Звуки флейты 8 page

– Ну, еще Патрик сказал, что вашими любовницами были самые красивые женщины Востока… – Кэрол смело и даже вызывающе посмотрела ему прямо в глаза. К ее удивлению, он казался таким потрясенным, что ей захотелось успокоить его. Она коснулась его руки, на ее лице появилось раскаяние. – Я очень сожалею. Мне не стоило этого говорить. И не следовало бы слушать Патрика…

Пол пребывал в непривычной растерянности. Ему и в голову не приходило, что она слышала о его любовных похождениях. А он, черт побери, не знал о ее жизни ничего! Но главное – он всегда был так осторожен! Никогда и ни с кем не говорил он о своих любовных победах.

– Откуда, черт возьми, этот Патрик знает о моих любовницах?

Кэрол почувствовала неожиданный укол боли – он признает, что у него были любовницы! Может, он жил, как средневековый барон? Неужели хотя бы часть рассказанных Патриком невероятных историй – правда?

– Я еще раз спрашиваю, откуда Патрик знает или думает, что знает о тех женщинах, с которыми я был связан?

– Мне бы не хотелось пересказывать его слова: не исключено, что все это просто сплетни. Может быть, вы сами расскажете мне что‑нибудь, и тогда станет понятно, не ложная ли это информация, – предложила Кэрол, но по помрачневшему лицу Пола поняла, что он не станет этого делать. Кэрол вздохнула и неохотно начала перечислять: – Он сказал, что была женщина в Сингапуре, вы ее содержали как куртизанку, а после того, как расстались с ней, она связалась с племянником нефтяного шейха и уже поговаривают об их браке. До нее была стюардесса в Гонконге, а раньше – богатая вдова в Таиланде или где‑то еще…

– Черт побери! – воскликнул он.

– Мне жаль, но так говорил Патрик…

Пол сердито сдвинул брови.

– Он что, следил за мной?

– Я думаю, ходит много слухов, – вздохнула Кэрол. – Видите ли, Патрик весьма удачно ведет дела по торговле ценными бумагами и другими финансовыми обязательствами, у него есть связи во всем мире. Он просто набирает номер телефона, говорит с коллегами на Тайване, в Токио и получает сведения обо всех, кто его интересует…

– А я его, стало быть, интересую? – спросил Пол, стараясь сдержать гнев.

Неужели он поторопился снять с Кэрол все подозрения? Если она связана с таким человеком, как этот Патрик, с ней надо быть осторожным. Может быть, эта девушка – просто сыщик или шпионка? А ее невинный вид – хорошо продуманная маска?

Кэрол прикусила губу, в который раз пожалев, что затеяла этот разговор. Но отступать было некуда. Нужно постараться все объяснить.

– У Патрика Бэрстоу одна из самых лучших коллекций японского искусства, которую я когда‑либо видела. Он в основном собирает металл – оружие, мечи и аксессуары к ним. Я познакомилась с ним, как только решила заняться собственным бизнесом. Впрочем, он не распространялся насчет своей коллекции и предпочитал скрывать, где берет бесценные произведения искусства. Конечно, это можно понять. Большинство коллекционеров предпочитают анонимность при покупке вещей – чтобы не привлекать внимания воров.

– А какое это имеет отношение ко мне? – мрачно спросил Пол.

Он все еще не мог смириться с тем, что за ним шпионили. И досадовал на себя за то, что в отношении Кэрол интуиция так подвела его.

– Когда Патрик услышал, что мы с братом открываем Галерею азиатского искусства, он представился нам. И стал нашим другом и партнером. Он давал нам в аренду кое‑что для особых случаев. И когда кто‑то из его знакомых хотел продать вещь, он посылал его к нам в галерею.

– Но какое, черт побери, все это имеет отношение к моей личной жизни? – повторил Пол, тщетно пытаясь пробиться сквозь длинное объяснение Кэрол.

– Когда он увидел цубу и понял, какая это ценность, он заинтересовался и мечом. Он пытался выяснить о вас все, что можно, чтобы понять, как к вам подобраться. Он закинул удочку, и информация оказалась не только… не только финансовой… – Кэрол чувствовала себя ужасно. Все еще краснея от смущения, она добавила: – Мне правда жаль, что он копнул так глубоко. Я знаю, я сама бы страшно разозлилась, если бы кто‑то начал копаться в моей личной жизни.

Пол почувствовал – гнев уходит. Такой ангел, как она, не мог врать. Ему захотелось обнять ее и целовать до тех пор, пока окружающее не перестанет существовать. Прижаться к ее мягкому нежному телу… Когда Кэрол вот так смотрела на него, Пол не мог поверить, что минуту назад сомневался в ней.

Ему с трудом удалось взять себя в руки и подавить возникшее влечение.

– А сказал он вам, что женщины вступают со мной в связь только при одном условии: они сознают, что связь эта временная и закончится, как только я захочу? – Пол говорил нарочито грубо.

Он увидел, как она вздрогнула, и понял, что мысль о таких безжалостных отношениях испугала ее.

– Нет, – пробормотала Кэрол. – Он об этом не упоминал.

– И это оскорбляет вашу чувствительность, мисс Стивенс? – цинично спросил он.

– Я… не знаю.

Он просто‑напросто боится любви, подумала девушка. Очевидно, рано разочаровавшись, он так и не научился верить в любовь, в то, что она может быть надежной и прочной… Кэрол сама в какой‑то мере разделяла подобную точку зрения: она так мало видела любви…

– Кажется, вы потрясены? – спросил он. – Полагаю, вам никогда не делали подобных предложений?

Она улыбнулась и покачала головой.

– Я не гожусь для этого.

– Да, я тоже так считаю.

Кэрол показалось, что она разучилась дышать. Они смотрели друг на друга как бы сквозь время и пространство, через жестокий опыт, через горькие воспоминания. Да, Кэрол никогда особенно не верила в любовь, но сейчас готова была поверить… Потому что чувствовала: если то, что она испытывает к этому человеку, не любовь, то, во всяком случае, нечто очень похожее. Впрочем, Кеннет, конечно, назвал бы это просто похотью.

Кэрол понимала: это сумасшествие, но она готова была броситься в объятия Пола Дадзая и сказать, что он ошибается. Ему просто не везло, но он еще узнает, что такое любовь, и перестанет покупать страсть за деньги!

– Пол‑тян! Пол‑тян! Где ты?

Этсу влетела в сад, будто собиралась объявить о чем‑то очень важном.

Пол отступил от Кэрол и повернулся к экономке. Этсу не заметила девушку, так как была слишком возбуждена. Сжимая в руке какие‑то фотографии, она быстро заговорила:

– Не успеешь оглянуться, придет весна. А начало весны – самое время для женитьбы. Я сейчас говорила с предсказателем. Он считает, нынче для тебя самый хороший месяц – март. Выбери женщину с золотым сердцем и подари ей деток! Вот, погляди на фотографии, одна другой лучше. Красавицы. Смотри, смотри… – Только теперь заметив Кэрол, Этсу вежливо добавила: – Здравствуй. Извини, пожалуйста, дело важное. Мы недолго. Посмотреть фотографии – это быстро. – Она вкрадчиво улыбнулась Полу. – Очень хорошие девушки, Пол‑тян. Если какая понравится, подготовим встречу. Поговорите. Поглядите друг на друга…

Этсу легко относилась к жизни и всегда сразу приступала к сути дела. В свои восемьдесят лет она предпочитала не тратить время попусту.

Кэрол стояла с открытым ртом, едва удерживаясь от смеха. Старая Этсу выбирает невесту Полу Дадзаю! И что же – он послушно выступает в этой роли? Разве только что Пол не дал ей понять, что собирается прожить жизнь в одиночестве?

– Не сейчас, Этсу.

– Ты уже не такой молодой! – безжалостно заявила Этсу. – И твоему отцу нужны внуки, надо продолжить род. Когда же ты начнешь? Столько карточек просмотрели! Я ведь каждый год прихожу к тебе с этим. А ты все одно и то же – не сейчас. Что ты хочешь? Идеальную женщину?

– Я сам выберу жену, Этсу!

– Вот‑вот. Всегда так. И где твоя жена? А?

– Этсу! – Пол угрожающе посмотрел на старуху.

Кэрол все‑таки рассмеялась, наблюдая, как Этсу зашаркала к дому, крепко сжимая фотографии претенденток на руку и сердце Пола Дадзая.

– Какая колоритная старуха!

– У нее просто свой взгляд на брак. Для нее это практика жизни, нечто вроде явлений природы, и пренебрегать этим грех.

– Между прочим, такие браки часто бывают счастливыми, – пробормотала Кэрол, пытаясь подавить неуместную досаду.

– Иногда да, – кивнул он. – Этсу устроила семьдесят пять свадеб и страшно гордится собой.

– И собирается заняться вами, чтобы перекрыть собственный рекорд?

– Да. – Пол внимательно посмотрел на Кэрол. – А вы сами когда‑нибудь были замужем?

– Нет.

– И не помолвлены?

– Нет.

– Но, по крайней мере, живете с мужчиной?

– Слушайте! Что это за допрос?!

– Черт побери! Вы все знаете о моих любовницах. Почему я не могу узнать о ваших любовниках?

Кэрол покраснела от злости.

– Потому что это не ваше дело! – воскликнула она.

И тут, совершенно неожиданно, Пол заключил ее в объятия. Когда она захотела высвободиться и залепить ему пощечину, он завел ее руки за спину и крепко сжал.

Кэрол понимала, что он намерен ее поцеловать, и отвернулась, но Пол все‑таки нашел ее губы.

Пламя обожгло ее. Кэрол почувствовала исходящий от Пола жар, крепкие мускулы рук, стиснувших ее, едва ощутимый вкус его губ и дурманящий запах кожи… Она оказалась в западне между ним и кирпичной стеной. Боже мой, какое сладкое искушение! Пламя, зажженное его губами, спустилось к груди, потом ниже, еще ниже, к бедрам… Он так тесно прижался к ней, что жар стал нестерпимым. Еще мгновение – и она сама обнимет его, отдаст ему свое тело, свою душу…

Пол опомнился первым. Он прекрасно сознавал, что Кэрол Стивенс не та женщина, к которым он привык. Он считал себя честным человеком и знал, что с ней нельзя затевать любовную игру. Поэтому Пол заставил себя оторваться от нее, подавить мучительное желание, вызванное прижимающимся к нему телом Кэрол, ее теплыми губами, тающими от прикосновения его губ.

– Твой поцелуй не похож на поцелуй опытной любовницы, – признался он. – Но ни один мужчина на свете не стал бы на это жаловаться.

Внезапно он повернулся и быстро зашагал к дому. Кэрол смотрела ему вслед и никак не могла собраться с мыслями. Что он хотел сказать? Что ему понравилось целовать ее? Или его разочаровала ее неопытность? По крайней мере, кажется, не только она ошарашена этим поцелуем…

Кэрол прислонилась к стене. Ноги не держали ее. Боже мой! Как только любовницы Пола Дадзая могли его отпускать?! Никогда в жизни Кэрол не испытывала ничего подобного. Она дрожала, вся – с головы до ног.

Стальное лезвие описывало в воздухе дугу так быстро, что глаз не успевал его заметить. Казалось, только смертельный серебристый след в свете бледной луны свидетельствовал: взмах меча был.

Бесшумно скользя и резко поворачиваясь, Пол двигался с такой скоростью, что сам казался нечетким пятном в белом свете луны и звезд. Закаленная сталь ярко вспыхивала; воображаемые тела воображаемых врагов летели под ударами безжалостного меча в вечность.

Для большинства зрителей плавные, но жесткие движения показались бы верхом совершенства. Для старого мастера кендо, бесшумно подошедшего и наблюдавшего за Полом, было ясно: он борется с самим собой. Вынырнув из‑под низких веток сосны, старый учитель ждал, когда его обнаружат. И удивлялся – лучший ученик до сих пор не почувствовал присутствия постороннего.

Пол расправился с последним из воображаемых врагов и остановился в центре поляны. Крепко, обеими руками, держал он изогнутый меч прямо перед собой, готовый к защите. Голос, раздавшийся за спиной, испугал его.

– Твой ум в беспокойстве, – сказал кто‑то по‑японски.

Пол резко повернулся. Увидев, кто это, он опустил меч и низко, с глубоким почтением поклонился человеку, который столькому его научил.

– Сэнсэй [10]! – приветствовал он старика.

Пол не заметил его появления и был страшно зол на себя. Конечно, он был занят, но это не оправдание. Пол считал, что долгие тренировки научили его не расслабляться ни при каких обстоятельствах, но, похоже, на самом деле его успехи невелики.

– Я не слышал вас, – печально признался он, снова поклонившись, на этот раз с извинением. – Простите, пожалуйста, вашего смиренного ученика. Он недостоин своего учителя.

– Гм. – Старик невозмутимо принял извинения. – Твой разум не свободен от человеческих страстей, – заметил он. – Может, опять мешает твое «я»?

Монахи всегда стараются ввести «я» ученика в жесткие рамки. Но, по их мнению, «я» Пола Дадзая было все еще слишком велико. Со временем они привыкли и решили: такова карма Пола Дадзая – иметь большее «я», чем позволительно.

Пол вставил конец острого меча в щель ножен, привязанных к бедру, одним плавным движением вогнал его на место и подошел к старому мастеру.

– На этот раз не «я», сэнсэй. С сожалением признаюсь, что нечто другое не отпускает мой разум, – поморщился Пол. – Вернее, кто‑то другой…

Старик засмеялся и положил руку на плечо своего любимца.

– Ты молод, – успокоил он, – это естественно.

– Тридцать семь – не молодость, – скептически заметил Пол.

– Конечно, кровь не так горяча, как в семнадцать, – согласился старый учитель. – Но если попадается женщина по душе, то тело перестает слушаться нас. Не в этом ли проблема?

– Может быть.

– Но я слышал, есть и другие проблемы? Ученики говорили мне о так называемых «несчастных случаях». Они могут повториться?

– Не исключено.

– Тогда важнее всего избавиться от проблемы, которая тебя мучает. Воин, чей ум не свободен, не может жить в радости.

– Да. Много раз вы говорили так своему смиренному ученику, сэнсэй. Вот поэтому я и пришел сюда потренироваться.

– Гм, – с сомнением покачал головой старый монах.

– Но мне так трудно выбросить из своих мыслей эту женщину…

– Тогда впитай ее! – сказал старик. – Сделай частью себя. И она перестанет отвлекать.

Легко сказать! – подумал Пол.

– Может, ты как‑нибудь приведешь сюда ту, что тебя отвлекает? В школу кендо. Я бы хотел встретиться с женщиной, захватившей мысли Железного Мужчины, который не может избавиться от нее даже на несколько минут. – В глазах учителя мелькнуло удивление.

Пол вздохнул и перешел на английский.

– Что‑то не помню, чтобы вы когда‑нибудь меня называли так.

Старик рассмеялся.

– Возможно, и нет. Восприми это как комплимент. Ты даешь мало поводов посмеяться над тобой. Так что благодари свое «отвлечение», напомнившее нам, что и ты – только человек.

Они не спеша пошли через рощу.

– Пойдем в чайный домик, – предложил старик. Его уверенная походка и прекрасная осанка скрывали возраст. – Я заварю тебе чашку чая. Освободим наш ум от всего, кроме единства с Разумом, частицей которого мы все являемся!

Пол оставил меч у двери домика и вошел внутрь вслед за старым учителем. Там он опустился на колени на месте для гостей, а старик, тоже на коленях, занялся черным железным чайником и всем необходимым для чайной церемонии.

– Я шел сюда насладиться чашкой чая при луне, когда вдруг увидел тебя, – сказал монах. – Так что сама Судьба привела тебя ко мне в гости.

Шум кипящей воды заполнил тишину, и начался древний ритуал.

Монах готовил чай без всяких усилий – сказывалась многолетняя привычка. Его уверенные плавные движения успокаивали душу и усмиряли сердце. Легкое прикосновение аккуратно сложенного шелка к чайной чашке, зачерпывание горького зеленого порошка из черного лакированного ящичка, глухой стук букового черпачка о край… Все так просто.

– Говорят, искусство готовить чай так же важно при обучении воина, как и искусство держать меч, – заметил учитель. – Многие движения похожи. Разрушение и созидание – два лика одной силы. Они едины.

Бамбуковым ковшиком старый учитель разлил горячую воду по чашкам, оставив немного в ковше, чтобы залить обратно в тяжелый черный чайник. Он опустил ковш на чайник и выровнял его, взявшись за ручку большим и указательным пальцами. Потом убрал руку, оставив ковш балансировать на черном железном чайнике.

Сильными взмахами веничка старик взбил легкую зеленую пену, и движения его действительно напомнили Полу движения лучника, отпускающего стрелу. Затем старик убрал веничек, как воин убирает свой меч. Когда все было готово, учитель положил веничек перед собой, а чашку с чаем поставил на татами перед Полом и упер руки в бедра. Почетный гость был обслужен.

Пол поклонился, уперевшись руками в пол, поставил чашку на ладонь и повернул ее, чтобы пить с задней стороны, как полагается вежливому гостю.

Горький зеленый чай был теплым и привычным для Пола. Он вызвал воспоминания о жизни у монахов – мальчиком в Гонконге и молодым человеком на Хикари.

Монахи сумели победить его гневливость, огорчавшую его и портившую жизнь; остался лишь горький осадок упрямства. Монахи залечили множество его ран – физических, умственных, душевных, о которых он даже и не подозревал. Пол оценил это только через много лет, когда раны затянулись.

Но монахи не справились с одним – с его неверием в истинную любовь. Впрочем, эта проблема до последнего времени тоже не существовала для Пола.

Он вытер край чашки кусочком белой бумаги, заботливо приготовленной хозяином, потом повернул чашку обратно – на три четверти оборота – и поставил перед учителем, чтобы тот ее убрал.

Старик, взяв чашку и, сполоснув холодной водой, заметил, что озабоченность Пола вернулась к нему.

– Итак, ты пришел потренироваться? Хотел просветлить свой разум?

– Да.

– Но это не помогло.

– Нет.

Горячая вода зашипела; старик плеснул в нее холодной и накрыл крышкой.

– Может, ты выбрал не тот меч, чтобы ослабить свою боль? – проницательно улыбнулся старик.

Пол тоже улыбнулся. Он давно привык к откровенности монаха и его юмору, но никогда не переставал удивляться им. Юмор слишком контрастировал в его представлении с аскетизмом уединенной жизни.

– Вы, возможно, правы, сэнсэй. Мой меч воспален, и ему нужны ножны. Но меня устроят не всякие ножны – только те, которые сами проявят желание…

– Что ж, теперь я понимаю, в чем дело. До конца, – рассмеялся старик.

Они посидели, наслаждаясь тихой гармонией мира в залитой лунным светом хижине, размышляя о единстве Вселенной. Они думали о жизни, в которой не существует бессмертия, о созидании, тождественном разрушению, о женщине и мужчине – двух половинах одного безграничного и бесконечного целого.

Об уме, жаждущем покоя пустоты. И о спокойном уединении разума, готового воспринять земные радости.

Пола уже не было, когда утром Кэрол появилась в столовой.

– Он пошел поглядеть на самолет, – сообщила Этсу, шаркающей походкой входя в комнату и улыбаясь.

На ней был белый халат, который обычно носят японские домохозяйки, она несла поднос с типичным для Хикари завтраком: вареная рыба, чашка дымящегося белого риса, маринованные овощи и чайник горячего зеленого чая.

Кэрол, привыкшая по утрам к тонкому кусочку калифорнийской дыни и чашке кофе с какими‑нибудь бескалорийными сладостями, задумалась, как бы повежливее отказаться от такого обилия еды.

– Ох… я почти не ем за завтраком, – извиняющимся тоном произнесла она. – Надеюсь, я не обижу повара, если не справлюсь со всем?..

Этсу не задержалась с ответом. Она шлепнула поднос на стол и критически оглядела стройную фигуру Кэрол.

– У тебя, может, было бы больше предложений, если бы на костях что‑то наросло! Мужчине и обнять‑то нечего!

– Предложений? – повторила Кэрол с беспокойством.

– Предложений выйти замуж, – проницательно посмотрела на нее Этсу. – У тебя есть сваха?

– Нет…

– Ты была когда‑нибудь замужем?

– Нет.

Кэрол села и аккуратно вытерла руки свернутым в трубку дымящимся горячим полотенцем, поданным на маленькой тарелке рядом с палочками. По ее мнению, было слишком раннее утро, чтобы рассуждать о подобных вещах. Но, вероятно, Этсу никогда не упускает возможности наставить кого‑то на путь, ведущий к благословенному браку.

Этсу покачала головой. Лицо ее оставалось гладким и безмятежным, но во взгляде читалось явное неодобрение.

Кэрол подхватила кусочек вареной рыбы и заставила себя проглотить. Может быть, старуха поймет, что она занята едой и ей не до разговоров? Но Этсу никуда не спешила и продолжала беседу.

– А сколько тебе лет?

– Тридцать два.

Этсу была поражена. Она покачала головой, сильно сомневаясь в ее перспективах выйти замуж.

Кэрол в ужасе подумала, неужели эта старая дама начинает смотреть на нее, как на объект приложения своих способностей свахи? Надо сказать, девушку несколько задело, что, по меркам Этсу, она давным‑давно миновала возраст для замужества. Просто Этсу старомодна, сказала себе Кэрол. Очень старомодна! Сама Кэрол никогда не думала, что тридцать два – это закат…

– Там, где живу я, тридцать два года не считается старостью, – бодро заявила она. – Многие женщины не выходят замуж, пока не сделают карьеру. Зачем, считают у нас, связывать себя ранним браком? И впервые выходят замуж в тридцать пять – тридцать шесть лет. И даже в сорок!

Этсу поцокала языком.

– Они сумасшедшие. В таком возрасте нельзя родить хорошего ребенка. А в семье нужен ребенок, который станет заботиться о тебе в старости.

– Я бы не хотела в старости стать обузой для своего ребенка, – неловко заметила Кэрол. – В моей стране есть специальные службы, которые заботятся о стариках.

– Забота о родителях – не обуза. Это почетная обязанность. Обязанность!

– Да, но я все же считаю, лучше выйти замуж по любви, а не ради создания семьи и рождения детей… Мы в Сан‑Франциско думаем об этих вещах несколько иначе. – Что ни говори, а Хикари до сих пор стоит одной ногой в средневековье, добавила она про себя.

– Замужество по любви – это хорошо, – согласилась Этсу, равнодушно пожав плечами. – И все‑таки без свахи не обойтись: кто‑то должен проверить жениха и невесту до брака. Убедиться, что с ними все в порядке.

– Ну, с этим я, пожалуй, не стану спорить…

Кэрол вспомнила подругу по колледжу, выскочившую замуж в девятнадцать лет. Ее друг так страстно ухаживал за ней, так безумно влюбился! И она, как созревшая груша, упала в его искусные руки. К несчастью, ее Ромео достиг совершенства в соблазнении женщин и занимался этим везде, где только мог, – от Тихуаны до Торонто. Оказалось, что прежде он уже был женат несколько раз. Подруга Кэрол очень быстро развелась с ним из‑за его бесконечных измен. А вот на то, чтобы зажило сердце, времени ушло гораздо больше…

Кэрол не сомневалась, что, если бы рядом с ее подругой вовремя оказался кто‑то вроде Этсу, девушка была бы спасена от страданий, которые ей пришлось пережить.

– Может, ты не любишь детей? – предположила Этсу.

– Почему же? Конечно люблю! Кто же может не любить детей?! Они такие нежные, теплые, так прелестно пахнут твоими собственными детскими воспоминаниями… Они спят, как ангелочки или как красивые куклы; они такие доверчивые. Как же их не любить? – Кэрол нахмурилась. – А с чего это мы заговорили о детях?

Эта бестактная старуха умудрилась затронуть самую больную тему! Кэрол считала, что в позднем браке есть только одна проблема – успеть родить ребенка до того, как природа откажет тебе в этом навсегда. Но у нее есть еще время! Много! Более чем достаточно! – постоянно повторяла она себе.

Вдруг Кэрол вспомнила о своей лучшей подруге, Нэнси Гейлорд, которая упросила ее разрешить поработать в галерее, пока Кэрол в отъезде. Нэнси хотела отвлечься и восстановить расшатанные нервы: чего они с мужем только ни делали, чтобы зачать ребенка…

Нэнси всегда планировала жизнь на годы вперед. Окончив университет, она методично начала искать себе мужа и вскоре нашла прекрасного человека. К тому же они великолепно подходили друг другу, у них было много общего, и такое везение казалось Кэрол просто невероятным. Она от души радовалась за подругу и поражалась ее удаче. Нэнси с мужем успешно делали карьеру и вскоре стали заметными людьми в Сан‑Франциско. Они занимались политикой, как все перспективные молодые профессионалы, много жертвовали на благотворительность. Наконец, когда Гейлорды построили дом и сочли себя достаточно обеспеченными людьми, они решили, что пора родить ребенка.

Они выбрали лучший месяц и год; просчитали все, вплоть до даты… К их удивлению, в назначенный год ребенок не родился. Это был первый удар по их гладкой размеченной жизни. Они были потрясены, потом озабочены, потом поставили на ноги всех врачей.

Между тем время шло. Нэнси исполнилось сорок два, паника нарастала. Стало ясно, что они запоздали с рождением ребенка! Теперь каждый раз, встречаясь с Нэнси на ланче, Кэрол готовилась выслушать новости об очередных бедах. Нэнси вываливала на нее все. К концу ланча подруга чувствовала себя лучше, а Кэрол была совершенно измученной.

Секс потерял для Гейлордов всякую прелесть. Брак превратился в напряженную борьбу за наследника, эта единственная мысль поглотила все. Супруги винили друг друга в неудаче; отношения стали невыносимыми. Супружеское ложе сделалось полигоном, где каждый, стараясь выполнить свои обязанности как можно лучше, лез из кожи вон.

Нэнси, проходя мимо беременной молоденькой женщины, всякий раз разражалась плачем; Кэрол опасалась нервного срыва у подруги. Она ничуть не удивилась бы, услышав, что Гейлорды хотят развестись: их жизнь превратилась в кошмар. Кэрол весьма слабо надеялась, что Нэнси удастся в галерее развеяться и отвлечься. Но, по крайней мере, они с мужем хоть немного передохнут от волнений и разочарований.

Ситуация Гейлордов заставила Кэрол иначе посмотреть и на собственную жизнь. Она поняла, что от природы не спрячешься, ее не обманешь. Но куча поклонников не валялась у ее ног, да и сама она не видела в обозримом пространстве мужчину, который ей показался бы подходящим на роль мужа…

Так что, если ничто не переменится, она действительно скоро будет слишком старой, чтобы рожать ребенка. Ведь пока она встретит такого мужчину, хоть немного узнает его, пока они назначат дату свадьбы… На все это нужно время, время, время…

А она очень хотела ребенка! Чтобы было, кого любить, растить; наблюдать, как он развивается, заполняя ее сердце радостью, как взрослеет…

– Ты хочешь ребенка, но не хочешь мужчину? – бестактно вторглась Этсу в размышления Кэрол.

Девушка покраснела. Старуха была не так уж далека от истины. Ей действительно гораздо легче представить себе в мечтах будущего ребенка, чем мужа. Муж почему‑то всегда рисовался весьма туманно – так, неясная, бесполая тень… Может, проблема в том, что она встречалась до сих пор с бесцветными мужчинами, не вызывавшими никакого сексуального интереса?

Вдруг в воображение Кэрол властно ворвался мужественный облик Пола Дадзая. Ее губы вспомнили его поцелуй; жаркая волна пробежала по телу при одном воспоминании, как тесно они прижимались друг к другу, когда он спасал ее из пещеры…

Кэрол покраснела. Уж кого‑кого, а Пола Дадзая никак не назовешь бесцветным. Или бесполым. Она закрыла руками разгоревшееся лицо и сказала себе, что ее восхищение Полом Дадзаем – наваждение, вызванное странностями этого дьявольского острова, опасностями, подстерегающими на каждом углу. В нормальных условиях она бы так не реагировала на него!

– Ох… – Кэрол с трудом попыталась поймать нить разговора. – Я считаю, что детей должны воспитывать оба родителя. Конечно, я хотела бы, чтобы рядом с ребенком был мужчина. Я совсем не против, ради Бога! Но почему вы меня обо всем этом спрашиваете?

Этсу пожала плечами.

– Твоя мама была очень несчастной женщиной. Я подумала, может, ты решила совсем не выходить замуж. Чтобы не быть такой несчастной, как она.

– Не говорите глупостей! – вдруг ощетинилась Кэрол. Потом виновато заморгала и вскинула голову. – Этсу‑сама, вы знали мою маму?!

– Да, знала. Твои родители умерли.

– Откуда вы знаете?

– Мне рассказал Дадзай‑сама. Я была здесь, когда он получил эти известия. Оба раза. Первое – о твоей матери. Второе – о твоем отце.

– Я едва помню ее. Я была маленькая, когда она умерла. После этого мне всегда казалось, что мой долг – заботиться о брате, заменить ему мать. Знаете, считается, что если дети будут хорошо себя вести, то родители вернутся. Как в сказке…

– Неглупо. Хорошая карма помогает победить плохую карму, – философски заметила Этсу.

– Может быть. Но когда становишься старше, начинаешь понимать: жизнь куда сложнее, чем представляешь ее себе в детстве, – вздохнула Кэрол. – Я всегда верила, что мама не бросила бы нас, не ушла от нас, если бы ее не мучила жуткая боль…

Глаза Кэрол наполнились слезами; она принялась ковырять палочкой в тарелке, усиленно моргая, чтобы не дать слезам пролиться.

– А где вы встречали моих родителей? – спросила она, откашлявшись.

– Они приезжали сюда. Отец – один раз. Мать – много раз.

– Правда?! – выдохнула Кэрол.

– Ты была ребенком и оставалась дома с няней. Ты на Хикари не приезжала. Но твою маму я видела. Она приплывала на собственной яхте. Без мужа. – Этсу искусно сохраняла спокойное лицо.

– Но мой отец всегда был очень занят. У него был большой бизнес, он требовал его личного внимания. Во всяком случае, мне так говорили. Мама много времени проводила одна.

– Да. Она страдала из‑за этого.

Кэрол знала, что ее мать мучилась от одиночества большую часть замужней жизни. Ей рассказала об этом тетя, мамина сестра. Когда Кэрол исполнилось двадцать, тетка сочла, что она уже достаточно взрослая, чтобы узнать некоторые темные стороны жизни собственной семьи. Впрочем, тетка и сама знала немного: она жила в Бостоне и всю информацию черпала из писем сестры.