Людмиле Друченко

Нас всех обдавало волной популярности тем,

Одних унесло —

Дай им, Боже, хотя бы прощенье —

Другие с испуга не пишут, а третьи совсем.

Мы очередное потерянное поколенье.

Какое по счёту?

Вернётся ли век золотой?

И есть ли способные плакать, давясь соловьми?

Вернётся, наверно,

Хоть будет не твой и не мой,

Но всё же хотя б на минутку приблизится нами.

С 10 на 11/V-1992. Киев

***

Голодный художник

Кистью водил по холсту,

Последние гроши отдав за краски.

Так рождалось чудо.

И однажды он умер.

То, что созданное им —

Чудо,

Люди поняли лишь много лет спустя.

Того же, что чудо — вовсе не это,

Так и не поняли.

26/VII-1998. Киев

***

Надо бы как-то и что-то решать,

Только никак не хватает отваги:

Или совсем ничего не писать,

Или же — на туалетной бумаге.

Сразу.

4/IX-1998. Киев

***

“Дуэли”, “секунданты”. —

Как это глупо!

Всему виной — бессмертная душа.

Известно, что не имут сраму трупы,

От мелких дрязг и славы отрешась.

Поэзия — и есть убийство тела,

К бессмертию наикратчайший путь.

А для чего? —

Душа того хотела.

И наплевать, что даже не прочтут.

С 10 на 11/ІІ-1996. Киев

***

Поэт — не соловей,

И не мессия,

Не волхов с назидающим перстом,

И строк его волнующая сила

Заключена всего скорее в том,

Что из земли пошла его порода

И в пульсе века — жизнь заключена.

Поэт есть обнажённый нерв народа.

А если нет —

То грош ему цена.

21/V- 1986

***

В мозгу пропитом — крови грохот,

Такая кара за грехи.

Нет, вырвусь я.

И мне помогут

Стихи.

Казалось бы — слова, словечки,

Пшик в этой жизнище большой,

И толку с них — как днём от свечки,

Пока всё в жизни хорошо.

Но если облака закрыли

Зовущий луч твоей звезды,

Тогда стихи — как взмахи крыльев

Над чёрным омутом беды.

Когда и злиться нету силы,

Когда от боли изнемог,

Рванёшь слова, что накопились —

И выхаркнешь в кровавость строк,

И снова ступишь по планете,

И с облегчением вздохнёшь,

И может, доживёшь до света —

Им тяжела любая ночь.

6/Х-1987

***

Поэты с собой не кончают.

За то, что идут напролом,

Поэтов всегда убивают

На чёрной дуэли со злом.

Убийцам убитых не жалко,

Для них эмоции — чушь.

В руке их — то власти палка,

То денег безликая глушь.

Велики они и всесильны,

И что им — какой-то стих,

В борьбе друг с другом двужильны,

Но вечность отнюдь не для них.

Они понимают это

И жалко сплывают в Лету,

Не в силах понять успеть:

Убитому ими поэту

Одно недоступно —

Смерть.

1990-е.

***

Поэт есть тот, в чьих строчках дух эпохи.

Я ж в основном слагаю о себе.

Я не поэт. Я собираю крохи

И ковыряюсь в собственной судьбе.

И оттого мне горестно и больно,

Порою так, что хочется кричать.

Крик не разбудит душ самодовольных.

И я молчу. Приходится молчать.

Да и о чём? О собственных ошибках?

О личных неудачах? О деньгах?

Слова, слова, как вы порою зыбки...

Я вижу: смысла нет в моих стихах.

Мечты и жизнь какого-то олега,

Что словно столп, на чём стоит Земля,

Куда ни плюнь — везде одно лишь Ego

(А по-латыни это значит Я).

Но я хочу познать людей и время,

Смотрю, смотрю и не могу понять,

Чем больше дорожит людское племя,

Червонцем или тем, что в слове “мать”.

Я тоже мелочен, как все на свете,

Как вы, курю, как вы, хлещу вино...

Пора копать могилу для поэта.

Весь мир — бардак, а люди в нём — дерьмо.

Пора. Пора. Но я пишу упрямо,

Не веря в то, что кто-нибудь прочтёт.

Пишу, чиркаю, шевелю губами

И не пойму: душа иль ручка врёт.

Надеюсь? или верю? или знаю?

Через тысячелетье? через век?

Наступит эра жизни молодая,

А с ней родится новый Человек!

2/VIII-1981

***

Стихи — этот святое откровение,

Доверенное слову неспеша.

Порою даже в самом грязном теле

Живёт стерильно чистая душа.

Стихи не требуют большой отваги.

Скрывая чувства от коварных глаз,

Всё можно доверять одной бумаге,

Бумага всё поймёт и не предаст.

15/ІІ-1982

***

Пожив, я понял то, что жизнь моя — в стихах,

Что самого себя нашёл я в этих строчках.

Но оказалось вдруг, что всё — лишь мёртвый прах,

Что, подведя черту, пора поставить точку.

Мечтая, разжигать стихами жар души,

Я выгляжу смешным, нелепым человечком.

Но неужель они настолько хороши,

Чтоб в лучшем случае

пойти на разжиганье печки?

Ведь больно сознавать, что грош всему цена,

И век существовать непризнанным поэтом,

Обманывать себя, мол, не моя вина,

Но разве можно жить, не думая об этом?

Зачем мне жизнь, коль то, ради чего живу,

Как выжатый лимон, не нужно никому?

***

Писать стихи нетрудно. Даже просто:

Лишь не зевай, когда придёт пора,

Не расставайся с ручкой и блокнотом,

И не спеши скорей кричать “ура!”.

Лишь успевай за бегом чувств и мыслей,

Будь терпелив, завязнув глубоко...

Пожалуй, всё... Но прежде надо выстрадать

И пережить. А это нелегко.

С 12 на 13/І-84

Памяти А. Галича и …

В Европе опрятные кладбища —

Бывалые люди твердят.

Уйдя от идейных товарищей,

Там бывшие наши лежат.

Сереют рассветы французские,

Хоть с Русью — контраст небольшой.

Там все — и евреи, и русские

С загадочной нашей душой.

Вблизи Сологуба и Бунина

Свой прах упокоил и он.

Вот мне примерещилось, будто бы

Принёс я ему свой поклон.

Хоть в Латвии или в Румынии

Я даже в бреду не бывал.

А тут —

это ж надо! —

курсирую

По Сен-Женевьев де Буа.

В Мадриде ли, в Ницце ли, в Римме ли —

Жлобов наших ныне, как блох:

Стезями снуют магазинными,

Задами мнут пляжный песок,

Скупаются или купаются,

И урки, и так — фраера,

И бывшие — вовсе не каются,

И новые — ни х...ра.

Духовные шествуют пастыри,

Державы мужи и столпы

Спешат по делам по финансовым,

И —

мимо проносят стопы.

На миг оторвавшись от каинов, —

Из наших, пожалуй, один —

Догнал его там неприкаянный

Печальный московский грузин.

А я, прокоптя простофилею,

В неведении не грустя,

Узнал его имя-фамилию

По смерти лет десять спустя.

Сопел себе вздохами тихими,

Лояльно кивал головой,

Невнятные записи — слыхивал,

Не зная, что это — его.

Не выгляжу ли я обманщиком,

Надеясь —

во сне —

заслужить, —

Хоть горький цветок одуванчика

Ему на плиту положить?

7/I-2000. Киев

***