Мая, ночь. Ее звали Наташей, и это было забавно

Ее звали Наташей, и это было забавно. Ахмед, как и большинство его земляков, называл наташами всех русских женщин. Почему нет, если они приезжают в Египет за одним и тем же. Всем без исключения нужны сказки тысячи и одной ночи. Сказки в постели.

Недаром говорится, что путь к сердцу женщины лежит через ее уши. Секс для русских туристок – важная, но не главная часть развлекательной программы. Им непременно нужно услышать, что они самые красивые, самые обольстительные, самые желанные. Ахмед с готовностью нашептывал им эти слова и многие другие. Его уста источали мед, его речь лилась неспешно и плавно, словно патока, словно величавый Нил.

В настоящий момент Ахмед обстоятельно отвечал на вопрос Наташи, которой непременно нужно было знать, женат ли он, и если нет, то почему. Его ломаная русская речь звучала на фоне тягучей восточной музыки, как песнь песней, как соловьиные рулады. Начав с туманных намеков на несуществующий родовой замок у самого Красного моря, он пожаловался на свое большое, горячее сердце, изнывающее от неразделенной любви, и горестно признался:

– Я одинок, потому что до сих пор не встретил девушку своей мечты, Наташа. Когда это произойдет, я осыплю избранницу алмазами, чтобы блистала ярче звездного неба. Возведу для нее пирамиды из золота, подарю ей семь новых чудес света. Вот как я поступлю, да будет Аллах свидетель моим словам.

К его счастью, Аллах, занятый какими‑то своими неотложными небесными делами, клятву пропустил мимо ушей. Ахмед, мягко говоря, лукавил. Египтянину не так‑то просто вступить в брак с соотечественницей. Необходимо не только быть состоятельным человеком, способным содержать семью, но и отличаться добропорядочностью. Обычно местные мужчины женились лет в сорок, когда обзаводились некоторым капиталом и положением в обществе. Другое дело шашни с курортницами. Если они настаивали на узаконивании отношений, египтяне сочетались с ними так называемым браком ОРФИ. Свидетельства, отпечатанные на ксероксе, без печати, успокаивали наивных русских женщин и полицию нравов. Подобные бумажки продавались на каждом углу и позволяли парам сожительствовать, но никакой юридической силы не имели. Ахмед не раз пользовался липовыми свидетельствами о браке, чтобы заманить женщин в постель, и готов был сделать предложение Наташе.

Впрочем, переспать с ней шансов не было. Даже если она примет приглашение посетить холостяцкое жилище Ахмеда. При мысли об этом ему пришлось хорошенько откашляться, чтобы освободить гортань от набежавшей слюны. Очень уж хотелось добраться до пышного тела Наташи. Чувства, которые испытывал к ней Ахмед, были плотоядными. Порой он ловил себя на желании впиться в нее зубами, как в сочный шиш‑кебаб или истекающую жиром нифу из свежей баранины. Проглотив очередную порцию слюны, он снова кашлянул.

– Ты болен? – поинтересовалась Наташа, оторвавшись от очередного мясного блюда.

– Я совершенно здоров! – пылко возразил Ахмед, заподозрив, что подразумевается какая‑нибудь нехорошая болезнь, препятствующая сближению.

– Но ты кашляешь.

– А… Ерунда. Мало простудил горло.

– Немного, – подсказала Наташа. – А более правильно получится, если ты скажешь: «Слегка застудил горло».

– Слегка, – повторил Ахмед.

– В такую жару?

– Я плавал глубоко. – Он показал руками, как это происходило. – Нырял. Вода внизу холодная.

– Занимаешься дайвингом?

Ахмед проследил за волнообразными движениями живота танцовщицы на сцене и хрипло подтвердил:

– Да, дайвинг. Я люблю спорт. Всякий.

– Завидный кавалер, – констатировала Наташа. – Богатый, красивый, молодой. У такого небось отбоя от невест нет.

– Невест много, – подтвердил он, пережевывая пряную кюфту, сдобренную лимонным соком. – Но душа к ним не ложится.

– Не лежит, – поправила Наташа, продолжая улыбаться.

Помада на ее губах размазалась, подбородок блестел от жира. Внезапно Ахмеду захотелось повалить ее прямо на ресторанный стол и яростно овладеть ею, игнорируя протестующие вопли и телодвижения. Нет, не игнорируя. Наслаждаясь ими.

– Не лежит, – согласился он, мысленно обозвав Наташу капризной сукой.

Интересно, кто ее муж? Чем он сейчас занимается? Догадывается ли, что его жена ужинает в ресторане с мужчиной, который познакомился с ней возле гостиничного бассейна? Кем бы ни был Наташин муж, решил про себя Ахмед, он полный идиот. Отпускать женщин с такими формами в жаркие страны могут только недоумки. Неужели не ясно, чем они здесь занимаются?

– Зато моя душа лежит к тебе, Наташа, – произнес Ахмед, краем глаза наблюдая за происходящим на сцене.

Танцевали в «Аль‑Мушараби» не хуже, чем готовили, а готовили так, что по вечерам сюда съезжались ценители кулинарии со всех концов Каира. Бывали здесь даже звезды египетского кино, политики и шейхи. Внешняя затрапезность заведения совершенно не соответствовала высочайшему уровню кухни.

– Главное, – многозначительно молвила Наташа, – чтобы все остальное не лежало.

Ахмед достаточно хорошо знал русский язык, чтобы понять более чем прозрачный намек. По его ребрам заструился горячий пот. Он был опытнейшим соблазнителем, профессионалом своего дела, но никак не мог привыкнуть к тому, что заморские красотки столь откровенно вешаются на шею первым встречным арабам. В постели они утверждали, что виной тому врожденная тяга к романтике, однако вели себя как последние шлюхи. Секса они искали в Египте, а не романтики. Грубого животного секса, от которого размякали, плавились, точно воск, и сжигали килограммы лишнего веса. Ни одна из них не предлагала Ахмеду встать с кровати, чтобы полюбоваться луной и звездами. Зато почти каждая страстно шептала: еще… еще… еще…

Какая досада, что сегодня Ахмед этого не услышит!

– У тебя, как я погляжу, не только горло болит, – заметила Наташа, беря принесенную официантом чашку кофе.

– Что? – встрепенулся Ахмед.

– Ты скрипишь зубами.

– Тебе показалось.

– Что ж, в таких случаях у нас говорят: креститься надо.

Наташа засмеялась. Ахмед завороженно уставился на золотой крестик между ее трясущимися грудями. Попробовать бы их на ощупь, такие близкие, лоснящиеся от испарины. Но нынешняя ночь не для забав. Большие люди предложили большие деньги не за эротическое шоу. Ахмеду поручили лишь уговорить Наташу отправиться к нему в гости. Именно поэтому он привез ее в ресторан на окраине. Чтобы обратный маршрут пролегал по безлюдным местам.

– Смеешься, – горестно изрек Ахмед. – А ведь у меня серьезные намерения.

– Естественно, – насмешливо согласилась Наташа. – Ты намереваешься уложить меня в постель, и для тебя это очень серьезно. Настолько серьезно, что ты готов сменить веру?

– Вера тут ни при чем.

– Но я христианка, а ты магометанин. Как насчет шариата?

– Шариат тоже ни при чем, – заявил Ахмед.

Наташа прищурилась:

– Тебя не пугает, что я неверная?

– Меня ничто не пугает!

Наташа звонко расхохоталась, привлекая к себе внимание посетителей. Взоры мужчин были маслянистыми. Женщины смотрели недобро, будто булавками кололи. Наташины глаза, подкрашенные на восточный манер, встречали направленные на нее взгляды с вызовом. Она что, не имеет права смеяться, когда ей весело? Кто‑нибудь против? Кому‑то не нравится, что она коротает вечер с молодым мужчиной? Плевать! Наташа будет вести себя так, как ей хочется, и никто не вправе запрещать ей радоваться жизни!

– Тогда, может, поведешь меня под венец? – спросила она Ахмеда.

Ему пришло в голову, что напрасно он демонстрирует отличное знание русского языка. Общаясь с туристками из России, лучше притворяться несведущим. Меньше слов, больше дела, как говорят русские.

Отряхнув и без того чистые брюки, Ахмед пробормотал:

– Я просто хотел пригласить тебя в гости…

Наташа сделала большие глаза:

– Хотел?

– Хочу, – поправился Ахмед.

Приведя в порядок брюки, он принялся натирать о скатерть фамильный перстень с арабской вязью. Его голова была наклонена несколько ниже, чем требовалось для такого немудреного занятия.

– Так за чем же остановка? – удивилась Наташа после продолжительной паузы.

Из‑за громкой музыки и шума в ушах ее голос доносился словно издалека. Ахмед подумал, что, закончив миссию, он будет вынужден воспользоваться услугами какой‑нибудь дешевой шлюхи. Необходимо выпустить пар, не то кровеносные сосуды полопаются от напряжения.

– Ты… – Ахмед поперхнулся комком, набухшим в горле. – Ты согласна?

– Но должен же быть какой‑то повод! – воскликнула Наташа.

– Повод?

– Конечно. Как женщина замужняя и во всех отношениях порядочная, я не могу ехать в гости к малознакомому мужчине без веских на то оснований. Придумай что‑нибудь.

Не найдясь с ответом, Ахмед подышал на перстень и поводил им по штанине.

Наблюдающая за ним Наташа едва заметно усмехнулась:

– Может, ты хочешь показать мне коллекцию ракушек и кораллов? Тропических рыб в аквариумах? Чучела акул и крокодилов?

– Ракушек? – растерялся Ахмед. – Рыб? Крокодилов?

– Но ты ведь не просто местный жиголо, – напомнила Наташа, – но и дайвер по совместительству. Или я ошибаюсь? Ты обманул бедную доверчивую девушку?

– Я… – Голос Ахмеда стал натужным, как будто он не в ресторане находился, а таскал тюки с хлопком. – Я не жиголо и я никогда никого не обманывал.

– В таком случае ты еще более отпетый лжец, чем я думала!

– Но…

Наташа не захотела слушать возражения. Завершила мысль, отставляя кофейную чашку:

– Следовательно, придумать повод тебе будет проще простого. Итак? С какой целью ты приглашаешь меня к себе домой?

Ахмед покачал головой, выказывая то ли неодобрение, то ли восхищение по поводу столь энергичного напора.

– Я живу рядом с Цитаделью, – сымпровизировал он. – Это – главная достопримечательность Каира.

– Я была там, – небрежно обронила Наташа. – Жарко, пыльно и воняет дохлыми крысами. Я выложила за экскурсию пятьдесят баксов, а мне показали какую‑то корявую мечеть во дворе и предложили поверить, что она построена из обломков пирамид. Надеюсь, предложенная тобой программа будет поувлекательнее.

– Из моей квартиры открывается вид на Нил, – торжественно провозгласил Ахмед. – Он так прекрасен ночью, когда в древних водах отражаются огни «Хилтона».

– Принимается, – сказала Наташа, вставая. – Фантазия у тебя довольно убогая, но мы, женщины, ценим в мужчинах что угодно, только не богатое воображение. Веди, Сусанин.

– Су…?

– Сусанин. Героический русский крестьянин, вызвавшийся провести вражеское войско через леса.

– Тогда он предатель, а не герой, – вставил Ахмед, задвигая стул.

– Ты не дослушал, – усмехнулась шагающая чуть впереди Наташа. – Он завел врагов в трясину, где они утонули.

– А сам?

– Погиб.

– Карьера Сусанина не для меня, – признался Ахмед, притормаживая, чтобы не натолкнуться на остановившуюся спутницу.

Его тон был абсолютно искренним, хотя он, как обычно, кривил душой. Порученная ему миссия в чем‑то напоминала сусанинскую. Обольстить Наташу, вкрасться ей в доверие и заманить в укромный уголок, где ею займутся другие. Чем, как и почему, Ахмеда не волновало. Ему было достаточно обещанного гонорара, гарантий личной безопасности и твердого алиби. Дальнейшая судьба Наташи его не касалась. И умирать Ахмед в обозримом будущем не собирался.

Последняя мысль придала ему уверенности и подняла настроение. В конце концов он не зря считался одним из опытнейших ловеласов Каира. Играючи, покорил русскую красавицу, фактически соблазнил ее, хотя и не имеет возможности воспользоваться плодами своей победы. Что ж, пусть будет так. Нужно смотреть на происходящее философски. Не эта Наташа, так другая. Не сегодня, так завтра.

Задумавшись, Ахмед не сразу сообразил, что видит перед собой не лицо Наташи, а ее удаляющуюся спину. Отчаяние, охватившее его, было не менее острым, чем недавнее возбуждение. Это была не просто тоска кобеля, из‑под носа которого ускользала вожделенная сука. Не разочарование игрока, утратившего шансы сорвать кон. Ахмеду сделалось по‑настоящему страшно. Ведь он взял у заказчиков задаток и успел промотать почти все деньги, а эти люди не принадлежали к числу тех, с кем хочется шутить или конфликтовать.

– Эй! – крикнул Ахмед, привлекая к себе внимание немногочисленной публики, находящейся в холле.

Наташа обернулась, всем своим видом выражая недоумение по поводу столь бесцеремонного обращения.

– В чем дело? – недовольно осведомилась она.

– Куда ты? – воскликнул Ахмед.

Вместо ответа Наташа кивнула на дверь с табличкой «Lady’s room». Слава Аллаху, она направлялась в туалет! Ахмед достал из кармана платок и тщательно вытер лицо. По правде говоря, ему тоже не мешало бы опорожнить мочевой пузырь, но благоразумие удерживало его на месте. Им руководил инстинкт кота, подкарауливающего мышь, юркнувшую в норку. Мышь, которой все равно деваться некуда.

Прохаживаясь по вестибюлю, Ахмед беспрестанно сжимал и разжимал кулаки. Он не отдавал себе отчета в том, что его пальцы имитируют движение втягиваемых и выпускаемых когтей.

* * *

Остановившись перед зеркалом, Наташа придирчиво осмотрела свое отражение. Хороша. Любимое бирюзовое платье обтягивает фигуру несколько сильнее, чем до путешествия, но здешние мужчины предпочитают пышные формы, а дома будет достаточно несколько дней посидеть на диете, чтобы убавить излишнюю выпуклость живота.

Животика, мысленно поправилась Наташа, огладив бока руками. Она еще достаточно молода и достойна уменьшительных суффиксов. Пока женщине не перевалило за сорок, она вообще может позволить себе многое. Бурные, скоротечные романы с темпераментными восточными мужчинами. Обильные ужины. Облегающие платья.

Обратив внимание на то, что бретельки чересчур сильно врезались в плечи, Наташа гусеницей извернулась в шелковистом коконе платья, подтягивая его вверх. Под тонкой тканью резче обозначились выпуклости на боках. Нет, все же необходимо поменьше есть. Египетская кухня коварна. Большинство блюд состоит из овощей, щедро сдобренных специями, однако перед ними и между ними подаются так называемые маленькие закуски: бобы, орешки, жареный миндаль, пирожки, миниатюрные шашлычки, печень с подливой. Только‑только разделаешься с закуской, как на стол выставляется что‑нибудь обстоятельное. Плюс к этому сладости на десерт. Кажется, Наташа слишком увлеклась, отдавая должное арабским яствам. Пора умерить аппетиты и позаботиться о фигуре. Как говорят зрелые женщины: скушал кекс – не забудь про секс!

Поведя носом, Наташа не уловила ни намека на неприятные запахи, но ноздри ее непроизвольно сузились. Цокая набойками каблуков по мрамору, она вошла в тесную, как холодильник, кабинку, заперлась и зашуршала платьем. Мысль о том, что снаружи дожидается нетерпеливый кавалер, приятно волновала. Его безудержная похвальба и витиеватые комплименты вызывали снисходительную усмешку. Зачем пыжиться и распускать хвост, если Наташа и без того готова отдаться, не требуя взамен ни подарков, ни клятв в вечной любви. Смешно.

Грустно и смешно, уточнила она, избавляясь от надушенных трусиков, чтобы спрятать их в сумке.

Эпизод из какого‑то иностранного фильма. Наташу давно подмывало проделать этот фокус. Низ живота обдало холодком от возбуждения. Что‑то напоминающее детские переживания при спуске с горки или купании голышом. «Какая жалость, – подумала Наташа, – что приходится искать острые ощущения на стороне, а не в супружеской постели». Но Виталий рано утратил потенцию. Ему нет и пятидесяти, а то, на что он способен при близости, не доставляет удовольствия ни Наташе, ни ему самому.

Наука, наука, наука! Виталий посвятил ей всю жизнь, а она отплатила ему немощью и половым бессилием. Только и остается ему теперь, что смотреть сквозь пальцы на мимолетные романы жены да скрепя сердце отпускать ее отдыхать одну. Хотя на две путевки в Египет у Верещагиных не хватает денег. Вот вам и научные изыскания. Пока муж занимается климатом, его жена неумолимо приближается к климаксу.

Перед мысленным взором Наташи возник черно‑белый портрет какого‑то седого маразматика, вывешенный над письменным столом Виталия. Неприятная личность. Лохмы стоят дыбом, глаза выпучены, язык высунут. Шутник. Они все заправские шутники, эти ученые. Их жены маются от скуки, а им и горя нет.

Черно‑белая фотография сменилась цветной, затем они замелькали одна за другой, как на страницах перелистываемого альбома. Повсюду был изображен сын Верещагиных: совсем еще крохотный, годовалый, трехлетний, в костюмчике первоклашки, на велосипеде, на даче, за компьютером, с мамой и папой, с дедушками и бабушками…

А вот Степушка отмечает свой восьмой день рождения, приготовившись задувать свечи на торте…

А вот он на фоне новогодней елки, уже одиннадцатилетний, с бокалом шампанского, которое, впрочем, ему разрешили лишь пригубить…

И этой весной, при мобильнике – насупленный подросток четырнадцати лет, сперва обрадовавшийся подарку, а потом представивший себе, как он будет выглядеть с этой дешевкой рядом с одноклассниками из состоятельных семей, помрачневший…

Конечно, большое вам спасибо, дорогие родители, но труба голимая, с ней стыдно на людях показываться…

Стоп! Наташа ущипнула себя за локоть, обрывая поток разыгравшегося воображения. Она ни в чем не виновата перед сыном. Взрослые имеют право на личную жизнь. Пусть даже эта взрослая жизнь порой получается не такой, о которой можно рассказывать детям. Но Степушка ничего не узнает. Его непутевая мама перебесится и вернется домой прежней: веселой, милой, ласковой. А сегодня – ее день. Ее ночь. Ее короткое женское счастье.

Извини, сынок, но тебя это абсолютно не касается, так что не смей портить мне праздник!

Образ Степушки потускнел и расплылся. Наташа раздраженно захлопнула дверь кабинки и, ополаскивая руки под краном, машинально зачерпнула пригоршню воды.

Она оказалась солоноватая. Извечная проблема египтян. Фирменная минералка в бутылках стоит дорого и часто оказывается на поверку поддельной. В Каире бойко торгуют обычной водопроводной водой, торгуют кое‑как опресненной водой морской, наполняют цистерны из Нила, вручную катают по улицам баки. Тонна пресной воды для бытовых нужд стоит около трех долларов, как килограмм телятины. Немалые деньги для среднестатистического жителя Египта, получающего двадцать баксов в месяц.

В общем, все относительно, как любит приговаривать Виталий, почему‑то поглядывая при этом на портрет своего ученого кумира. Цитирует чужое изречение, наверное. Нет чтобы самому придумать что‑нибудь умное, тянущее если не на Нобелевскую премию, то хоть на государственную. Боже, как надоело сводить концы с концами! Постоянно отказывать себе в чем‑то, завидовать бабам из телевизора, мечтать о волшебных переменах и знать, что они никогда не произойдут. А ведь годы летят – не остановишь.

Подкрашивая губы, Наташа снова полюбовалась собой в зеркале. Макияж макияжем, а складки у носа и пообвисшие щеки никуда не исчезают. С каждым годом отметины времени становятся все заметней, все красноречивей.

Единственный способ задержать увядание – вести активную половую жизнь, а в этом деле Виталий не помощник. В позапрошлом году Наташу ублажал турок, минувшим летом это был болгарин, а теперь пришел черед араба. Настоящий интернационал. Любовники всех стран, соединяйтесь!

Наградив себя в зеркале кривой усмешкой, Наташа покинула туалет и направилась к Ахмеду с решительным видом. От предвкушения близости звенело в ушах. Сознание собственной порочности и доступности пьянило сильнее любого шампанского.

Кто сказал, что вознесшийся высоко низко падает? Спросите об этом у женщин, и они скажут, что в любви все происходит с точностью до наоборот.

Наташа посмотрела Ахмеду в глаза и многообещающе улыбнулась.

– Я готова, – доложила она.

Это был тот редкий случай, когда она могла позволить себе быть предельно откровенной.

* * *

В лунном свете изваяние Мухаммеда Али на площади казалось отлитым из серебра. Средневековые башни и стены создавали сказочную атмосферу «Тысячи и одной ночи». Припаркованные близ ресторана автомобили утопали в чернильной тени, отбрасываемой мечетью Сейида Зейнаб. Прибывающих и отъезжающих сопровождали босоногие парковщики с самодельными медными бляхами на груди. «Бакшиш, бакшиш», – верещали они, если кто‑нибудь медлил с оплатой их сомнительных услуг. Их зубы сверкали в темноте.

За ними рассеянно наблюдали двое иностранцев, приехавших сюда вовсе не ради экзотического ужина и восточных танцев. Несмотря на распахнутые двери, в машине было душновато. Приемник мужчины не включали. Оба были одеты в разноцветные, но однотипные ти‑шорты, стилизованные под просторные арабские рубахи. Сандалии на них тоже почти не отличались друг от друга. Было ясно, что мужчины вместе прошлись по местным магазинам. Услышав их речь, можно было с уверенностью сказать, что это американцы.

Так оно и было. Сидящих в автомобиле мужчин звали Броуди и Стейбл. Они прибыли в Каир из Соединенных Штатов. Обувь и одежда приобретались еще пару недель назад, но нарядиться в обновки довелось только нынешним вечером. Мужчины даже фотоаппараты прихватили, чтобы подчеркнуть свой туристический имидж. Правда, снимать им было некого и нечего. Они ограничивались тем, что убивали время, пялясь на горластых парковщиков.

– Помахал несколько секунд руками – получил деньги, – прокомментировал Броуди, барабаня пальцами по рулю. – Хорошая работенка.

– И ты подыщи себе такую, – предложил Стейбл, меланхолично жуя зубочистку.

– Я бы с удовольствием, лейтенант, но привык иметь крышу над головой.

Броуди закончил фразу невнятным фырканьем. Он все еще находился под впечатлением от увиденного в Каире. О май гад! Большинство здешних домов не имело крыш! Их заменяло щетинистое переплетение ржавой арматуры. Ленивые и томные, под стать своей музыке, египтяне достраивали этажи по мере прибавления потомства и статей доходов. Среди них американцы чувствовали себя акулами, запущенными в сонное болото. Скучно, грязно и душно от постоянной нехватки кислорода. Вместо него в воздухе витают запахи муската и мускуса, кардамона и кофе, гашиша, разогретого асфальта, паленой резины, свежей зелени, тухлого мяса. Непередаваемый аромат. Густой и насыщенный, как туземная похлебка.

Броуди судорожно зевнул.

– Скоро они сговорятся? – спросил он.

– Думаю, уже сговорились, – ответил Стейбл, сверившись с пыленепроницаемыми часами, полученными перед выездом в страну песчаных бурь. – Осечки не будет. Мы целый год наблюдали за женой Верещагина и хорошо изучили ее повадки.

– По крайней мере, в ближайшее время он может не опасаться супружеской измены, – ухмыльнулся Броуди.

– Не уверен.

– Разве арабам, которые умыкнут Наташу, не велено обращаться с ней бережно?

– На первом этапе – да, – подтвердил Стейбл. – Однако впоследствии могут потребоваться эффективные методы воздействия.

Броуди скорчил гримасу, означающую сомнение. Его жизненный опыт подсказывал, что методы воздействия, на которые намекал шеф, никуда не годятся.

– Эта кошка, – сказал он, – только рада будет задирать хвост перед кем бы то ни было!

Стейбл загадочно усмехнулся:

– И перед больными проказой?

– Не понял, – наморщил лоб Броуди.

Из‑за этой привычки морщиться он выглядел гораздо старше своих лет, но зато чуточку сообразительнее. В нем было что‑то от ковбоя «Мальборо», наткнувшегося на непреодолимую преграду и пытающегося сообразить, как быть и куда скакать дальше.

– Мы устроим миссис Верещагиной экскурсию в лепрозорий, – пояснил ему Стейбл, меняя зубочистку. – Пусть сама выбирает, с кем быть сговорчивой: с Си‑ай‑эй или с прокаженными. Держу пари, что им ничего не обломится.

– Должно быть, вы шутите?

Хотя в английском языке не существовало четкого различия между местоимениями «ты» и «вы», оно определялось построением фраз и интонацией. Поскольку Стейбл являлся старшим офицером, то обращаться к нему следовало уважительно, что Броуди и делал. Со своей стороны, Стейбл разговаривал с ним свысока.

– Если это и шутка, – произнес он, – то русской красавице совсем необязательно знать об этом. При входе в лепрозорий у людей пропадает чувство юмора.

– Это точно! – развеселился Броуди. – Ха‑ха‑ха!

Забывшись, он нечаянно задел клаксон. «Форд» отозвался возмущенным возгласом. Парковщики покосились в сторону американцев и равнодушно отвернулись. В Каире принято общаться посредством автомобильных гудков. Так водители переругиваются друг с другом, приветствуют знакомых пешеходов, благодарят уступающих дорогу и просто напоминают окружающим о своем существовании. Даже в этот поздний час город ухал, квакал, улюлюкал, завывал и повизгивал на все голоса. И все же Стейбл не замедлил сделать подчиненному замечание:

– Не расслабляйся, сержант. Миссия всегда представляется проще, чем она есть на самом деле.

– Да, лейтенант, – согласился Броуди.

На самом деле он так не считал. Что может быть легче, чем пристроиться за машиной Ахмеда и проследить, как арабские наемники организуют похищение? Жертва плохо ориентируется в лабиринте каирских улиц, поэтому до самого конца не заподозрит ничего неладного. Может быть, Верещагина попытается кричать, когда неизвестные станут вытаскивать ее из машины, но какая ночь обходится здесь без воплей о помощи? К тому же существует множество способов заставить женщину умолкнуть. Вколют ей снотворное, закатают в восточный ковер и доставят по указанному адресу. Дальнейшее – дело техники, а с техническим оснащением у американцев все в порядке.

– Не повезло ученому с женой, – сказал Броуди, который плохо переносил молчание и бездеятельность. – Если уж жениться, то на мусульманке. А что? – Он осклабился. – На посторонних мужчин не смотрят, ходят по городу в жутких балахонах, лица прячут, наряжаются только для мужей. – Поразмыслив, он мечтательно добавил: – И раздеваются тоже.

– Могу обеспечить тебе постоянную работу в Египте, – произнес Стейбл. – Обзаведешься египтянкой. Будет наряжаться только для тебя. И раздеваться тоже.

Судя по улыбке лейтенанта, это была шутка. Судя по косому взгляду – предостережение.

Броуди заерзал за рулем, двигая задом так, словно уминал им торчащие пружины.

– Надоело ждать, – проворчал он извиняющимся тоном. – Я привык действовать, а не торчать на месте. Катящийся камень мхом не обрастает, как говорят у нас в Огайо.

– На Востоке необходимо уметь ждать, парень, – сказал Стейбл. – Египетские пять минут длятся три часа. Суетиться здесь все равно что ходить с зонтом. Глупо и неприлично.

Броуди понимающе кивнул. Он успел изучить некоторые неписаные правила поведения в Каире. Нельзя входить в мечеть во время молитвы. Нельзя фотографировать внутри гробниц. Гулять по Городу Мертвых у подножия горы Мукаттам можно, но лишь в том случае, если не имеешь ничего против того, чтобы тебе выпустили кишки бродяги, обитающие в могилах. Не рекомендуется платить за товар больше половины запрашиваемой торговцами цены. Категорически запрещается заговаривать с женщинами, носящими паранджу.

И вот новый сюрприз!

– Зонт, гм, – повторил Броуди. – Что неприличного усматривают в нем арабы? Зонт напоминает им член?

Услышав такое предположение, Стейбл едва не проглотил зубочистку. «Это твоя башка напоминает член, сержант, – думал он, корчась от хохота. – Здоровенный тупой член, предназначение которого вовсе не в том, чтобы рассуждать». Кое‑как подавив желание произнести фразу вслух, он утер выступившие слезы и сказал:

– Не вздумай поделиться своими мыслями с аборигенами, парень. Тебя не поймут. Зонты в Каире не носят потому, что здесь не бывает дождей.

– Совсем?

– Практически да.

– Климатическое оружие?

Едва неосторожный вопрос сорвался с языка Броуди, как Стейбл подался к нему, яростно сверкая глазами.

– Природные условия, – прошипел он, тыча подчиненного пальцем в грудь. – Естественные природные условия, только и всего. И настоятельно советую держать некоторые познания при себе, ясно, сержант?

– Да, сэр, – выпрямил спину Броуди.

Сидячая версия стойки «смирно».

– А если тебе нечем заняться, – продолжал Стейбл, откидываясь на сиденье, – то понаблюдай за типом, который болтается возле входа в ресторан. Не нравится он мне.

– Мне тоже. Пьяный, как сибирский медведь.

Скорее мужчина напоминал моряка, ступившего на сушу после многодневной качки. Стоило ему бросить взгляд на часы или достать из кармана зажигалку, как он утрачивал с трудом найденное равновесие и был вынужден делать несколько шагов вперед. Хитрые парковщики уже дважды подходили к нему за подачкой и оба раза получили по пригоршне мелочи. Теперь, подобрав оброненные монетки, мальчишки приглушенно переругивались из‑за добычи. Некоторое время мужчина тупо наблюдал за ними, а потом отвернулся и расставил ноги пошире, чтобы не упасть.

Стейбл, заподозривший неладное, успокоился. Даже самому лучшему актеру не под силу сыграть настоящее опьянение. Всегда получается или перебор, или недобор. Точная имитация жестов и движений человека во хмелю невозможна. Трезвый не способен расслабить все мышцы до такой степени, чтобы превратиться в ходячее желе. Притворщик скопирует походку, но забудет про положение головы или рук. Заговорит заплетающимся языком, а взглянуть затуманенными глазами не удосужится. Что касается позы, то у пьяных она неподражаема. Мужчина, привлекший внимание американцев, попадал рукой в карман со второй или с третьей попытки, а его приплясывания с целью сохранить равновесие были неподражаемы.

– Русский, наверное. – Броуди наклонился к лобовому стеклу. – Интересно, где и чем он умудрился нализаться? Не в ресторане же шампанским?

– Туристам разрешается провозить литр крепкого алкоголя, – процедил Стейбл, наблюдая за хаотическими перемещениями пьяницы. – Этот уничтожил все запасы сразу.

– Тогда чем он нам может помешать?

– И действительно.

Рассудив так, американцы просчитались. Хотя в некоторых своих предположениях они оказались правы. Привлекший их внимание человек был гражданином России. И он действительно принял изрядную дозу спиртного.

* * *

Пропуская Наташу вперед, Ахмед жадно проследил за ее колышущимися выпуклыми ягодицами. О, это современное женское белье! Оно создает иллюзию, что верхняя одежда носится прямо на голом теле. Или Наташа в самом деле разгуливает без трусиков?

– Моя машина стоит правее, – хрипло произнес Ахмед, подхватывая спутницу под руку. Галантности в этом жесте было не больше, чем в прыжке паука, набрасывающегося на свою жертву.

– Надеюсь, у владельца замков и яхт тачка с кондиционером?

У Ахмеда имелась одна‑единственная возможность оставить сарказм без внимания, и он ею воспользовался, недоуменно переспросив:

– Тачка?

Наташа склонила голову к плечу:

– Впервые слышишь?

– Кажется, нет. Ты говоришь про телегу?

– Ну да, – усмехнулась Наташа, – мы ведь плохо знаем русский. Моя твоя не понимай.

– Мы? – продолжал валять дурака Ахмед.

Ему было настолько неловко усаживать спутницу в раздолбанный «Ситроен» прошлого тысячелетия, что он бессознательно оттягивал неприятный момент. Аллаху было угодно, чтобы Наташа так никогда и не узнала марку автомобиля своего кавалера.

Дорогу к паркингу преградил молодой мужчина в шлепках, мятых шортах и такой же мятой рубахе навыпуск.

– Привет! – воскликнул он.

– Хэлло, – вежливо поздоровался Ахмед, решив, что перед ним стоит кто‑то из приятелей Наташи.

А она приняла мужчину за знакомого Ахмеда и молча кивнула.

– Где ты его подцепила?

Покачиваясь из стороны в сторону, мужчина мрачно уставился на Наташу. Она растерянно повернулась к Ахмеду. Тот поискал взглядом полицейского, не нашел и грозно нахмурил брови:

– Позвольте пройти.

– А вот не позволю, – нахально заявил мужчина, переплетя руки на груди. Получилось нечто замысловатое, как морской узел, но ненадежное и распадающееся.

Ахмед подумал, что хорошо бы толкнуть наглеца плечом, чтобы тот грохнулся на асфальт, однако не стал этого делать. Толкнуть‑то можно, а потом? Пьяные легко падают, но быстро встают. Тот, который привязался к Ахмеду и Наташе, не походил на слабого противника. От него исходил резкий запах спиртного, и он держался на ногах не слишком твердо, но вид у него был весьма решительный.

Сообразив, что кавалер не расположен проявлять бойцовские качества, Наташа взяла инициативу на себя.

– Чего тебе надо? – грубо спросила она. – На неприятности нарываешься?

– Я? – Мужчина разразился демоническим хохотом, сделавшим бы честь любому артисту провинциального оперного театра. – Это хахаль твой мокроусый нарывается. Где ты его подцепила, я спрашиваю?

– Мы так и будем стоять? – спросила Наташа у Ахмеда, раздраженно дергая его за локоть.

Он огладил пальцами усы, удостоверился в том, что они абсолютно сухи, и шагнул вперед.

Мужчина сделал то же самое. Их грудные клетки почти соприкоснулись, после чего Ахмед предпочел отступить на исходную позицию.

– Откуда столько беспричинной агрессии? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. Глаза его забегали, как ищущие убежище тараканы.

– Видишь, на кого ты меня променяла, Натаха? – упрекнул мужчина. – Он уже в штаны наложил, приятель твой чернозадый. Плюнь на него и поехали в отель. Я тебе купальник купил. Карден. Или Прадо? – Мужчина потер переносицу. – Короче, нормальный купальник.

– Что ты несешь такое? – топнула ногой Наташа. – Что он себе позволяет? – спросила она у Ахмеда.

У того имелся встречный вопрос:

– Вы знакомы?

– А тебе какое дело, знакомы мы или нет? – перешел в наступление подвыпивший мужчина. – Тебя это гнетет? Вали отсюда, мурло кудлатое, покуда наследства не лишил!

– Полиция! – зычно крикнул Ахмед.

Юные парковщики, позабыв обо всем, во все глаза наблюдали за развитием событий. Пара, вышедшая из ресторана, остановилась, не отваживаясь пройти мимо шумной компании. В отдалении замаячили фигуры зевак. Одетые преимущественно в светлое, они напоминали потревоженных призраков.

– Еще фараонов своих египетских на помощь позови, – ехидно предложил мужчина Ахмеду, после чего пнул его в живот.

– Полиция, полиция! – выкрикнула какая‑то женщина по‑английски. В ее произношении это прозвучало как мольба: «Please, please!»

Ахмед издал сдавленный стон. Удар был не настолько болезненным, чтобы свалить с ног взрослого мужчину, однако распрямляться после него абсолютно не хотелось. Ахмед решил, что разумнее будет дождаться блюстителей порядка в скрюченной позе. Тем более что призывы к полиции слились в общий нестройный хор:

– Police! Help!

Кто‑то звонил по телефону, кто‑то давил на клаксон.

Наташа затормошила Ахмеда, но добилась от него лишь нескольких нечленораздельных звуков.

– Мудак! – взвизгнула она в типично русской манере.

Скорее всего, ругательство адресовалось незадачливому кавалеру, но мужчина воспринял его на свой счет.

– У, блядина, – сказал он и отвесил соотечественнице две сочные оплеухи.

Шлеп! Шлеп! Голова Наташи мотнулась слева направо, потом справа налево. Машинально разогнувшийся Ахмед получил кулаком в нос, схватился за лицо и отстраненно отметил, что теперь его усы действительно сделались мокрыми. Где‑то взвыла полицейская сирена, к ней подключилась вторая…

Идиллия звездной южной ночи была нарушена окончательно.

* * *

Американцы, оцепеневшие в салоне своего автомобиля, переглянулись.

– Убери его! – рявкнул Стейбл, когда наконец осознал, что прямо у него на глазах рушится конструкция тщательно подготовленной операции. – Убери этого паршивого ублюдка, пока не вмешались копы!

Броуди встрепенулся:

– Я из него отбивную сделаю. Сожру с потрохами!

Угроза была реальной, но несколько запоздавшей. За те две или три секунды, которые понадобились Броуди для того, чтобы выбраться из автомобиля, незнакомец успел отправить Ахмеда в нокаут и порвать на Наташе платье. Обороняясь, она размахивала сумкой, содержимое которой разлеталось во все стороны. Зрителей вокруг собралось предостаточно. Местные мужчины зачарованно смотрели на оголившееся Наташино бедро и не проявляли никакого желания разнять дерущихся. Вмешавшемуся иностранцу в ковбойской шляпе досталось по уху. Наташа, зацепившись каблуком за каблук, с размаху уселась на задницу.

Безобразие прекратил Броуди, выскочивший на площадку, как чугунное ядро, как стенобитный таран, как разъяренный носорог. Торопясь наверстать упущенное, он обрушил на забияку шквал ударов. Его кулаки мелькали в ночи, его руки уподобились механическим поршням. Он бил, бил, бил, и, казалось, противник вот‑вот рухнет, не выдержав такого напора.

Но этого не происходило.

Пьяный хулиган не оказывал достойного сопротивления, однако и падать не спешил. Несмотря на рассеченную губу и ссадины на скулах, он умудрялся сохранять равновесие. Словно американец колотил гибкую тростинку. Зрелищно и безрезультативно.

Пьяница шатался из стороны в сторону, его отбрасывало назад, он наклонялся и распрямлялся, увертывался и закрывался, не давая отпора, а эффектный завершающий удар у Броуди никак не получался. Хуже того! Уходя от натиска, противник проворно попятился и очутился в узком проходе между машинами, где расправиться с ним оказалось еще труднее. Не было пространства для маневра. Броуди пустил в ход натренированные ноги, но пьяница отступил еще дальше, сделавшись почти недосягаемым в лабиринте, образованном автомобилями. Одна за другой включались потревоженные противоугонные системы.

Вау‑у‑у! Уип‑уип! Лю‑лю‑лю‑лю!

К тому моменту, когда к ресторану подкатили полицейские, их сирена тонула в общем механическом скулеже. Суматоха поднялась такая, что о сохранении конфиденциальности нечего было и мечтать.

* * *

Выплюнув перекушенную пополам зубочистку, Стейбл выбрался наружу. Провал, полный провал, тоскливо констатировал он, увидев, как разгорячившийся напарник смазал по челюсти подбежавшего полицейского. Египетские блюстители порядка не отличаются устрашающей внешностью, но они многочисленны и очень щепетильно относятся к чести своих светло‑бежевых мундиров.

На место событий подоспели еще две машины с мигалками. В ход пошли дубинки, засверкали браслеты наручников. Полицейских было около дюжины, а впечатление складывалось такое, будто их раз в десять больше. Толпа возбужденно гомонила, обсуждая происходящее. Все трое мужчин, так или иначе принимавшие участие в потасовке, распластались на асфальте лицом вниз, руки у всех оказались скованными за спиной.

Броуди лежал неподвижно. Ахмед ерзал до тех пор, пока не получил дубинкой по заднице. Зачинщика драки тоже приголубили, но он громогласно потребовал вызвать российского консула, и его оставили в покое. Взлохмаченная Наташа безуспешно пыталась приладить на место полуоторванный подол платья. Арабы, перед глазами которых мелькал то ее оголившийся бок, то бедро, цокали языками. Один из полицейских, собиравший с земли разбросанные вещи, издал гортанный возглас и застыл, уставившись под ноги.

Проходящий мимо Стейбл опознал в скомканном лоскуте материи предмет женского туалета и скрипнул зубами. Удача была так близка! Наталья Верещагина была готова к интрижке с Ахмедом. Все испортил факин дранк рашн! Проклятый русский пьяница! Откуда только он взялся?

Стейбл полез в карман, нащупывая удостоверение сотрудника американского посольства. Внезапно осенившая его идея была блестящей. Необходимо забрать у полицейских не только Броуди, но и эту взбалмошную Наташу. Она растерянна, напугана, она только и мечтает, чтобы поскорее уехать отсюда. Почему бы и нет? Стейбл выдаст ее за гражданку Соединенных Штатов, и это сработает. Правда, каирские копы не преминут проверить документы Верещагиной, так что придется раскошелиться. Причем, учитывая экстравагантный наряд русской, сумма выкупа будет немалой. Но и ставка велика.

Не только один Стейбл считал так.

Откуда ни возьмись, на сцене возник новый персонаж: средних лет мужчина при галстуке, хотя и без пиджака. Сделав несколько шагов вперед, он подобрал утерянный Наташей паспорт и, одарив вежливой улыбкой замешкавшегося полицейского, поднял находку над головой.

– Господа, – провозгласил он на безупречном английском языке, – я Беликов, второй секретарь посольства Российской Федерации в Египте. Приношу извинения и выражаю озабоченность по поводу инцидента, в который была невольно вовлечена моя соотечественница. Кому предъявить документы?

Стейбл остановился, сунув руки в карманы и широко расставив ноги. Российский дипломат опередил его: отыскав среди полицейских старшего офицера, он что‑то тихо втолковывал ему, протягивая удостоверение и паспорт. Египтянин бегло изучил их и возвратил русскому, причем его правая ладонь была стиснута в кулак и вывернулась, как у паралитика. Пока Стейбл смотрел на смуглое лицо офицера, стремясь определить размер взятки, тот сделал неуловимое движение ладони к карману, после чего принялся поправлять портупею, демонстрируя всем, что его руки пусты. Русский же приблизился к Наташе и, отвесив сдержанный полупоклон, осведомился:

– Госпожа Верещагина? Желаете дать показания полиции или предпочитаете написать объяснения в посольстве?

– В посольстве, – не задумываясь, ответила Наташа.

– И я – в посольстве, – заволновался протрезвевший от треволнений пьяница.

Беликов посмотрел на него так, будто увидел у своих ног говорящего червя.

– Вы в состоянии идти самостоятельно? – спросил он у Наташи.

– Еще как! – откликнулась она.

– Тогда следуйте за мной.

Провожаемые любопытными взглядами, они направились к синему «Крайслеру» с дипломатическими номерами. Толкаясь, юные парковщики засеменили рядом с Наташей, придерживающей расползающееся платье.

Броуди повернул голову к Ахмеду и шепнул ему нечто такое, отчего тот уткнулся носом в асфальт и перестал подавать признаки жизни. Пьяница тоже помалкивал, вероятно, надеясь, что посол вернется за ним. Этого не произошло. Фыркнув, автомобиль с дипломатическими номерами покинул площадь.

Стейбл выступил вперед и, не в силах избавиться от недовольной мины, произнес:

– Я помощник военного атташе Соединенных Штатов. Требую извинений и выражаю решительный протест по поводу незаконного задержания гражданина Америки…

Забегая вперед, отметим, что освобождение Броуди не стоило ни цента, однако оптимизма это Стейблу не прибавило. Его, как несмышленого мальчишку, обвели вокруг пальца, за что ему полагалось строгое наказание. Уже не как мальчишке. А как проштрафившемуся лейтенанту Центрального разведывательного управления.