Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Октябрь 1853 1 page





 

Остерегайся торопливого друга и медлительного врага.

Оуэн Фелтем. Суждения (1623).

III. Друг и враг: в каких случаях они опасны

 

19. Fide, sed cui vide [151]

 

Воротившись домой после разговора с мистером Тредголдом в Темпл‑Гарденс, я обдумал вновь сложившуюся ситуацию.

С одной стороны, намерение лорда Тансора сделать Даунта своим наследником грозило сорвать мои планы. Но с другой стороны – если мистер Тредголд прав в своем предположении относительно открытия мистера Картерета, – у меня появилась превосходная возможность повернуть дело в свою пользу. Неужели секретарь лорда Тансора располагает необходимыми мне доказательствами?

Ниже приводится письмо, которое мистер Тредголд при прощанье вручил мне со словами: «Прочитайте это, Эдвард, и выскажите свои соображения, как нам поступить».

 

Вдовий особняк, Эвенвуд‑Парк,

Эвенвуд, Нортгемптоншир

Среда, 5 октября 1853 г.

 

Дорогой Тредголд!

Пишу вам строго секретно и конфиденциально, в полной уверенности, что ваша честность и уважение к моему служебному положению послужат залогом, что ни слова, ни полслова из данного послания не станут известны никакому третьему лицу, а особливо моему работодателю. На протяжении многих лет мы с вами неоднократно имели случай обмениваться письмами делового свойства, и я всегда почитал за великую честь принимать вас в Эвенвуде как дорогого гостя – и друга. Посему я надеюсь и верю, что моего сердечного уважения к вам более чем достаточно, чтобы обязать вас хранить тайну.

Факты, коими мне надобно срочно поделиться с вами, я не могу доверить бумаге, но должен сообщить вам лично, ибо они касаются самой сути нынешнего дела. Я понимаю, ясно понимаю, что нахожусь в щекотливом положении, ибо здесь замешаны и мои собственные интересы. Но вы знаете: я не лукавлю ни на йоту, когда говорю, что всегда искренне желал служить моему работодателю в полную меру своих способностей, не заботясь о своих личных интересах.

С недавних пор меня беспокоит одно обстоятельство, открывшееся мне в ходе моей работы здесь и имеющее непосредственное отношение к чрезвычайно важной для моего хозяина проблеме, которую в настоящее время он собирается решить известным нам обоим способом. Обнаруженные мной факты имеют огромное значение для его светлости и проистекают из действий некой особы, ныне покойной, пользовавшейся нашим с вами глубочайшим почтением. Более я ничего не могу сказать в письме.

В ближайшие несколько недель мне никак не удастся выбраться в город, а посему вы премного обяжете меня, коли сообщите, где и когда мы с вами можем встретиться наедине в наших краях. Я не хочу опережать любые ваши предложения, замечу лишь, что по вторникам утром я обычно бываю в Стамфорде и что столовый зал в гостинице «Георг» представляется мне удобным местом для легкой полуденной трапезы.

Я не в силах выразить словами, насколько важно хранить полное молчание.

Пожалуйста, адресуйте ответ до востребования в почтовую контору Питерборо.

За сим остаюсь искренне ваш

П. Картерет.

 

На следующее утро мы с мистером Тредголдом составили план действий. Мой работодатель считал, что не может рисковать, отправляясь на подобную тайную встречу собственной персоной, а посему предложил мне встретиться с мистером Картеретом вместо него. Я с готовностью согласился, и он тотчас же написал секретарю письмо, где просил позволения прислать доверенного помощника. Через два дня пришел ответ. Секретарь не давал испрошенного разрешения и заявлял, что будет разговаривать только с мистером Тредголдом лично. Однако в результате дальнейшего обмена письмами он пошел на уступки, и в конечном счете было условлено, что я взамен мистера Тредголда отправлюсь в Стамфорд на встречу с мистером Картеретом в следующий вторник 25 октября. Правда, я решил выехать днем раньше и переночевать в гостинице «Георг».

В воскресенье, накануне моего отъезда, мистер Тредголд пригласил меня в гости.

– Думаю, сегодня нам стоит воздержаться от наших обычных библиографических развлечений, – сказал он после ланча, когда мы уселись у камина в гостиной, – и немного поговорить о деле мистера Картерета – если вы не возражаете.

– Конечно. Я весь в вашем распоряжении.

– Как всегда, Эдвард, как всегда. – Он широко улыбнулся. – Вне всяких сомнений, послание мистера Картерета показалось вам, как и мне, довольно странным. Вполне возможно, мистер Картерет преувеличивает важность своего открытия, о котором желает сообщить. Однако я полагаю, что он, будучи человеком весьма здравомыслящим и осмотрительным, не написал бы мне подобного письма, когда бы упомянутое открытие не имело поистине огромного значения. Захочет ли мистер Картерет поверить вам свой секрет – трудно сказать. Надеюсь, вы в любом случае милостиво изволите в подробностях поведать мне о вашей беседе. Уверен, мне нет нужды напоминать вам о необходимости держать язык за зубами.

– Я все прекрасно понимаю.

– Это еще одно ваше чрезвычайно ценное качество, Эдвард, – сказал мистер Тредголд. – Вы интуитивно понимаете, что от вас требуется в каждой отдельной ситуации. У вас есть какие‑нибудь вопросы ко мне?

– Вы говорили, мистер Картерет приходится кузеном лорду Тансору.

– Совершенно верно. Он младший сын покойной тетушки его светлости. Его отец, мистер Пол Картерет‑старший, впал в финансовое ничтожество и не оставил двум своим сыновьям иного выбора, кроме как добывать средства к существованию своим трудом. Мистер Лоуренс Картерет, ныне покойный, поступил на дипломатическую службу, а мистер Пол Картерет‑младший получил предложение о работе от своего высокопоставленного родственника.

– Великодушный жест, – заметил я.

– Великодушный? Ну, можно и так сказать, хотя его светлость руководствовался скорее чувством долга перед миссис Софией Картерет, своей тетушкой.

– В ходе нашего разговора в парке вы, кажется, упомянули также, что мистер Картерет унаследует титул Тансоров.

– Да – при условии, разумеется, что ситуация его светлости с собственным наследником останется прежней.

Мистер Тредголд достал красный платок и принялся протирать монокль.

– Вам следует знать, – продолжал он, – что решение лорда Тансора завещать основную собственность мистеру Фебу Даунту объясняется также давней неприязнью, существующей между двумя ветвями семейства. Финансовые разногласия между отцом лорда Тансора и мистером Полом Картеретом‑старшим, увы, повлияли на отношение его светлости к кузену. Вдобавок он полагает, что у Картеретов в роду наследственный душевный недуг. – Старший компаньон понизил голос и подался ко мне. – Мать мистера Картерета‑старшего умерла в безумии, хотя его сын не обнаруживает ни малейших признаков умственного расстройства. На самом деле мистер Картерет‑младший один из самых здравомыслящих людей, мне известных. Его дочь тоже никак нельзя заподозрить в слабоумии – она исключительно смышленая и одаренная девушка, к тому же красавица. Однако лорд Тансор полон сомнений и подозрений на сей счет – потому, наверное, что старший брат его светлости, Вортигерн Дюпор, скончался от эпилептического припадка. Еще чаю?

С минуту мы молча потягивали чай, мистер Тредголд пристально изучал потолок над моей головой.

– Хотите, я немного расскажу вам о мистере Фебе Даунте? – внезапно спросил он.

– О мистере Даунте?

– Да. Чтобы вы лучше поняли обстоятельства, приведшие к нынешней ситуации.

– Конечно.

Мистер Тредголд пустился подробно рассказывать о том, как доктор Даунт с семьей оказался в Эвенвуде благодаря родству своей второй жены с лордом Тансором и как пасторский сын стараниями своей мачехи попал в милость к его светлости. Многое из того, что он сообщил мне, изложено в предыдущей части данного повествования.

– Спору нет, молодой человек весьма талантлив, – говорил мистер Тредголд. – Своим литературным даром он снискал широкую известность, к великому удовольствию лорда Тансора. Но он обнаружил также незаурядную деловую сметливость, что гораздо больше по сердцу его светлости. Думаю, это сыграло немалую роль в решении лорда Тансора оставить наследство мистеру Даунту, а не мистеру Картерету и его потомкам.

Последнее замечание характеризовало моего врага с совершенно новой и неожиданной стороны, о которой мне не терпелось узнать побольше. По словам мистера Тредголда, на свой двадцать первый день рождения Даунт получил в подарок от лорда Тансора двести фунтов. Не прошло и полугода, как молодой человек признался своему покровителю, что по совету старого школьного приятеля вложил всю сумму в железнодорожную спекуляцию.

Лорд Тансор был недоволен. Такого он ну никак не ожидал. Безрассудная железнодорожная спекуляция! Да уж лучше бы мальчик спустил все за зелеными столами у Крокфорда[152]– в конце концов, несколько благотворных жертвоприношений Фортуне для представителя золотой молодежи обычное дело (хотя сам он никогда не совершал столь легкомысленных поступков). Но это признание, сделанное с самым серьезным видом, оказалось всего лишь своего рода leverde rideau: [153]заметив тень недовольства, омрачившую чело покровителя, Даунт горделиво сообщил (наверняка с самодовольной ухмылкой), что спекуляция оказалась удачной и принесла изрядную прибыль – он умножил вложенную сумму почти вдвое и уже получил деньги на руки.

Его светлость, хотя и порадовался такому известию, склонялся все же к мысли, что Даунту просто крупно повезло. Вообразите же себе его удивление, когда через пару месяцев он узнал, что всю прибыль от первой спекуляции молодой человек вложил во вторую – и с таким же успехом! Лорд Тансор предположил, что у мальчика хороший нюх на коммерческие дела – он знал таких людей, – и по прошествии времени, еще несколько раз удостоверившись в его финансовом чутье, решил доверить подопечному часть собственных средств. Несомненно, он ждал результатов с немалой тревогой.

Но он не остался разочарованным. Вложенная сумма вернулась к нему через три месяца со значительной прибылью. По мнению мистера Тредголда, лучшего способа зарекомендовать себя в глазах лорда Тансора Даунт не мог найти. Приятно, конечно, читать многочисленные похвальные отзывы о литературном творчестве любимца, но теперь в нем обнаружился талант совершенно иного свойства, произведший на лорда Тансора, искушенного предпринимателя, гораздо сильнейшее впечатление, чем все эпические поэмы, вместе взятые. Мало‑помалу, с должной осторожностью, его светлость начал поручать Даунту небольшие коммерческие дела, и к настоящему времени его протеже уже приложил руку к ряду чрезвычайно крупных прибыльных сделок.

– Наверное, сейчас мистер Феб Даунт весьма состоятельный человек, – заметил я.

– Надо думать, – уклончиво ответил мистер Тредголд. – Однако, насколько мне известно, от лорда Тансора он не получал ничего, помимо упомянутых мной двухсот фунтов, да и доктор Даунт не помогал сыну деньгами. Видимо, доходы от пущенной в оборот первоначальной суммы позволяют молодому человеку вести нынешний образ жизни.

Я подумал, что надо быть поистине гением, чтобы столь сильно приумножить такую сумму.

– Мистер Феб Даунт сейчас не в Эвенвуде, – сказал мистер Тредголд, смахивая пылинку с лацкана. – Он на западе страны, осматривает земельный участок, недавно приобретенный лордом Тансором. Но у вас еще будет случай познакомиться с ним. Ну‑с, Эдвард, я сказал все, что хотел, и мне осталось пожелать вам bon voyage. [154]Буду с величайшим нетерпением ждать вашего отчета, письменного или устного.

Мы обменялись рукопожатием, и я уже повернулся к двери, когда мистер Тредголд положил ладонь мне на плечо.

– Будьте осторожны, Эдвард, – тихо промолвил он.

Я обернулся, ожидая увидеть обычную лучезарную улыбку, но лицо старшего компаньона хранило пресерьезное выражение.

 

Тем вечером я отправился в Блайт‑Лодж. Белла находилась в пленительно‑игривом расположении духа, и я был совершенно очарован ею, когда мы сидели в личной гостиной Китти Дейли, болтая о разных пустяках и смеясь над пикантными сплетнями из жизни «Академии».

– Ты такая милая, – сказал я, испытывая внезапный прилив нежности к подруге, которая сидела рядом в свете камина, мечтательно глядя на огонь.

– Правда? – Она с улыбкой подалась ко мне, сжала мое лицо в ладонях – кольца, унизывающие длинные пальцы, слегка вдавились в кожу – и нежно поцеловала меня.

– Милая‑премилая, просто прелесть.

– Ты сегодня сентиментален. – Она погладила меня по волосам. – Это очень приятно. Надеюсь, дело не в нечистой совести?

– С чего бы вдруг у меня – и нечистая совесть?

– Кто бы спрашивал! – рассмеялась Белла. – У всех мужчин, приходящих сюда, совесть нечиста, признаются они в этом или нет. Чем ты лучше их?

– Обидно слышать такое, когда я всего лишь хотел сделать тебе комплимент.

– Все мужчины прямо‑таки мученики.

Она шаловливо ущипнула меня за нос, а потом села на пол у моих ног, положила голову мне на колени и снова задумчиво уставилась в огонь. По оконным стеклам забарабанил дождь.

– Ну не славно ли, – промолвила Белла, поднимая на меня взгляд, – сидеть вот так в тепле и уюте, когда на улице хлещет дождь и завывает ветер? – Она снова опустила голову мне на колени и прошептала: – Я навсегда останусь милой твоему сердцу, мистер Эдвард Глэпторн?

Я наклонился и поцеловал ее надушенные волосы.

– Навсегда.

 

Назавтра, 24 октября 1853 года, ровно за год до моей случайной встречи с Лукасом Трендлом, я сел на послеполуденный курьерский поезд до Стамфорда и прибыл в гостиницу «Георг» незадолго до наступления темноты.

Следующее утро выдалось пасмурным, дождливым и холодным. По случаю базарного дня в город съехались толпы местных фермеров и рабочих. К полудню гостиница была переполнена шумными румяными джентльменами в грязных сапогах, горящими желанием воспользоваться удобствами заведения.

В столовом зале плавали густые клубы едкого трубочного дыма и витали аппетитные запахи жареного мяса и крепкого пива. В толчее дюжих деревенских жителей, где шныряли взад‑вперед официанты с подносами, тотчас же высмотреть человека, предположительно поджидающего меня, не представлялось возможным. Но через несколько секунд в рябящей перед глазами толпе образовалась временная брешь, и я увидел некоего господина, располагавшегося на деревянной скамье у окна, которое выходило в мощенный булыжником внутренний двор гостиницы. Он читал газету, изредка озираясь по сторонам со слегка обеспокоенным видом. Я сразу понял, что это и есть мистер Пол Картерет.

Его наружный облик складывался, казалось, из одних окружностей: круглое лицо с коротко подстриженной черно‑серебристой бородкой; большие круглые глаза за круглыми очками; круглые уши; круглый нос пуговкой над пухлыми губами и круглая голова, ладно сидящая на маленьком круглом теле – не тучном, а просто круглом. В нем с первого взгляда чувствовалось природное добродушие, и телесная округлость свидетельствовала о сопутствующей полноте характера – о завидной естественной слиянности чувств и темперамента, где нет места ни заносчивому самодовольству, ни раздражению на окружающих.

– Я имею честь обращаться к мистеру Полу Картерету?

Он поднял взгляд от газеты и улыбнулся.

– Мистер Эдвард Глэпторн, надо полагать. Да. Мистер Глэпторн, вне всяких сомнений. Очень рад познакомиться с вами, сэр.

Мистер Картерет встал, в силу своего малого роста продолжая смотреть на меня снизу вверх, и на удивление крепко пожал мне руку. Затем он подозвал официанта, и у нас началась приятная вступительная часть встречи. Наконец мой новый знакомый пристально посмотрел на меня и промолвил:

– Здесь слишком много народа, мистер Глэпторн. Не прогуляться ли нам?

 

Мы вышли из шумного задымленного зала, прошли через Городской мост и направились к высокому шпилю церкви Сент‑Мери, стоявшей на холме над рекой Велланд. Мистер Картерет шел резвой поступью и поминутно оглядывался, словно проверяя, не следует ли кто за нами. Едва мы отошли от моста, снова полил дождь. Мой спутник похлопал меня по плечу, призывая прибавить шагу, и оставшуюся часть пути до вершины мы проделали чуть не бегом.

– Сюда, – указал он.

Быстро поднявшись по короткой, но крутой лестнице, мы пробежали через маленькое тесное кладбище и укрылись от крепчающего ливня под узким портиком церкви. Усевшись на одну из каменных скамей, грубо вытесанных в стенах по обеим сторонам от входа, мистер Картерет знаком пригласил меня занять место напротив. На полу портика осталась грязь после недавнего погребения (свежая могила находилась буквально в двух шагах), и наше убежище освещалось двумя готическими окнами – но они были незастекленные, и вскоре дождевые капли, задуваемые сильными порывами ветра, забарабанили по моей спине. Однако мистер Картерет, казалось, не замечал никаких неудобств: он сидел, положив круглые ладони на разведенные круглые колени, и благостно улыбался с видом человека, удобно устроившегося перед жарким камином.

– Позвольте спросить, мистер Глэпторн, – начал он, немного подаваясь вперед, – как было воспринято мое письмо на Патерностер‑роу?

– Мистера Тредголда, разумеется, встревожили содержавшиеся в нем намеки.

Мой собеседник ответил не сразу, и я впервые заметил усталость в больших круглых глазах, пристально смотревших на меня сквозь круглые очки с толстыми стеклами.

– Насколько я понял, мистер Глэпторн, вы облечены полным доверием мистера Кристофера Тредголда, коего я имею честь знать вот уже много лет. Как следствие, я превелико рад довериться человеку, выбранному мистером Тредголдом в качестве своего заместителя.

Я поблагодарил за такое отношение и сказал, что мне поручено просто выслушать, записать и доложить обо всем своему начальнику. Мистер Картерет одобрительно кивнул, но ничего не ответил, и несколько мгновений мы сидели в молчании.

– В вашем письме упоминалось о некоем открытии, – наконец заговорил я.

– Открытии? Да, конечно.

– Я к вашим услугам, сэр, коли вы желаете сообщить мне, в чем оно состоит. – Я достал записную книжку с карандашом и выжидательно уставился на мистера Картерета.

– Прекрасно.

Он слегка откинулся назад и принялся рассказывать о некоторых обстоятельствах своей биографии.

 

– Я поступил на службу к своему кузену лорду Тансору в качестве доверенного личного секретаря свыше тридцати лет назад, – начал он. – Моя дорогая незабвенная матушка тогда еще здравствовала, но отец недавно умер. Он был хороший человек, но, боюсь, безответственный, как и его отец. Он оставил нам долги и испорченную репутацию – последствия безрассудных вложений в коммерческие предприятия, в коих он ничего не смыслил.

После смерти моего отца лорд Тансор милостиво позволил нам с матушкой и моей женой, ныне покойной, поселиться вместе с его мачехой в Эвенвудском вдовьем особняке, который подновил за свой счет. Он также предложил мне место секретаря.

Я всегда буду глубоко благодарен кузену за доброту, проявленную ко мне, когда мы с братом остались почти в нищете. Я намерен служить ему в полную меру своих способностей, не имея иной цели, кроме как зарабатывать жалованье усердным трудом.

Мистер Тредголд наверняка говорил вам, что у лорда Тансора нет наследника. Его единственный сын, Генри Херевард, умер еще ребенком, вскоре после своего седьмого дня рождения. Горе моего кузена не поддавалось описанию, ибо он души не чаял в мальчике. Потеря сына стала для него страшным ударом; потеря единственного прямого наследника стократ усугубила горе несчастного.

Главной целью – движущей целью – своей жизни кузен всегда считал продолжение рода Дюпоров. Ничто больше не имело для него значения. Он получил огромное состояние от отца, получившего огромное состояние от своего отца; и лорд Тансор предполагал оставить огромное состояние своему сыну – таким образом продолжив многовековой процесс передачи фамильного наследия от поколения к поколению, в чем он видел обязанность и долг высшего порядка.

Но когда этот процесс прервался – когда золотая цепь лопнула, образно выражаясь, – мой кузен испытал страшнейшее потрясение. После смерти Генри Хереварда он заперся в своих покоях и несколько недель отказывался видеться с кем‑либо, почти ничего не ел и выходил только по ночам, чтобы бродить по комнатам и коридорам Эвенвуда подобно неприкаянному призраку.

Мало‑помалу он оправился. Да, он лишился возлюбленного сына, но у него еще оставалось время, чтобы обзавестись наследником, ведь тогда ему шел всего тридцать девятый год.

Уверен, вам все это известно, мистер Глэпторн, но вы должны выслушать все снова из моих уст по следующей причине. Я держусь о лорде Тансоре иного мнения, чем большинство людей, считающих его холодным, высокомерным и эгоистичным. Я знаю, что у него есть сердце, чувствительное сердце, даже великодушное, хотя оно открывалось лишь в самых крайних обстоятельствах. Но оно у него есть.

 

Я слушал не перебивая, а дождь все лил и лил.

– Погода никак не налаживается, – вскоре промолвил мистер Картерет, – а мы тут уже малость промокли. Давайте зайдем внутрь.

Мы встали и подошли к массивной, обитой гвоздями черной двери, но она оказалась запертой.

– Ну что ж, – вздохнул мистер Картерет, – придется остаться здесь.

– Метафора судьбы, – заметил я.

Он улыбнулся и снова сел, на сей раз подальше от окна, в самом углу портика, под уже потемневшей мемориальной доской в память о Томасе Стивенсоне и его жене, умерших с разницей в три месяца (а также их дочери Маргарет, ум. в 1827 г. в возрасте 17 лет).

– Я знал Тома Стивенсона, – сказал мистер Картерет, заметив, что я разглядываю мемориальную доску. – Его бедная дочь утонула здесь под мостом. – Он немного помолчал. – Я всем сердцем разделил скорбь лорда Тансора, поскольку за год до кончины Генри Хереварда мы потеряли нашу старшую дочь. Поверите ли, она тоже утонула, как и дочь Тома Стивенсона, только не здесь, а в Эвенбруке, протекающем через Эвенвудский парк. Она шла по парапету моста, как любят делать дети. Ее няня отошла на несколько шагов назад, чтобы поднять какую‑то оброненную вещь. Все произошло в мгновение ока. Шесть лет. Всего шесть лет. – Он вздохнул и откинул круглую голову к холодной стене. – Вечно текущий поток, забравший нашу девочку, унес свои воды неведомо куда. Но душевные раны, мистер Глэпторн, они остаются навсегда. – Он еще раз вздохнул, а затем продолжил: – Для родителя нет ничего страшнее, чем смерть ребенка, мистер Глэпторн. Тому Стивенсону, к счастью, не довелось узнать о гибели своей бедной дочери – он умер раньше, как вы видите по датам. Но Небо не пощадило ни лорда Тансора, ни меня. Мы оба претерпели жесточайшие муки горя и боль утраты. Принц ты или нищий, всем нам приходится переживать подобные испытания в одиночку. В этом отношении лорд Тансор не отличался – не отличается – от нас с вами, да и от всякого иного человека на свете. Он занимает привилегированное положение в жизни, но и несет тяжкое бремя ответственности. Наверное, вы относитесь к моим словам скептически. И подозреваете во мне рабскую преданность старого слуги.

Я сказал, что по природе своей я далеко не санкюлот[155]и что я рад за лорда Тансора, имеющего возможность пользоваться щедротами благосклонной судьбы.

– Здесь мы с вами сходимся, – улыбнулся мистер Картерет. – Время нынче демократическое и прогрессивное, как неустанно повторяет мне моя дочь. – Он вздохнул. – Но лорд Тансор не видит этого, не понимает, что вся прежняя жизнь неминуемо закончится однажды, вероятно, довольно скоро. Он свято верит в неизменный, нерушимый порядок вещей. Это не гордыня, а своего рода трагическая наивность.

Потом он извинился, что заставил меня выслушать свою традиционную «проповедь», и принялся рассказывать о нынешней леди Тансор и о неуклонно возрастающем отчаянии его светлости, так и не получившего наследника за многие годы второго супружества.

Вскорости мистер Картерет умолк и уставился на меня, словно ожидая какой‑то реплики.

– Прошу прощения, мистер Картерет.

– Да, мистер Глэпторн?

– Я здесь, чтобы выслушать вас, а не расспрашивать. Но позвольте мне все же задать один вопрос касательно мистера Феба Даунта. Мистер Тредголд говорил о нем как о человеке, пользующемся особым расположением лорда Тансора. Вправе ли вы сказать сейчас либо при следующей нашей встрече, существует ли некая связь между упомянутыми в вашем письме обстоятельствами и положением означенного джентльмена по отношению к его светлости?

– Гм, вы выражаетесь высокоюридическим языком, мистер Глэпторн. Если вы спрашиваете, нашла в мистере Фебе Даунте осуществление страстная мечта лорда Тансора о наследнике, тогда я без раздумий отвечу утвердительно. На самом деле я уверен, что мистер Тредголд сказал вам об этом. Виню ли я своего кузена за намерение назначить мистера Даунта своим наследником? Нет. Чувствую ли я себя ущемленным? Тоже нет. Лорд Тансор в полном праве распоряжаться своим имуществом по собственному усмотрению. Однако дело, которое я хотел изложить мистеру Тредголду и теперь собираюсь изложить вам, не имеет прямого отношения к мистеру Даунту, хотя косвенно влияет – и весьма сильно – на его будущее. Пожалуй, все остальное я расскажу при следующей нашей встрече. Вижу, дождь пошел на убыль. Ну что, двинемся обратно?

 

Я стоял в дверях столового зала, пока мистер Картерет забирал у привратника потертую кожаную сумку на длинном ремне и несколько минут разговаривал с ним. Краем глаза я заметил, как он передал мужчине небольшой пакет, а потом произнес еще несколько слов. Затем мистер Картерет присоединился ко мне, и мы вместе вышли в конный двор, где он облек свое маленькое круглое тело в просторную куртку для верховой езды, нахлобучил на голову потрепанную шляпу и повесил сумку через плечо.

– Вы доберетесь до дома засветло? – спросил я.

– Если потороплюсь. И путь мне будет освещать приятная перспектива чаепития в обществе моей милой дочери.

Мы обменялись рукопожатием, и он взобрался на приземистую вороную лошадь.

– Приезжайте завтра на чай, – сказал мистер Картерет. – К четырем часам. Вдовий особняк, Эвенвуд. Сразу за воротами парка. С южной стороны.

Уже у самой въездной арки в дальнем конце булыжного двора он обернулся и крикнул:

– Возьмите с собой ваш багаж, переночуете у нас.

 

После ужина я удалился в свой номер, написал мистеру Тредголду короткий отчет о своей первой встрече с мистером Картеретом. Письмо я передал портье с наказом отправить первой утренней почтой. Потом, одолеваемый усталостью, я улегся в постель, не испытывая потребности в своем обычном снотворном, и почти сразу погрузился в глубокий сон без сновидений.

Спустя какое‑то время я медленно выплыл из забытья, разбуженный настойчивым тихим стуком в окно. Когда я встал с кровати, чтобы посмотреть, в чем там дело, колокол церкви Святого Мартина пробил час.

Это оказалась всего лишь веточка плюща, колеблемая ветром. Но потом я случайно глянул вниз, в конный двор.

Под аркой в дальнем конце двора я увидел нечто вроде зловеще горящего красного глаза. Постепенно темнота вокруг него сгустилась до черноты и обрела очертания человеческой фигуры, тускло освещенной уличным фонарем по другую сторону арки. Мужчина курил – теперь я видел, как разгорается и меркнет огонек сигары, когда он затягивается и выпускает дым. Несколько минут он стоял на месте, потом вдруг резко повернулся и исчез в тени под аркой.

Тогда я не придал этому значения. Верно, гость одного из постояльцев возвращается домой после позднего ужина – или гостиничный служащий. Я прошаркал обратно к кровати, лег и тотчас заснул.

 

На следующий день вскоре после полудня я выехал на наемной лошади в Эвенвуд и добрался до деревни к трем часам без малого.

На главной улице я остановился и огляделся вокруг. Вот она, церковь Святого Михаила и Всех Ангелов, увенчанная высоким шпилем, а за ней пасторат с увитыми плющом стенами, дом преподобного Ахилла Даунта и его семьи. Сонную тишину нарушал лишь слабый шелест ветра в кронах деревьев, растущих по обеим сторонам улицы, что вела к церкви. Я поехал вдоль стены парка и вскоре достиг привратного сторожевого дома с башней – сие сооружение в мрачном шотландском стиле в 1817 году построил лорд Тансор, в кратковременном приступе энтузиазма после прочтения вальтер‑скоттовского «Уэверли». Сразу за воротами главная подъездная аллея начинала отлого подниматься, и восхитительный вид на усадьбу открывался не сразу, а лишь с вершины холма – по хитроумному замыслу Умелого Брауна,[156]занимавшегося перепланировкой парка. Но слева сквозь густые купы деревьев проглядывало какое‑то здание.

Отходившая от главной аллеи дорожка тянулась через рощу к засыпанной песком широкой площадке, а оттуда шла через ухоженную лужайку к парадному входу вдовьего особняка – очаровательному трехэтажному зданию из розоватого барнакского камня, построенному во второй год царствования короля Уильяма и королевы Марии,[157]как свидетельствовали цифры, высеченные на полукруглом фронтоне над неглубоким портиком. Незамысловатый и изящный, с безупречными пропорциями, вдовий особняк походил на нарядный кукольный дом какого‑нибудь великанского ребенка. Спешившись, я поднялся по пяти‑шести ступеням к портику с колоннами и постучал в высокую двустворчатую дверь. Однако на стук никто не вышел. Потом я услышал женский плач, доносившийся откуда‑то из глубины дома.

Date: 2015-10-19; view: 280; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию