом и произносят в ее адрес оскорбления. Жизнь сделалась для нее невыносима, она решила отравиться угарным газом и после суицидальной попытки, 20 января 1872г, была направлена в больницу Св. Анны. Ее состояние при поступлении характеризовалось развернутым алкогольным делирием; ее перевели в Salpetriere, откуда она была выписана после трехмесячного лечения. Она вернулась к труду и примерно 14 месяцев не пила вовсе. Затем в июле развился меланхолический приступ, аналогичный предыдущему: она снова начала импульсивно пить и пила несколько дней кряду. Вновь развилась белая горячка, она была помещена в больницу Св. Анны, где через несколько недель обнаруживала уже одни только меланхолические идеи; галлюцинаций не было, но сохранялись суицидальные устремления. По выходе из больница она провела 8 спокойных месяцев, но арест мужа вверг ее в новую и глубокую депрессию. Она опять почувствовала тягу к алкоголю и после многодневного запоя вновь начался алкогольный делирий. Она видела в своих галлюцинациях вооруженного ножом мясника, намеревавшегося расчленить ее на части, гримасничающие рожи, полицейских, державших ее на мушке, ей казалось, что ее обвиняют в убийстве. Она даже обратилась в комиссариат полиции, утверждая, что в ее доме убили дочь консьержа. Доставленная 14 июля 1874г в нашу больницу, она была переведена потом в Salpetriere, где пробыла 10 месяцев, после чего вновь смогла вернуться к обычным занятиям. В последующие 4 года светлые промежутки, когда не наблюдалось ни депрессии, ни импульсивных влечений, длились, последовательно, 6, 8 и 15 месяцев. Когда появлялась тяга к алкоголю, она, как и раньше, сопровождалась аффектом тоски и чувством собственного бессилия. Злоупотребление алкоголем, хотя теперь и относительно редкое, истощало силы больной, вызывало рвоты, которые оставались и после запоев и долго ее мучили. 14 октября 1872г Гортензия в 4-ый раз была стационирована в больницу Св. Анны: снова в связи с белой горячкой. В этот раз ее состояние улучшилось быстро: по прошествии двух месяцев стало возможным выписать ее на попечение мужа. Ее отвезли в деревню, где она несколько недель провела совершенно спокойно, но по возвращении в Париж в январе 1879г вновь началась депрессия. В этот раз она в течение недели боролась с желанием выпить — прежде чем уступить ему. Последовавший затем алкогольный делирий имел своим следствием суицидальную попытку: она пробовала отравиться опием, чтобы уйти от грозивших ей врагов, и слышала голос, непрерывно приказывавший ей сделать это. Помещенная в 5-ый раз в больницу, она вновь находилась при поступлении в состоянии алкогольного делирия с галлюцинациями самого неприятного свойства. По ночам она слышала голос давно умершей матери, которая укоряла ее за пьянство и звала к себе: «Иди ко мне, говорил этот голос, тебе здесь будет лучше.» Рядом с одетой во все черное матерью она видела скалу, сплошь покрытую лягушками. После нескольких дней лечения состояние ее снова улучшилось. В настоящее время она стыдится своих поступков и очень удручена ими, но при этом хорошо описывает и объясняет поведение в приступах. Перед тем как появляется тяга к алкоголю, у нее развивается состояние беспричинного утомления и безволия, ей не хватает духу для простых дел по хозяйству, она испытывает слабость, ей кажется, что, выпив, она почувствует себя сразу лучше. Водка ей неприятна, «жжет желудок», но она не может удержаться от того, чтоб обратиться к ней за содействием. После этого воля ее сломлена, она не в состоянии бороться с влечением и пьет допьяна. Несмотря на нынешнее улучшение, сон ее и теперь часто прерывается галлюцинациями: она присутствует на пожарах, видит вокруг себя блуждающие огоньки. Следует допустить возможность того, что эти галлюцинации будут оставаться у больной еще достаточно долгое время — как это бывает и у обычных пьяниц после длительной интоксикации. Вне импульсивных периодов дипсоманы изредка ведут себя как рядовые пьяницы — с постоянно нездоровым образом жизни. В этих случаях повторные приступы дипсоманического пьянства могут привести к развитию симптомов тяжелого алкоголизма. Всегда однако можно отличить, пьет ли больной как дипсоман или по образовавшейся у него привычке: когда он пьет как рядовой пьяница, он и ведет себя соответственно и приглашает друзей разделить с ним попойку; когда, напротив, пьет, подталкиваемый к этому импульсивным влечением, то изолируется от своего окружения, прячется, уносит вино к себе в комнату, запирается на ключ и пьет там стакан за стаканом. Импульсивному пьянству всегда предшествует состояние депрессии. Большая часть в промежутках между приступами — убежденные трезвенники: некоторые, как мы видели, не переносят и запаха спиртного. Стыд и раскаяние могут быть у них не столь сильны, чтобы толкать их к самоубийству, но они неизменно прилагают все усилия к тому, чтобы вести строго размеренную жизнь, и каждый раз надеются, что более не сорвутся. Убеждение их самое искреннее, они, как умеют, стремятся доказать это. Последняя из больных, которых мы сегодня увидим, писала кровью клятвы, что никогда больше пить не будет. Она оплакивает свою судьбу словами полными раскаяния и отмеченными таким чистосердечием, что я не могу не привести их на лекции. Полин Н…, домохозяйка 52-х лет. Отец ее выпивал. Сама она начала злоупотреблять алкоголем в возрасте 26-ти лет. В первые годы периоды ее пьянства и тяга к алкоголю были непродолжительны, она месяцами обходилась без спиртного, но мало-помалу приступы участились и, хотя она ясно представляла себе последствия своей невоздержанности и обвиняла в ней одну себя, всегда кончалось тем, что она уступала влечению. Стыдясь себя, она покупала украдкой водку, пила ее в одиночестве, запершись в своей комнате. Если ее заставали пьяной, она до такой степени терялась, что тут же оставляла дом, где служила, и часто, не осмеливаясь вернуться, оставляла там свое имущество. Кончилось тем, что она осталась без места и вконец обнищала. Не имея крова над головой, она инсценировала кражу клубники на Большом рынке: для того, чтобы быть арестованной. За это правонарушение она отбыла два месяца в тюрьме Сен-Лазар. По выходе оттуда, находясь в столь же безвыходном положении, она объявила, что украла с уличного стенда пару туфель: чтоб ее снова задержали. Она была вновь приговорена к 6-месячному тюремному заключению, которое провела там же. (Она говорит сейчас, что оба раза действовала с заведомым умыслом и поступала вполне сознательно, но не исключено, что оба поступка были следствием импульсивного влечения к кражам, которое она не могла побороть в себе.) В первый раз Полин поступила в больницу Св. Анны в 43 года. Она была арестована за нанесение побоев стражам порядка. Находясь в состоянии алкогольного бреда, она решила, что те преследуют ее и делают ей постыдные предложения. При поступлении в отделение она находилась во власти устрашающих галлюцинаций: видела кошек, тигров, змей с горящими глазами, бросающихся ей на грудь, сов, не спускающих с нее глаз, слышала оскорбления: ее будто бы обзывали поджигательницей. У нее была дрожь в руках, она жаловалась на головную боль, судороги в членах, без конца откашливала глоточную слизь. Выписана она была только после длительного пребывания в больнице. В 1877г она повторно поступает к нам — также в состоянии белой горячки с тягостными галлюцинациями. Ей казалось, что она присутствует при неких ограблениях, видела убийц, набрасывающихся на ее братьев, пылавший дом, полный догоравших трупов, диких зверей, готовящихся пожрать их. Отправленная в Salpetriere, она лечится там в течение 9 месяцев. Через 15 дней после выписки она вновь, в третий раз, попадает в больницу Св. Анны и выходит оттуда через 8 месяцев, в начале октября 1878г. Едва очутившись на свободе, она снова оказывается во власти того же влечения и начинает пить: несмотря на искреннюю решимость не делать этого и клятвенные заверения, изложенные в письме ко мне, с которым я вас сейчас познакомлю. Воскресенье, 2 часа дня. «Господин М…! Мне так совестно, что я нахожусь здесь у Вас по поводу столь постыдного и унизительного в глазах людей порока, что когда Вы приглашаете меня к себе, я не нахожу слов для разговора с Вами, но благожелательность, с которой Вы всегда ко мне относились, заставляет меня чистосердечно Вам довериться. Вы спросили меня, господин доктор, что я буду делать, когда выйду из больницы. Я уже думала над этим: остальной мир для меня утратил всякий интерес, у Вас же я каждый день вижу такое внимание к больным, что тоже хотела бы принять участие в уходе за ними — в любом приюте, все равно в каком качестве: тут, по крайней мере, меня уберегут от моих рецидивов. Не думайте, что во мне мертвы добрые чувства. О нет, я так хочу вылезти из той пропасти, в которую пала, и вернуться на истинный путь, преодолеть несчастную страсть, которая так неожиданно овладевает мною. Я сохраню, в память о Вашей доброй заботе, во-первых, безграничную признательность к Вам к, во-вторых, клянусь Вам, что буду бежать как от огня от этого отвратительного, отталкивающего порока, о котором я не могу вспоминать иначе как с краской стыда и который отдалил меня от семьи и от всех, кто окружал меня любовью и уважением. Но, уверяю Вас, не моя вина в этом. Интерес, который Вы проявляете к своим больным, побуждает Вас, наверно, спросить меня, каковы теперь мои средства. Ваши сестры были так добры ко мне, что в течение 4-х месяцев занимали меня на глажке белья — у меня скопилась поэтому небольшая сумма, которая будет мне на первых порах достаточна. Примите заранее, господин доктор, мою самую почтительную признательность и благодарность. Полина Н…». Я подписал ей выписку, но спустя несколько дней она купила водки и снова начала травиться ею. Иногда она приходит в себя, осыпает себя проклятиями, пытается изо всех сил вырваться из-под гнета пагубного пристрастия, но сопротивление ее бесцельно. Она была арестована в церкви Нотр-Дам де Виктуар, куда зашла, по ее словам, чтоб взмолиться к небу об освобождении от роковых привычек, но уже за несколько дней до этого вновь начала видеть убийц и животных и слышала отовсюду голос врача, говоривший ей, чтоб она шла в Св. Анну. При этом поступлении у нее снова был алкогольный делирий с наплывом галлюцинаций. Она видела Св. Иосифа, который будто бы был болен, и бегала в поисках доктора для него. Ее преследовали отвратительные видения. Она видела собак, змей, пресмыкающихся с пучком травы в глотке, слышала голоса угрожающего характера, оскорблявшие ее и предсказывавшие смерть ее родителям. Руки ее были охвачены дрожью, которая до сих пор не вполне исчезла и преобладает на левой стороне; каждое утро ее беспокоит трудно отхаркиваемая слизь из глотки. В последнее время у нее восстановился сон и улучшилось общее состояние. Она занята регулярным трудом и ожидает выписки. Как всегда, она самым клятвенным образом обещает набраться отныне достаточных душевных сил и твердости для борьбы со своим недугом, но зная, что это влечение не зависит от ее воли, мы не очень удивимся, если она вернется к нам снова.

Четвертая лекция. Психическое состояние дипсоманов вне приступов болезни. Вырождение. Различные эпизодические синдромы у больных

Клинические лекции по душевным болезням Маньян В.

Четвертая лекция. Психическое состояние дипсоманов вне приступов болезни. Вырождение. Различные эпизодические синдромы у больных дипсоманией. Господа! Психическое состояние дипсоманов между приступами обычно таково, что на первый взгляд их можно принять за вполне здоровых лиц, но такое заключение было бы следствием поверхностного подхода к делу. Ясность их суждений вводит в заблуждение Относительно состояния их умственных способностей. Эта видимость привела к тому, что некоторые очень известные психиатры оценили Дипсоманию как разновидность частичного бреда, или истинную Мономанию. Однако при более тщательном изучении жизни больных быстро начинаешь понимать, что нет никакой надобности создавать Для них особую нозологическую единицу, характеризующуюся одним будто бы импульсивным влечением к алкоголю. Каждый раз, при более внимательном изучении клинических фактов в их преемственности и взаимосвязи, удается соотнести это явление с другой, истинной, их причиной, которая есть эта не что иное как наследственное предрасположение. Разве поступки всей жизни дипсоманов не доказывают нам, что они реагируют на все и ведут себя как психически неуравновешенные лица? Но, скажут иные, они же могут считаться больными, лишь когда у них развивается приступ? Ошибка: дипсоманы обнаруживают множество других отклонений в своих влечениях, делающих из них инстинктивно действующих существ со всеми присущими тем порочными наклонностями и устремлениями. Предмет влечений варьирует в зависимости от влияния среды и полученного воспитания, но природа их остается всегда патологически-низменной. Это тяга к воровству, убийству, самоубийству, эротомания и т. д., проявляющиеся у таких лиц последовательно или одновременно. Может быть, от одного случая, от каких-то привходящих обстоятельств, зависит то, какое направление примет дремлющая в них потенция, но ни один не уходит от общего правила: у всех, лишь в разных обличьях, проявляются одни и те же патологические тенденции. Почти все — чтобы не сказать все — насчитывают психически больных среди родственников. Многие уже в детстве обнаруживали особенности ума и характера, отличавшие их от сверстников, воспитанных в одинаковых с ними условиях. Одна из больных, злоупотреблявшая эфиром и посещавшая нашу бесплатную консультацию, рассказывала, что еще в пансионате, она предприняла две суицидальные попытки: первую в 9 лет — после того, как ее незаслуженно наказали (она выбросилась из окна второго этажа), вторую в 16 лет — потому что ее разлучили с подругой (тогда она выпила содержимое спичечных головок). Когда ей в семье противоречили, она втыкала себе в тело булавки: по ее словам, чтоб напугать родителей, всегда боявшихся, что она вскроет себе вены. Общее развитие дипсоманов также иногда с детства уже обнаруживает болезненные отклонения: слишком раннее или, наоборот, позднее развитие интеллекта, некоторые неврологические феномены: судорожные, хореические или прочие — о них сообщают самые разные авторы. Нередки истерические проявления — это тем вернее, что дипсомания встречается у женщин чаще, чем у мужчин. Можно сказать, что дипсоманы, если не постоянно безумны, то как бы стоят каждую минуту на грани помешательства — приступы их болезни скорее ремиттирующие, чем интермиттирующие. Конечно, больной выглядит совершенно иначе, наблюдаете ли вы его в светлом или в болезненном периоде, но многие даже между приступами ведут себя как истинные душевнобольные. Большая часть их психически неуравновешенна, сохраняет черты постоянной сумасбродности, возбудимости, склонны к депрессии; они ко всему на свете относятся с преувеличением; за небольшим исключением все это — болезненные резонеры, лица, отмеченные с детства дурной наследственностью, импульсивные меланхолики. Чтобы убедиться в этом, достаточно расспросить их подробней. Больная, которую мы вам сейчас покажем, будет тому лишним подтверждением; вы увидите, что трудно вообразить себе существование более бурное, более драматическое, чем то, что ведут некоторые из этих несчастных. Больная, которую я вам представлю, Эжени М…, по мужу В…, учительница начальных классов. Отец ее был пьяница, особенно пристрастный к белому вину; бабушка по матери утопилась; у нее два здоровых брата. Детство ее прошло без серьезных болезней и каких-либо достойных упоминания инцидентов. В 1850г, в возрасте 20 лет, она захотела во что бы то ни стало постричься в монахини и после долгих уговоров и мольб выпросила у родителей разрешение поступить в монастырь Кармелиток, где с великим рвением отнеслась к монашеским обязанностям, со всеми их суровыми требованиями: плохо питалась, следовала всем постам и прочим добровольным лишениям, мало спала, по ночам занималась самобичеванием. Под влиянием этого образа жизни воображение ее, и без того бредившее чудесами и фантасмагориями, породило в ней надежду, смутное предчувствие того, что в скором будущем ее, в награду за столь образцовые усилия, ждет причисление к лику святых; пока же, считая себя еще не достойной этой участи, она удвоила старания, чтобы Старшая монастыря поставила ее в пример всем прочим. Однажды во время молитвы у нее впервые возникла галлюцинация: она увидела, что в ее каморку среди ночи вошли ангелы, проникшие сюда, чтобы укрепить ее и ободрить. Это видение вызвало у нее экстаз, длившийся не один час, потому что зашедшие к ней утром монашенки застали ее в столь же восторженном состоянии. Она рассказывает, что среди ангелов увидела вскоре фигуру одной из постриженных, невыразимая кротость взгляда которой произвела на нее неизъяснимое впечатление. Понемногу ангелы ушли из ее поля зрения и состояние экстаза поддерживалось теперь одним лицом этой монахини. Излишне говорить, что с тех пор она стала искать встреч с этой женщиной. Вскоре они сблизились, но «сообщались пока одними взглядами», так как не осмеливались на большее, и целые дни проводили переглядываясь друг с другом. Их взаимное влечение не осталось в столь тесных рамках, в которых первоначально возникло. Не буду вдаваться в подробности и описывать последовательно все фазы, которые прошла их страсть — скажу только, что встречались они украдкой и однажды объяснились окончательно и «соединились душами»: «надежды и горе одной стали надеждами и горем другой». После мистических излияний обе предались обоюдным ласкам и онанированию, что многократно повторялось в последующем. С тех пор прошло уже тридцать лет, но и теперь Эжени решилась поведать нам об этом эпизоде своей жизни лишь при последнем своем поступлении в больницу. До сих пор, рассказывая о вещах, которые, по ее словам, выводят ее из равновесия, она испытывает «стыд и угрызения совести», смешанные со жгучим удовольствием. «Вы не можете себе представить, говорит она, как мучительно упрекать себя в том, что в моей жизни было самым дорогим и радостным.» Как следствие этих занятий, она решила, что нашла иной и, как ей казалось, окончательный путь в жизни и сбежала из монастыря, надеясь теперь выйти замуж. Все, однако, пошло не так, как она того хотела: мужчина, о котором она мечтала, заставил себя ждать, и вскоре она начала жалеть о жизни, которую оставила. Она упрекала себя за невыполнение данных ею в монастыре обетов, эти угрызения превратились понемногу в настоящие муки совести; она горько винила себя в дурных побуждениях, заставивших ее покинуть обитель, и впала в отчаяние. Как раз в это время решался вопрос о ее замужестве. Брак распался — не в силах бороться с овладевшей ею тоской, она заперлась в своей комнате и попыталась отравиться угарным газом. Вовремя успели вмешаться, открыли окна, привели ее в чувство. В последующем она вышла-таки замуж, но не нашла в браке счастья, которого ожидала. В 1858г, под воздействием новых превратностей судьбы, надеясь забыть таким образом семейные тяготы, она начала пить. Она оправдывает свое поведение поступками мужа, который увез ее в Испанию, где у него были дела, и там покинул, найдя любовницу. Уже в этот период ей для опьянения было достаточно малого количества вина: два-три стакана делали из нее «совсем другого человека». В этом состоянии она возбуждалась, оскорбляла окружающих, искала ссор с ними и дралась с мужем; однажды это случилось среди званого обеда, при большом стечении народа. Эжени хорошо анализирует свое состояние и отмечает, что уже тогда временами испытывала неодолимое влечение к вину, но часто бывало и так, что в течение многих дней у нее и в помыслах его не было. В такие дни ей казалось, что оно никогда более не повторится, но в последующем, несмотря на самоограничения и запреты, она незамедлительно уступала вновь проснувшемуся желанию. Перед этим она делалась подавлена, удручена, раздражительна, испытывала чувство полного упадка сил — затем появлялась тяжесть в голове и спазмы в желудке, ей не хватало воздуха, все причиняло боль и беспокойство. В таких состояниях она ощущала настоятельную потребность взбодриться каким-то способом и, забывая прежние скандалы, вызванные излишествами, начинала пить: чтоб «набраться духу». Для этого годился алкоголь в любом виде: вино, абсент, водка, спиртовые наружные средства, даже одеколон — ей все было едино. Между тем до этого, боясь срыва, она уже не раз нарочно портила находившиеся дома спиртные напитки и растворы, делала их непригодными к употреблению: помещала туда различные отвратительные и вредные материи — вплоть до керосина и кала; но когда начинался приступ, ее ничто уже не останавливало. Под влиянием повторяющихся эксцессов у нее не замедлили усилиться суицидальные наклонности — она несколько раз пыталась наложить на себя руки. Позднее к этому присоединились идеи убийства: она намеревалась то удушить мужа, то его зарезать. Иногда, как она призналась позже, у нее возникало желание убить и тех, к кому она не могла питать враждебного чувства. В 1868г ее отчаявшийся и растерявшийся муж, боявшийся, что она когда-нибудь и в самом деле его прикончит, выехал из Испании в Австралию, откуда не подавал уже никаких признаков жизни. Оставшись одна, Эжени вернулась в Париж: в надежде разыскать там своего неверного. Братья рассказали ей правду, они же помогли ей деньгами и советами изменить свое поведение. Не поладив с ними, она оставила их и стала жить одна, желая пить беспрепятственно, если появится такая нужда, что не замедлило произойти в действительности. Последовавшая затем нищета, недостаточность питания и нездоровый образ жизни усилили ее болезненную предрасположенность: периоды трезвости становились все реже и короче, приступы, всегда предваряемые меланхолическими продромами, повторялись один за другим, она пила и отравлялась все более — в результате у нее развились симптомы алкогольного делирия. Под влиянием устрашающих галлюцинаций она пыталась броситься в канал Св. Мартина — вмешался случайный прохожий и ее задержали. После этой попытки она впервые поступила в нашу больницу и пробыла здесь несколько месяцев. При выписке она была уверена, что выздоровела, но уже через несколько дней вновь фатальным образом испытала влечение к алкоголю. Однажды вечером братья ее, проходя мимо винной лавки, увидели собравшуюся толпу; подойдя, они узнали свою сестру в совершенно пьяной, валяющейся в грязи женщине. Один из них приблизился к ней и сунул в карман записку примерно такого содержания: «Если в тебе осталось что-нибудь человеческое, завтра же исчезни отсюда ради твоих близких». Едва прочитав это, Эжени направилась к Сене и кинулась в воду. Ее, наполовину задохнувшуюся, успели вытащить. На следующий день она нанесла себе бритвой глубокую рану предплечья: хотела вскрыть себе вены. В другой раз она с той же целью прибегла к жидкости для чистки медной посуды: выпила какое-то количество ее, но и эта попытка кончилась лишь гастритом со рвотами в течение трех месяцев — она и в это время не прекращала пить, хотя употребление спиртного вызывало теперь жгучие желудочные боли. Она не раз задерживалась в публичных местах: за появление в откровенно непристойном виде. Ее отводили в участок, где она провела не одну, ночь — наутро сознание ее прояснялось и ее выпускали. Она неоднократно отправлялась бродяжничать: два или три дня шла куда глаза глядят, ничего при этом не ела, так как желудок отказывался принимать пищу, потом вновь запиралась у себя Дома и пила все что попадалось под руку. К меланхолическим состояниям присоединились теперь устрашающие галлюцинации: ее преследовали призраки, она слышала голос матери, которая, по наущению ее братьев, укоряла ее за безнравственное поведение. Однажды, во власти этих видений, она, выпив для храбрости абсенту, вооружилась ножом и направилась к одному из братьев — тому, кто написал ей памятную записку: чтоб отомстить и убить его. Ее задерживают и во второй раз помещают в больницу Св. Анны (15 ноября 1876г). При поступлении она сообщает о своем стремлении убить мужа и братьев, рыдает, оплакивает свое состояние. «Я все прекрасно понимаю, твердит она, и все же безумней меня нет никого на свете.» Общество людей внушает ей ужас. Огражденная от излишеств, она быстро приходит в себя — хотя у нее по-прежнему периодически падает настроение и не проходят суицидальные мысли, которые, впрочем, не беспокоят ее теперь подолгу: большую часть времени она разумна, работяща и обещает никогда не пить более. Из нашей больницы ее переводят в лечебницу в Воклюзе, оттуда в конце 1878г выписывают — она проводит еще 3 недели в заведении для выздоравливающих в Гренеле. 15 декабря снова оказывается на воле. Вскоре после выписки случается новый приступ. Эжени начинает пить — у нее тут же расстраивается сон, она слышит упреки и угрозы, исходящие от «теней», видит пламя, пожары, ее преследуют ружейные выстрелы. Понимая днем, с чем связано это состояние, она пытается изо всех сил бороться со своей болезнью, проводит целые дни в церкви, надеется обрести там душевные силы, ревностно молится, но эта борьба, что бы она ни делала, безрезультатна: выходя из церкви, она идет прямиком в винную лавку. Галлюцинации под влиянием продолжающегося пьянства усиливаются — наконец в одну из ночей, не в силах терпеть более подобное существование, стыдясь собственной тени, устрашенная голосами, которые всюду ее преследуют, она покидает свое жилище, идет в церковь Трините, становится там на колени — здесь ее в два часа ночи задерживают. При возвращении в больницу Св. Анны 11 ноября 1878г она являет собой характерную картину белой горячки: с обычным эскортом из устрашающих галлюцинаций. Она ясно осознает свое положение, плачет, пытается оправдаться, просит ни о чем ее не расспрашивать, так как она себя самое стыдится. Это не ее вина, говорит она однако: болезнь делает ее несчастной. На улице ее будто бы все оскорбляют, толкают на самоубийство. Вечером того же дня к ней является мать и кричит ей: «Ничтожество, ты, должно быть, трусиха, раз до сих пор с собой не покончила, тебя давно уже не должно было быть на этом свете!» Другие голоса — в частности. Бога — напротив, ободряют ее и, хотя тоже стыдят за излишества, жалеют и советуют изменить поведение. Чувствительность этой больной снижена по всей поверхности тела, она достаточно хорошо чувствует струю воздуха и уколы булавкой, но плохо различает перепады температуры. Слух, зрение, обоняние сохранены с обеих сторон. Ее беспокоит, особенно по утрам, обильное выделение слизи из глотки, ей кажется, что, выпей она чего-нибудь покрепче, оно сразу бы прекратилось. На лечении галлюцинации проходят, но у больной, уже спокойной и пребывающей в ясном сознании, в течение еще нескольких месяцев сохраняется депрессия, от которой она освобождается лишь постепенно. Боясь возврата болезни, она настоятельно просит оставить ее в отделении как можно дольше: если ее выпишут, говорит она, она наделает новых глупостей и все кончится печально». Эжени, живущая после отъезда мужа с другим человеком, признается нам, что всякий раз, когда он пытается удержать ее от нового срыва, она обращается к братьям, чтоб те помогли ей от него избавиться, и уверяет их, что совсем его не знает. Между тем, по окончании психоза первое, что она делает, это пишет тому письма, полные слов любви, мольб о прощении и обещаний не пить более. Однажды она послала ему написанную кровью клятву подобного содержания — клятву, которую сдержала так же, как все прочие. В последующем состояние Эжени улучшилось настолько, что стала возможной ее выписка. 14 несчастью, этой женщине не суждено было долго оставаться на свободе и Жить в нормальных условиях. В первые три месяца по выходе из больницы Св. Анны она не обнаруживала ничего примечательного в поведении, смогла даже приступить к регулярному труду, поверила в полное исцеление от своих злосчастных порывов, но затем, под влиянием ничтожного на вид происшествия, вновь испытала прежнее чувство полного упадка сил и начала день ото дня хуже спать. Работа утомляла ее теперь настолько, что она вынуждена была ее оставить. «Я поняла, говорит она, что ни на что уже не пригодна.» Мрачные мысли такого рода одолевали ее, она впала в состояние глубокой депрессии. Одновременно она жаловалась на многочисленные телесные недомогания: у нее были неопределенные боли, начинающиеся под ложечкой и распространяющиеся на спину, стеснение груди лишало необходимого воздуха, ей казалось, что какая-то огромная тяжесть давит ей на грудную клетку, малейшее усилие изнуряло, ее постоянно угнетало чувство полнейшего бессилия, которое не давало чем-либо заняться, — даже думать. Как и в предыдущие поступления, в ходе беседы ее попросили подробнее описать продромы приступа. Они стали теперь более заметны, чем прежде, она пыталась бороться с ними, принимала слабительные, которые не приносили облегчения, понемногу лишалась аппетита, не могла есть мяса, ее рвало от него — беспрепятственно проходили только молоко и бульоны. Не справляясь с собой, она вынуждена были слечь, ночи ее стали беспокойны, почти бессонны, ее будили кошмары, она вскакивала, едва успев заснуть. Охваченная страхом, она безуспешно пыталась позвать кого-нибудь на помощь, слова «застревали в ее глотке», она была не способна произнести что-либо и, парализованная ужасом, не находила в себе даже сил, чтоб постучать в перегородку, что разбудило бы соседей. Тело ее покрывалось холодным потом и леденело. Не решаясь предпринять и малейшее движение: из страха, что не сможет его выполнить, эта несчастная оставалась до утра как бы прикованной к кровати. Такое состояние длилось, в общей сложности, около недели: от первого недомогания до того, как она почувствовала настоятельную потребность в алкоголе. Как только эта мысль пришла ей в голову, она спохватилась, попыталась отогнать ее от себя, но тщетно. «Я пытаюсь бороться, рассказывает она, повторяю в полный голос советы, которые вы так часто мне давали и которым я так надеялась следовать. Я грожу себе всеми мыслимыми бедами и всем позором, который Неотвратимо навлечет на меня моя пагубная страсть, знаю, что слабость ведет Меня к гибели, но все без толку, я должна пить — и все тут.» Несмотря на все обещания, несмотря на оскорбления, которыми она себя осыпает, она делает первую уступку желанию. «Может быть, думает она, стакан вина поднимет мне настроение и придаст сил для дальнейшего сопротивления.» Е* продолжает сжигать жажда, глотка кажется совершенно иссохшей, она не смачивается слюной, ей трудно говорить — словом, Эжени бежит в винную лавку и покупает водки. Потом обходит еще несколько торговцев и вскоре напивается Допьяна. Затем идет в Венсеннский лес, прячется в полуразрушенной лачуге и проводит там ночь. На следующий день, на заре, возвращается домой и три дня лежит, не в состоянии принимать какую-либо пищу, кроме молока и бульона: вино и водка внушают ей отвращение. Приступ, кажется, миновал, но через три дня возникает то же влечение, она снова идет в обход по торгующим вином точкам и пьет теперь все, включая аптечные спиртовые растирки. Она по-прежнему не теряет соображения и ждет глубокого вечера, чтоб вернуться домой: однажды даже провела ночь в подвале дома, не осмеливаясь подняться на свой этаж — из страха, что встретит жильцов и те увидят ее пьяной. Протрезвев наутро, она решается все же проникнуть к себе, запирается и не выходит из комнаты трое суток. Вскоре, однако, мучимая тем же неумолимым желанием, она снова выходит из дома, покупает у фармацевта порошок ревеня, всыпает его в литр вина, к которому добавила перед этим два стакана водки, и возвращается в свое жилище. Вначале ставит бутылку подальше от кровати, потом встает и переносит ее на кроватный столик. Часу не прошло после этих приготовлений, а она уже приступилась к своему питью. Два-три глотка вызывает у нее рвоту, но через мгновение она допивает все, что осталось в бутылке. Теперь всякое сопротивление сломлено: полупьяная, она идет за новым вином и водкой, мешает и пьет их. В качестве последнего средства борьбы со злом, мучимая стыдом и отчаянием, она добавляет к спиртному экскременты, ставит бутылку и стакан на столик, надеется, что теперь до них не дотронется, засыпает на час тяжелым сном, перемежаемым кошмарами. Одно из сновидений, более тягостное, чем прочие, будит ее. Она глядит на бутылку и, проклиная себя, наливает в стакан на два пальца ужасной смеси, проглатывает ее и тут же изрыгает. Потом снова засыпает с омерзительным осадком во рту и, проснувшись, наливает полный стакан, разом пьет его, затем опустошает в несколько приемов бутылку. «Мне хотелось тогда, говорит она, немедленно потерять разум, чтоб не присутствовать больше при своем позоре». Всю оставшуюся ночь Эжени проводит во власти страшных галлюцинаций, которые не могли не начаться у нее после приема таких количеств алкоголя. Расстройства общего чувства порождают у нее переживания ужаснейших пыток: она видит себя окруженной со всех сторон пауками, которые норовят сожрать ее, чувствует, как их крючья вонзаются ей в кожу; по ее телу бегают крысы и залезают ей в рот; по комнате носятся летучие мыши, они проносятся через пламя, летят прямо на нее, их движение в воздухе порождает искры, которые сыплются ей в глаза, языки пламени обжигают ее тело. Слух, вкус, обоняние — ничто не пощажено обманами чувств, она слышит угрозы, оскорбления, ее обзывают пьянчужкой, хотят сжечь живьем. Во рту у нее вкус гнилья, от которого она не может освободиться, она ощущает запахи серы и кала. В подобном состоянии она приходит однажды к своим братьям и просит у них защиты. Те пугаются ее вида, решают, что она снова пьяна, отсылают ее от себя. Блуждая наугад по улицам, преследуемая голосом мужа, который обвиняет ее в пагубной страсти, она идет вечером в сторону Сены, прячется в подворотне, наносит себе бритвой рану запястья и ждет наступления ночи, чтобы никем не замеченной броситься в реку. Необычное поведение привлекает к себе внимание консьержа и ее задерживают. После нескольких дней пребывания в отделении большая часть ее галлюцинации в дневное время прекратилась, ночью они еще возвращаются — затем проходят окончательно. В течение нескольких недель оставался лишь голос мужа, который стал затем неразборчив и перестал слышаться вовсе. Позднее Эжени, заболевшая бронхитом и острой легочной эмфиземой и переведенная в связи с этим в палату для физического ухода, перенесла здесь, под влиянием лихорадки, новую, уже непродолжительную, вспышку алкогольного бреда: она видела и ощущала на себе пауков, бегающих по ее телу. За время, проведенное в нашей больнице, она перенесла также несколько приступов печеночной колики, которые, несмотря на остроту, не сопровождались психическими расстройствами; у нее неоднократно наблюдалось выхождение печеночных камней достаточно крупного калибра. Кроме того, и на этом надо остановиться особо, она проделала на наших глазах истинный, длившийся трое суток дипсоманический приступ, со всеми его характерными особенностями. Эта женщина, обычно занимавшаяся кормлением лабораторных животных и уходом за ними и не желавшая ни под каким предлогом уступать это место другому, предстала однажды во время обхода подавленной, сломленной, утратившей всякое присутствие духа; она обвиняла себя в том, что не перевязала накануне подопытных животных: у нее не было сил для этого. «Я поняла теперь, плача говорила она, что никогда больше не смогу ничем заниматься.» В эту ночь она спала неспокойно, ее мучили кошмары. На следующий день она уже пряталась ото всех — изменения в ее поведении были очевидны для всех, их заметили и больные. Один факт, среди прочих, служит тому подтверждением. Среди животных, которых она опекала, была коза, которую ей удалось, благодаря большим усилиям, выкормить через соску. Эта коза повсюду сопровождала ее и ни на минуту не оставляла — Эжени сама настолько привязалась к ней, что никого к ней не подпускала; однако, в течение всего нового приступа коза стала для нее несносна: та самая женщина, которая прежде не могла с ней расстаться, гнала ее от себя или уходила сама, если та к ней приближалась. К глубокому упадку духа, который толкал больную к уединению, к поискам одиночества, присоединились другие характерные продромы дипсоманического криза. Вначале это была непреоборимая тоска, причины которой она не в состоянии была объяснить, чувство бессилия, разбитости, умственной вялости, неспособности ни к какому занятию, даже — движению, ощущение нехватки воздуха, тяжести, сжатия в желудке и в основании грудной клетки, спазмы и сухость в глотке, утрата аппетита, отвращение к мясу и всякой другой твердой пище, мрачные мысли разного толка и за всем этим — неодолимая тяга к алкоголю. Во время приступа она жадно разглядывала через окна столовой бутылки вина, подлежавшего распределению между больными, но ни разу не попыталась их похитить. «Мне было бы слишком стыдно, сказала она, если бы меня за этим застали.» Доступ в столовую был ей прегражден, больная была заперта на ключ в палате. На следующий день, равно как и в последующие, она, до того безразличная к вину, настоятельно требовала для себя хинной настойки на вине: Для лечения желудка и камфарного спирта для растирания ног. Незачем объяснять вам, что то и другое она бы употребила не по назначению. Кошмары первой ночи усилились в последующие и — не лишенная интереса Деталь — среди этого стертого дипсоманического приступа у нее начались галлюцинации и ночные страхи, характерные для алкогольного бреда: хотя, находясь под неослабным надзором, она употребляла в отделении лишь то количество вина, которое полагалось всякой находившейся здесь женщине: то есть, 0,16 литра в день. [Этот, внешне парадоксальный, факт развития алкогольного делирия в отсутствие нового злоупотребления алкоголем легко объясняется нарушением физиологического баланса, вызванным депрессивным приступом. Явления такого рода наблюдаются у алкоголика, много пившего в прошлом, когда он заболевает пневмонией, рожей и т. д. или. переносит травму. Силы организма, противостоящие действию многолетней интоксикации, в этих ситуациях ослабевают, опоры равновесия- рушатся, развиваются психотические эпизоды. Всякая иная причина, ослабляющая больного, может привести к такому же результату.— Примеч. составителей французского издания.] Чтобы закончить клиническую историю больной, добавлю, что слуховые галлюцинации, которые у нее периодически повторяются, имеют двойственный характер, отражающий борьбу, совершающуюся в ее сознании. Левое ухо как бы предназначено для упреков и оскорблений: с этой стороны она слышит все неприятное, через правое же до нее доходят слова Бога, который ее ободряет и поддерживает. «Так всегда было, говорит она, даже двадцать лет назад, когда я была кармелиткой». Сегодня состояние Эжени вновь улучшилось, но из страха перед возможными рецидивами, она сама настаивает на том, чтоб ее оставили в больнице. У нее выявляется неполная гемианестезия, которая часто встречается у алкоголиков-хроников и сопровождается снижением всех видов чувствительности. На всей правой стороне у нее почти полностью отсутствует ощущение укола; восприятие холода от прикосновения пробирки с ледяной водой и ощущение воздушной струи также резко снижены. Вы видите, сколько разных видов мономаний можно было бы насчитать у одной этой женщины, если ограничиться одним беглым знакомством с нею. Мы наблюдали у нее последовательно, в разные периоды жизни, нимфоманию, мономанию самоубийства, убийства и, наконец — дипсоманию; можно было отнести ее и к клептоманкам и т. д., но в действительности ее следует рассматривать лишь как наследственно отягощенную больную с множественными импульсивными влечениями. Дипсоманическое пьянство не ограничивается потреблением одних спиртных напитков, более всего распространенных. Некоторые больные пользуются с той же целью эфиром, реже — хлороформом, иные предпочитают опий: пьют его настойку или применяют морфий в подкожных инъекциях. Все эти пристрастия растут на одной болезненной почве — различаются только последствия возникающей при этом интоксикации, зависящие уже от действия тех или иных опьяняющих веществ, применяемых внутрь или иным способом.

Пятая лекция. Диагностика. Лечение

Клинические лекции по душевным болезням Маньян В.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒

Date: 2015-10-19; view: 209; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...

mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию