Глава десятая. Царствование Императора Николая II. 4 page

<Вы говорите, что не следует слишком строго осуждать очень интересующую нас особу, так как подневольная жизнь развратила ее характер. Вы полагаете, что не следует терять надежды, так как это лишает нас энергии в несчастье. Это было бы до известной степени верно, если бы существовали хоть какие-нибудь основания ожидать перемены. Такая перемена неминуема и естественна, утверждаете вы? А если, вопреки необходимости и возможности, эта перемена все-таки не наступает, то должно же существовать основное препятствие, которое ее задерживает? Что же касается подневольной жизни, которая испортила характер известной особы, то я вам скажу, мой милый друг, что слабость и твердость души можно сравнить с физическими телами. Существуют мягкие тела, лишенные упругости, которые после произведенного на них давления не принимают прежней формы, как, например, бумага, воск, свинец, олово и т. п., слоновая кость и сталь или ломаются, или быстро принимают первоначальное положение, когда их сдавливают или сгибают.

* В. Маклаков. <Русские ведомости>. 27 сентября 1915 года. № 221.

А об упругости воздуха и пара вы лучше меня знаете, что они разрушают все, что производит слишком сильное давление на них. К нашему несчастью, мы до сих пор имели возможность наблюдать только воск и олово. В таком случае все потеряно. При всем своем старании я никакого утешения в будущем найти не могу. Как будто мы с вами находимся на корабле, на котором кормчий и весь экипаж говорят на непонятном для нас языке. Я страдаю морской болезнью и никак не могу излечиться от нее. Вы мне сообщаете, что поднялась буря и корабль должен пойти ко дну, потому что капитан сошел с ума и избивает свой экипаж. И экипаж, состоящий более чем из тридцати человек, не смеет оказать сопротивление такой расправе с ним, потому что капитан одного матроса уже выбросил за борт, а другого убил. Мне остается в таком случае только ждать, что корабль наш погибнет. Между тем вы уверяете, что еще есть надежда на спасение, потому что второй капитан умный и симпатичный молодой человек, пользующийся доверием экипажа. В таком случае я заклинаю вас вернуться на палубу и убедить молодого человека и экипаж спасти корабль и груз, которые частью принадлежат этому юноше; их тридцать человек против одного, и было бы смешно бояться быть убитым сумасшедшим капитаном только потому, что, распоряжаясь с каждым отдельно, этот душевнобольной мог бы в короткое время выбросить за борт всех матросов и самого молодого человека. Вы говорите, что нс понимаете языка и не умеете с этими людьми объясняться, но пойдете все-таки на палубу, чтобы посмотреть, что там произойдет. Вы возвращаетесь ко мне и заявляете, что опасность увеличивается, так как сумасшедший все еще правит кораблем. И несмотря на это, вы все еще не теряете надежды. Будьте здоровы, мой друг. Вы счастливее меня, потому что у меня нет больше никаких надежд>. В этой пространной аллегории нет ни малейшего указания на те способы, какими нужно было бы действовать против стоящего у кормила правления <сумасшедшего капитана>. Во всяком случае, здесь предусмотрено, что последнего замещает молодой кормчий. Для этого было только два пути: или запереть капитана в его каюте и поставить у кормила молодого человека, или же выбросить за борт капитана.

Раз брошенная мысль не умирает. Поднимается вопрос об устранении <немки>, то есть Государыни Александры Феодоровны. В этом духе князь Львов повел свои интимные переговоры с генералом Алексеевым. Масоны восстанавливают генерала Алексеева против Императрицы, обвиняя се и ее окружение в германофильстве. Уговоры со стороны князя Львова подействовали на генерала Алексеева, и к осени 1916 года была установлена договоренность уже о действиях. План заключался в аресте Царицы, ссылке ее в Крым и в принуждении Царя согласиться на <министерство общественного доверия>. В ноябре один из доверенных князя Львова по поручению последнего посетил генерала Алексеева. Произошла такая приблизительно сцена. Во время приема генерал Алексеев молча подошел к стенному календарю и стал отрывать листок за листком, до 30 ноября. Потом сказал: <Передайте князю Львову, что все, о чем он просил, будет выполнено>.

Исполнителем этого плана предполагался генерал Крымов. План этот рушился, однако, сам собой. У Алексеева сделался острый припадок застарелой болезни. II ноября его заменил Гурко, и начальник штаба вынужден был отправиться на долгое лечение в Крым. Алексеев в Крыму оставался до 20-х чисел февраля 1917 года. Поездка князя Львова в Крым на свидание с генералом Алексеевым оказалась безрезультатной. Генерал Алексеев отказался от всяких политических переговоров и его не принял. Но мысль о дворцовом перевороте не умирала среди масонов. После неудачи с генералом Алексеевым вечером 9 декабря на квартире князя Львова собрались на секретное совещание Федоров, Кишкин и Хатисов. Князь Львов развил перед собравшимися план дворцового переворота с целью свержения с престола Николая II и замены неспособного монарха великим князем Николаем Николаевичем. <Воцарение> Николая Николаевича должно было сопровождаться образованием ответственного министерства. Хатисов был уполномочен вступить в переговоры с Николаем Николаевичем, ознакомив его с проектом дворцового переворота, и выяснить, как великий князь отнесется к этому проекту и возможно ли будет рассчитывать на его содействие. В случае согласия Хатисов должен был прислать условную телеграмму: <Госпиталь открыт, приезжайте>, а князь Львов <имел в виду> снестись по этому поводу с Гучковым, находившимся в то время на фронте, чтобы и его привлечь к участию в осуществлении заговора. По проекту великий князь Николай Николаевич должен был утвердиться на Кавказе и объявить себя правителем и царем. По словам Хатисова, Львов говорил, что у него есть заявление со стороны генерала Маниковского, что армия поддержит переворот. По этому плану предполагалось Царя арестовать и увезти в ссылку, а Царицу заключить в монастырь, говорили об изгнании, не отвергалась мысль и об убийстве. В Тифлисе во время новогоднего приема Хатисов изложил великому князю <проект Львова>. Предложение не вызвало протеста со стороны Николая Николаевича. Одновременно 30 декабря в Тифлис инкогнито прибыл великий князь Николай Михайлович со специальной целью посвятить Николая Николаевича в те суждения, которые перед тем имели 16 великих князей по поводу критического положения и роли Императора.

На предложение Хатисова великий князь Николай Николаевич ответил, что ему представляется <неясным>, нс будет ли народ оскорблен в лучших монархических чувствах насильственным низвержением монарха с престола, а затем он <хотел бы более определенно уяснить себе вопрос о том, как в случае низвержения Николая II отнеслась бы к этому событию армия>. Через два дня Хатисов вновь встретятся с Николаем Николаевичем и узнал от него, что великий князь решил уклониться от участия в заговоре, мотивируя свой отказ мнением генерала Янушкевича, что армия настроена монархически и не пойдет против Царя. <Мысль о принудительном отречении Царя упорно проводилась в Петрограде в конце 16-го и начале 17-го года>. В своих воспоминаниях Палеолог, который был вхож в дом великой княгини Марии Павловны" и осведомлен о многих интимных переговорах, пишет, что великие князья, среди которых ему называли сыновей Марии Павловны, предполагали при помощи четырех гвардейских полков (Павловского. Преображенского, Измайловского и Личного Конвоя) ночью захватить Царское Село и принудить Императора отречься. Императрицу предполагалось заточить в монастырь и провозгласить наследника Царем при регентстве Николая Николаевича. Вопрос о принудительном отстранении Государя ставился и на обеде у великого князя Гавриила Константиновича.

<Собрались 5 января у представителя промышленного мира Богданова. Среди других присутствовали великий князь Гавриил, профессор Озеров, Путилов, моряк граф Капнист. Шампанское помогало тому, что языки развязывались. Озеров и Путилов, обращаясь к великому князю Гавриилу, указывали, что для спасения династии и монархического режима единственным выходом является низложение Царя и провозглашение Императором цесаревича под регентством великого князя Николая Николаевича. Гавриил Константинович не протестовал и ограничился только некоторыми практическими указаниями, обещав вместе с тем довести до сведения своих родственников о том, что говорилось на обеде. Через несколько дней другой обед у Гавриила Константиновича. О нем вновь рассказывает Палеолог, удивляясь несерьезной обстановке, при которой поднимались самые ответственные разговоры. Обед происходил у возлюбленной великого князя. Присутствовали Борис Владимирович", Игорь Константинович, Путилов и несколько гвардейских офицеров. В течение всего вечера говорят о заговоре, о гвардейских полках, на которые можно рассчитывать, когда дело приблизится к выполнению. Все это говорится под винными парами шампанского, в присутствии цыганок и домашней прислуги>*.

* С. П. Мельгунов. На ПУТЯХ к дворцовому перевороту.

Необходимо отметить, что Путилов и Озеров принадлежали к масонам и находились в связи с заговорщиками. За разговоры о <неподобных вещах> был выслан из Петербурга великий князь Николай Михайлович. Государь сознавал вред активной роли, которую играли в оппозиционной среде члены его <семьи>, говорит в своей предсмертной записке Протопопов. <Ему казалось лучшим средством удаление их из пределов России. Война мешала ему привести в исполнение свою мысль. Временно несколько князей были высланы в свои деревни>.

Масонство сделало свое черное дело: представители династии оказались в оппозиции к Государю и своими выступлениями укрепляли антинациональную работу масонов. В заговор были втянуты высшие военные чины как на фронте. так и в тылу. Сочувствовали заговору и не отказывались его поддержать Алексеев, Брусилов", Рузский, Поливанов, Маниковский и другие. Генерал Крымов был непосредственно замешан в организации переворота, он был будирующим и организующим началом на фронте. Сочувственно относились к заговору и в Морском Генеральном штабе. Душою заговора в морских военных кругах был редактор <Морского сборника> Житков. Одним из организаторов будущего государственного переворота называли капитана 1-го ранга графа Капниста, брата члена Государственной Думы. Принципиально не возражал против заговора и адмирал Непенин. Адмирал Колчак нс только сочувствовал перевороту, но и принимал в нем деятельное участие.

<Вопрос о Колчаке, - пишет С. П. Мельгунов. - не совсем праздный. А. П. Лукин сообщил мне о таком факте. Беру выдержку из его письма: "...Когда в 1917 году дошли до Севастополя первые зарницы революции, герцог С. Г. Лейхтенбергекий (пасынок великого князя Николая Николаевича) был экстренно командирован в Батум на специальном миноносце для свидания с Николаем Николаевичем. Эта миссия была секретная и настолько срочная, что командиру миноносца было дано предписание "сжечь котлы, но полным ходом доставить герцога к отходу батумского поезда". Тогда ходили слухи, что в контакте с Балтийским флотом и некоторыми войсковыми частями Черноморский флот должен был перейти в Батум и там по всему побережью произвести демонстрации в пользу Николая Николаевича, доставить его через Одессу на румынский фронт и объявить императором. а герцога Лейхтенбергского - наследником">*.

* С. П. Мельгунов. На путях к дворцовому перевороту. С. 127.

Командный состав русской армии, таким образом, был в достаточной степени распропагандирован, подготовлен к революции, и, когда в конце февраля началось в Петрограде уличное движение, он не принял никаких мер к подавлению бунта, а, напротив, все командующие фронтами рекомендовали Государю отречение от престола. Некоторые полки к моменту февральского бунта были уже распропагандированы: по данным департамента полиции, в одной из гвардейских частей происходили собрания офицеров вместе с солдатами. По свидетельству Лукаша, солдаты потому легко откликнулись в февральские дни на революцию, что были уже подготовлены к возможности переворота.

Армия - опора престола - превратилась в силу, враждебную престолу. Заговором руководил конспиративный центр, который возник еще в 1915 году. Это была знаменитая масонская <пятерка>, в составе Ефремова, Керенского, Коновалова, Терещенко и Некрасова. <Пятерка> развивает энергичную деятельность и принимает участие во всех общественных начинаниях того времени. Грядущее мировое преступление объединяет никогда не объединявшуюся русскую общественность. Между представителями земского и городского союзов, военно-промышленного комитета, думского блока и разных организаций происходит сговор, приобретающий характер строго продуманной системы. Временное правительство во главе с князем Львовым было намечено еще в апреле 1916 года, причем в состав этого правительства в подавляющем большинстве были намечены масоны. Английские политики поддерживали русских заговорщиков, которые имели неоднократные совещания с английским послом в Петрограде Бьюксненом и пользовались с его стороны полной поддержкой.

Из Англии шла пропаганда о том, что русский двор готов заключить сепаратный мир и предать национальные интересы России и интересы союзников. Руководители английской политики, использовав Россию для сокрушения Германии, приветствовали государственный переворот в России, ибо <Англии не нужна сильная Россия>, как потом совершенно открыто поведал всему миру Ллойд Джордж. Представитель Великобритании Бьюкснен высказывает нашим заговорщикам, что для России было бы гораздо лучше, если бы революция <пришла сверху>. С английскими масонами-политиками были солидарны вожди сионистов, которые, как указано выше, считали, что только побежденная Россия в полной мере может обеспечить национальные интересы еврейства. Итальянский министр Нитти совершенно определенно заявил, что <победа России в мировой войне была бы величайшим несчастьем для цивилизации>.

Словом, все наши <верные союзники> были солидарны и воодушевлены одним желанием: чтобы Россия за принесенные неисчислимые жертвы получила разгром - если не на фронте, то при помощи революции. К концу 1916 года, когда выяснился вопрос о победе союзников над Германией, из Англии был дан приказ: приступить к действиям.

<ШТУРМОВОЙ СИГНАЛ РЕВОЛЮЦИИ> 1 ноября 1916 года масон Милюков произносит свою речь натему <Глупость или измена?>.

С высоты думской трибуны было названо впервые имя Царицы и предъявлено правительству тяжкое обвинение в национальной измене. Эта подлейшая речь одного из самых гнусных людей России не имела под собою решительно никаких доказательств - все от начала до конца было заведомой ложью. По отречении Императора Николая II Временным правительством была учреждена Верховная комиссия для расследования вопроса об измене.

Комиссия, несмотря на ее предубежденность против деятелей <старого режима>, выявила с полной очевидностью, что не только Государыня, но и Штюрмер, Щегловитов, Протопопов и сам Сухомлинов ни в какой мере нс повинны ни в измене, ни в переговорах с Германией, ни в поисках сепаратного мира. Государыня, англичанка по воспитанию, не высказывала никаких особенных симпатий к Германии и ее Императору Вильгельму II, к которому она даже питала чувство некоторой неприязни. Государыня Александра Феодоровна была великой русской патриоткой, и ее светлый образ не может замарать низкая масонская клевета. Находясь в заточении, она писала весной 1917 года по поводу мира с немцами: <О Боже, спаси Россию!.. Только не этот постыдный мир! Нельзя вырвать из своего сердца любовь к России>.

Когда до Александры Феодоровны дошли сведения о проекте свержения большевиками при участии немцев, она пишет: <Такой кошмар, что немцы должны спасать Россию! что может быть хуже и более унизительным, чем это!>.

Во имя национального достоинства России она отвергала помощь тех, которые тогда только одни могли спасти Царское семейство. Обвинение Государыни в желании заключить сепаратный мир с Германией бросала та самая революционная общественность, которая тотчас же по низложении Государя и его правительства потребовала этого сепаратного мира сперва <без аннексий и контрибуций>, на условиях самоопределения народов, а затем и на каких угодно условиях, лишь бы мир, хотя бы и <похабный>. Конечно, масоны прекрасно знали, что никакой измены при русском императорском дворе нет, что все слухи о <Германофильстве> Государыни - инсинуация, пущенная в целях вызвать общественное недовольство и создать возбуждение против царствующего Императора. В своих донесениях правительству английский посол Бьюкснен писал, что Государь и Государыня <непоколебимы в решении продолжать войну во что бы то ни стало>. Слух об <измене> - обычный и испытанный прием масонов при подготовке революции. Антимасонский писатель Луи Даете в своей книге <Мария Антуанетта и масонский заговор> за год до португальской революции 1910 года, сравнивая французскую революцию 1789 года с назревавшей тогда революцией в Португалии, писал, что обе они подготавливались одинаковым образом, а именно: во Франции до начала революционных вспышек появились целые кипы печатных пасквилей и грязных инсинуаций на королеву Марию Антуанетту, до тех пор обожаемую народом, с целью набросить на нее тень в глазах народа.

Та же история повторилась и в Португалии. Месяцем раньше убийства короля Дон Карлоса и его наследника в Лиссабоне появился памфлет, направленный против королевы Амелии и буквально списанный с памфлетов, направленных сто двадцать лет тому назад против Марии Антуанетты. Те же грязные обвинения сыпались ныне на португальскую королеву. Автор памфлета приводил разные скандальные эпизоды из жизни короля Дон Карлоса и не щадил королевы Амелии. Королю приписывался невероятный разврат, причем все от начёта до конца было вымыслом; рассказывалось о любовных похождениях королевы, являющихся сплошной ложью и выдумкой. Пущенная масонами клевета пустила свои корни, и о королевских скандалах шептались все - и в столице, и в провинции. Португальская революция, как и везде, была подготовлена, организована и осуществлена масонами. <В Португалии, как и во Франции, - говорит Дастэ, - революция - это масонство с его потоками крови и грязными памфлетами>*.

Русская революция не составляла исключения: тот же прием и те же методы действий. Все делалось по шаблону: анонимный центр повелевал, Милюковы и другие выполняли приказания, творили чужую волю... Так было, но, Бог даст, так не будет.

УБИЙСТВО РАСПУТИНА Выпада против Государыни оказалось недостаточно. Под тем же предлогом <измены> масоны вдохновляют и подготавливают убийство Распутина.

Распутин попадает в масонское окружение. Секретарем Распутина делается масон еврей Симанович. Конечно, нс случайно на дочери Распутина женился Соловьев, который также принадлежал к масонам. В своих воспоминаниях <Конец Распутина> князь Юсупов передает весьма интересные сведения о <зелененьких>, которые окружали Распутина.

* Александр Селянннов. Тайная сила масонства.

Вот что по этому поводу пишет князь Юсупов: <Но кто же были те лица, которые так умели им пользоваться в своих целях и издали незаметно им руководить? Едва ли он был достаточно осведомлен об их настоящих намерениях и о том, кто они такие в действительности. Имен их он не знал, вообще не помнил, как кого зовут, и имел обыкновение всем давать клички. Упоминая намеками о своих таинственных руководителях, он называл их "зелеными". Лично он их, вероятно, и не видел никогда, а сносился с ними через третьих или даже четвертых лиц. В одном из разговоров со мной он как-то мне сказал: "Вот зеленые живут в Швеции. Поедешь туда и познакомишься!" "А в России есть зеленые?" - спросил я. "Нет, только зелененькие друзья ихние, да еще наши есть умные все люди", - ответил он>*.

Масоны избирают Распутина как могучее средство пропаганды против династии. Ползут лживые слухи, что под влиянием Распутина Государыня склонна заключить сепаратный мир с Германией, что он в этом направлении влияет на Государя и что России грозит страшное бедствие. Вся муть и злоба сосредоточиваются на Распутине. Распутин вырастает в зловещую фигуру, от которой зависят судьба войны и будущее России. Из мутного масонского источника ползет клевета о <безответственных влияниях>.

В Думе депутаты произносят речи против Распутина. Масон Маклаков произносит речь в патриотическом духе и захватывает слушателей, в том числе и князя Юсупова. Благородный Юсупов принимает за чистую монету все, что в Думе говорит масон Маклаков. Он верит, что последний говорит искренно об ужасной опасности, которая грозит русскому государству и народу, если не будет найден выход из создавшегося критического положения. <Первый, к кому я обратился, - пишет князь Юсупов в своей книге, - был Маклаков. Я отправился к нему на квартиру. Мы не были знакомы. В немногих словах я изложил ему свой план и спросил, каково его мнение. В. А. Маклаков уклонился от определенного ответа. Видимо, колебался и не доверял. "Почему вы именно ко мне обратились?" - спросил он. "Я был в Государственной Думе и слышал вашу речь", - ответил я. Мне было ясно, что он одобряет мое намерение, но я не мог решить, уклоняется ли он от прямого ответа вследствие недоверия ко мне или же из боязни быть замешанным в опасное предприятие>.

* Князь Ф. Ф. Юсупов. Конец Распутина. Воспоминания. Париж, 1927. С. 105.

Маклаков хитрит, не высказывает определенного желания принять участие в преступлении, но и не отговаривает князя Юсупова от безумного шага. Расставаясь после первого свидания с князем Юсуповым, Маклаков говорит: <Но если вы останетесь при своем решении и захотите лично на это пойти, тогда, если хотите, приходите ко мне, может быть, я сумею вас предостеречь от ненужных ошибок>*.

Маклакову, очевидно, нужно было получить соответствующие указания и обдумать детально план всех действий. Свидания князя Юсупова с Маклаковым продолжались, что не отрицает и сам Маклаков, хотя всю вину за умысел лишить жизни Распутина перекладывает на князя Юсупова. <С князем Юсуповым, - говорит Маклаков, - я виделся после этого не один раз. Мое отношение к делу оставалось двойственным. Как и прежде, я не ждал спасения России от убийства Распутина. Но отговаривать князя Юсупова от того, что он решил, я больше не пытался. Дело оказывалось не простой болтовней, как я сначала думал; князь Юсупов обнаружил настойчивость и решительность и. наконец, был уже не один; как бы я ни относился к убийству, оно совершилось бы. Я не мог ему помешать, но и не хотел помогать>. И тем не менее эта помощь со стороны Маклакова продолжалась. <И в первый раз, - пишет Маклаков, - он обратился ко мне с просьбой быть в Петербурге в день покушения: "Дело может так повернуться, что мне нужен будет разумный совет; вы один их мне даете. Я за себя больше не поручусь; я не прошу вас принимать в деле участие, будьте только настолько близко от нас, чтобы я мог с вами поговорить, если будет нужно". Эта просьба была мне глубоко неприятна: шаг за шагом я оказывался вовлеченным в дело, к которому относился с большим недоверием и постановки которого не одобрял; но отказать Юсупову в его просьбе казалось теперь нелогичным: участие в деле я все равно уже принял, мой отказ в эту минуту был бы похож на боязнь личной ответственности. Я не мог не сознавать, что Юсупов был прав; при таких исполнителях, как он сам и Пуришкевич, они могли в самый решительный момент наделать непоправимые ошибки. И я согласился, хотя при условии, если мне это позволит Юридическое Общество, в котором я читаю доклад>. Признавая убийство Распутина нецелесообразным и политически вредным, Маклаков прелагает план этого преступления, ибо другие соучастники, князь Юсупов и Пуришкевич, этого плана не имели. <В разговоре с князем Юсуповым, настаивая на том, что убийство нужно делать без шума и оставлять против себя как можно меньше улик, я указал, что убить всего лучше ударом. Можно будет потом увезти труп в парк, переехав автомобилем, и симулировать несчастный случай. Говоря об орудии, которым можно было бы покончить с человеком без шума и улик, я указал ему для примера на лежащий на моем столе кистень>.

* В. А. Маклаков. О своем участии в заговоре. - Иллюстрированная Россия. 10 марта 1932 г. № 12.

Маклаков отрицает, что передал князю Юсупову еще и цианистый калий, но это обстоятельство совершенно точно устанавливает Пуришкевич. <Князь Юсупов, - пишет Пуришкевич, - показал нам полученный им от Маклакова цианистый калий в кристалликах и в растворе>.

По признанию, разумеется неполному, Маклакова и прямым и честным показаниям двух русских патриотов, князя Юсупова и Пуришкевича, убийство Распутина рисуется в следующем виде:

1) умысел лишить жизни Распутина созрел у князя Юсупова после того, как он прослушал <патриотическую> речь Маклакова в Государственной Думе;

2) всеми действиями князя Юсупова и Пуришкевича, которые, по собственному признанию Маклакова, проявляли полную беспомощность, руководил Маклаков;

3) князь Юсупов и Пуришкевич признавали участие Маклакова в убийстве Распутина крайне необходимым и добивались того, чтобы он принимал участие в этом преступлении;

4) план преступления был преложен Маклаковым, который настаивал на том, что <убийство нужно делать без шума>;

5) Маклаков снабдил князя Юсупова цианистым калием и резиновой палкой, при помощи которых и хотели <без шума> ликвидировать Распутина;

6) Маклаков остается в Петрограде до ночи 15 декабря 1916 года, то есть когда все приготовления были закончены и для Маклакова уже не было никаких сомнений, что Юсупов и Пуришкевич доведут дело до конца и что Распутина в живых не будет;

7) наконец, чтобы не подвергать себя никакому риску и быть вне подозрений. Маклаков, пожелав князю Юсупову и Пуришкевичу полного успеха, удрал в Москву читать доклад в Юридическом Обществе; хотя он мог совершенно спокойно туда и нс ехать, так как в Москву им же была послана телеграмма о переносе доклада на другое число.

<Я с сознанием своей правоты, - пишет Маклаков. - уехал в Москву, читал свой доклад в самый вечер убийства. На другой день в Москве уже был слух об убийстве Распутина>.

Само собою разумеется, Маклаков действовал нс один, ему помогали и другие масоны, которые, к несчастью, приблизились ко двору и взяли в орбиту своего влияния многих великих князей и князя Юсупова. Мысль об убийстве Распутина, как и речь масона Милюкова 1 ноября 1916 года, направленная против Государыни, исходили из одного масонского источника. Убийство Распутина, как могучее средство для борьбы с династией, не могло нс входить в планы заговорщиков-масонов. Это ответственное дело было поручено старому, испытанному брату Маклакову, который уже 2 сентября 1915 года в своем фельетоне в <Русских ведомостях> поставил вопрос об устранении <безумного шофера>, то есть Государя. Масонство в лице Маклакова было вдохновителем и руководителем убийства Распутина. Убийство Распутина нанесло смертельный удар династии. Общее мнение уже взбудораженного пропагандой общества сводилось к тому, что убийство Распутина - большое патриотическое дело. Участие в убийстве Распутина великого князя Дмитрия Павловича и князя Юсупова еще более убеждали в том, что Распутин изменник и погубитель России.

<ВЕЛИКАЯ БЕСКРОВНАЯ> Вопрос о великой бескровной революции стал вопросом текущего момента.

<В январе 1917 года в Петроград прибыла союзная комиссия из представителей Англии, Франции и Италии. После совещания с братом Гучковым, бывшим в то время председателем Военно-Промышленного комитета, князем братом Львовым, председателем Государственной Думы, братом Родзянко, генералом братом Поливановым, братом Сазоновым, английским послом братом Бьюкененом, братом Милюковым и другими лицами эта миссия представка Государю требования следующего рода:

1) введение в Штаб Верховного Главнокомандующего союзных представителей с правом решающего голоса;

2) обновление командного состава всех армий по указаниям держав Антанты;

3) введение конституции с ответственным министерством. На эти требования Государь положил следующие резолюции. По первому пункту: <Излишне введение союзных представителей, ибо Своих представителей в союзные армии с правом решающего голоса вводить не предполагаю>.

По второму пункту: <Тоже излишне. Мои армии сражаются с большим успехом, чем армии Моих союзников>. По третьему пункту: <Акт внутреннего управления подлежит усмотрению Монарха и не требует указания союзников>. Сейчас же после того, как сделался известным в Английском посольстве ответ Государя, состоялось экстренное совещание при участии тех же лиц: на нем было решено <бросить законный путь и вступить на путь революции>*.

Двуглавый орел. 1-14 июня 1922 г.

<Мы знали, - заявил брат П. Н. Милюков после революции, - что весной предстояли победы русской армии. В таком случае престиж и обаяние Царя в народе снова сделались бы настолько крепними и живучими, что все наши усилия расшатать и свалить престол Самодержца были бы тщетны. Вот почему и пришлось прибегнуть к скорейшему революционному взрыву, чтобы предотвратить эту опасность>*.

В конце февраля масонство выпускает разрушительные силы революции. Появляется чужое золото. 23 февраля искусная рука выгоняет толпы на улицы Петрограда. Чернь пугают грядущим голодом.