Слова поэта суть дела его

А. С. Немзеру

5 июля 1836 года Пушкин вскочил с постели, подбежал к зеркалу и, не одеваясь, очень долго делал перед зеркалом Недорого. Поворачивался то так, то эдак, скалил зубы и пушил бакенбарды, блестел белками в сумраке белой ночи.

Наконец, когда получилось, Пушкин разбудил Наталью Николаевну и показал ей Недорого. Наталья Николаевна привычно ахнула и заснула опять.

А Пушкин не мог спать. Он вышел из дому и пошел по тихим еще улицам, делая по дороге Ценю. Ценю вышло практически сразу, не успел Пушкин еще дойти до Невского проспекта, получилось вполне качественным, переливалось радужно на солнце и слегка попискивало.

На Невском наблюдалось утреннее оживление: два пьяных отставных чиновника неизвестного департамента, завидев Пушкина, закричали ему вслед: «Элькан, бля, пошел!» Но Пушкин не слушал дураков. Он делал Я. Это дело Пушкину всегда удавалось хуже всего, друзья даже дразнили за это его Протеем.

Но день заладился! И проклятое Я вышло с третьего или четвертого раза вполне сносным.

Пушкин зашел в кафе и спросил воды и газету. Выпив воды, Пушкин безо всяких усилий сделал Громкие и прочитал в «Северной Пчеле» заметку о бородатой женщине, которая скончалась в Италии от кровавого пострела. Задумавшись, Пушкин машинально произвел Права и сам развеселился этой машинальности.

Мысль о бородатой женщине не покидала Пушкина, когда он расположился в Летнем Саду на скамейке и сделал От.

К Пушкину сзади подошел осторожно баснописец Крылов. Поглядел на Пушкина да и пошел восвояси, грузный, похожий одновременно на собственный памятник и на голубя, этот памятник только что обосравшего.

Шел и делал по дороге какое‑то важное междометие из очередной басни.

……………………

Наутро Пушкин проснулся, дыша давешним ромом и ощущая желудочные спазмы в том месте, где у людей обыкновенно находится голова.

Рядом на подушке лежало что‑то отвратительное, похожее на кусок чего‑то другого, еще более отвратительного.

«Наташа, пить…» – просипел Пушкин, умиляясь слабости собственного голоса.

«То‑то, пить, – отозвалась Наталья Николаевна из соседней комнаты. – Ты сам‑то помнишь, что вчера было?»

«Ничего… ничего не помню я! – прошептал Александр Сергеевич, с опаской косясь на что‑то, подрагивающее на подушке. – Что это, Наташа?»

«Что, что… это ты вчера перед сном сделал, как пришел. Сказал – Пиндемонти. Я говорю: „Саша, зачем же ты это сделал?“, – а ты говоришь: „Плевать, Гоголю отдам или на заглавие пущу“».

«Гоголю не отдам!» – решительно подумал Пушкин, проваливаясь в тяжкий похмельный сон 6 июля 1836 года.