Дерусификация

Самоназвание народа, выступая в качестве первого компонента оппозиции свой / чужой, является одним из главных составляющих национального менталитета. Целенаправленные манипуляции автоэтнонимом способны существенно трансформировать картину мира в сознании носителей языка. Примеров этого достаточно и в истории России, включая новейший период; таковы коннотативные эволюции этнонима государствообразующей нации – русские, по крайней мере с начала XX в. и по настоящий момент оказывающегося мишенью пропагандистских упражнений, казалось бы, самых разных и даже взаимно противоположных политических сил и пропагандистских доктрин. Контекстуальное окружение в текстах СМИ, в которых употребляется данный этноним, постоянно и безапелляционно рисует русских и всё русское в самых негативных тонах (ср. сугубо отрицательные коннотации, индуцируемые в слове русский за счет назойливого повторения мифогенов вроде «русская мафия» (кстати, используемого преимущественно тогда, когда речь идет вовсе не о русских, но о бывших гражданах СССР или России) и «русский фашизм» (которого попросту не существует)). В дискурсе СМИ применяются также терминоиды русскоязычный и русскоговорящий по отношению главным образом к этнически русским. Имеет место нарочитое неразличение русского и российского; последнее всё чаще заменяет собой и советское, ставшее почти пейоративным и – в ряде коммуникативных ситуаций – обретающее статус табуированного. Наиболее вероятными катализаторами таких манипуляций следует считать влияние иностранных языков (например, английского, где Russian, по сути, синкретично; это и «русский», и «российский»); воздействие чужой и чуждой для множества граждан РФ культуры (в частности, в Израиле именуют «русскими» выходцев из СССР, а также России и ряда других ныне суверенных государств); возможно, реализуются и рекомендации новейших политтехнологов, различного рода специалистов по проведению национальной (т. е. по отношению к нациям, этносам) политики. Стараясь «растворить русское в российском» (О. Н. Трубачёв) и преуспевая в этом, подчеркнуто не предпринимают подобных попыток применительно к другим этническим группам России.

Налицо очередная попытка элиминировать этноним русские; правда, идеологическое обоснование теперь иное, хотя и столь же мифическое, как прежние, – набившие оскомину «общечеловеческие ценности». Это далеко не ново, ср.: «…Как же мы теперь самоуверенны… как свысока решаем вопросы, да еще какие вопросы-то: почвы нет, народа нет, национальность – это только система податей, душа – tabula rasa, вощичек, из которого можно сейчас же вылепить настоящего человека, общечеловека всемирного, гомункула – стоит только приложить плоды европейской цивилизации да прочесть две-три книжки» [Достоевский 1956, 4: 79]. Можно заметить, что сегодня здесь очевидно влияние сконструированной и культивируемой в США, а оттуда распространяемой по всему миру political correctness; это, конечно, закономерно в свете современной глобализации. Успехи такого подхода к регулированию межнациональных отношений в России довольно ощутимы. Многоликая модернизированная смердяковщина, настоянная на бывшем «интернационализме» и обычно обозначающая себя как «цивилизованность», чрезвычайно активна. Отказ признать русских нацией заметен, хотя и косвенно, в лингвистических исследованиях, посвященных «национально-русскому двуязычию», где изучаются владение и пользование языком одного из народов РФ – и русским, т. е., подразумевается, не национальным. Удаление из российского паспорта указания национальности, поданное как шаг в сторону призрачного «мирового сообщества» (и уже реального «нового мирового порядка») тоже вполне логично. В русле этой же тенденции («игр в слова») следует рассматривать и отсутствие в тексте закона «О государственном языке Российской Федерации» определения самого понятия русский язык и каких-либо упоминаний о русском народе.

Прилагательное русский планомерно изымают из речевого оборота даже в тех случаях, когда оно употребляется как термин; говорят уже о появлении учебников ирреального «российского языка». Вряд ли здесь можно усмотреть демонстративную преемственность, скажем, с лингвистическими трудами М. В. Ломоносова: сын своего времени, он мыслил о языке Державы – упомянутые же опусы лишь пытаются материализовать фантомы-мифогены. По аналогии с тем языком, которым пользуются фантастические марсиане (в первых переводах Г. Уэллса на русский – «марсияне») – марсианским, надо бы именовать язык столь же фантастичных россиян не «российским», но «россиянским». Тогда можно будет с полным правом толковать о его невсамделишности и об острейшей необходимости замены на какой-либо иной («настоящий», «цивилизованный» и т. п.).

Ведь «народ и язык – единица неразделимая. Народ – язык, язык – народ» [Срезневский 1986: 106].

«Россия – однонациональная страна, и это всячески замалчивается и оттесняется на задний план средствами массовой информации и всякими, проще говоря, “идеологическими диверсантами”» [Трубачёв 2004: 207]. Видимо, в последнем случае кавычки излишни: ведь давно говорилось о бесплодности попыток вооруженного нападения на «диктатуры» (в иной терминологии – социалистические государства) и о единственно возможном «свержении государственной власти изнутри» (см., например, суждения по этому поводу К. Г. Юнга).

Подобного рода идеологические диверсии имеют длительную, но малопочтенную традицию; их активные исполнители неоднократно упоминаются, например, в романах Ф. М. Достоевского.

«…Русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на саму сущность вещей… не на русские порядки, а на самую Россию. Мой либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть ли не восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, всё… Такого не может быть либерала нигде, который бы самое отечество свое ненавидел» [Достоевский 1957, 6: 379–380]. – Либерал же заявляет, что «русские должны быть истреблены для блага человечества, как вредные паразиты!» [Достоевский 1957, 7: 229], а еще один свободомыслящий персонаж в результате неких исследований «вывел, что русский народ есть народ второстепенный… которому предназначено лишь послужить материалом для более благородного племени, а не иметь своей самостоятельной роли в судьбах человечества. Ввиду этого… господин Крафт пришел к выводу, что всякая дальнейшая деятельность русского человека должна быть этой идеей и парализована, так сказать, у всех должны опуститься руки» [Достоевский 1957, 8: 57]. В терминах информационной войны это называется деморализацией противника (в данном случае – русских).

Если пытаться прогнозировать дальнейшие эволюции компонентов пары русский / российский, то не особенно трудно предвидеть, что русский будет всё быстрее утрачивать денотативную основу; более того, может перейти в пласт пейоративной лексики. Через какое-то время (вполне вероятно, исторически – довольно непродолжительное) соответствующие речедеятели откажутся от идентификации и самоидентификации при помощи этого слова.

Этноним, как и другое полнозначное слово, можно рассматривать в качестве сжатого, свернутого текста, представляющего собой более или менее многочленный набор стереотипизированных характеристик устойчивых национально-ментальных свойств, реально присущих или намеренно приписываемых каждому представителю того или иного народа. Следовательно, чуть ли не любой случай использования этнонима в речи почти неминуемо приводит в действие механизмы ассоциативного мышления, способствующие моментальной классификации именуемого индивидуума в рамках заранее заданных и хранящихся в памяти параметров. При этом этнические стереотипы и автостереотипы могут вступать в отношения конкуренции, и зачастую это действительно происходит. Кроме того, «легитимные», коренные обладатели какого-либо этнонима, отчетливо понимая окружающий его ореол стереотипов, особенно – негативных, естественно стараются от него избавиться, и, пожалуй, одним из наиболее доступных и действенных, а потому и распространенных способов выхода из неприятной ситуации оказывается фиктивная смена этнонима на какой-то другой, не отягощенный неприятными коннотациями или попросту принадлежащий преобладающему большинству населения данного государства. Это позволяет носителю «нехорошего» этнонима, опережая развитие событий в неблагоприятном для себя направлении, отвести от себя возможное недоброжелательство либо переложить ответственность за собственные действия и их общественную оценку на всю совокупность ни в чем не повинных правомочных носителей этнонима, присвоенного предприимчивым самозванцем.

В некотором смысле такой манипулятивно эффективный прием напоминает и принятые у многих народов обычаи, связанные с магией антропонимов. Например, табуирование личных имен: «подлинное имя надо держать в тайне от врагов, которых так много, – и злые люди, и злые духи; если они узнают настоящее имя, могут повредить его носителю, даже похитить жизнь. …Другой способ обмануть злых духов – давать ребенку отталкивающее имя, с такими значениями, как “негодный”, “дурак”, “вонючий”, “собачий хвост” и т. п. в расчете, что злой дух такого не возьмет…» [Никонов 1974: 29]. Вербально-магическое представление (пусть и неосознанно-рудиментарное) о функциях и роли этнонима отчасти объясняет присвоение именования русские многими представителями иных национальностей, унификацию еще большего числа жителей государства с помощью этатонима россияне и неутомимые попытки их словесной интеграции посредством автоматически-бессмысленного мифогена российский народ (взамен семантически более точного народ России).

Активно насаждаемое употребление слова россиянин, семантически нечеткого и расплывчатого, знаменующее качественно иное направление в решении национальных вопросов, позволит заполнить наметившуюся лакуну (которая в немалой степени из-за него и возникла). Прилагательное российский, предлагаемое как нейтральный, эвфемистический эквивалент русского, вследствие психолого-пропагандистских манипуляций также способно приобрести негативно-оценочный оттенок, но сегодня пока неизвестно, какое слово придет ему на смену («россиянский»?). По крайней мере, довольно скоро собственно русские рискуют остаться без полноценного этнонима, что, в свою очередь, в совокупности с другими факторами может поставить под сомнение само существование русской нации как таковой. Поскольку же речь идет именно о нации государствообразующей, то дерусификация является одним из кардинально важных направлений антироссийской информационной войны.

Вербально-манипулятивная маска элиты

Где, укажите нам, отечества отцы,

Которых мы должны принять за образцы?

А. С. Грибоедов

И вот без согласия этого блестящего класса не может быть издан, отменен или изменен ни один закон; эти же люди безапелляционно решают все наши имущественные отношения.

Дж. Свифт