Глава XXXIV

– – То не менее истинно, – продолжал я, обращаясь к посланцу и меняя только форму своего утверждения, – – что королю Франции я не должен ничего, кроме дружеского расположения; ведь он превосходнейший человек, и я от души желаю ему здоровья и приятнейшего времяпрепровождения.

– Pardonnez-moi[394], – возразил посланец, – вы должны ему шесть ливров четыре су за ближайший перегон отсюда до СенФонса на пути в Авиньон. – Так как почта в этих краях королевская, вы платите вдвойне за лошадей и почтаря – иначе это стоило бы всего три ливра два су. – —

– – Но я не еду сухим путем, – сказал я.

– – Пожалуйста, если вам угодно, – ответил посланец. – – Ваш покорнейший слуга, – – – сказал я, низко ему поклонившись. – —

Посланец со всей искренностью и достоинством человека благовоспитанного – отвесил мне такой же низкий поклон. – —

Никогда еще вежливость не приводила меня в большее замешательство.

– – Черт бы побрал серьезность этого народа! – сказал я (в сторону); французы понимают иронию не больше, чем этот – – —

– Сравнение, нагруженное корзинами, стояло тут же рядом – но что-то замкнуло мне уста – я не в силах был выговорить это слово. —

– Сэр, – сказал я, овладев собой, – у меня нет намерения ехать почтой. – —

– Но ведь вы можете, – упорствовал он по-прежнему, – вы можете ехать почтой, если пожелаете. – – —

– Я могу также, если пожелаю, посолить соленую селедку, – сказал я. – – Но я этого не желаю…

– Вы должны, однако, заплатить за нее, сделаете вы это или не сделаете. – —

– Да! за соль, – сказал я, – я знаю…

– И за почту также, – прибавил он. —

– Помилосердствуйте, – воскликнул я. – – – Я еду водой – я отправляюсь вниз по Роне сегодня в полдень – мой багаж уже погружен – я заплатил за проезд девять ливров наличными. – —

– C’est tout?gal, – это все равно, – сказал он.

– Bon Dieu![395]Как? – платить за дорогу, по которой я еду, и за дорогу, по которой я не еду!

– C’est tout?gal, – возразил посланец. – —

– – Это черт знает что! – сказал я, – да я скорее дам посадить себя в десять тысяч Бастилии. – —

– О Англия! Англия! Страна свобод, страна здравого смысла, нежнейшая из матерей – и заботливейшая из нянек, – воскликнул я патетически, опустившись на одно колено. – – —

Но вдруг в эту самую минуту вошел духовник мадам ле Блан и, увидя стоящего в молитвенной позе человека с пепельно-бледным лицом, – казавшимся еще бледнее по контрасту с его черной потрепанной одеждой, – спросил, не нуждаюсь ли я в помощи церкви – —

Я еду по воде, – сказал я, – а вот этот господин, пожалуй, еще потребует от меня платы за масло.