Вариативность номинаций 2 page

Впрочем, общность устремлений этих групп делает дальнейшую дифференциацию не столь уж обязательной: «[Задача МИД России] прежде всего помогать нашей бизнес- элите осваивать зарубежные рынки» [Вести. РТР. 12.07.02]. – «Верхушка списка российской элиты [по рейтингу газеты «Коммерсантъ»] осталась неизменной… Владимиру Путину-2006 удалось обогнать самого же себя на 5 %, только за 2005 г. …Топ – 60 самых богатых бизнесменов России» [Вести. РТР. 10.02.07]. – «Элита российского общества развлекается в Куршавеле» [24. Ren-TV. 09.02.07] и т. п.

Любопытно, что (как это уже не раз случалось в истории) предпринимаются попытки классифицировать людей – пока еще, кажется, без необратимых последствий – по идеологическим (и, в соответствии с этим, почти классовым) основаниям: «В обществе возрастает роль ценностей западноевропейского типа – работы, успеха, карьеры, богатства, прибыли. Прививается приверженность к индивидуальной собственности… В подходе к новым ценностям людей с личностным статусом можно разбить на несколько групп. Следующая за новой идеологией, примыкающая к ней часть общества – это тип активных личностей, логично мыслящих, обладающих высоким интеллектуальным статусом, с постоянным стремлением адаптироваться к изменениям в обществе[74]. Переоценка концептов в сознании активистов… носит направленный характер: происходит актуализация признаков, не свойственных [!] национальному мировосприятию: гедонистическое отношение к обеспеченной жизни… редукция идеологического компонента в структуре концепта [деньги]; формирование достижительных мотиваций делового успеха; …деньги – мерило полезных дел; …деньги – синоним счастья; …деньги – эквивалент духовных ценностей, здоровья» [Вепрева 2002: 323; 325–326]. Очевидно, это и есть та самая элита (хотя, например, по поводу богатейшего красноярца Б. Абрамовича местный раввин Б. Вагнер заявил: «Ихнее богатство – это прежде всего богатство духовное» [Новости. Афонтово. 08.02.05]).

Влияние такой аксиологической модели, поощряемое «элитой» через принадлежащие ей СМИ, распространилось на социум очень быстро: «…На долгие годы [после прихода к власти в какой-либо стране «местного ворья»] эталоном для программирования подрастающего поколения в силу существующей инерции и самообучения станет ориентация на уголовные ценности» [Расторгуев 2003: 374]. Таким образом, прогнозы на будущее российского общества, в котором уже сегодня (по официальным данным на 2007 г.) миллионы одних только беспризорных детей, а 2 млн детей не посещают школу [1 канал. 02.02.06], вряд ли могут быть оптимистическими. Ср. также хотя бы единичные примеры утверждения «новых ценностей»: «“Кама сутра” отдыхает! Два брата, много горячих девчонок – и никакого стыда! – Смотрите комедию без комплексов “Длинный уикэнд”» [СТС. 01.02.06]. «В Ростовской области два брата – двадцати и двадцати трех лет – убили своих родителей, которые заставляли их учиться и не разрешали гулять по ночам» [ЧП. НТВ. 06.02.06]. Небезынтересны рецепты выхода из сложившейся ситуации: «Специалисты уверены, что скоро и в Красноярске появится ювенальный суд, а значит [!], малолетних преступников в нашем городе станет меньше» [Новости. Прима-ТВ. 19.10.06].

Даже отечественные прозелиты «идейно вредных» ранее теорий вынуждены признать (пусть с оговорками), что какие бы то ни было высокие, общественно полезные ценности у российской политической элиты попросту отсутствуют: она «менее нравственна, чем советская», но, оказывается, не вся в целом: «Ее нравственный авторитет [!] существенно подрывают работники с так называемой двойной моралью. Это – откровенные [!] приспособленцы, которые создают видимость заботы о нуждах народа, а на деле за всем этим стоят карьеризм и политические интриги» [Чудинова 2003: 89] (напомним, что еще в конце XIX в. Л. А. Тихомиров сформулировал следующую характеристику типичного представителя политической элиты демократического образца: «Современных политиканов – просто презирают повсюду, где демократический строй сколько-нибудь укрепился. Это презрение отчасти происходит от невысокого умственного и нравственного уровня политиканов. Действительно, политическая деятельность либерально-демократического строя не требует людей умных, честных, независимых; напротив, эти качества скорее подрывают карьеру политикана. Для него нужна практическая ловкость дельца, беззастенчивость, безразборность в средствах» (цит. по [Расторгуев 2003: 379]).

По-видимому, сегодня дело не только в последнем: «…Отличительной чертой российской элитной организации является высокая степень “приватизации” институтов государства коммерческими структурами… Слияние власти и собственности и дает основание определить сложившуюся политическую систему как олигархическую … Источником политического влияния сегодня является собственность» [Гаман-Голутвина 1998: 47–48].

То же произошло и в других бывших братских республиках; так, на Украине «условием богатства стало вхождение в неформальную группу, обладающую доступом к общественным ресурсам. В нашем обществе прежде всего приватизировались два ресурса – власть и материальные ценности. Подчиненную роль играла информация, символические ценности… Основным действием, совершаемым этим социальным слоем [обуржуазившейся партийно-советской номенклатурой], является взаимная конвертация собственности и власти» [Кононов 2001: 96].

Поэтому вполне закономерно, что российская элита складывается частью непосредственно из крупнейших собственников, частью – из уполномоченных ими представителей (многие из которых тем или иным образом также оказываются весьма небедными собственниками: «Бывший глава АвтоВАЗа Владимир Артяков занял кресло губернатора Самарской области… бизнес приходит [!] в политику» [Новости. 1 канал. 28.08.07]). Причем эти же имущественные отношения распространяются и на власть: «Правящая элита относится к ней [власти] как к собственной вотчине, а права и обязанности ею (“ элитой ”) “даруются”» [Давлетшина 2001: 19]. Поэтому неудивительны по-своему замечательные заявления вроде: «Я обязуюсь держать зонтик власти над такими людьми, как вы!» (А. Усс, председатель Законодательного собрания Красноярского края – Е. Кузнецовой, президенту ОАО «Пикра») [Новости. ТВК. 06.06.02]. «За исход выборов единороссы не беспокоятся… В рядах партии – элита» [Обозрение-7. 7 канал. 07.02.03]. «А я на классовую ненависть плевать хотел!» (К. Ремчуков, владелец и главный редактор «Независимой газеты») [Неделя. Ren-TV. 17.02.07] и т. п.

Заметим, что чрезвычайно важным («знаковым») социокультурным феноменом стала смена официального вокатива: вместо советского товарищ из запасников лексикона элитой в качестве обращения (естественно, к себе подобным как наиболее достойным) извлекается господин.

Неоднократно отмечалось, что истоки благополучия сегодняшней российской элиты во многих случаях несколько сомнительны: «Формирование нынешней элиты шло по незабвенному чичиковскому принципу: “Зацепил, поволок, сорвалось – не спрашивай…”» [Поляков 2005: 58] (ср.: «У каждого новоявленного богача имеется тайна: как он раздобыл первые десять тысяч» [Во 1974: 355]).

Вероятно, некоторые исторические события действительно имеют тенденцию к повторению – конечно, не абсолютному, но всё же заметному. Так, во Франции после 9 термидора «республика свободы, равенства, братства… оказалась жестоким миром низменных страстей, волчьей грызни из-за дележа добычи, республикой чистогана, спекуляции, хищнического, беспощадного эгоизма, создающего богатство на крови и поте других. Беспримерная нужда воцарилась в плебейских кварталах… Почетно только богатство. …Деньги, дворцы, особняки, земля, собственность – вот вечные ценности, заслуживающие поклонения! Пир во время чумы» [Манфред 1986: 82–84] – Ср.: «Престиж – это деньги… <…> Здесь [на Рублёвском шоссе] живут люди, у которых много денег» (А. Добровинский) [Афонтово. 27.02.07]. Можно считать многократно подтвержденным опытом разных стран в периоды социальных катаклизмов: «Если рухнул привычный уклад жизни, началось смятение, то десять шансов против одного, что к столу яств прорвутся хитрые, жадные, бессовестные» [Ниринг 1966: 73].

Феномен молниеносного обогащения российских предпринимателей (и не только их) в определенном смысле оригинален – в отношении как его источников, так и результатов: «Мировая практика… показывает, что стремление к сверхкомпенсации индивидуальных усилий, к максимальной прибыли при минимальных затратах, что роднит большинство современных российских бизнесменов, не имеет практически ничего специфически предпринимательского и по-настоящему капиталистического. Мировая экономическая мысль определяет подобного рода средства [обогащения] как “авантюрный капитал, создаваемый на основе действий, противоречащих практике мирового и национального коммерческого права”» [Салохин 1994: 111]. – «Продолжает душить страну и произошедшая в ней «криминальная революция». По оценкам западных экономистов, доля национального дохода, которая была разворована в первые 2–3 года перехода к рынку, составляла 75–80 %» [Ковалёв 2001: 262].

Полагают, что «сращивание нынешней демократической элиты с преступным миром… организует сама власть… В 1994 г. членом Комиссии по правам человека был назначен Владимир Податев, трижды судимый (кража, вооруженный грабеж, изнасилование), “вор в законе” по кличке “Пудель”. Ведь его не неграмотные крестьяне Елецкого уезда избирали, его кандидатуру подбирали и проверяли в Управлении кадров Администрации Президента» [Кара-Мурза 2002: 645]. Ср.: «По фальшивым авизовкам “чеченской мафией” получены в российских банках астрономические миллиарды и триллионы. <…> Любой банк, прежде чем выдать или перевести от себя десять миллионов долларов – раз сорок проверит… – ан нет, давали деньги без звука… Значит, имели основание и свой интерес… Было открыто хоть одно уголовное дело? Нет… Никто не наказан… Значит, дело было согласовано с самым верхом. Значит, российская верхушка имела свой интерес, чтоб было так. Какой интерес? Деньги – раз, политические цели – два» [Веллер 1997: 71–72].

По мнению того же автора, при практическом осуществлении реформ «преступник и представитель государства соединились в одном лице. Противостояние личности и закона исчезло. Личность обнялась с законом и пошла косить капусту. Мошенник рискует только тем, что его пристрелит другой мошенник. Поэтому сегодня плохо с юмором» [Веллер 2003: 412].

Впрочем, именно новейшие эвфемистические изыски звучат довольно юмористически, ср.: «Судя по данным Счетной Палаты, то, что происходило с начала “эпохи перемен”, т. е. с 1992 г. [в сфере операций с землей], было не совсем законным» (следует особо отметить своеобразное юридическое изящество последней формулировки) [Вести. РТР. 11.06.07]. «Не совсем честным на руку банкирам [сумма процентов по ссуде превышала сумму самого кредита] пришлось доказывать свою правоту» [Утро России. РТР. 07.09.07] (кстати, здесь имеет место и речевая ошибка: искажен фразеологический оборот «нечист на руку – ‘склонен к воровству, мошенничеству; плутоват, вороват’» [Фразеологический словарь 1987: 279]); о некоторых результатах расследования по делу С. Мавроди, одного из самых успешных российских предпринимателей («МММ»), говорится деликатно: «Награбленные (извините за грубое слово) ценности будут возвращаться…» [генпрокурор РФ В. Устинов. Зеркало. РТР. 08.02.03] и т. п.

Оказывается, что и в Красноярском крае имеется «достаточно богатая история промышленных захватов» – т. н. рейдерства, т. е. «недружественного поглощения предприятий». Комментарий депутата краевого Заксобрания В. Сергиенко: «…Организатор первого в крае классического рейдерского захвата, менеджер компании “Альфа-Эко” Глеб Фетисов, в свое время поглотивший Ачинский глиноземный комбинат, сегодня – миллиардер и член Совета Федерации» [Хохлов 2008: 2].

В этом отношении чиновники вовсе не отстают от «народных избранников». Совсем недавний пример: «На днях РТР передало сюжет о сбежавшем в Америку бывшем министре финансов правительства Московской области А. Кузнецове, который купил несколько крупных объектов недвижимости в Нью-Йорке, Лондоне и Куршавеле, не говоря уже о самой России. …Следственным комитетом прокуратуры расследуется дело в отношении самого министра и его подчиненных, которым вменяются в вину присвоение на сумму более чем 3 млрд рублей… “Руспрес”: “Одними из первых на заре экономического кризиса в августе 2008 г. покинули страну основатель компании “РИГрупп” Жанна Буллок и ее супруг, А. Кузнецов. …Портфель [ «РИГрупп»] состоял из 60 строительных проектов общей площадью более 2 млн кв. м, а стоимость активов эксперты оценивали в 4 млрд долларов”… Приводятся фамилии подобных Кузнецову “экономических беженцев”», скрывающихся за границей от неповоротливого российского правосудия – Мещеряков, Чигиринский, Браудер, Исмаилов, Чичваркин, Шифрин…» [Трофимов 2009: 5].

Роль криминалитета в формировании и процветании российской элиты, как считают многие авторы, изначально весьма высока; например: «Проведенные недавно социологические исследования снабдили нас данными об уровне образования, профессионализма, социальном происхождении “ новых русских ”. Значительное число из них составили лица, не закончившие курс вуза или техникума, но имеющие документ об образовании, выданный негосударственным учебным заведением. Настораживает большой процент деклассированных элементов в предпринимательстве» [Салохин 1994: 112]. – «Избитая фраза: криминал идет во власть, – давно превратилась в общее место… Никто уже, кажется, всерьез и не задумывается над ее смыслом. Отношение к “походу криминала во власть” сложилось в обществе почти философское. Примерно такое, как к плохой погоде. Слова “идет криминал” произносились почти так же, как “идет дождь”» [Константинов 2003: 422]. Таким образом, можно считать, что пропагандистскими усилиями элиты (вспомним, например, о постоянной демонстрации телесериалов криминальной тематики, утверждающих приоритетные ценности новых хозяев жизни – или хозяев новой жизни) достигнуто, пожалуй, главное: высокая терпимость (искомая «толерантность») общества к любым путям обретения материального благополучия и соответствующего социального статуса – хотя, наверное, почти нет правил без исключений. Ср. об аналогичных процессах на Украине: «В начале 90-х гг. [на Украине] начали конкурировать между собой два типа неформальных групп – чиновники и криминалитет. Победили первые, так как использовали сразу два общественных ресурса – государственную власть и материальные ценности» [Кононов 2001: 96].

«Конечно, понятно стремление “новых русских” окрестить себя элитой, истеблишментом и прочим чудным именем, поскольку и сами делишки таковы, что, названные русским словом, отзовутся в сердце прокурора» [Колесов 1999: 153]. Констатируется – как общеизвестный факт, – что «воры сейчас числятся вице-президентами банков, владельцами фирм… Идет третья воровская война» [Воры в законе. Ren-TV. 22.01.07]. Понятно, что и в этом ничего исторически нового нет; ср. слова героя «Трехгрошовой оперы», гангстера Макхита по кличке Мэкки-Нож: «Я собираюсь целиком переключиться на банкирскую деятельность… Быть банкиром безопаснее и прибыльнее… Что такое “фомка” по сравнению с акцией? Что такое налет на банк по сравнению с основанием банка? Что такое убийство человека по сравнению с использованием его в своих интересах?» [Брехт 1987: 58, 93]. – Ср. комментарий К. Андросова, замминистра Минэкономразвития, по поводу биатлонных соревнований, прошедших в завершение IV экономического форума в Красноярске: «Спорт похож на бизнес: надо быстро бежать, метко стрелять и не сдаваться» [Новости. 7 канал. 17.02.07]. – «Иммигранты из России привезли в Израиль миллиарды пусть грязных, но долларов… “Когда-то их называли “ русской мафией”, теперь обвиняют в отмывании денег [говорит Х. Гольд, израильский адвокат]. Так говорят о каждом русском человеке, у которого есть деньги”… Тема вездесущей “русской мафии” [Гусинского, Березовского, Невзлина, Могилевича и др. ] вновь заполонила [в связи с делом банка «Апоалим»] страницы таблоидов» [Человек и закон. ОРТ. 21.04.05].

Однако оказывается, что подобное приветствуется почему-то далеко не всеми и не везде: «…Какая-то группа гангстеров-бандитов из России (которая у себя дома величается элитой) кладет себе такие деньги [четырехмиллиардный кредит МВФ на стабилизацию рубля, исчезнувший из России накануне дефолта 1998 г. ] в карман за какой-то месяц. По мнению западной элиты, россиянская “ элита ” – это всего лишь циничные уголовники, богатства которых совсем не соответствуют труду, который они потратили на добывание этих миллиардов» [Калашников 2003: 297]. Поэтому несколько преждевременны заявления вроде: «Можно говорить, что Россия является частью мирового бизнес-сообщества» (М. Фридман, глава «Альфа-груп») [Вести. РТР. 12.02.03] (комментарий корреспондента: «Загадочная русская душа перестала быть потемками для западного инвестора») [там же] (не следует, однако, забывать и о том, что «быстрое обогащение… было возможным прежде всего за счет подключения к структурам глобального капитализма» [Кононов 2001: 96])).

Впрочем, в российском официозе присутствует теперь некоторая амбивалентность оценок героев нашего времени. Вот что пишет автор статьи «Киевский “Мориарти”»: «Кто он [Семен Юдкович Могилевич, украинско-израильско-венгерско-российский предприниматель]? Один из самых разыскиваемых преступников мира или обычный бизнесмен переходного периода?» «Рэкет, мошенничество, отмывание денег – вот краткая выдержка из списка в 45 обвинений, которые заочно предъявили Могилевичу в США в 2003 г. и за которые по американским законам Могилевичу грозит до 390 лет тюрьмы и 17 млн долларов штрафа. Возможна и политическая [!] подоплека дела: Минюст США крайне заинтересован в том, чтобы найти связь между “неуловимым авторитетом” Могилевичем и газовым трейдером Rosukrenergo… …Бессмысленно спрашивать, по какому праву американская Фемида расследует деятельность совместной межгосударственной компании России и Украины» [Артемьев 2008: 9].

Напомним неоднозначную оценку, которую дал литературному герою, упомянутому в заголовке цитируемой статьи, его антагонист: «Вы, я думаю, ничего не слышали о профессоре Мориарти?… Гениально и непостижимо. Человек опутал своими сетями весь Лондон, и никто даже не слышал о нем. Это и поднимает его на недосягаемую высоту в уголовном мире… Он – Наполеон преступного мира… Это гений, философ, умеющий мыслить абстрактно. У него первоклассный ум… Ужас и негодование, которые внушали мне его преступления, почти уступили место восхищению перед его мастерством» [Конан Дойл 1980: 215–217].

Но российская элита вряд ли принимает всерьез чье-то недоброжелательство; у нее есть (как, впрочем, и у ряда других сообществ) по крайней мере одно признанное достоинство – сплоченность: «при отборе в политическую элиту [России] приоритет отдается личной преданности, а не профессионализму – основному качеству элиты» [Чудинова 2003: 88]. Неслучайны ведь следующая лексикографическая дефиниция и иллюстрации к ней: «Семья – публ. неодобр. ‘о ближайшем окружении Б. Н. Ельцина, сформировавшемся в высших властных структурах России в последние годы его президентского правления (1991–1999)’. “Именно “семья” ставит на ключевые должности в Правительстве своих людей”. Новости Петербурга, 1999, № 22. “Павел Павлович Бородин командует громадной структурой, носящей название Управление делами президента. Уже давно в прессе гуляет цифра, брошенная самим Пал Палычем: собственность тянет на 600 миллиардов долларов. Разумеется, это не личное состояние Бородина, а свидетельство могущества Семьи”. Версия, 01.06.99–07.06.99. “Если главы силовых ведомств Путин и Степашин знали, что готовится в Дагестане, и молчали, то они могли молчать только по приказу. Приказать им могла только “семья””. МК, 21.09.99. “Получится у правых солидно сесть в правительстве или нет, всё равно – попортить кровь остаткам ельцинской семьи, продолжающей жить вокруг Путина, они намерены всерьез”. Профиль, 2000, № 12» – данная словарная статья сопровождается справкой: «На Сицилии “семьей” называют мафию» [ТССРЯ 2001: 715].

А вот развитие ассоциативной цепочки, индуцируемой последним словом: «Каждый клан обычно выстраивается по горизонтали: его составляют люди примерно одного возраста, часто не столько родственники и друзья (как в других странах), сколько однокашники, выпускники одного факультета… Сейчас, например, в российском бизнесе и политической элите действуют “рука об руку” три-четыре выпуска престижных факультетов – экономистов и юристов из Петербурга… Систему клановой спаянности практически невозможно прервать… Общество, где не работают законы и правосудие, несмотря ни на что должно чем-то скрепляться [ср.: «Страна почти десятилетие жила не по законам, а по понятиям» [Ren-TV. 27.02.00] – А. В. ]). В этом можно даже усмотреть стабилизирующую роль кланов. Ведь если нельзя поддерживать порядок на основе закона, то его можно организовать на основе морального фактора – личного доверия, личных отношений, которые сочетаются с профессиональными… На этой основе и выстраивается клан» [Сергеева 2004: 165–166]. – «Клан – соц. ‘замкнутая, тесно сплоченная группа людей (часто одной национальности, профессиональной, политической и др. ориентации), отстаивающая свои интересы’. Мафиозные кланы. Олигархические, автократические кланы. Политические кланы» [ТССРЯ 2001: 341]. Такие группы становятся прочной основой и для плодотворного международного сотрудничества. По компетентному мнению руководителя администрации президента РФ С. Нарышкина, «у нас есть все основания стремиться к тому, чтобы сотрудничество с нашими партнерами, входящими в Содружество Независимых Государств, становилось еще крепче. Этому способствуют и широкие кооперационные связи, и общая история, а главное, человеческие контакты, – в том числе тысячи семейных связей» (С. Нарышкин, руководитель администрации президента РФ) [Чиновнику предписана честность // РГ-Неделя. № 16. 27.01.11. С. 9].

По не вполне понятным причинам об очевидной роли внутрисемейных, сугубо родственных отношений в формировании элиты и ее кланов (в том числе – и на уровне правительства) говорится довольно редко. Иногда, правда, упоминается, что министры Икс состоят в законном браке, а министр Игрек является зятем вице-премьера Зет, и что некоторые исключительно успешные предпринимательницы по стечению обстоятельств («браки совершаются на небесах») – законные супруги высоких должностных лиц, вполне законно зарабатывающие в десятки и сотни раз больше своих мужей[75], а их замечательно талантливые дети с завидной скоростью делают служебную карьеру и/или преуспевают в бизнесе, и т. п.[76]Понятен сарказм британского журналиста: «“России нужно больше успешных и молодых предпринимателей, поэтому губернаторы должны рожать больше детей!”… В России эта шутка самоочевидна:… путей к профессиональному успеху и росту становится всё меньше, а отпрыски высокопоставленных провинциальных чиновников и им подобных руководителей преуспевают…» [Кловер 2011: 3].

Зарождение традиции генетической передачи одаренности хронологически приурочивают, например, к 70-м гг. XX в. [Сергеева 2004: 165], хотя, наверное, кастовое расслоение социума исторически имеет гораздо более древнее происхождение и присуще не только России. Можно согласиться с мнением о том, что эти явления наиболее заметны на примере т. н. «культурной среды»: «в кино, в театре, в живописи и литературе, на телевидении, на престижных кафедрах университетов, в журналистике… Повсюду, где есть творческие профессии, существует узкий круг “избранных”… Эта… круговая порука среди “своих” порождает аномалии [почти совершенно уже ставшие нормой. – А. В. ]: безголосые дети певцов становятся певцами, дети популярных актеров – посредственными режиссерами, дети университетских преподавателей обязательно начинают работать вместе с родителями, а дети дипломатов – непременно в МИДе и т. д.» [там же]. Конечно, таким образом формируются не только социокультурный ландшафт общества и его политические реалии. Элита, искренне заинтересованная лишь в сохранении своего статуса и приросте собственного материального благосостояния, вовсе не склонна к вредным для себя инновациям либо к расширению круга «избранных». Поэтому «одну из драм нашего общества» видят в том, что «нет новых политиков на сцене, но есть политический аншлаг, мы знаем политиков наперечет, они давно утратили авторитет в обществе. А других нет, и не только политиков, но и предпосылок для их появления…» [Богданов 2007: 3]; в результате – «нет программ, нет идей, нет проектов» [там же]. Поэтому же прогнозировать ход и итоги некоторых время от времени инициируемых самой же элитой кампаний (вроде антикоррупционной) можно довольно безошибочно. Так, на вопрос, заданный депутатом В. Илюхиным при обсуждении в Госдуме борьбы с коррупцией: «Почему так много родственников в органах прокуратуры?» – последовал ответ генпрокурора Ю. Чайки: «А разве это плохо? Семейные традиции…» и т. п. [24. Ren-TV. 08.10.09].

Кроме того (и это, может быть, еще более значимый – «резонансный» – эффект социальной клановости/кастовости), такое положение дел слишком хорошо осознаётся подрастающим поколением, для которого не остается тайной, что «в любой клан можно проникнуть только через “своих” – родственников, друзей или однокашников, доказав свою верность и озабоченность общими интересами клана» и что «такая система формирования кланов действует во всех сферах российской жизни… Как будто иных человеческих ресурсов не существует» [Сергеева 2004: 165]. Ср. данные недавних исследований в этой области: «Всё больше молодых людей начинают понимать, что не всегда лучший по интеллектуальным, профессиональным, творческим и др. характеристикам человек выигрывает: зачастую его обходят заурядные индивиды, имеющие продвинутых родственников или знакомых. Границы элитных социальных групп становятся всё более труднопреодолимыми…» [Максимов 2006: 211]. Повсеместное торжество дилетантов, некомпетентных управленцев («топ-менеджеров») и нуворишей с криминальной подноготной предопределяет соответствующие выводы «юношей, обдумывающих житье»: «большинство молодых людей, получая информацию о том, какими способами добывается богатство, не тешат себя иллюзиями о необходимости таланта и высокого профессионализма; наблюдается постепенное снижение престижа профессионализма и значимости таланта (молодежь видит, что умные люди не в цене)» [Максимов 2006: 212] (ср.: «Вот удивительная вещь наша жизнь. О той или иной фигуре, казалось бы, все знают: “вор”, “клятвопреступник”, “казнокрад”, но он по-прежнему везде принимается, телевизионщики такого человека с удовольствием показывают. Как бы даже это воровство ставя ему в заслугу. Дескать, вором человека должен признать только суд. Это западная модель, которая не очень-то подходит России. Это лукавая нерусская модель: “Не пойман – не вор!”» [Есин 2002: 346]).

Популяризация элиты как таковой, ее образа жизни и сопутствующих ритуалов и аксессуаров, приводит к «парадоксальной ситуации»: статус элиты становится соблазнительным эталоном для многих, особенно – молодых людей, которые при этом довольно отчетливо понимают практическую неосуществимость своих притязаний на нечто подобное. Не только вероятными, но вполне реальными последствиями такого несовпадения стремлений и возможностей личности становятся ее сравнительно скорая деградация и криминализация. Впрочем, официальные российские издания, кажется, придерживаются иной точки зрения («элитарной»?): «Современная мораль по-прежнему [алогизм: «современная» – «по-прежнему» – А. В. ] не предусматривает представления о честной бедности. В успешных кругах торжествует западная, протестантская [только ли? – А. В. ] система ценностей: бедность – свидетельство лени, богатство – мерило ума. Пенсионеры и люди старшего работающего возраста, нисколько не смущаясь [!], относят себя к бедным. А молодежь даже этого слова избегает» [Новосёлова 2008: 14].

Здесь примечательны некоторые оценки и суждения, предопределяемые логикой журналистки правительственной газеты: оказывается, существует некая «современная мораль», присущая «успешным кругам» (т. е. российской элите), в которых доминируют вовсе не традиционные отечественные, православные ценности, а некие чужерелигиозные, инонациональные установки; поэтому пожилым людям надо стыдиться признаний в собственной бедности (ее причины, во-первых, в их низкой интеллектуальной одаренности; во-вторых, в нежелании и неумении обогатиться любым путем); молодым же рекомендуется никоим образом не «лениться», как их отцы и деды, создавшие мощную промышленность, а стараться стать «умными», т. е. разбогатеть. Кроме всего прочего, такие импликации (в российских СМИ – великое множество подобных пропагандистов-просветителей) очевидно призваны разобщить корпус этносоциума по возрастному признаку. Налицо известные ориентиры: по словам Л. Д. Троцкого, «молодежь – вернейший барометр партии» [Душенко 2006: 478] и т. д…

Не надо забывать также и о том, что весьма своеобразным является вклад российской элиты (точнее, представителей шоу-бизнеса, наиболее финансово удачливые из которых, несомненно, и себя к элите относят) в развитие культуры общества[77]и его речевой культуры. Неслучайно ведь, отвечая на вопрос корреспондента: «Когда же мы будем грамотными?», писатель М. Успенский резко, но довольно резонно заявил: «Когда у нас будет настоящая элита, а не это богатое отребье, которое само себя объявило элитой» [Новости. 7 канал. 08.09.05] (любопытно, между прочим, суждение выдающегося русского лингвиста о культурно-образовательном уровне тех, чьими наследниками и преемниками провозгласила себя после «перестройки», по крайней мере, значительная часть российской элиты, незамедлительно принявшаяся искать и обнаруживать свои аристократические корни, а заодно – и всячески рекламировать их: «Без сомнения, та петербургская, по преимуществу гвардейско-дворянская среда, которая самое себя безоговорочно именовала “ высшим обществом ”, была (в эпоху десятых годов [XX в. ]) глубоко невежественна в виде общего правила» [Поливанов 2001: 322]).