Глава. Незапятнанная душа

Давыдова Александра

Другими глазами

Аннотация:

Льюис- молодой художник, чьи работы стали замечать много людей знающих толк в искусстве. Жизнь художника довольно-таки необычна, но ее не понимает сестра молодого таланта, Кети. После ужасной трагедии, картины Льюиса действительно поражают своей реалистичностью и правдоподобностью.

Пролог

Часто люди говорят, что детство это самое лучшее время для человека. Нет никаких забот, ответственности. Не правда. В детстве человек начинает понимать плохую сторону жизни, пока взрослые, занятые суетой обычной жизни, забыли все, что подарило им детство. Ребенок – это наблюдатель, он видит как плохое, так и то, что хорошо. Не научившись врать, он говорит правду и когда задает свои редкие вопросы, также требует правду. Ставши взрослым, необходимо не забыть детство.

Глава. Незапятнанная душа

Кети прошла мимо спальни Льюиса и резко остановилась. Льюис лежал на полу и что-то усердно рисовал. Пухлая ручка братика водила по листу синим цветом, пока в левой ручке была зажата охапка карандашей.

Я слышал, как Кети подошла сзади и внимательно разглядывает мой еще недоконченный рисунок.

- Кети, уйди, - сказал я, увлеченный своей работой.

- Я посмотреть хочу, - ответила мне сестра.

Кети, была на четыре года старше меня. Меня это вовсе не раздражало, потому что она никогда не говорила мне, что если она старше, то я должен ее слушаться. Нет, всего этого не было. За что я и любил ее. Сестра моя, в свои двенадцать лет выглядела чуть старше. Темные волосы немного не доставали до плеч. Так же как и мои, глаза ее были темно синими. Настолько, что вечером еще при свете заката, трудно отыскать зрачок. Кожа была немного бледна. Плечи и бедра закрывал снежно-белый сарафан, а на ножках были надеты черные колготки. На мне же тогда была одета фиолетовая футболка, низ которой был испачкан раскрошенными грифелями моих карандашей. А брюки черного цвета, утратили на коленях свою новизну. Я в детстве очень любил рисовать сидя на полу.

Сейчас на моем маленьком рисунке я попытался изобразить складки штор, которые прикрывали окно моей спальни. Шторы были сделаны из просвечивающей ткани. Окно выходило на запад, а потому более плотные по структуре шторы не понадобились.

Кети взяла рисунок из под моей руки, и внимательно его рассмотрела. Рисунку чего- то не хватало, но чего я понять так и не смог. Кети самую малость поранилась о край листа. Шикнув себе под нос, Кети осторожно опустила лист. Она хотела по привычке засунуть раненную руку себе в рот, но я остановил ее и капнул красной жидкостью на лист.

- Зачем ты это делаешь? – Спросила Кети с непонимающим видом.

- А я все думал, чего здесь не хватает, смотри, надо было лишь добавить немного красного в тени! Как я не подумал?! – Удивился тогда я, размазывая красный в нужных местах. Теперь ткань получилась более воздушной и приобрела объем.

Кети смотрела на рисунок с завороженным видом, смотрела, как преображается картинка.

- Кети, иди скажи маме, пусть забинтует тебе палец. Не то болеть будет, - сказал я, убирая рисунок в синюю папку.

Сестра, взглянула на меня, нахмурив брови, и вышла, ничего не сказав.

В детстве я делал множество набросков. Особенно моей матери, Лоры. Когда она, рано утром, прогуливалась на лужайке и смотрела на приближающийся восход, лицо и поза ее были на столько прекрасны, что я сразу потянулся за листом бумаги, недавно купленным для меня углем.

Черное, из легкой ткани платье моей матери, полностью закрывало ее тонкие ноги. Лицо ее было таким расслабленным, как обычно бывает у маленьких детей во время сна. Темные волосы ветром были отброшены с молодого лица. Мама обернулась как раз тогда, как я закончил очередной набросок. Она улыбнулась мне и подозвала жестом. Я сразу взял с собой рисунок и вышел на террасу, куда и направилась моя мама, чтобы присесть на плетеное кресло кофейного цвета.

- Что это у тебя? Можно я взгляну? – спросила она, а я закивал головой. Голос моей матери был прекрасен. Спокойный не торопливый, с доверительной интонацией. Слушая его, хочется забыть обо всем и слушать, слушать…

- О! Мой юный художник. Это же я! Очень похоже, тебе нужно немного подучиться и развить свой талант, слышишь? – Спросила она, а я был так рад, что ей понравилось, что был готов рисовать сотни ее рисунков.

- Конечно, мам,- я улыбнулся ей,- я очень люблю рисовать.

- Льюис, тогда я думаю, будет неплохой идеей прогуляться с тобой. Здесь есть неплохие места, достойные того, чтобы ты их запечатлел, - предложила она.

- Хорошо, ты мне покажешь, а буду рисовать, - сказал я, не скрывая своего счастья,- только я уголь возьму и альбом большого формата.

- Давай, сынок, я жду, - ответила она, встав и повернувшись в сторону лестницы уходящей к выложенной из темного камня тропинке, ведущей к калитке.

Я тут же побежал вверх по лестнице на второй этаж, взял все, что мне будет нужно и выглянул в окно. Мама все также стояла и смотрела на соседние дома окутанные облаком тумана, также она смотрела на поблескивающую от ночного дождя траву, которая стала сочного - зеленого цвета.

Подойдя к ней, я сказал, что мы можем идти. Она немного улыбнулась, взяла меня за руку и повела по дорожке.

Поскольку было раннее утро, погода была теплая, а воздух туманным. На улицах ни души. Мама молча вела меня, слабо сжимая мою ручку.

- Смотри,- сказала мама, когда мы подошли к заброшенному, обветшалому дому, - давай, Льюис, зарисуй покосившуюся крышу, фундамент, где камень зарастает мхом. Стены, окна без стекол, напоминающие ослепленное человеческое лицо, - закончила она, почти шепотом.

Она отошла, чтобы не мешать мне, но гуляла рядом. Иногда лицо ее напрягалось, брови сходились, выдавая ее задумчивость. Она не торопила меня. Оглядывала деревья, которые располагались немного в дали дома. Я же, продолжал рисовать. Темный фундамент большого дома, кое-где осевший и зарастающий зеленью. Крышу, с небольшими дырами. Чернеющие стены.

Я все сильнее нажимал на уголь, стараясь передать глубину, объем. Закончив с домом, я начал рисовать деревья позади. Их яркую крону. Стволы, изъеденные паразитами, и конечно туман, который крался к разрушенному дому и скрывал зелень под ногами матери. Закончив, я посмотрел на маму. Лицо ее тут же просияло улыбкой. Она поторопилась ко мне подойти, и сразу выхватила из моих рук лист с рисунком.

- Прекрасно, Льюис! Ты молодец, - сказала она, поцеловав меня в щеку.

Я был очень счастлив, что порадовал маму. Она редко улыбается, но и не ходит грустная. Смотря на нее можно сказать, что этот человек, всегда думает, размышляет. Она тоже частенько рисует и пишет картины. Нашу гостиную на первом этаже дома, украшает именно ее роспись. Узор завитками уходит с потолка и переходит в пол. Выполнен он в сине-зеленых цветах.

Голос матери вернул меня в реальность:

- Лю, тебя разбудить завтра в тоже время? Чтобы я посмотрела, как ты рисуешь? Или тебе хочется поспать? – Спросила она, с заинтересованным видом.

- Мам, может быть стоит пойти завтра, но вечером? Тот заброшенный дом будет выглядеть совсем по - другому. Тумана не будет. Как думаешь? – предложил я.

- Хорошо, сынок. Но потом, на следующий день, утром я поведу тебя в другое место.

Обратно домой мы шли в молчании, каждый задумался о чем-то своем. Когда мама шла, то непременно срывала пару полевых цветов и в задумчивом состоянии крошила их, как бы отмечая наш путь от обветшалого домишки, к нашему дому.

В дверях дома нас встретила Кети и папа, (меня назвали в честь отца), и спрашивали, где мы были. Мама все рассказала, после чего вместе с отцом ушла в библиотеку, оставив нас с Кети.

Оставшееся время я провел в гостиной, разглядывая роспись на стенах. Узор был очень красив и буквально заворожил меня своей резкостью. Орнамент как бы врезался в стены и ничто не может заставить его исчезнуть. Я долго водил руками по контуру и не замечал никого, кто ходил по дому, и застал меня.

Все больше и больше я начал интересоваться живописью и графикой. Изучал в библиотеках книги по художественному искусству, после занятий в школе. На каникулах же, я мог сидеть за этими книгами, не отрываясь. Во мне, такое чувство, просыпался другой человек. Мама водила меня в разные места, которые казались ей интересными. Я тоже находил их таковыми. Мама, когда я ее просил, всегда мне помогала, говорила, что нужно сделать для того чтобы добиться желаемого мной результата.

Прошли годы, прежде чем мать и отец решили рассказать Кети и мне, что мать уже год больна лейкемией, раком крови. К тому времени мне было четырнадцать лет. Я был в шоке, но мать успокоила меня, сказав, что никто ничего не сможет изменить и грустить не надо, надо лишь дожить отпущенное ей время достойно.

Спустя полгода все смирились с мыслью, что мама больна. Кети порадовала всех, тем, что она скоро выйдет замуж. Никто не был против. Мне, честно говоря, было все равно. В последние годы наше с сестрой общение постепенно сводилось на нет. На это повлияло и ее замужество. Сестра уехала из родительского дома к своему мужу, Джону.

Мама поддержала мое поступление в академию, хотя сказала, что будет очень скучать, в чем я и не сомневался. Я с радостью покинул мой родной город – Сиэтл и уехал в Лондон – город темной красоты, как я считаю.

Учился я хорошо, где-то опережая других, а где-то наоборот. Я все больше скучал по родным, но больше всего по маме. Я стал художником. Наконец- то стал.

Последнее письмо было не от матери, а от отца. В письме говорилось о том, что я боялся больше всего, о смерти моей любимой мамы:

Льюис, твоя мама умерла. Единственное утешение для всей нашей семьи, это то, что смерть произошла во сне. Тем не менее, произошло еще одно событие. Кети беременна. Вот такой круговорот жизни и смерти…

Твой отец, Льюис.

Мне предстоит приехать на похороны. Сразу после окончания академии. Я до сих пор не верю этому письму. Та, что понимала меня больше всех, покинула меня. Больше не будет утренних прогулок. Больше я не услышу ее ласкового, но уверенного голоса. Не увижу, как она прогуливается под окном.

Казалось, что моя мать бессмертна. Что она никогда не уйдет. Слезы катятся с моих щек, и нет смысла их утирать, потому что лить их буду я, всю свою жизнь.

Глава.

В Сиэтле, после похорон.

Мой новый дом. Подарок дражайшей сестры. Окна я занавесил темно- синими портьерами. Стены оставил чисто-белыми. Во всех пятнадцати комнатах этого двухэтажного строения идеальный порядок и чистота. На втором этаже, в одной из самых больших комнат я оборудовал студию, мое убежище от горя.

Сейчас я возьму уголь и большой альбом, а моя мама встретит меня на террасе, но нет. Это лишь галлюцинации, воспоминания. Это моя новая картина, которую нет сил завершить, потому что слезы застилают глаза.

Я вожу кистью по холсту и рисую ее великолепное черное платье, которое немного покачивается от ветра. А вот и ее милое лицо, выражение на нем глубокой задумчивости. Изгиб бровей, который показывает ее заботливое отношение ко всем окружающим.

Она держит за руку своего маленького сына, который смотрит на нее как на богиню, а не просто как на мать. Как тогда я смотрел и не знал, что так скоро ее потеряю. Как же я хочу вернуть те моменты наших прогулок, и говорить с ней, слушать ее голос, похожий на колыбельную песенку. Успокой меня сейчас, мама, хоть на мгновение. Помоги мне справиться и смириться.

Через распахнутое окно ветер ворвался в студию, покачивая комнатные растения. Тут я снова вернулся в реальность и обнаружил, что фигура прекрасной женщины на холсте уже закончена до самых мелких деталей. Волосы моей мертвой музы развеваются и падают на пояс платья. Длинная, изящная рука держит за руку меня. Так крепко держит, что, казалось бы, никогда не отпустит. Моя работа позволяет творить чудо, то есть, останавливать время. Хоть и не совсем так, как представляешь ты, мой дорогой читатель. Теперь то утро, та наша первая прогулка с матерью, навсегда будет со мной. Ее не вернуть, но я не смогу ее забыть. Буду помнить ее всегда. Мать будет моим идеалом женщины.

За окном стемнело. Откуда-то первого этажа раздались стуки. Зачем они стучат? Я все равно не приду, больше никогда. Зачем мне что-то объяснять им? Говорить, что они были мне не так дороги, как мать? Но они все равно идут, я это слышу. Топот ваших ног по лестнице. Наконец они меня настигли. Ах! Как я мог забыть. Вы ведь не знаете, кто «они» такие, и кого я имею в виду? Конечно же, это Кети и Льюис.