Вторник , 11 июня . 4 page

Ренделлу стало ясно, что терять нечего.

— Что вы имеете против доктора Джеффриса? — спросил он.

— Ха! Да чего я только не имею против этой мерзкой свиньи! — Найт обращался куда-то за спину Ренделла. — Мы много кое-чего можем рассказать ему, правда, Валери? — Он приподнялся повыше с горькой гримасой на лице. — Вот что я имею против Джеффриса, дорогой мой. Джеффрис — это грязный и гадкий обманщик, который эксплуатировал меня все последнее время. Я чертовски устал сдувать с него пылинки, убирать после него, в то время как он лез все выше и выше. Он врал мне, Ренделл. Он профукал два года моей бесценной жизни. Такого я не могу простить никому!

— Какого такого? — не понял Ренделл. — Что он сделал…?

— Да говорите же громче, ради Бога, — закричал Найт, подкручивая свой слуховой аппарат. — Или вам не говорили, что я совсем глухой?

— Простите, — уже громче сказал Ренделл. — Я все пытаюсь выяснить, почему вы так злитесь на доктора Джеффриса. Может потому, что до вчерашнего дня он не говорил правды про работу, которую поручил вам делать?

— Ренделл, если можете, встаньте на мое место. Я понимаю, что процветающему американцу нелегко влезть в шкуру безденежного и увечного ученого-богослова. Тем не менее, попытайтесь. — Голос Найта дрожал. — Два года назад Джеффрис соблазнил меня, вынудив оставить прекрасное место в Оксфорде, выманил в этот провонявшийся бензином город, заставил жить в этом грязном доме, чтобы работать над какой-то потрясающей книгой, которую он готовил. В свою очередь, он дал мне определенные обязательства. И он их не выполнил. Тем не менее, я ему доверял и не сердился на него. Я пахал на него как раб и даже не собирался на него дуться. Просто, я люблю нашу работу, я всегда хотел ее, и всегда буду ее любить. Я выворачивался наизнанку. Но вчера я узнал, что все это было только притворством. Я выяснил, что этот человек, которому так доверял, злоупотребил моей доброй верой — сам он никогда не верил в меня и никогда мне не доверял. Впервые мне открылось, что все мои труды пошли не на то, что я думал, но на перевод нового евангелия, революционно новой Библии. И то, что со мной обошлись так неуважительно, с таким презрением — вот это меня и взбесило.

— Я хочу понять ваше состояние, доктор Найт. Тем не менее, вы упомянули о том, что любите свое дело. И если посмотреть на сделанное вами, со своей задачей вы справились великолепно — доктор Джеффрис честно отметил это, вспоминая о вас — вы проделали огромную работу для важного дела.

— Да какого там еще дела? — фыркнул Найт. — Эти долбаные папирусы и куски пергамента из Остиа Антика? Вы что, надеетесь, что я поверю в эту историю, рассказанную со слов Джеффриса?

Ренделл нахмурился.

— Находки были тщательно проверены на подлинность ведущими специалистами Европы и Ближнего Востока. И я готов воспринять…

— Да вы ни хрена в этом не понимаете, — взорвался Найт! — Вы же только любитель, дилетант. К тому же, они вам платят. И вы верите в то, во что вам сказали верить.

— Ну, не совсем так, — сопротивлялся Ренделл, пытаясь как-то сдержаться. — Даже совершенно не так. Но из того, что я видел и слышал, у меня еще не возникло поводов сомневаться или пренебрегать деятельностью «Воскрешения Два». Вы никак не сможете убедить меня, будто эта находка…

— Да ни в чем я никого не убеждаю, — перебил его Найт, — за исключением вот чего. Никто, ни один исследователь на всем свете не знает про исторического Иисуса Христа, про его страну и время больше меня — ни Джеффрис, ни Собриер, ни Траутманн, ни Риккарди. Я утверждаю, что никто, кроме меня, Флориана Найта, не заслуживает того, чтобы возглавить этот проект. Пока я не увижу их прибацанные находки своими глазами, пока не обследую до такой степени, что сам буду удовлетворен, я их не смогу воспринимать. Сейчас же это лишь сплетни и слухи.

— Хорошо, присоединяйтесь ко мне и проверьте их в Амстердаме, — предложил Ренделл.

— Слишком поздно, — ответил тот. — Слишком поздно. Побледневший и изнуренный Найт откинулся на подушки. — Извините, Ренделл. Против вас лично я ничего не имею. Тем не менее, я не собираюсь становиться консультантом «Воскрешения Два». Не такой уж я мазохист и самоубийца. — Он провел слабой рукой по лбу. — Валери, я снова весь в поту и чувствую себя совсем паршиво…

Девушка тут же приблизилась к кровати.

— Флориан, ты сам себя загнал. Тебе надо принять успокоительное и отдохнуть. Позволь мне провести мистера Ренделла. Я быстро.

Поблагодарив Флориана Найта за встречу, но испытывая отвращение от того, что его не послушались, Ренделл последовал за Валери Хьюгз до входной двери.

Недовольный и расстроенный он вышел в коридор и начал спускаться по лестнице, как вдруг заметил, что Валери идет за ним.

— Подождите меня в «Робуке», — быстро шепнула она. Это такой наш кабачок, пивная на углу Понд Стрит. Это займет минут двадцать вашего времени, самое большее. Я… мне кажется, есть кое-что, о чем лучше всего рассказать только вам.

* * *

В БЕЗ ЧЕТВЕРТИ ДЕСЯТЬ Ренделл все еще ждал.

Он сидел на деревянной лавке под стенкой, неподалеку от входной стеклянной двери. Хотя он и не испытывал голода, но заказал для себя пирог с телятиной и ветчиной, чтобы заполнить, скорее, время, чем желудок. Он уже съел сваренные вкрутую яйца, мясную начинку и объел поджаристую корочку.

Ренделл лениво наблюдал за одной из двух женщин, которые обслуживали бар в «Робуке» — той, что помоложе — как она наливает пиво в кружку из крана, над которым красовалась табличка «Дабл Даймонд», ожидает, пока осядет пена, а потом уже наполняет кружку до краев. После этого барменша передвинула кружку единственному посетителю у стойки — пожилому мужчине в рабочей одежде, жующему горячую колбаску.

В голове Ренделла все еще вертелись слова, сказанные Валери за порогом квартиры Флориана: Есть кое-что, о чем лучше всего рассказать только вам.

Так что же она хотела рассказать?

А еще его интересовало, что же смогло ее так задержать?

И в этот миг он услышал, как открылась входная дверь заведения. Перед ним была Валери. Ренделл вскочил на ноги и предложил ей место. сам же устроился напротив.

— Вы уж простите, — начала извиняться девушка. — Надо было подождать, пока он не заснет.

— Не хотите чего-нибудь съесть или выпить?

— Разве что пива, но только, если и вы выпьете со мной.

— Ну конечно, с удовольствием выпью кружечку.

Валери дала знак барменше постарше:

— "Два «Черрингтона», большую и маленькую.

— Прошу прощения, если доктор Найт разволновался из-за меня, — начал извиняться Ренделл.

— О, вчера ночью и почти весь день до вашего прихода ему было гораздо хуже. Я так рада, что вы говорили с ним совершенно честно. Я слышала каждое слово. И вот почему мне захотелось поговорить с вами отдельно.

— Валери, вы упоминали о том, что хотите мне что-то рассказать.

— Это так.

Они подождали, пока барменша не обслужит их. Перед Ренделлом поставили большую кружку бочкового пива. Валери сразу же отпила из своего бокала, потом отставила его.

— Вы не заметили ничего любопытного в том, что рассказывал вам Флориан?

— Заметил, — ответил Ренделл, — и много думал над этим, пока ожидал вас. Он говорил про обязательства, которые доктор Джеффрис давал ему, но не выполнил. Он же говорил о том, что не собирается присоединяться к «Воскрешению Два», потому что сам он не мазохист и не самоубийца, что бы это ни значило. Еще он говорил, что его подставили, что ему не доверяли, хотя сам я не могу поверить, будто он разъярился настолько, что собрался отказаться от сделанного ему предложения только лишь по причине уязвленного самолюбия. Я чувствовал тогда, и чувствую сейчас, что за этим всем стоит нечто большее.

— Вы совершенно правы, — без обиняков сказала Валери. За всем этим стоит гораздо большее, и если вы пообещаете мне не распространяться, я скажу, что именно.

— Обещаю, что никому не расскажу.

— Прекрасно. У меня мало времени. Надо приглядеть за Флорианом, да и самой поспать. То, что я собираюсь вам рассказать, будет сделано ради его же добра, ради его будущего. У меня нет чувства, что я предаю Флориана.

— Даю вам слово, — заверил ее Ренделл. — Все останется между нами.

Пухленькое личико Валери сделалось серьезным, такой же стала и ее речь.

— Мистер Ренделл, глухота Флориана намного сильнее, чем он сам делает вид. Слуховой аппарат помогает ему общаться, но он не совсем эффективен. Флориан держится лишь потому, что научился читать по губам, и может делать лишь то, в чем уверен. И я действительно верю в его гениальность. Тем не менее, насколько известно, обе зоны его среднего уха еще в детстве были повреждены инфекционным заболеванием. Единственная возможность сохранить ему слух — это хирургическое вмешательство и трансплатация, и не одна операция, а несколько. Подобное хирургическое вмешательство называется тимпанопластией.

— Но восстановится ли слух в полной мере?

— Его отолог считает, что так. Хирургическое лечение, целая серия стоит дорого. Единственный хирург, делающий подобные операции, живет в Швейцарии. Понятное дело, что стоимость лечения намного превышает финансовые возможности Флориана. Он и так всю жизнь рвет жилы. Вдобавок ко всему, он еще содержит свою мать-вдову. Она живет в Манчестере и полностью зависит от тех денег, которые он присылает. Я предлагала свою помощь — конечно же, этого мало, но все, что могу — только Флориан слишком горд, чтобы принять ее. Вы видели, в каких условиях он живет. Его трехкомнатная конура стоит ему восемь фунтов в неделю. А ведь ему нужна еще и машина — какая угодно, любая — но он не может себе ее позволить. Несмотря на свой блестящий ум, должность преподавателя и всю ценность для доктора Джеффриса, Флориан зарабатывает всего лишь три тысячи фунтов в год. Вы же понимаете, что этого совсем недостаточно. Тем не менее, Флориан пытается заработать больше, но его глухота ему в этом мешает. Мешают ему не только нынешние физические проблемы, но еще и психологические. Увечность Флориана приводит его в отчаяние. Поэтому, главная цель для него — заработать побольше денег на лечение. А уже после выздоровления он готов… жениться на мне и завести семью. Понимаете?

— Да, понимаю.

— Единственной его большой надеждой было то, что его руководитель, доктор Джеффрис, после достижения семидесяти лет подаст в отставку, и это бы дало Флориану возможность занять пост профессора Королевской кафедры древнееврейского языка. До какого-то времени это были только надежды, но два года назад именно это Флориану и пообещали. Доктор Джеффрис заверил, что если Флориан станет его «ридером» в Британском Музее, то он будет вознагражден, и наградой будет уход Джеффриса со своего поста и рекомендация, благодаря которой Флориан займет его место. Понятно, что подобное повышение означало бы и увеличение жалования, достаточное как для операционного лечения, так и для последующей женитьбы. Прекрасно понимая это, Флориан без особых возражений принял предложение Джеффриса о переезде в Лондон. Только довольно скоро до Флориана дошли слухи — из верных источников — будто Джеффрис раздумал уходить в отставку. Причиной были его личные политические амбиции. Если верить тому, что услышал Флориан, то Джеффриса пророчили в председатели Мирового Совета Церквей в Женеве. И вот, ради укрепления собственной кандидатуры, Джеффрис решил как можно дольше держать за собой свое кресло в Оксфорде.

— В качестве витрины?

— Вот именно. Бедный Флориан был совершенно сбит с толку. Только подобные слухи он никак не мог проверить и все-таки надеялся, что доктор Джеффрис сдержит свое обещание. Но, понимая, что надеяться лишь на это нельзя, Флориан стал разрабатывать и другие планы заработать деньги. Он решил написать и опубликовать новую биографию Иисуса Христа, основанную на всем том, что известно о нем сегодня — по евангелиям, языческим источникам, рассуждениям теологов — равно как и на собственных, оригинальных выводах, сделанных самим Флорианом. И таким вот образом, уже два года, утром и днем работая на Джеффриса — каждый вечер, чуть ли не до полуночи, все выходные дни, праздники, каникулы Флориан проводил собственные изыскания и писал свою книгу. Книгу-чудо, которую он сам назвал «Христос Очевидный». Несколько месяцев назад Флориан показал несколько отрывков из своей книги одному из ведущих английских издателей. Тот был весьма заинтересован. Он согласился подписать с Флорианом договор и даже дать необычно крупный аванс — его было достаточно для проведения операций и даже для свадьбы — но только после предоставления полного текста. Так вот, Флориан уже дописал книгу и стал наводить окончательный глянец. Он планировал где-то через пару месяцев передать рукопись в издательство, подписать контракт и уже не заботиться о будущем. Не могу даже передать, каким счастливым он был… до вчерашнего дня…

— Вы имеете в виду, пока Джеффрис не сообщил ему…

— Пока Джеффрис не раскрыл ему тайну находки в Остиа Антика, и не сообщил, что Международный Новый Завет уже печатается, пока не представил ему доселе неведомые факты из жизни Христа, которые вскоре сделаются достоянием всего человечества. Флориана будто кувалдой по голове ударили. Он был совершенно разбит, в совершеннейшей отключке. Всю свою энергию он вложил в «Христа Очевидного», ведь эта книга была его мечтой и надеждой. Теперь же, по причине новых открытий, выхода новой Библии, написанная Флорианом подробнейшая и точнейшая биография Христа сделалась никому не нужной, ее просто невозможно было бы опубликовать. Самым горьким для него было то, что если бы обо всех этих находках ему сообщили два года назад, он бы не растрачивал своей энергии и надежд понапрасну. Хуже того, он понял, что доктор Джеффрис, ничего ему не сказав, воспользовался им для исследований и перевода того самого материала, который и уничтожил его собственную книгу и его будущее. Теперь-то вы можете представить, что произошло с Флорианом вчера, и понять, отчего он не хотел встречаться с вами, почему с такой горечью отзывался о работе в Амстердаме.

Стивен Ренделл сидел, уставившись на свою кружку.

— Все случившееся ужасно и чудовищно, — сказал он наконец. — Даже не могу сказать, как мне стыдно перед доктором Найтом. Если бы нечто подобное произошло со мной, честное слово, я бы подумывал о самоубийстве.

— В том-то и дело, что он покушался на это, — сгоряча сболтнула Валери. — Я… я не собиралась говорить вам об этом, но… впрочем, какая теперь разница. Он настолько паршиво чувствовал себя вчера от отчаяния, что после того, как ушел от доктора Джеффриса и вернулся домой, то заглотил упаковку, а то и две, снотворных таблеток и свалился на кровать, чтобы умереть. По счастью, получилось так, что еще раньше я обещала прийти и приготовить ужин. Ключ у меня был свой, я вошла и обнаружила его валяющимся без чувств. Тут я заметила пустой флакон и сразу же позвонила врачу своей матери — это он принимал роды, когда я появилась на свет. Мне было известно, где он находился, и он тут же приехал и спас Флориана. Слава Богу! Всю ночь Флориану было чрезвычайно плохо, но днем стало уже получше.

Поддавшись какому-то импульсу, Ренделл придвинулся к девушке и накрыл ее руку своей.

— Честное слово, Валери, я и передать не могу, как паршиво себя чувствую, узнав все это.

— Я понимаю, что вы испытываете сейчас, — кивнула девушка. — Вы очень порядочный человек.

— И мне весьма жаль, что я побеспокоил его сегодня. Я не могу осуждать доктора Найта за его нежелание не иметь ничего общего с нашим проектом.

— А вот тут, мистер Ренделл, вы не правы, — с неожиданным воодушевлением заявила Валери. — Если бы вы не пришли сегодня вечером, то и я не пришла бы сюда, чтобы рассказать о том, что еще хочу рассказать. Понимаете, я верю, что сейчас самое время Флориану отвлечься, заняться каким-то делом, чтобы отдаться работе полностью. Мне кажется, он должен — обязательно должен — принять участие в деятельности «Воскрешения Два». Перед тем как вы пришли к нам, мне уже казалось, что никаких шансов для этого не представится. Но, когда вы изложили суть дела, я проследила за лицом Флориана, услышала все то, что он сказал. А ведь я знаю каждый нюанс его голоса. Я знаю его настолько близко, что, какими бы словами он что-либо не говорил, мне известно, что он чувствует на самом деле. Я слышала, как он сказал, что не отвергает полностью находок из Остиа Антика. Еще я слышала его слова о том, что он поверит в эти открытия только тогда, когда сможет увидать их лично. Я знаю Флориана, и мне известны признаки того, когда он просто пререкается и бузит, а когда к нему возвращается охота к жизни. Так вот, все эти признаки присутствовали. Однако, он был слишком зол, чтобы самому согласиться с этим.

— То есть, вы хотите сказать…

Валери одарила Ренделла своей редко появляющейся у нее на лице, печальной улыбкой.

— Я хочу сказать, что Флориан полностью доверяет мне и делится со мной всеми своими мыслями. Я могу повлиять на него, чтобы он делал практически все, что нужно мне. Так вот, я хочу, чтобы он сотрудничал с вами в «Воскрешении Два». И я верю, что, несмотря на всю свою гордость, он и сам желает того же. Я могу дать вам почти полную гарантию того, что он хочет того же. Но будет это, скажем, через неделю. Она будет нужна ему, чтобы встать на ноги. А уже после выздоровления он будет с вами — озлобленный, непрощающий, сопротивляющийся — но обожающий свое дело и делающий все, что только будет вам нужно. Он присоединится к вашей команде, даю вам слово. Спасибо вам за терпение… и… за пиво. Ну а теперь… будет лучше, если я уже побегу.

* * *

Уже значительно позже — найдя в Хемпстеде такси и напомнив себе, что следует позвонить Джеффрису и сообщить о том, что проблема с переводчиком-консультантом успешно решена — Ренделл раскрыл вечерний выпуск «Лондон Дэйли Курьер».

На первой странице его внимание привлек громадный заголовок: