Валерию Брюсову

Волшебник бледный Urbi пел et orbi
То – лев крылатый, ангел венетийский,
Пел медный гимн. А ныне флорентийской
Прозрачнозвонкой внемлю я теорбе.

Певец победный Urbi пел et orbi
То – пела медь трубы капитолийской...
Чу, барбитон ответно эолийский
Мне о Патрокле плачет, об Эвфорбе

Из златодонных чаш заложник скорби
Лил черный яд. А ныне черплет чары
Медвяных солнц кристаллом ясногранным

Садился гордый на треножник скорби
В литом венце... Но царственней тиары
Венок заветный на челе избранном!

Вяч. Иванов, 1906

Если в панторифме рифмуются все звуки рифмующихся строк, то в сквозной рифме – все слова рифмующихся строк: первое – с первым, второе – со вторым и т.д. Тот же Г. Золотухин написал стихотворение, которое начинается:

Три люстры горели.
Тысяча триста свечей.
Посмотри, не Заратустры горé ли
Следы сеч – бриза звончей?..

(Смысл последних слов: «Посмотри, там, вверху (горé), не следы ли это битв пророка Заратустры, звонких, как ветер?» Так же натянуто составлены и все остальные строки.) К. Липскеров в своем стихотворении облегчил задачу: из четырех слов строки у него рифмуется первое («шумом – думам» и т.д.), не обязательно рифмуется второе, рифмуется третье («бездумным – безумным» и т.д.) и без изменений повторяется четвертое («ветер»).

Такое слово, повторяющееся в конце стиха как бы довеском к рифме, называется арабским словом редиф (буквально: «всадник, подсевший за седлом»): этот прием употребителен в арабской, персидской и классической тюркской поэзии, которым много подражал и из которых много переводил этот поэт (ср. № 189). С редифом в рифме писались обычно газеллы, пример чему мы еще увидим (№ 198).

Именно оттого, что редиф обычен в поэтических формах восточного происхождения, он в высшей степени неожидан в такой поэтической форме западного происхождения, как сонет (см. № 198—202). Поэтому не всякий даже заметит его в стихотворном поздравлении Вяч. Иванова В. Брюсову, вслед за сборником «Urbi et orbi» («Граду и миру») выпустившему сборник «Stephanos» («Венок»; имеется в виду венок певца-победителя, который дороже, чем царская тиара). Иванов противопоставляет прежний сборник новому как властную Венецию (лев крылатый св. Марка) – нежной Флоренции (теорба – лютня), Рим (труба капитолийская) – Греции эолийский барбитон – тяжелая лира; Патрокл и ранивший его Эвфорб, чья душа будто бы переселилась потом в философа Пифагора, – герои Троянской войны), скорбь (треножник, на котором сидела пророчица-пифия) – ясности. Но главной его заботой было, конечно, подобрать экзотические рифмы (№ 29) на латинское слово orbi. С первого взгляда кажется, что ему это не совсем удается: «Urbi пел et orbi» и «скорби» в ряду рифм повторяются, что нехорошо в стихах вообще и в сонетах в особенности. Однако при ближайшем рассмотрении эти слова в своих строках оказываются не чем иным, как редифами, настоящие же рифмы спрятаны в глубь строк: «бледный – победный», «заложник – треножник». В то же время по отношению к строкам, кончающимся на «Эвфорбе» и «теорбе», эти слова остаются полноценными рифмами. Таким образом, в стихотворении подобраны по четыре рифмы на -орби и -ийской, по две рифмы на -ожник, -ары и -анном, да еще скрытая внутренняя рифма на -едный: нормы сонетной рифмовки оказываются не только выполнены, но и перевыполнены.