Часть пятая 1 page

Письменное свидетельство мистера Картерета открыло мне глаза на многие вещи, прежде остававшиеся мне неизвестными: теперь я располагал не только существенным подтверждением фактов, изложенных в дневнике моей приемной матери, но и обстоятельным описанием действий, совершенных леди Тансор, и их далеко идущих последствий. Но в глубине души я понимал, что письма, похищенные из сумки мистера Картерета, мне никогда уже не вернуть, а без них мое дело по‑прежнему не бесспорно. Возможно, конечно, сохранились другие документы подобного рода, но даже если так – где их теперь искать? Я пришел к безрадостному выводу, что я ни на шаг не продвинулся к цели, тогда как Даунт даже укрепил свои позиции.

Я в очередной раз погрузился в хандру. Но через три дня посыльный принес мне записку от Лиззи Брайн с сообщением, что в понедельник 14 ноября, во второй половине дня, мисс Картерет и ее подруга мадемуазель Буиссон посетят Национальную галерею. Я тотчас воспрянул духом и в указанный день, в самом начале третьего пополудни, пришел на Трафальгарскую площадь и занял позицию у подножья крыльца галереи.

Около половины третьего я увидел, как она выходит из дверей на свет осеннего солнца, вместе с подругой. Они начали спускаться по ступеням, а я с самым беззаботным видом стал подниматься им навстречу.

– Мисс Картерет! Какая неожиданная встреча!

Она не ответила, и на лице у нее не отразилось ни малейшей тени узнавания. Она стояла и холодно смотрела на меня сквозь круглые очки с таким видом, словно видела меня впервые, покуда наконец ее спутница не подала голос:

– Emilie, та chère, est‑ce que tu vas me présenter à ce monsieur? [253]

Только тогда лицо мисс Картерет несколько смягчилось.

Поворотившись к мадемуазель Буиссон, она промолвила:

– Мистер Эдвард Глэпторн, я тебе о нем говорила. – А затем добавила, более выразительным тоном: – Мистер Глэпторн одно время жил в Париже и бегло говорит по‑французски.

– Ах! – воскликнула мадемуазель Буиссон, самым милым образом вскидывая брови. – Значит, мы не сможем перемывать ему косточки в его присутствии.

Она говорила на безупречном английском, с легким галльским акцентом. С прелестной девичьей живостью она многословно выразила радость от знакомства со мной и тотчас же пустилась рассказывать мне, словно старому другу, об увиденных экспозициях, трогательно задыхаясь от восторга. От миссис Роуторн я знал, что мадемуазель Буиссон одних лет с мисс Картерет, но в силу своей очаровательной непосредственности выглядела она моложе. Что и говорить, молодые дамы представляли собой странную пару: мадемуазель Буиссон, жизнерадостная, экспансивная, общительная, ярко одетая à la mode, всем своим поведением демонстрировала природную веселость нрава; мисс Картерет, сумрачная и величественная в своем траурном наряде, молча стояла рядом со своей беспечной, смешливой спутницей, точно снисходительная старшая сестра. Однако по всему чувствовалось, сколь близкие отношения связывают двух барышень, – по тому, как мадемуазель Буиссон после той или иной своей фразы поворачивалась к мисс Картерет и клала ладонь ей на руку с бессознательной нежностью, каковой жест я заметил еще в Эвенвуде в день похорон; по тому, как они обменивались быстрыми взглядами, свидетельствующими о взаимном доверии и посвященности в секреты и тайны друг друга.

– Позвольте спросить, надолго ли вы в Лондон, мисс Картерет?

– Полагаю, мистер Глэпторн, с вашим провидческим даром вы сами в состоянии ответить на этот вопрос.

– С провидческим даром? Как вас понимать?

– Значит, вы хотите, чтобы я подумала, будто мы встретились здесь случайно?

– Вы вольны думать все, что вам угодно, – сказал я самым добродушным тоном, на какой только был способен. – Но если вам трудно поверить в случайность нашей встречи, возможно, вам будет удобнее счесть, что нас свела судьба.

Мисс Картерет покаянно улыбнулась и извинилась за дурное расположение духа.

– Мы получили вашу записку с обещанием приехать на похороны отца, – продолжала она, – но, к нашему разочарованию, не заметили вас в числе присутствовавших.

– Боюсь, я немного опоздал. Я отдал последнюю дань уважения вашему отцу – от лица фирмы и от себя лично – уже после отъезда экипажей от кладбища. А потом, имея срочные дела в городе и не желая обременять вас своим обществом, я сразу вернулся обратно.

– Мы надеялись снова принять вас во вдовьем особняке, – промолвила мисс Картерет, снимая очки и убирая их в ридикюль. – Вас ждали, знаете ли. Но полагаю, у вас были свои причины не наведываться к нам.

– Я не хотел обременять вас своим обществом, как я сказал.

– Как вы сказали. Однако же ради нас вы потрудились проделать долгий путь до Нортгемптоншира для того лишь, чтобы тотчас же вернуться в Лондон. Надеюсь, вы управились с вашими срочными делами?

– Уверяю вас, поездка нисколько меня не затруднила.

– Вы очень любезны, мистер Глэпторн. А теперь извините нас. Возможно, наши пути еще пересекутся – по воле случая или по прихоти судьбы.

Мадемуазель Буиссон обворожительно улыбнулась и сделала легкий реверанс, но мисс Картерет попрощалась со мной коротким кивком, каким она прощалась с Даунтом после разговора в гостиной вдовьего особняка в день похорон, и двинулась вниз по ступенькам.

Разумеется, я не мог позволить милым барышням уйти просто так, а потому сделал вид, будто мне вдруг расхотелось созерцать скучные картины в такой необычайно погожий ноябрьский день, и попросил удостоить меня чести немного прогуляться с ними, коли они пойдут пешком. Мадемуазель Буиссон весело доложила, что они собирались пойти в Грин‑парк, а я одобрительно заметил, что прогулка в парке по такой чудесной погоде – отличное дело.

– Так пойдемте с нами, мистер Глэпторн! – воскликнула мадемуазель. – Ты ведь не возражаешь, правда, Эмили?

– Я не возражаю, если ты не возражаешь и если у мистера Глэпторна нет занятий поинтереснее, – последовал ответ.

– Значит, решено! – Очаровательная француженка захлопала в ладоши. – Как замечательно!

И мы втроем двинулись через площадь – мисс Картерет по правую руку от меня, мадемуазель Буиссон по левую.

На широких лужайках парка раздражение мисс Картерет поутихло. Постепенно у нас завязался разговор на темы, не имеющие отношения к недавним трагическим событиям в Эвенвуде, а уже через час мы болтали легко и непринужденно, словно давние друзья.

Незадолго до четырех мы вышли на Пиккадилли, и дамы подождали у края тротуара, пока я подзывал кеб.

– Могу я сказать кучеру, куда вас отвезти? – невинным тоном спросил я.

Мисс Картерет назвала адрес дома своей тетушки на Уилтон‑Кресент, и я помог сесть в кеб сначала ей, потом мадемуазель Буиссон, которая мечтательно улыбнулась мне, устраиваясь поудобнее на сиденье.

– Мисс Картерет, прошу прощения за нахальство, но не позволите ли вы мне навестить вас… и мадемуазель Буиссон?

К моему удивлению, она не замешкалась с ответом:

– Я дома – то есть дома у тетушки – каждое утро с одиннадцати.

– В таком случае можно мне прийти в пятницу к одиннадцати?

Признаюсь, задавая вопрос, я думал, что она придумает какую‑нибудь отговорку, чтобы не принимать меня; но она, к моему удивлению, наклонила голову набок и просто сказала:

– Конечно можно.

Когда кеб тронулся, мисс Картерет опустила окно, взглянула на меня и улыбнулась.

Простая улыбка. Но она решила мою судьбу.

В пятницу, согласно договоренности, я прибыл в дом тетушки мисс Картерет на Уилтон‑Кресент. Меня проводили в просторную, со вкусом обставленную гостиную, где мисс Картерет и ее подруга сидели рядом на диванчике у окна, поглощенные чтением.

Первой подала голос мадемуазель:

– Мистер Глэпторн! Ах, как славно!

Она вскочила на ноги, придвинула маленькое кресло поближе к диванчику и попросила меня присаживаться.

– Мы здесь отчаянно скучаем нынче утром, – прощебетала она, снова занимая место рядом с мисс Картерет и бросая свою книгу на столик. – Точно две старые девы. Честное слово, я бы просто сошла с ума, не придите вы. Эмили, конечно, может сидеть часами в одиночестве и чувствовать себя распрекрасно, но мне необходимо общество. Вы любите общество, мистер Глэпторн?

– Только свое собственное.

– Господи, но это же ужасно. Вы такой же несносный, как Эмили. Однако на днях в парке вы были чрезвычайно занятным собеседником – правда ведь, Эмили?

До этого момента мисс Картерет сидела с книгой в руке, бесстрастно наблюдая за подругой. Сейчас же, проигнорировав вопрос мадемуазель Буиссон, она повернулась ко мне и сняла очки.

– Как самочувствие вашего работодателя, мистер Глэпторн?

– Моего работодателя?

– Да. Мистера Кристофера Тредголда. Насколько я поняла со слов лорда Тансора, с ним приключился удар.

– Он был очень плох, когда я видел его в последний раз. Боюсь, я не знаю, улучшилось ли его состояние с тех пор.

Мадемуазель Буиссон вздохнула и скрестила руки на груди, словно раздосадованная неожиданным серьезным поворотом разговора.

Я рассчитывал встретить более теплый прием со стороны мисс Картерет и теперь не знал, что сказать дальше.

– Дома ли ваша тетушка? – наконец осведомился я, полагая, что вежливость обязывает меня задать такой вопрос.

– Она уехала с визитом к подруге и не вернется до вечера, – ответила мисс Картерет.

– Миссис Мэннерс – очень общительная особа, – заметила мадемуазель Буиссон, вызывающе тряхнув головой.

– Кажется, мистер Тредголд упоминал, что миссис Мэннерс приходилась младшей сестрой вашей матери. Мой работодатель однажды рассказывал о семье мистера Картерета и, в частности, об этой даме, с которой у мисс Картерет сложились весьма близкие отношения.

– Совершенно верно.

– Именно у нее вы и жили в Париже?

– Вижу, вас очень интересует моя семья, мистер Глэпторн.

Эти слова, даже если в них содержался упрек, были произнесены мягким, почти поддразнивающим тоном, коим мисс Картерет ясно давала понять, что в конце концов не прочь сохранить дружеские отношения, установившиеся между нами во время прогулки в Грин‑парке. Это придало мне смелости.

– Меня интересует ваша семья, мисс Картерет, поскольку меня интересуете вы.

– Довольно смелое заявление и само по себе любопытное. Какой интерес может представлять для вас моя скучная жизнь? Насколько я понимаю, мистер Глэпторн, вы человек с богатым жизненным опытом, большим кругом интересов и известной широтой взглядов, какую я прежде наблюдала у людей высокого интеллекта, привыкших диктовать свои условия окружающим. Вы живете своим умом, вне всяких сомнений, и потому вам свойственна некоторая, так сказать, дикость. Да, вы авантюрист, мистер Глэпторн. Я не говорю, что вас невозможно приручить, но я уверена, что вы не созданы для домашней жизни. Ты согласна, Мари‑Мадлен?

Последнюю минуту мадемуазель с живым интересом наблюдала за мной и мисс Картерет, переводя глаза с одного на другого. Она задумчиво поджала губы, а потом медленно проговорила:

– Думаю, мистер Глэпторн из тех, кого по‑английски называют «темная лошадка». Да, я так думаю. Vous êtes un homme de mystère.

Я улыбнулся.

– Право, не знаю, комплимент это или нет.

– О, конечно комплимент, – сказала мадемуазель. – Немножко таинственности всегда придает человеку привлекательности.

– Так вы полагаете, во мне есть тайна?

– Безусловно.

– А что вы думаете на сей счет, мисс Картерет?

– Я думаю, у каждого из нас есть тайны, – ответила она, широко распахивая глаза. – Вопрос в том, какие именно. У всякого человека есть что‑то, что он предпочитает скрывать от окружающих, даже от самых близких людей, – маленькие тайные пороки, слабости, страхи, надежды, о которых он не решается говорить вслух. Подобного рода тайны, в сущности, не имеют особого значения и не мешают нашим любящим близким видеть нас такими, какие мы есть, со всеми нашими достоинствами и недостатками. Но иные люди совсем не те, кем кажутся. Вот они‑то, на мой взгляд, и представляют собой настоящую тайну. Они умышленно скрывают свое подлинное лицо, показывая окружающим лишь личину.

Немигающий пристальный взгляд мисс Картерет ввел меня в неловкость, которую усугубило последовавшее молчание. Она говорила в общем смысле, разумеется, но ее слова звучали так, словно предназначались мне одному, и потому произвели на меня сильнейшее впечатление. Мадемуазель вздохнула, явно раздраженная на свою серьезную подругу, а я натянуто улыбнулся и, в попытке повернуть разговор в другое русло, спросил мисс Картерет, долго ли она задержится в Лондоне.

– Мари‑Мадлен завтра уезжает в Париж. А я побуду здесь еще немного, ибо ничто не влечет меня в Эвенвуд.

– Даже мистер Феб Даунт?

Мадемуазель Буиссон звонко рассмеялась, раскачиваясь взад‑вперед на диванчике.

– Мистер Феб Даунт! Вы полагаете, она захотела бы вернуться из‑за него? Да вы, наверное, шутите, мистер Глэпторн!

– Почему бы мисс Картерет не возыметь желание увидеться со старым другом? – спросил я с преувеличенно недоуменным выражением лица.

– Ну да, со старым другом и товарищем по играм, – улыбнулась мадемуазель.

– Мистер Глэпторн не разделяет всеобщих восторгов по поводу мистера Феба Даунта, – заметила мисс Картерет. – На самом деле он держится весьма невысокого мнения о нем. Я права, мистер Глэпторн?

– Но ведь мистер Феб Даунт – такая душка! – вскричала мадемуазель Буиссон. – Вдобавок он чрезвычайно умен и очень привлекателен! Вы завидуете, мистер Глэпторн?

– Нисколько, уверяю вас.

– Так, значит, вы с ним знакомы? – с лукавой улыбкой спросила мадемуазель.

– Мистер Глэпторн знает о нем понаслышке, – сказала мисс Картерет, тоже улыбаясь, – и считает, что этого вполне достаточно, чтобы проникнуться к нему неприязнью.

Барышни переглянулись с таким заговорщицким видом, словно играли в какую‑то игру, правила которой были известны только им двоим.

– Следует ли понимать, мисс Картерет, что в конечном счете мы с вами сходимся во мнении о характере и талантах мистера Даунта? – спросил я. – Когда мы разговаривали о нем в прошлый раз, вы были склонны защищать его.

– Как я дала вам понять тогда, я обязана держаться с мистером Даунтом учтиво в силу нашего давнего знакомства и близкого соседства. Но я не пытаюсь защищать его. Он вполне способен сам постоять за себя, что бы ни думали о нем вы или я.

– Если хотите знать мое взвешенное мнение о мистере Фебе Даунте – вот оно, – выпалила мадемуазель. – Он несносный тип. Таково мое мнение, если в двух словах. Так что видите, мистер Глэпторн, мы все держимся одного мнения на сей счет.

Я сказал, что рад этому.

– Но знаешь, Эмили, – продолжала она, поворачиваясь к подруге, – у тебя все‑таки есть отличная причина, чтобы вернуться в Эвенвуд.

– А именно? – спросила мисс Картерет.

– Ну как же – там сейчас нет мистера Феба Даунта!

Чрезвычайно довольная своим остроумным замечанием, мадемуазель хлопнула в ладоши, чмокнула в щеку мисс Картерет, вскочила на ноги и закружилась по комнате, приплясывая и напевая «Où est soleil? Où est soleil?». Немного погодя шалунья, с раскрасневшимися щеками и блестящими глазами, снова уселась рядом с подругой.

– И где же сейчас солнце? – спросил я.

– В Америке, – ответила мисс Картерет. При этом она взглянула на мадемуазель Буиссон, загадочно приподняв брови – опять с явно заговорщицким видом. – Совершает турне с лекциями по стране.

– А какова тема лекций? – поинтересовался я.

– Кажется, «Искусство эпической поэзии».

Не в силах сдержаться, я презрительно расхохотался. Искусство эпической поэзии! Ну надо же!

Не желая получить от мисс Картерет выговор за неучтивое отношение к ее старому другу, я с трудом подавил смех, но в следующий миг с радостью увидел, что обе барышни тоже смеются: мисс Картерет – тихо, украдкой, а ее подруга – более открыто.

– Вот видишь, Эмили, – наконец сказала мадемуазель, – мистер Глэпторн – родственная душа. Он все чувствует как мы. Мы можем поверить ему все наши секреты, не опасаясь, что он нас выдаст.

Мисс Картерет встала, подошла к окну и выглянула на улицу.

– Здесь очень душно, – промолвила она. – Не прогуляться ли нам с полчасика?

Барышням не потребовалось много времени, чтобы взять свои шали и шляпки, и вскоре мы уже шагали по ковру палых листьев в Гайд‑парке. Мы присели передохнуть на скамье у Змеиного озера, но мисс Буиссон не сиделось на месте, и немного погодя она отошла в сторону, впервые оставив нас с мисс Картерет наедине. С минуту мы молчали, глядя на воду, потом я заговорил:

– Мисс Картерет, позвольте спросить, вышла ли полиция на след преступников, напавших на вашего отца?

– Они допросили одного человека из Истона, известного головореза, но отпустили, не предъявив обвинения. Я не надеюсь, что полицейские когда‑нибудь установят личность виновных.

У меня сложилось впечатление, что она ожидала подобного вопроса и заранее подготовила ответ. На прекрасном лице мисс Картерет застыло напряженное выражение, и я заметил, что она рассеянно теребит бахрому шали.

– Прошу прощения, – сказал я. – Это был бестактный вопрос.

– Нет! – Она порывисто повернулась ко мне, и я увидел слезы у нее в глазах. – Нет. Вами движет доброта. Я знаю это и благодарна вам за участие, честное слово. Но сердце мое переполнено горем об отце и тревогой о собственном будущем. Смерть отца выбила почву у меня из‑под ног. Я не умею зарабатывать на жизнь и не знаю даже, позволят ли мне остаться в нынешнем моем доме.

– Безусловно, лорд Тансор отнесется сочувственно к вашему положению и исполнит свой родственный долг перед вами.

– Лорд Тансор будет делать только то, что выгодно для него самого, – довольно резко ответила мисс Картерет. – Я не жалуюсь, что он никогда не оказывал мне внимания в прошлом, но он всяко не обязан заботиться обо мне в будущем. Он дал моему отцу работу по просьбе своей тети, моей бабушки, но сделал это неохотно, хотя такой выбор секретаря оказался исключительно выгодным для него. Мой отец приходился кузеном лорду Тансору, но последний часто обращался с ним не лучше, чем со слугой. Не стану отрицать, материальное благополучие служило нам компенсацией, но мы не владели никакой собственностью. Все, что мы имели, принадлежало лорду Тансору. Мы жили милостями его светлости, не почитавшего нас за членов семьи, обладающих правами и достоинством. Мне так и не удалось заставить отца понять несправедливость ситуации, но сама я безумно стыдилась нашего униженного положения. Так разве ж могу я сейчас видеть в своем родстве с лордом Тансором залог своего благополучия и независимости?

– Но возможно, его светлость обойдется с вами великодушно в конце концов.

– Возможно. В моих жилах течет кровь Дюпоров, а это чрезвычайно важно для лорда Тансора. Но я не могу твердо рассчитывать на благоприятный поворот событий и не хочу быть вечно обязанной милорду.

Я заметил, что у женщины всегда есть способ удобно устроиться в жизни.

– Вы имеете в виду замужество, полагаю. Но кто пожелает жениться на мне? Своих денег у меня нет, а отец оставил всего ничего. Мне без малого тридцать – только не говорите, что возраст не имеет значения. Я прекрасно знаю, что имеет. Нет, мистер Глэпторн, мое дело пропащее. Мне суждено жить и умереть старой девой.

– Но у вас есть человек, готовый жениться на вас.

– Кто же это такой?

– Мистер Феб Даунт, конечно.

– Право слово, мистер Глэпторн, вы просто одержимы мистером Фебом Даунтом. Похоже, он превратился для вас в сущее наваждение.

– Но ведь вы признаете, что я прав?

– Ничего подобного. Со всеми видами, которые мистер Даунт мог иметь на меня, давным‑давно покончено. Даже если бы он нравился моему отцу – а он не нравился, – я никогда не смогла бы ответить ему взаимностью. Я не люблю мистера Даунта, а для меня, всю жизнь имевшей перед глазами пример моих родителей, брак без любви немыслим. И давайте условимся больше не говорить о мистере Даунте. Мне скучно общаться с ним и еще скучнее слушать разговоры о нем. Я твердо намерена изыскать способ устроить свою жизнь по собственному разумению и на свой вкус, не рассчитывая на мистера Даунта с его перспективами. А теперь скажите, читали ли вы «Городок» мистера Каррера Белла?[254]

И далее она принялась допрашивать меня на предмет моих художественных пристрастий и предпочтений. Люблю ли я мистера Диккенса? Что я думаю о сочинениях мистера Уилки Коллинза? Не правда ли, «In Memoriam»[255]мистера Теннисона – поистине бесподобное произведение? Посещал ли я в последнее время какие‑нибудь концерты или чтения? Вижу ли я какие‑нибудь достоинства в творчестве мистера Россетти и его собратьев?[256]

Мисс Картерет обнаруживала осведомленный и разборчивый интерес к каждой теме, возникавшей по ходу беседы, и вскоре выяснилось, что наши суждения о достоинствах и недостатках различных писателей и художников совпадают самым счастливым образом. Постепенно мы начали разговаривать как два человека, молчаливо сознающих свою взаимную приязнь. Потом к скамье, где мы сидели, вернулась мадемуазель Буиссон.

– Становится прохладно, та chère. – Она потянула подругу за руку, побуждая встать. – И я проголодалась. Не вернуться ли нам домой? Примите мои поздравления, мистер Глэпторн. По лицу Эмили видно, что разговор с вами пошел ей на пользу. О чем вы беседовали?

– Ни о чем таком, что могло бы заинтересовать тебя, дорогая, – промолвила мисс Картерет, поплотнее закутываясь в шаль. – Мы обсуждали вполне серьезные предметы, верно, мистер Глэпторн?

– Тем не менее вид у тебя веселый и довольный, – задумчиво заметила мадемуазель. – Вы должны снова навестить Эмили в ближайшие дни, мистер Глэпторн, и опять поговорить с ней на серьезные темы – тогда я не стану беспокоиться за нее, возвратившись во Францию.

Мы двинулись обратно на Уилтон‑Кресент в прекрасном расположении духа – мадемуазель болтала и смеялась без умолку, мисс Картерет умиротворенно улыбалась, а меня переполняло незнакомое чувство счастья.

Когда мы дошли до дома, мадемуазель проворно взбежала по ступенькам.

– До свидания, мистер Глэпторн, – прощебетала она от двери. Потом на миг задумалась. – Странное имя, правда? Глэпторн. Очень странное и очень подходящее для темной лошадки. – И она со смехом скрылась за дверью.

Я повернулся к мисс Картерет.

– Вы позволите еще раз зайти к вам?

Она протянула мне руку, которую я взял и задержал в своей на несколько бесценных мгновений.

– Нужно ли спрашивать?

36. Amor vincit omnia [257]