Глава 13. Проигрывать надо уметь! Ваши противники должны свыкнуться с этой мыслью!

Проигрывать надо уметь! Ваши противники должны свыкнуться с этой мыслью!

NN

Эрика

Следующие дни прошли под лозунгом: «Женщина никогда не скажет мужчине, как сильно он ее обидел. Она покажет ему, как больно он ей сделал».

Я не принимаю, но немного представляю мотивы поступков Повелителя Дарниэля. В их мире, а теперь и в моем, женщина не имеет слова или мнения, она бесправна. Ее, будто скотину на рынке, продают, покупают или обменивают. И неважно, какова цена: золото, власть или мирный договор. Женщина – это товар, вложение капитала, средство для достижения цели и украшение дома. И женщины‑дроу мирятся с этим порядком, они просто не знают другого обращения.

Но я‑то знаю и не могу согласиться с такими дикими, антигуманными устоями, покорно склонить голову и стать послушной обезьянкой, этакой услужливой марионеткой. У меня есть сердце, душа и мозги, которыми я привыкла пользоваться. Для меня здесь не будет «киндер, кюхе, кирхе»,[22]я просто не могу так жить. Дару предстоит научиться со мной считаться. Или все останется по‑прежнему, не сдвинувшись ни на йоту, а мне придется покинуть это общество или даже мир, потому что я с калечащими ум и душу уродскими представлениями о бесправном, недостойном уважения статусе жены, матери и возлюбленной не смирюсь никогда.

Вот такими философскими рассуждениями я занималась наутро после бала, сидя в постели, маясь от головной боли и попивая рассол, напиток завтрашнего дня. В тот момент, когда пришла Маша, я уже окончательно закрутила себе мозги и теперь раздумывала на тему: «Пьянству – бой, или Чтоб вы все провалились!»

К чему это я? Ну чтобы понятно было, в каком расчудесном состоянии души я обреталась. И вот в эту «счастливую» для меня пору вползла Маша, сгибаясь под тяжестью каких‑то шмоток.

– Маш, ты переселиться решила? Нет, я совсем не против, но кровать тащи свою.

– Вообще‑то это тебе… подарки от Повелителя, – стеснительно выдавила из себя Маша.

Офигеть! У меня даже головная боль в обморок свалилась от подобной неожиданности, прекратив долбить меня по вискам кувалдой. Я пришла в экстаз:

– Вот это оперативность! Уважаю мужчин‑дроу: с вечера нагадил – утром задарил! Видимо, сказывается большой исторический опыт!

Компаньонка свалила на кровать свой груз, оказавшийся рулонами тончайшей, переливающейся ткани изумительно ярких оттенков, и восхищенно заметила:

– Смотри, какая красота! Тебе так повезло!

– Неужели?! – Внедрение в состояние экстаза продолжалось, но отказать себе в маленькой ложке дегтя я была не в силах. – Ну и мужики пошли, совсем без понятия. Кто ж утильсырьем взятки дает? Нет чтоб борзыми щенками!

Маша, конечно, Гоголя не читала и сути моей иронии не поняла, но смысл уловила и обиделась:

– Лирийские шелка, между прочим, бесценны!

– Без цены, значит. Так и знала, что супружник у меня скупердяй! – хмыкнула я.

Чем вызвала бурное негодование Маши:

– Да о чем ты говоришь! Их на всем континенте способен купить далеко не каждый! Это целое состояние!

– Я польщена, отдай обратно, – пожала плечами, демонстрируя отношение к подкупу.

– Рика, послушай… Эрика, он извиняется, – пустилась в уговоры дроу.

Они вызвали уже мое негодование и подозрительность:

– Слушай, перебежчица, ты его защищаешь?

Маша, видя мое исключительно агрессивное настроение, пошла на попятный:

– Нет, но…

– Если «но», то отдай обратно! Мне ничего от него не нужно! – Я перебила ее, демонстративно вцепившись в кружку с рассолом и напрочь отказываясь участвовать в этом балагане.

Девушка тотчас расстроилась и попытала счастья еще раз:

– Ты даже посмотреть не хочешь?

– Нет! – категорически отвергла я ее намеки.

И услышала от Машуты горькую правду:

– Назад не понесу. Я боюсь!

– Ясненько. Поняла, – констатировала я очевидное, понимая, что она права и ничем хорошим возврат дареного имущества не закончится.

Пришлось несчастной похмельной Повелительнице выползать из постели и топать к двери. На посту стояли Айлонор и новенький дроу со смешными, оттопыривающимися в стороны острыми ушками. Лопоухий лапочка, одним словом. Вспомнив, что я дама воспитанная, поздоровалась:

– Айлонор, доброе утро. И напарнику тоже. Тебя как зовут, новобранец?

– Катиреамиэль из Дома Стражей.

Нельзя, нельзя человеку с похмелья такие сложные слова говорить! Я же могу с перепою, толком не вникнув, попробовать эдакое повторить и навсегда травмировать орган речи. А уж такого подарка, как немая жена, Повелитель от меня не дождется!

– Извини, родной, но это я точно не выговорю ни в нормальном состоянии, ни тем более с похмелья. Можно просто Рель?

– Доброе утро, Эрика. Как ты себя чувствуешь? – улыбнулся Айлонор, наблюдая за моей напряженной умственной деятельностью.

– Ты честно хочешь знать или так, для отмазки? – поинтересовалась я.

– Конечно, честно.

– О‑кей, симптом «лучше бы я умер вчера» знаком? Так вот, мне еще хуже… но я по делу: Айлонор, мне помощь нужна. Можешь передать эту «бесценную» взятку Повелителю обратно, а?

– Могу, – бестрепетно ответил Айлонор, и я начала было расцветать счастливой улыбкой, когда услышала продолжение мысли: – Но тогда давай уж сразу перед смертью попрощаемся, потому как назад я уже не вернусь.

– Спасибо за честность. Тогда вариант отпадает. Вашими жизнями попусту я рисковать не стану. Ладно, сама с этим разберусь.

Вернувшись в комнату, я уселась на постель и принялась размышлять, разглядывая свалившееся на меня богатство. Собственно, мои выводы были следующими.

Факт первый: никто из них по своей воле назад барахло супружнику не понесет.

Отмазки: своя голова дороже; кто их, психов, знает; вдруг прибьет? – типа «в гневе я страшен».

Факт второй: самолично ткань возвращать меня тоже не пустят.

Отмазки: смотри выше.

Факт третий: даже если я исхитрюсь отдать, то эта упертая сволочь наверняка все вернет обратно, решив‑таки осчастливить меня насильно. Или эти рулоны будут политы кровью близких мне людей. Тоже не фонтан. Тогда рядом с их головами и моя голова на колу повиснет, потому что я на тормозах ему никого из друзей не спущу.

Назревала дилемма. И тут в моих тяжело, со скрежетом работающих мозгах, измученных алкоголем, забрезжил просвет. Угу, луч света в темном царстве.

– Маш, давай я на улице посмотрю? – ласково попросила я, начиная операцию «Нам вашего добра и даром не нать!»[23]

Закончив перебазировать мануфактуру в сад, я осведомилась:

– Маша, а это действительно стоит целое состояние?

Она согласно кивнула.

– Ну что ж, Маша, думаю, ты никогда не видела, как горят целые состояния? Восполняй пробел в образовании, – менторским тоном просветила я девушку и метнула в кучу фаербол.

Девушка побледнела, глаза полны первобытного ужаса, ноги подгибаются. Эк наш Повелитель всех зашугал!

– Живенько занялось, – рассматривала я громадный костер с чисто познавательным интересом. Потом вышла на середину сада, повернулась лицом к дворцу, прогнулась в поклоне и заорала: – Спасибо тебе, господин мой, не дал замерзнуть посреди лета! – С этим комментарием уползла обратно в кровать, лелеять тяжелый бодун.

Маша всплеснула руками и убежала. «Иди‑иди, Павлик Морозов!»

Я отсыпалась день и ночь напролет, зато встала свеженькая как огурчик. «Даже цветом совпадаем», – поведала я своему отражению в зеркале, пока Маша пыталась расчесать мою спутанную гриву. Компаньонка сегодня была чересчур задумчива и все порывалась мне что‑то рассказать про Повелителя. Я честно созналась, что слышать про него не желаю, потому как цензурные слова по отношению к нему закончились, а нецензурных слишком много, боюсь за день не уложиться. Мои планы вдумчиво насладиться утренним кофе и сигаретой были нарушены визитом Айлонора со товарищи. Они, гремя нательным железом, прошу прощения – воинской амуницией, приволокли внушительных размеров сундук. Ну что за… весь кайф обломали!

– Айлонор, солнце мое, ты тоже решил ко мне переехать? Я в общем‑то рада и счастлива, веселее будет, но как на это посмотрит общественность? – ласковым тоном полюбопытствовала я, рассматривая неожиданных визитеров.

– Э‑э‑э, не‑эт! – смутился Айлонор. – Новый подарок от супруга вашего, Повелителя Дарниэля.

– Какая жалость, а я уже размечталась! Да‑а, а счастье было так близко, – с сожалением протянула я и спросила: – Ну и чем на этот раз меня порадует мой господин?

Айлонор улыбнулся:

– Я думаю, это не горит, – и откинул крышку.

Мамочка моя! Чего там только не было: кольца, диадемы, колье, браслеты… Брильянты, изумруды, рубины, сапфиры искрились и переливались, бросая отблески на стены.

– Гламурненько! Спасибо. Все свободны. – Я задумчиво разглядывала новую взятку, стоя над сундуком и соображая, как поступить.

– Опять не возьмешь? – тихо справилась Маша.

– А ты как думаешь? – отвлеклась я от созерцания.

– Понятно, – тоскливо отозвалась Машутка, принимая светло‑салатовый оттенок.

– Вот и чудесно, если понятно. Маш, сходи в библиотеку.

Девушка бросила на меня укоризненный взгляд и ушла. А я потопала в сад. Вернувшись, горничная застала меня в примыкающем геометрическом садике. Глаза у нее стали в два раза больше от представшего ей зрелища. А что? Мне жутко понравилось. Самое большое дерево рядом с дворцом было украшено драгоценностями. Отойдя от шока, компаньонка вытаращилась на меня, ожидая объяснений. С нескрываемым удовольствием рассматривая дело рук своих, я просветила ее:

– Ностальгия у меня! Новый год хочу. Елки нет, зато игрушек навалом. Смотри, как блестят. Лепота! Жалко, людей не хватает, а то бы хороводы поводили, песни попели.

– Зачем ты так? – тихо спросила Маша и добавила: – Он же от чистого сердца.

– Я сейчас заплачу от умиления, – отозвалась ядовито. – Можешь передать, чтобы он не мыл то, чего у него отродясь не было! И не забудь добавить, что зря старается! Впрочем, не надо, не передавай, а то еще пострадаешь от этого ушастого неврастеника. Я сама управлюсь, иди отдыхать. – Я вновь встала, как вчера, и завопила: – Благодарствую, господин мой! Позволил бедной сиротинушке порадоваться. – И отправилась в комнату выполнять задуманное.

Часа четыре я ползала по полу с кисточкой, перемазавшись краской до ушей. Потом ждала, когда подсохнет, и с интересом наблюдала, как троица дроу снимает в потемках драгоценности с дерева, стараясь не шуметь. Получалось у них не ахти, но ребята усердствовали изо всех сил, подбадривая себя изящными словесными оборотами. Дворцовые стражники так заразили меня рабочим энтузиазмом, что я уж было собралась прийти на помощь, но в последний момент передумала, решив не смущать. После их ухода по деревьям лазила уже я, и тоже в полной темноте, не желая испортить сюрприз. Спать я отправилась практически под утро и, естественно, проспала до полудня. Разбудила меня Маша громким восклицанием: «Ой!» Разлепив глаза, я выбралась из кровати и подошла к ней, стоящей в оцепенении у окна и расширенными от страха глазами смотрящей в сад. Услышав мои шаги, девушка стремительно повернулась и спросила:

– Ты так хочешь умереть? Тебе жить надоело? – Ее голос дрогнул, сорвавшись на тонкую ноту. – Как это называется? – указала она пальцем наружу.

– А что такое? – невинно поинтересовалась я, с удовольствием рассматривая свой ночной шедевр.

Между двумя деревьями была натянута растяжка, сделанная из простыни, на которой большими буквами красовалась надпись: «У одних главные полушария защищены черепом, у других – штанами!»

Девушка вцепилась в меня и лихорадочно зашептала:

– Давай быстро снимем, и он ничего не узнает!

В это время в коридоре раздался шум, и, внимательно прислушавшись, я с ухмылкой проинформировала Машу:

– Поздно. Он уже увидел.

Тогда она изменила тактику и принялась выпихивать меня в сад со словами:

– Беги прячься!

Я отцепила ее руки и повернулась к двери, в которую ворвался разъяренный Повелитель в черном, сопровождаемый бледным Айлонором. Полюбовавшись на местный упрощенный аналог «Пятого квартала», я спокойно заметила потолку:

– Все же воспитание в правящем Доме хромает на обе ноги… Или у кого‑то склероз и он забывает стучаться, перед тем как войти к даме?..

Пропустив мимо ушей мое замечание, Дарниэль прорычал:

– Как ты посмела?

– Ах, супруг мой, да вы о чем? – делано удивилась я, приподняв брови.

– Об этом! – Подскочив ко мне, мужчина развернул меня в сторону сада, кивая на плакат, на что я невозмутимо заметила:

– Хм, а где там написано, что это конкретно о вас? – Развернулась к мужу лицом и без перехода внезапно перешла на «ты»: – Или ты настолько самокритичен?

– Я тебя убью! – прозвучало в ответ.

«Ага, ага… Ночные эротические фантазии иногда мешают пребывать в реальности. Помечтай… на досуге».

– Можешь, – немедленно согласилась я. Он собрался чесать в том же духе, но я жестко перебила: – Но не будешь.

– Почему? – прищурился муж, немного остывая.

Я пустилась в длинные разъяснения, в глубине души громко хихикая:

– Во‑первых, по законам государства дроу, – я кивнула на открытую книгу УКРЧ (Уложения Кодекса Разума и Чести), – мои действия не подлежат смертной казни. Я понимаю, что ты вполне способен это проигнорировать и организовать мне веселенькую жизнь, но тут начинается «во‑вторых»… Тебе нужен договор со светлыми. И Повелителя никто, даже распоследний поваренок на кухне, не поймет, если ты не предъявишь достаточно убедительные доказательства… например, моей измены. Которых, замечу, у тебя на данный момент нет, и, чтобы их состряпать, тебе потребуется время. В‑третьих, тебе до чертиков любопытно, что со мной будет дальше. Поправь меня, если я где‑то ошиблась.

Повелитель долго смотрел мне в глаза, обхватив одной рукой за плечи, а другой зажав подбородок, не давая отвести взгляд. В глазах непонятная тоска и жесткость, видок… будто совершил марш‑бросок по пустыне. Высохший, будто обезвоженный.

– Жена, чего ты от меня хочешь? – нарушил он молчание.

Пожав плечами, я честно ответила:

– От тебя? Ничего.

Сжавшиеся в ниточку побелевшие губы и мелькнувшая в голубых глазах ярость убедительно показали отнюдь не безмятежное состояние духа Дарниэля. Выпустив меня из стального захвата, мой супруг тряхнул головой, как будто отгоняя неприятные мысли, еще раз кинул на меня задумчивый взгляд и… ушел. Стук захлопнувшейся двери совпал с Машиным обмороком, и, пока я хлопотала над ней, приводя в чувство, ко мне успели заглянуть, чтобы убедиться в моей целостности, все знакомые стражи. Последним был Айлонор, который предупредил:

– Не стоит больше дразнить Повелителя. Ты его еще плохо знаешь. Он вполне способен причинить тебе вред. Будь предельно осторожна.

– Спасибо, – от души поблагодарила я его и призналась: – А мне больше и не надо. Я сказала и показала ему предостаточно. Осталось только дождаться решения.

Прошло несколько дней. Я упорно искала в книгах подсказки о возможности перемещения домой, но пока встречались только общие сведения, или местный фольклор, или своды законов. Конечно, мне попадались немаловажные факты, которые я запоминала или делала выписки, но искала‑то совсем другое.

В моем распорядке ничего не поменялось, я по‑прежнему сидела взаперти, и даже по периметру живой изгороди ходили патрули. Меня до тошноты усиленно охраняли и берегли. Ага. Народное творчество в действии: «Моя милиция меня бережет – сначала посадит, потом стережет!»

Маша старалась не оставлять Повелительницу одну надолго и сидела рядом то с вышиванием, то с другим рукоделием, отвечая на любые мои вопросы, если таковые возникали. Только Сильван целыми днями пропадала в саду, возвращаясь лишь к вечеру для еды и сна. Спала она у меня в ногах на кровати, но иногда укладывалась на пороге двери, ведущей в сад.

В общем, тишь да гладь, да божья благодать. И все бы ничего, если бы мне постоянно, каждую ночь не снился один и тот же кошмар, от которого не было спасения: я все так же безрезультатно билась в стеклянную стену, с отчаянием глядя на родных и близких. Если Маша и видела по утрам на подушке следы моих слез, то деликатно не подавала виду. Я была благодарна ей за это.

В один из прекрасных летних вечеров, когда только начало смеркаться, я сидела у окна, курила и смотрела на небо. Сильван подошла и положила свою голову мне на колени. Маша тихо спросила:

– А какой он был, твой прежний мир?

– Мой мир? Он похож на этот, только там зло уравновешено добром, жестокость – состраданием, глупость – умом, а жаркая страсть – верной любовью. В том мире люди не боятся просить прощения за свои ошибки, не боятся дружить и любить. Возможно, потому, что обычным людям отпущен гораздо меньший срок, чем вам, тысячелетним долгожителям, и мы спешим испытать все сейчас, не откладывая на потом. Жизнь скоротечна, мы стараемся взять у нее каждый миг. Каждый человек бесценен и неповторим, неповторима каждая минута его существования. Мы стараемся помнить об этом. – Я помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила: – Мы, люди, разные… В каждом человеке есть и плохая и хорошая стороны, но практически все мы стремимся познать любовь, как духовную, так и физическую. Без любви человек слеп и глух. Он как увечный, лишенный многих чувств и ощущений, обедняющий свою жизнь.

– Что такое любовь? Желание? – тихо осведомилась девушка, пытаясь понять.

– Желание – это лишь одна из составляющих частей любви. Желая кого‑то, ты стремишься к обладанию телом, а любя – к обладанию душой. Когда любишь, – попыталась я объяснить ей, – ты хочешь быть рядом с любимым человеком. Стремишься дышать с ним одним воздухом, потому что без него ты задыхаешься; хочешь прожить с ним жизнь и воспитать внуков. Это когда ты чувствуешь его боль как свою и горе делится на двоих, а радость умножается многократно. Когда любимый дарит тебе всего лишь цветы, а кажется, что он подарил тебе весь мир. Когда тебе не нужна предоставленная свобода, потому что единственно правильное место – это рядом с ним.

После моего монолога опять воцарилось молчание, вскоре нарушенное вопросом Манвэлиэль:

– Ты любила?

Сердце сжало обручем боли, не давая вздохнуть, глотнуть воздуха. Конечно, я бы могла сказать, что это не ее дело, и девушка бы не возразила и не стала настаивать. Но я подумала, что, может быть, мне нужно хоть с кем‑то поделиться давящим на сердце грузом. И кто знает, вдруг мне станет хоть капельку легче? Именно поэтому я ответила на ее вопрос:

– Да, Маша, я любила и навсегда потеряла их. Вернее, их отняли у меня. Теперь мой муж любит другую женщину, не ведая о том, а мой сын называет ее мамой. Возможно, им и на самом деле лучше с Эланиэль. – Судорожно вздохнув, справилась с набухающими слезами и продолжила: – Знаешь, на Земле я всегда чувствовала себя чужой, мне постоянно чего‑то не хватало. И я видела их в Шаре Судьбы, мои счастливы с ней, а я… мне нужно научиться принимать этот мир. Но глубинные воспоминания казнят мою душу каждую ночь, заставляя стремиться к ребенку. – Я показала рукой на стопки книг и с горечью заметила: – Почти в любой из них написано, что мне не вернуться назад. Нити, соединяющие меня с тем миром, были оборваны. Мне не найти обратной дороги, если только я не из касты богов и не Ходящая‑между‑мирами. Но нигде, нигде в этих чертовых фолиантах нет объяснения, кто они, эти «ходящие»! – Я все же сорвалась и замолчала. Сил продолжать разговор не было, и я попросила: – Извини, очень устала. Ты можешь идти. Спокойной ночи.

Маша стояла уже на пороге, когда я окликнула:

– Сделай мне одолжение. Прошу! Не докладывай о нашем разговоре Повелителю.

Девушка смутилась, кивнула и ушла. Я сидела, смотрела на небо, вспоминая другие созвездия и пытаясь не завыть от звериной тоски.

После нашего откровенного разговора пролетело две недели. Я читала, гуляла под присмотром в саду, играла с Сильван, если она того хотела. Маша таскала мне стопками книги. Знания и записи росли, а решения проблемы все не находилось. Впору было отчаяться, но я всегда неохотно сдавалась и настырно продолжала искать.

В тот день Маша куда‑то запропала. Я маялась бездельем, обретаясь в полном одиночестве, когда раздался стук в дверь. Ну кого нелегкая принесла? Открыв дверь, я уткнулась носом в… цветы? Кто у нас такой романтичный? Подняв глаза, я обалдела. Дар?! Застрелиться и не жить! Это из разряда несбыточного. Что на этот раз пришло ему в голову? Я посторонилась и сказала:

– Входи. Это мне? Спасибо, очень красивые.

Я держала в руках цветы и смотрела на него. Он изменился. Лицо осунулось, темные круги под глазами. Молчание грозило затянуться.

– Ты хотел мне что‑то сказать? Я слушаю, – пришла ему на помощь.

Клянусь, ожидала чего угодно, но только не этих сбивчивых слов:

– Прости меня. Я был неправ. Ты свободна. Я убрал стражу от твоих дверей и от изгороди сада. Теперь ты можешь ходить куда пожелаешь, просто предупреждай. Пожалуйста. Наш мир смертельно опасен для незнающего человека, а я, как твой муж, обязан обеспечить тебе полную безопасность.

Его слова падали, будто тяжкие камни, на толстый лед моей обиды. Наши взгляды встретились – опять бунт зеленой листвы против воли неба.

На душе почему‑то потеплело, и, улыбнувшись, я промолвила:

– Я прощаю тебя. – И тут же остановила рванувшегося ко мне мужчину: – Пойми, не все сразу. Я пока не готова к близким отношениям. Мне нужно время привыкнуть, но мы, по крайней мере, можем попробовать стать друзьями, если ты хочешь.

Он долго смотрел на меня:

– Хорошо. Я подожду.

– Спасибо тебе.

Дарниэль ушел, я стояла, уткнувшись в полевые цветы, и улыбалась. Нет, я не втрескалась по уши и не впала в любовный экстаз, просто мне было удивительно спокойно, а в душе снова загорелся огонек надежды. Никто не ведает, что уготовила Судьба, но нет ничего проще, чем заглянуть в будущее, нужно только немного подождать.

Вечером, впервые после бала, я взяла гитару:

На перепутье бытия,

Томясь таинственной тревогой,

Стоял и долго думал я,

Какою мне идти дорогой…[24]

Это был замечательный вечер. На звук гитары пришли Айлонор, Малик, Рель и Ниэль. Мужчины поначалу сильно комплексовали и усиленно делали вид, дескать, они просто мимо проходили, но вскоре расслабились и получали откровенное удовольствие от общения. Разошлись мы довольно поздно. Оставшись одна, я подошла к окну и позвала:

– Дар! Не прячься, я точно знаю, что ты здесь.

В сумерках возникла высокая, гибкая фигура.

– Как ты узнала?

– Догадалась. Слишком очевидно: цветы, свобода. Маша бы тебе не сказала, следовательно, ты подслушивал. Ну признавайся, ведь подслушивал? – подначила его.

Мужчина смутился, но повинился:

– Виноват. Признаюсь.

Следуя внезапно возникшему желанию, протянула руку и погладила его по щеке, поблагодарив:

– Спасибо тебе еще раз за эти подарки. Поверь, для меня они дороже золота.

Его ладонь накрыла мою, удерживая у щеки. Мы стояли и молчали. А нужно ли было что‑то говорить? Спустя какое‑то время я высвободила руку и пожелала:

– Спокойной ночи, – услышав такое же пожелание в ответ. Он уже уходил, когда его догнал мой голос: – До завтра.

Дар обернулся и подарил мне улыбку. Начинался новый период в моей новой жизни.