Астральное силовое поле

Физические наблюдения, подобные приведенным выше, — это не «доказательства» для существования феноменов, которые сейчас будут обсуждаться. Но они могут служить для их иллю­страции.

Кто обладает развитой способностью воспринимать сверх­чувственные феномены, может, согласно Штайнеру, наблюдать, что физическое тело и эфирное силовое поле у животных и че­ловека погружены в еще большее силовое поле, где среди про­чего инстинкты и стремления выступают как светящийся, кра­сочный, образный мир. Хотя речь идет совсем не о физическом явлении, это силовое поле (из-за отсутствия лучшего выраже­ния) назвали «астральным телом». Название происходит от ла­тинского слова «астер» (звезда). Это необходимо понимать в контексте, который мы уже намечали. Инстинкты и стремления животных чрезвычайно сильны, потому что они родственны си­лам космической природы и полностью в них задействованы. У человека астральное силовое поле в определенной степени освободилось от связи со звездным миром. Его внутренняя жизнь более дифференцированная и сознательная. Его бытовые привычки, интересы и настроения, его мысли, чувства и волевые импульсы, да и вся его личностная уникальность выражаются в его астральном теле.

Половой инстинкт у человека не связан со временем года, а его стремления — как бы сильны они ни были — нельзя сравни­вать с неудержимыми и безличностными «природными силами», как у животных. Существующие в человеке инстинкты несут отпечаток культурной жизни его окружения и индивидуального стиля жизни, к которому он постелено приспособился. Если че­ловек по какой-либо причине меняет ход своей жизни, его инстин­ктивная жизнь тоже может в соответствующей мере измениться.

ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ «Я»

Как мы увидели выше, у человека есть внутренняя консти­туция, родственная другим царствам природы — но которая все же от них совершенно отличается. Как эфирное силовое поле в качестве носителя воспоминаний, так и астральное тело в ка­честве выражения душевной жизни несут несомненный индиви­дуальный отпечаток, который мы не находим ни у растений, ни у животных. Что делает человека индивидуальным существом? Этот вопрос — решающий момент в нашем изложении.

Все мы привыкли называть себя словом «Я». Собственно го­воря, нам следовало бы на несколько мгновений задержаться на этом слове. У него особое положение в нашем языке. Другие слова могут использоваться другими людьми, и каждый обозна­чает этим одно и то же. Каждый может назвать воду «водой» и трамвай «трамваем». Но если человек использует слово «Я», то оно может относиться только к нему самому. Если кто-то выхо­дит вперед и берет на себя ответственность за некоторое дейст­вие со словами «Это был я», то это высказывание имеет совер­шенно определенное звучание. Все слышавшие обычно в подоб­ные моменты чувствуют, кто это сказал. Слова прозвучали из глубины его души.

«Я» — это как раз «глубина души» («самое внутреннее») че­ловека. «Я» делает из нас человека. Многие мыслители и уче­ные на протяжении веков спорили о том, на чем, собственно, основано переживание «Я». Большинство современных биологов, кажется, сошлись во мнении, что оно основывается на чисто физических (телесных) процессах, на процессах, которые про­исходят в мозгу.

Мы, однако, можем здесь вспомнить об операциях Пенфилда на мозге. Когда он при помощи своих электродов заставлял пациентов двигать рукой или ногой, они не позволяли обманы­вать себя. Они внезапно чувствовали, что не сами управляют

своими движениями.

Ранее мы видели примеры, — среди прочего в рассказах Му­ди, — как переживание «Я» может продолжаться, даже если че­ловек находится в «бестелесном» состоянии.

Само по себе «Я» не имеет физически-телесной природы. И здесь мы имеем дело с феноменом, который по праву может быть назван «сверхчувственным». Если мы хотим понять, что же такое «Я», полезно прочитать некоторые отрывки из расска­за Чарльза Линдберга (Charles Lindberg) о его романтическом перелете в 1927 году. Среди всех правдоподобных сообщений о «Я-переживаниях» этот, пожалуй, один из самых интересных.

В книге «Spirit of St. Louis» («Дух св. Луиса») Линдберг описывает, как уже до старта он был полностью измотан рядом непредвиденных событий. У него возникли проблемы с машиной, которые день и ночь требовали от него непредвиденной допол­нительной работы. Его повсюду преследовали настырные жур­налисты. В последний вечер, когда, наконец, он хотел отдохнуть, друг не давал ему заснуть, хотя вообще-то другу следовало бы позаботиться о его покое. Но когда Линдберг как раз засыпал, в комнату вошел другой друг и сказал:

«Что я буду делать, когда тебя здесь не будет?!» Чарльз Линдберг должен был сесть в кабину после двух бессонных ночей. Он был один в самолете, в котором было так мало места, что невозможно было свободно или резко повернуть­ся, не вызвав сильной качки. Из-за абсолютной необходимости сидеть спокойно и все же сохранять внимание он медленно по­грузился в особое состояние сознания, которое описал следую­щим образом:

«... после критических мгновений и многих часов перенапря­жения дух и тело смогли настолько сильно разделиться, что в конце концов они казались совершенно различными элемента­ми: как будто бы тело было лишь приютом, в котором временно задержался дух, все же несколько связываясь с ним... Через неопределенное время мне казалось, что я отделился от моего тела, как будто бы я был сознанием, распространившимся в про­странстве, как над землей, так и над небом, не ограниченным материальностью или временем... Что же я такое — телесная субстанция, которую я вижу глазами, могу ощутить своими ру­ками? Или я... всеохватывающее понимание, которое едва ли живет в телесной субстанции, но тем не менее распространяемся в универсуме?»

Через 18 часов он почти заснул. Теперь у него за плечами была третья бессонная ночь. Чтобы поддержать бодрость, он начал погружаться под облака и подниматься над ними. Но теперь ему стало помогать неожиданное средство. — «... Я начал смутно ощущать новое измерение, которое появилось для моей поддержки. Казалось, что я состою теперь из трех личностей, или скорее из трех элементов, из которых каждый частично зависел, а частично не зависел от других. Вот прежде всего мое тело, которое теперь окончательно знает, что в этом мире оно не хочет больше ничего, кроме как спать. Вот затем моя совесть. Она постоянно принимает решения, которые мое тело отказы­вается выполнять. Вследствие этого, она быстро теряет свое влияние. А вот, наконец, третий элемент. Кажется, что с уста­лостью он не только не слабеет, но, напротив, становится силь­нее. Это духовный элемент, направляющая сила, которая вышла откуда-то из глубины и начала контролировать ум и тело. Ка­жется, что эта сила заботится о двух других, как отец заботит­ся о своих сыновьях: она позволяет им продвинуться вплоть до самого края опасности, а затем отзывает обратно, ведет их ос­торожной, но твердой рукой...

Третья сила переняла руководство. Она знает и держит границу, которую я сам не могу определить. Сознание и тело она оставляет расслабленными, но она тут же активизирует их, если стрелки слишком быстро или слишком далеко отдаляются от середины. Потом уже я регулирую машину из своего оцепе­нелого состояния, выравниваю опять горизонтальную плоскость, поворачиваю руль туда, куда показывает стрелка компаса, мгновенно прихожу в себя, — и позволяю стрелке опять делать то, что ей хочется.

Снова и снова я засыпаю с открытыми глазами. Я знаю, что засыпаю и не могу этому противостоять. Я чувствую все то, что чувствуют, засыпая вечером в постели, чтобы потом нескольки­ми секундами или минутами позже испытать все ощущения пробуждения. Когда я засыпаю таким образом, мои глаза так же оторваны от моей естественной способности понимания, как если бы они были на самом деле закрыты. Но зато они связаны с тем новым, исключительным пониманием, которое заметно лучше справляется с получаемыми ими впечатлениями».

Через несколько часов он наблюдает новое изменение в со­стоянии своего сознания. «В этот естественный промежуток вре­мени, когда я — наполовину во сне, наполовину бодрствуя — пристально смотрю на приборы, кабина позади меня наполняет­ся духами — размытыми, прозрачными образами, которые плав­но передвигаются и невесомо сопровождают меня. Их появление не поражает меня, так как в нем нет никакой внезапности. Не поворачивая головы, я вижу их так ясно, как если бы они нахо­дились в поле моего нормального зрения. Мой обзор, таким об­разом, становится больше, он не ограничен, мой череп представ­ляет собой теперь один единственный глаз — глаз, который од­новременно смотрит во все направления. Призраки говорят че­ловеческим голосом — дружелюбные тени, как туман, без веще­ственной субстанции. В любой момент они могут появиться я исчезнуть. Борта фюзеляжа самолета не являются для них перегородкой. То они смотрят, вплотную прижавшись позади меня, то здесь остается лишь несколько из них. Сперва один, затем другой наклоняются вперед, облокотившись на мои плечи, что­бы сквозь шум мотора говорить со мной, а потом возвращается опять назад, к своей группе. Временами голоса доносятся прямо из воздуха, отчетливо, но издалека, преодолев пространства и расстояния, для которых ничтожна мера человеческой мили; ин­тимные голоса, говорившие со мной во время моего полета, делились техническими предложениями, обсуждали со мной проблемы навигации, успокаивали меня.

В любое другое время такие видения меня бы сильно испу­гали. Но в этом фантастическом полете я так далеко удалился от земной, знакомой мне жизни, что я был готов ко всему, что могло случиться. И эти посланцы из мира духов... не были ни навязчивыми, ни враждебными. Скорее это было как бы встре­чей с семьей, с друзьями после долгих лет разлуки — я как буд­то бы хорошо знал всех их в прежней жизни... Я лечу в машине через Атлантику, но в то же время я живу во времена, которые давно прошли».

Когда Линдберг пролетал над юго-западным побережьем Ирландии, он увидел крестьянские дома, коров и овец. К нему пришли новые силы, и он почувствовал, как он медленно вновь соединяется со своим физическим телом и возвращается в свое нормальное состояние сознания. «В земном небе, над бренной землей я снова становлюсь самим собой. Руки и ноги, а также и веки опять могут двигаться, и я могу беспрепятственно думать. Третье измерение, которое ночью переняло руководство, отсту­пило на задний план. Прекратилось разделение моего существа на три части. Мое тело снова стало делать то, что приказывал мой ум».

Линдберг, как известно, целый и невредимый приземлился в Париже. Его переживания существенно отличаются от галлю­цинаций, которые иногда происходят у изолированных лиц, ког­да они лишены общения с другими людьми и депревированы от сенсорных впечатлений. Такие галлюцинации часто имеют угне­тающее действие и соответственно более или менее нейтральное содержание. В случае Линдберга нелишне заметить, что его жизнь была спасена благодаря внутренним переживаниям. Ха­рактерный признак «подлинного» сверхчувственного пережива­ния, который мы описали в прошлой главе, должен был, следо­вательно, и здесь иметь место.