Хочешь верить — откажись от того, что есть некоторое «на самом деле»

Без этого встретиться с самим собою невозможно. Потому что вы все время будете встречаться с некоторым отражением себя. В одном из многочисленных зеркал, которые нас окружают. Но это не зеркала, а проекторы. И там не мы отражаемся, а «как оно должно быть» и «как оно есть на самом деле». И мы смотрим и пытаемся соответствовать. Вот я какой должен быть! Я же думаю, что это зеркало, что это я, отражение мое.

Так вот, сообщаю вам, что это не большая «сатанинская черная магия». Это просто фабрика по производству людей. Именно так делают людей. Показывают им на экранах их самих, какими они должны быть, и говорят, что это не экран, это зеркало.

Нужно очень спокойно отнестись к тому факту, что с точки зрения духовности в нас очень много лишнего. В нашем сознании очень много лишнего, больного, ненужного, и это нужно просто выкинуть. Процесс очищения необходим. Он сделает вас сильными, легкими, веселыми, счастливыми. Потому что вы знаете, во имя чего вы это делаете и что в это место приходит новое.

Традиция, которая с вами и которая вас готова снабжать бесконечным океаном знаний и силы. Она-то готова, а вы не готовы никак принять. Пустой комнаты нет для этого. Некуда гостя впустить. Сидеть между стульями не получится. Чтоб это все осталось, и духовность еще приобрести! На всякий случай у меня две системы. Одна — я как бы верю. Другая — я как бы не верю. И то и другое — как бы. Наша традиция так трудно воспринимается со стороны, кажется какой-то не духовной даже. Потому что она говорит, что это эффективно, это выгодно — верить. В том случае, конечно, если вы действительно избрали для себя как жизнь эту духовную традицию. Это эффективно. Это более адекватно, чем не верить.

Чудеса происходят каждый день в некоторых количествах. Просто этого почти никто не замечает внутри нашего социально-психологического мира. Но вот появляется человек со стороны: «Ой! А как вы это делаете?» — «Что делаете? Да мы ничего, мы просто живем». — «Не, ну как это? Как это?» — «Никак».

Что-то надо переварить в себе, переварить с помощью этого сока духовности. Растворить, переварить и избавиться. От навязчивых идей, которые внедрены в нас всеми механизмами социального создания и производства.

Когда мы уже не хотим быть просто изделием, а когда мы хотим в себе что-то такое разбудить духовное, то мы должны заняться этой конструкцией и выбросить оттуда то, что нам уже не нужно. «И сжег он то, чему поклонялся, и поклонился тому, что сжег». Не для того, чтобы ходить и кричать: «Это все ерунда». Это не ерунда. Но с точки зрения духовного пути это просто уже отработано.

Если вы начнете приглядываться к себе, к своим мыслям и иногда засекать: а вот это у меня «на самом деле», а вот это «как должно быть», а вот это опять у меня чего-то не хватает, — вы потихонечку, потихонечку сможете понять, что без этого гораздо интересней, потому что без этого есть Вера и есть Знание. Потому что есть закон: для себя, для людей, для Храма.

И тогда вы поймете, что богатства и изобилия — боже, какое слово — изобилия! — служащих пищей и удобрением (а удобрение знаем из чего, да?) для духовного роста не следует избегать.

«Книги большую часть моей жизни занимали. Я действительно много читал и любил это. Я и сейчас люблю почитать иногда, мне сам процесс этот нравится. Такое чувственное удовольствие получаю, когда читаю книгу. А так и вспомнить-то нечего, так, люди, люди, люди, люди, люди, люди. Очень много и очень разных людей.

Что касается Традиции, то когда я ее встретил, уже мне было много лет. В 68-м году. Это мне было… 68 минус 45… Двадцать три.

Двадцать три — это очень много. Я никогда не считал, что это мало. Я пошел работать, мне еще не было шестнадцати лет, и с той поры я, собственно говоря, был кормильцем у семьи, отвечал за маму, за брата.

Мне вообще странно, когда про человека в возрасте 25 лет говорят: но он же молодой еще.

В 23 у меня уже за плечами армия была, экспедиции… театр… спорт… всякое прочее.

Лермонтов написал „Маскарад“ в 16 лет. Первую редакцию „Маскарада“. Драму ревности. Грибоедов — „Горе от ума“, сколько ему было? Тоже что-то в этом духе.

Я очень рано определился с точки зрения общепринятых норм. Я в четырнадцать лет точно знал, что я хочу знать, и точно знал, чем я хочу заниматься. Поэтому все, что я делал, что бы это ни было, это было связано с тем, что я готовил себя к работе в театре. К познанию человеческой психологии, человеческой жизни. У меня было такое очень целевое бытие, наверное, можно так сказать.

Я четко знал, чего я хочу.

Я хотел понять… Я хотел понять, почему так.

Почему люди, потрясающие совершенно создания, живут такой несовершенной жизнью. Она мне казалась ужасно оскорбительной для людей.

Может быть, мне в этом советская власть помогла. Мы жили сложно, странно. Я бы не сказал, что я из бедной семьи, в то же время мы жили как-то все время трудно, а вокруг люди жили еще труднее.

Мои приятели, пацаны, двое, вообще в подвалах жили, их семьи. А у одного в доме стена была из картона, хоть и очень толстого, и во время дождя нельзя было дотрагиваться, потому что во время дождя она так отсыревала, что можно было пальцем проткнуть. Вот так, три стены кирпичные, одна из картона. На улицу. Единственное, чего не было, это голода. Я еще помню стрельбу по ночам на улицах, когда последние банды отлавливали. Уличные драки. Ну, все это так, картинки, а по существу дела мне было ужасно интересно все это. Очень интересно. Мне было интересно везде, и на заводе, куда я пошел мальчишкой работать, и в школе мне было интересно. Я учился легко, у меня хорошая память была. Мне были интересны люди: преподаватели, мои одноклассники, они все были такие разные, у нас в школе социально пестрая была ситуация. Я спортом занимался, интересно было со спортсменами, тем более что я был в сборной Литвы, единственный русский, и благодаря этому я выучил язык, и благодаря этому я открыл для себя совсем другой тогда для меня, совершенно новый, как бы национальный колорит, менталитет, способ жизни, оценки и т. д.

У меня очень много было знакомых хороших и друзей среди евреев. Это тоже особый мир. Потом они все поуезжали.

Много разных и по-разному интересных людей. И я помню, что вот, скажем, на танцы я не любил ходить, я не понимал зачем, но когда я шел с кем-нибудь за компанию, я где-нибудь пристраивался и наблюдал, как люди знакомятся, как развиваются эти знакомства на протяжении вечера. Выбирал, за кем-нибудь наблюдал. Очень интересно поведение людей в такого рода ситуациях, мне все было странно: как это, пойти в толпу и там веселиться? Что это такое? Я понимал, когда мы классом собирались. Ну, когда знакомые. А вот когда так, человек просто идет на танцы… Мне было очень странно.

А я был странный для других, как бы не тем занимался. Я учился в школе, работал на заводе, тренировался и выступал как спортсмен, за сборную Литвы, и играл как актер в народном театре. Вот это все надо было успеть. И мне все еще казалось мало, я еще марки собирал, потом фотографией увлекся, потом еще что-то. И читал, читал, читал, читал. Читал по ночам, в основном. Все вперемешку: Кант, Вахтангов, Фолкнер…

— А при чем здесь подготовка к театру?

— Театр к этому имеет прямое отношение. Театр — это была такая форма жизни в те времена, в которой можно было перепробовать все. Все, что я читал, узнавал по психологии, социологии. Это все можно было в театре проиграть, попробовать, увидеть, потому что театр — это вот психологическая лаборатория. Психология — это нечто среднее между наукой и искусством, а театр — это нечто среднее между искусством и жизнью. Для меня всегда театр был, прежде всего, исследовательской лабораторией. Поэтому мне часто коллеги говорили: „Игорь, ты когда-нибудь можешь вместо лекции спектакль поставить?“ Меня дразнили тем, что мой спектакль — это лекция. И это была единственная форма, в которой можно было, не привлекая внимания властей, всем этим заниматься. Потом, я изначально хотел быть режиссером, с самого начала. Но я считал, что для того, чтобы стать режиссером, нужно пройти это, это, это, это узнать. Я себе список составил, что должен знать режиссер, и до сих пор список не исчерпан.

Такой был романтический юноша».

Веруй. Радуйся. Возлюби…

Тут до меня дошел слушок, что многие заинтересованы в освещении новой формулы ученичества:

Веруй. Радуйся. Возлюби.

Предыдущую, конечно, все знают и выполняют:

Слушать. Думать. Делать.

Правда, некоторые посередине застряли… Думали, думали, так до сих пор ничего и не придумали.

Расширенно формула нового этапа звучит так: Радуйся — оттого, что Веруешь, Возлюби то, во что Веруешь. Самое сложное, конечно, Верую. По моим понятиям, веровать — это не действие, это состояние, тотальное переживание. Когда-то я рассказывал, если человек переживает что-то тотальное, или как бы, попросту говоря, вздрогнул весь и на этот выброс энергии, на этот «вздрог» положилось четкое желание, то оно обязательно сбывается. Просто сто процентов гарантии. Веровать — это тоже вздрог всего существа. Бывают люди, которые веруют, но не рады этому. Вера, обрушившись на них совершенно внезапно, является для них тяжелой ношей, которая мешает жить «по-простому». Как у нас любят говорить: «Хочу жить по-простому», то есть механически, когда все случается и не надо напрягаться. Такие люди веруют, но они не могут этому возрадоваться и поэтому помещают свою веру в иные миры, и, конечно, здесь все не так, как там. Там, да, там все в соответствии с верой, а здесь все не так, как надо. Знаете, как у Высоцкого: «Нет, ребята, все не так, все не так, как надо». И это служит им оправданием, что живут они не по вере своей. А если люди не живут по своей вере, то, естественно, живут по чужой. Но сами они, как правило, этого не замечают. Стараются не замечать. Вообще, о вере говорить — это чревато. Но все равно, надо говорить. Вера — это прежде всего преображение. В этом ее смысл. Преображение — процесс сложный, требующий от человека огромного напряжения, вынимающий и выворачивающий на свет божий все, что в нем есть. Как сказал доктор Щеглов: «Мы прекрасные и ужасные». Очень красиво сказал. И вот это все выворачивается и под беспощадным светом начинает преображаться. И это не морковка. Преображение — это предельное напряжение всех сил человеческих, предельное. Вот вы спрашиваете часто: «Как это? как это?»… Пока преображение не началось, пока вы не уверовали, не поставили эту веру над собой, не убрали ее из зоны своих манипуляций, что толку гадать «как»! Как случится, так и будет. Если вас тянет в доменную печь, то либо бегите в противоположную сторону, и без оглядки желательно, чтобы в соляной столб не превратиться, как жена Лота; либо горите в этом огне, и плавьтесь, и радуйтесь, и восторгайтесь преображению. И когда уже совсем будет предел и преображения, и восторга, и радости хотя бы оттого, что посмел, вошел в это, прыгнул, победил сторожевые пункты здравого смысла, полюбите этот мир, в котором это возможно. И ваш путь закончится, и пойдет грибной дождь, и будет светить солнце. И, если захотите, сможете вернуться к людям, от которых так долго и мучительно отрывались. Это будет прекрасная жизнь.

Преображение никогда не кончается.

«Может быть, еще одно переживание существенное: когда заболел мой брат, я был в армии. Когда я пришел из армии, я делал все для того, чтобы попытаться его вылечить. Мы доставали какие-то импортные супер-мупер-таблетки; я ездил в Москву, через всех своих знакомых вышел на главного специалиста Советского Союза по шизофрении. Я привез ему копию истории болезни. Я готов был везти Кольку в Москву на любой, самый рискованный тогда из новых методов лечения. Этот академик сказал мне: „Понимаете, нет смысла; только мама ваша надорвется в бесплодных надеждах, и материально вам будет тяжело, потому что у него неправильный диагноз“.

И рассказал, что в Советском Союзе диагноз „шизофрения вялотекущая“ ставят на 30 % больше, чем в Америке, а диагноз „маниакально-депрессивный психоз“ на 30 %, соответственно, меньше. А лечится это совершенно противоположными способами. И, проанализировав всю историю Колиной болезни, он мне сказал, что это неизлечимо. Что регрессии будут сокращаться, что будет жить долго, довольно адекватным будет, но никогда здоровым. И что закончит он свои дни в диспансере. Однажды я набрался наглости и спросил у Мирзабая, не может ли он помочь. Он сказал, что он не лечит такое. Не может. И вот тогда, когда я вышел от этого академика, я впервые до конца пережил, что такое невозможно. Что существуют-таки вещи, которые невозможно преодолеть. Это тоже был большой и очень важный урок».

Преображение, красиво говорили святые, преображение Господне, имея в виду не только преображение Христа, но и наше преображение — человеческое. Это может быть, для меня же это не «может быть», для меня это так и есть. Это и есть предназначение человека. Преображаясь сам, он преображает мир, одухотворяет его. Преображение и постижение. Это для меня и есть высший смысл, и, собственно говоря, все пребывание в мире — это постоянные усилия по раскрытию этого смысла. Помните, в Гефсиманском саду, усыпив апостолов, будущих апостолов, тогда еще своих учеников, молился Иисус до кровавого пота: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты». Однажды я узнал, что кровавый пот — это реальность. Что в суперэкстремальных ситуациях, в сверхзапредельном напряжении сил у человека может выступить кровавый пот. Вот у Иисуса в Гефсиманском саду такое случилось. Что он постиг в той молитве? Нам с вами вряд ли когда-нибудь откроется, потому что вряд ли мы с вами сможем так молиться. Мы к этой брехне про всякие динамические, статические и прочие псевдомедитации так привыкли, что нам в голову даже не приходит, что к медитации это вообще отношения не имеет. В энциклопедическом словаре русского языка написано, что медитация — это сосредоточенное думание. Йог бы со смеху перекувырнулся два раза. Медитация — это способ жить в молитве, если говорить по-русски. Это постоянная обращенность к источнику своей веры. Это вопрошание, а не психотерапия. Так привыкаешь быть клиентом, что забалтываются все понятия и смыслы.

Вот человек приходит и говорит: «Я потерял смысл жизни». Поищи, может быть, где-нибудь в углу лежит, может быть, на улице обронил.

— А он у тебя был? — спрашиваю.

— Был.

— Какой?

— Ну… ну…

Смысл любой, в том числе и смысл жизни, рождается из огромного усилия души и духа, в вопрошании истины и постижении ея. Но никогда не бывает на всех. Все остальное — это клише, готовые гамбургеры, макдональдсы, картофель-фри, кока-кола. Взял, заплатил копеечки, дешево, быстро, питательно. Гамбургер. Уже смысл есть, он готовый. Ни тебе преображения, ни тебе постижения, ни тебе вопрошания. То, что в славянских языках называется вопрошанием, обращенностью, там, в экзотических странах, на вершинах Гималаев, называется медитацией. Я же говорил вам, что надо переосмысливать обыденность. Столько сокровищ погребено! Надо немножечко поработать, отмыть, отчистить, шлифануть. Когда люди говорят, что повседневная жизнь их отвлекает, не дает сосредоточиться на возвышенном, — они просто признаются в своей слабости, в том, что силы, веры для преображения, осмысления нет. Но если повседневная жизнь вам мешает, идите в скит, в монастырь, пещеру. Потренируйтесь сначала там, а потом возвращайтесь опять сюда. Потому что пока это не получилось здесь, преображение не произойдет. Постижение какое-то, да, может. Преображение — нет. Ну, как что-то в этом мире может помешать?! Если это часть вас и вы часть этого — кто кому мешает? Чем может помешать хорошо приготовленная яичница? Чисто выстиранное белье? Или зарабатывание денег в поте лица своего? Или отсутствие необходимости зарабатывать деньги? Вопрошающему, живущему в вере, радости и любви? А вы имеете в виду мелочи быта, психологические беспокойства под названием «переживания», да… Так это все сгорит все равно, переплавится. Вы видели когда-нибудь, как плавится металл? Ну, если нет другой возможности, возьмите ложечку, положите туда кусочек свинца, зажмите ложку в плоскогубцах, чтобы не обжечь руки, подержите над газовой горелкой и увидите. Очень любопытное зрелище. А потом туда кидайте соломинки маленькие, деревяшечки, какашечки и посмотрите, что с ними будет. Что по этому поводу переживать, — все равно сгорят и переплавятся.

И вы тогда увидите, что естественный фон человека, фон, на котором он смотрится совершенно органично, это люди. Такие же люди, у которых та же самая суть, та же самая сердцевина. Преображение Господне… Смерть — великий учитель, великая подсказка. Чтобы родиться — надо умереть. Один мой замечательный приятель говорил: «Ну, что вы мне талдычите: реинкарнация, реинкарнация. Я каждое утро рождаюсь заново и каждый вечер умираю». Конечно, в определенном смысле это была бравада. Я его хорошо знал, и знал, что за этой бравадой стоит абсолютно неколебимое понимание, что это единственное, что надо делать. Смертью смерть поправ… Преображение и есть — смертью смерть поправ. И тогда смерть становится не искушением, не наказанием и не источником животного страха, а великой подсказкой бытия. В этом вот теле, не укладываясь в гроб и не закапываясь в землю, можно рождаться и умирать до полного преображения, смертью смерть поправ. Перечитывайте иногда Евангелие. Очень содержательная литература. Если делать усилия по раскрытию содержащихся в нем смыслов. Я понимаю, что вам бы хотелось, чтоб я постоянно в таком состоянии вам бы и являлся. Не кушал, не писал и не какал. Весь бы светился в белых одеждах. Обязательно сделаю, это не так сложно, как кажется. Ну, правда, после тридцати лет работы. Как там, «суфий — это человек, который делает все то, что делают обычные люди, когда в этом есть необходимость». Не всегда, заметьте, а когда в этом есть необходимость. Я обращаю на это ваше внимание, потому что не встретил пока ни одного человека, нет, вру, человека четыре встретил в своей жизни, которые, вот это — пока в этом есть необходимость, вообще помнят, что там это написано. «И делают то, что обыкновенный человек сделать не может, когда на это есть указание». Все уже сказано. Никто ничего не прячет. И стоит посреди того моста мешочек с золотом… только нужно глазки открыть. Через глазки оно-то и соединится — субъективное и объективное. Глазки да ушки. Имеющий глаза — да увидит. И не внутри нафантазирует, а увидит. Имеющий уши — да услышит. И услышал он голос, шепчущий в ночи, что нет такой вещи, как голос, шепчущий в ночи. Замечательно. Все. Сорок пять минут и всю жизнь продлилась наша встреча… Теперь вы знаете дорогу. Вы можете дойти до этого места. А прыгать или не прыгать в эту бездну — кто возьмет на себя смелость дать такой совет? Помните, у Кастанеды перед прыжком он у дона Хуана спрашивает:

— Что ты мне можешь сказать в этот момент?

— Боже, сколько у тебя дерьма в кишках!

Работай, учись и живи для…

«В общем, навидался я за тридцать лет всякого. И сам дров наломал немало. Так что не думайте, что я уж такой прямо ай-я-яй, правоверный такой весь из себя изначально. Нет, конечно. Единственное, чего я никогда не делал, — это я никогда не бездельничал. Дефект у меня с фикцией. Последние пять лет я себе придумал, наконец, отпуск: друзья мне делают подарок на день рождения, отсылают меня куда-нибудь в хорошие места. Теплые края».

Как вы уже знаете, в новом этапе жизни традиции на внешнем уровне стоит задача создать открытый мир Школы. Естественно, что, как и для любой другой задачи, для ее выполнения нужны работники. Вот я и хочу поразмышлять, что такое работник традиции. Я думаю, что это имеет смысл еще и потому, что в новом этапе своей жизни я предполагаю в основном иметь дело именно с работниками.

Прежде всего, человек, претендующий на то, чтобы быть работником традиции, как вам это ни покажется странным, должен быть социально интересен. Что это означает? Это означает, что он может привлекать к себе внимание социума либо своими профессиональными, либо своими человеческими качествами, т. е. быть интересным как социально активная личность. Естественно, такой человек должен быть образован, чтобы в рамках того социально-психологического мира, в котором он находится, не выглядеть невеждой, но еще более важно, чтобы он не выглядел воинствующим невеждой. Он должен говорить «Не знаю», когда не знает. За эти годы я обратил внимание, что одна из самых популярных болезней среди так называемых школьных людей — это неумение признаваться в своем незнании, что и приводит к позиции воинствующего невежества. Начинается игра экзотическими словами в качестве компенсации отсутствия знания. Если эти номера еще проходят среди своих, то в социуме это выглядит настолько убого и неприлично, что совершенно дискредитирует само понятие «человек традиции». Это очень важно — научиться признаваться в своем незнании. Это всегда вызывает уважение. Как говорил Мастер в таких случаях: «Ты астропизику знаешь?». Я говорю: «Нет, не знаю». «И я, — говорит, — не знаю. Все знать невозможно». Такой маленький урок был. Кто услышал, тот услышал.

Человек, который претендует на то, чтобы быть работником традиции, должен безукоризненно владеть правилами социального поведения в данном конкретном месте с данными конкретными людьми. Он может выглядеть невоспитанным, только выполняя специальную задачу. Это редкий случай, когда надо действовать наперекор социальным ожиданиям. Очень редкий случай. В нашем же социально-психологическом мире хамство, невоспитанность, распущенность, неопрятность и бескультурье стали символом духовности и одновременно предметом насмешек любых нормальных людей. Говорю всем, кто здесь, кто будет слушать или читать эти записи, категорически отказываюсь иметь с такими людьми хоть какие-нибудь отношения. Это позор для традиции. Человек традиции должен уметь быть дипломатом среди дипломатов, франтом среди франтов, бомжом среди бомжей, и обратное — франтом среди бомжей, бомжом среди франтов, если на это есть указание. Были случаи, когда школьным людям обоего пола приходилось напоминать о том, что надо мыться и стирать носки, если живешь среди людей. Я уже не говорю, что демонстрируют эти люди за столом. Там не только нет ни малейших признаков духовности, но и признаков хомо сапиенс. Я не нравоучение вам читаю, я подвожу итог. И впервые открытым текстом говорю о своих впечатлениях, поскольку раньше не имел права это делать. Я все время закон приятия отрабатывал. Я насмотрелся всего этого в большом количестве. Это было, как бы сказать, не актуально. Но когда такой человек начинает предъявлять претензии, что он работник традиции, то это уже ни в какие ворота… Полное невежество в области психологии выдается за прогресс. Ну ладно, он не читал мои книжки, но он вообще ничего не читал. Полное неумение общаться с людьми на равных. Либо ерничание «мы бедные, но гордые» а-ля Снегирев из братьев Карамазовых, либо начальники различных уровней «я — начальник, ты — дурак». И наоборот. Это они с людьми работают. Понятно, что каждой твари по паре и убежище есть убежище, но я говорю только о тех, кто претендует или будет претендовать на позицию работника. Вне этой претензии — да как хотите, это уже не моя забота.

Дальше. Болезненное самолюбие. Какая там работа с гордыней и самостью?! У человека вообще нет чувства юмора ни по отношению к себе, ни по отношению к окружающим. Какое там говорить с каждым на его языке, когда на своем-то косноязычны. Какое там добиться профессионализма хоть в какой-то области человеческой деятельности. Воинствующий дилетантизм. Какое там исполнение заветов по поводу еды, гласящих, что каждый человек, претендующий на какую-то духовность, должен уметь накормить человека. Это святое. Уметь готовить пищу — это вам не оккультизм дешевый, это гораздо серьезнее. Сколько раз повторял: «У нас нет слуг, у нас есть помощники» — и столько же раз наблюдал, что людей, привлеченных в качестве помощников, превращают в слуг. Всякие барыни и баре. Опять компенсация социальной неполноценности. Люди, которые набирают группы, — это же самая потрясающая ситуация для самообучения. Прежде всего, это возможность учиться у этих людей. Это необходимость активизировать и добыть знания, чтобы грамотно это делать. А… от винта…! главное — потешить свою самооценку. И наглости через край. Я ведь подставляться умею. Кто меня только не учил психологии. Даже люди, которые вообще элементарных вещей не знают. Мне наплевать, что мне говорят на эту тему такие специалисты — себя ж человек губит. Скоро дедовщина появится в социально-психологическом мире. Уж как-то совсем рядом многие находятся. А обслужить клиента — да вы что? Я — обслуживающий персонал? Я — мастер Школы! Клиент всегда прав. Служение? Да что вы?! Зато считать чужие деньги — большие специалисты. Я это говорю не столько для вас, здесь присутствующие, за эту неделю, по крайней мере, вы ничего особо криминального не совершали. Я говорю для тех, кто это будет читать и об этом рассказывать. Я хочу, чтобы моя позиция была известна точно.

Работник традиции на базаре жизни должен быть виртуозом. Его поведение и деятельность должны быть таковы, чтобы все время возникало желание выяснить, как же это у него так получается. Что же он такое знает и умеет? Все психуют — он не психует, все хамят — он не хамит, все обижаются — он не обижается и т. д. И при этом еще профессионал в своем деле. А если надо, и костюмчик умеет носить. Я уж не говорю о том, каким он должен быть гением общения — как он должен уметь, прежде всего, слушать, а не говорить, не давая человеку рта раскрыть. Образ понятен. И полная непривязанность — отсутствие схватывания. Особенно не укладывается ни в какие рамки, когда школьный человек начинает предъявлять собственность на людей. Просто Господь Бог какой-то. Но Бог-то, он равнодушен. Он равно относится к любому человеку. Когда школьный человек создает суждение о другом человеке на ходу левой ногой за правым ухом — и это суждение начинает распространять среди других людей — ничтоже сумняшеся, то есть даже без попытки усомниться в своей непогрешимости… Короче говоря, человек, который не работает в жизни, не может быть работником. Работник должен уметь работать, масло должно быть масляным. Это внешняя часть, но очень важная. А то распространилось такое: «Фу! Внешняя жизнь!..» Приходишь к нему в дом, а там хлев — лень убрать за собой. Так во всем этом и живет. А потом духовность ему подавай.

О внутренней жизни мы с вами много говорили за эту неделю. Что стоит подчеркнуть? Два момента:

Первое — движение к жизни людей. Это принципиально важно. Каким бы вы ни стали специалистом, как бы вы четко ни видели все психологические и социальные механизмы жизни и ее механистичность.

Принципиальная позиция традиции состоит в том, что нет людей недостойных — есть недостойная их жизнь. Если вы можете помочь человеку, т. е. создать ему более достойную жизнь, тогда можете эту помощь предложить, а если вы изгиляетесь над человеком, будь то последний алкаш на улице, если вы позволяете себе изгиляться над ним и т. о. чувствовать собственное превосходство — вы полное дерьмо, ничтожество. Извините за резкость. Наболело. Каждый человек — проводник бесконечного океана знания и силы. Каждый. Если вы не в состоянии через этого человека учиться, это ваша беда, а не его. Ваша.

«Жил я у Сашки Аксенова. Был такой очень известный актер: Всеволод Аксенов. Чтец. Был театр художественного слова, единственный на весь Советский Союз. Да вообще в мире, по-моему, не было такого. Жена его Аксенова-Арди, знаменитая красавица еще той Москвы, воспетая в нескольких романсах и запечатленная на нескольких полотнах известных художников. А Сашка — он как бы Аксенов, но на лицо — вылитый Вертинский. Такая страшная семейная тайна. Сейчас это уже не имеет значения, Сашки нет, Аксеновой-Арди нет, бабушки Сашкиной тоже нет. Бабушка у него — воспитанница Смольного института. Она так… основное времяпрепровождение — она лежала на кушетке у себя в комнате и по телефону на разных европейских языках, иногда на русском, разговаривала со своими подругами, куря „Беломор“. Однажды — никогда не забуду — на русском языке, на иностранных я не понимал, а на русском языке она говорит: „Дура, дура! Это было не в Ницце, это было в Париже!“ Из той еще жизни человек. А Всеволода Аксенова уже не было, в кабинете его стояла мебель XVI века резная, бешеных денег таких, вся в пыли. Домработница от них сразу ушла, у нее уже была квартира в Москве и дача на берегу Черного моря. Аксенова-Арди, все равно потрясающе красивая, несмотря на свой возраст, женщина, идет вот так вот… вот так двумя пальцами несет грязную рубашку своего сына до ванной. И Сашка утро начинал с того, что кричал: „Где мои свежие носки? Мне кто-нибудь в этом доме…“ Один мужик, две женщины. Я не выдержал, в комнате, где ночевал, все-таки помыл пол, потому что там уже вековая пыль была. И при этом безумно интересные люди в смысле общения, рассказов, воспоминаний. Мы один раз с Сашкой пошли в „Прагу“. Это еще было в начале сессии, какие-то деньги были. „Давай сходим в „Прагу““. — „Давай“. Ну, сидим так тихонечко, гуляем вдвоем. И Сашка запел. А он Вертинского воспроизводил — один в один. Глаза закрываешь — кажется, вот тут вот стоит патефон. Боже мой, сколько нам наприсылали шампанского и коньяка. Какие люди подходили к нашему столику, чтобы выпить с Сашей бокал или рюмочку. В результате мы уже шли по улице Горького и пели: „Боже, царя храни…“ Нас догнала какая-то женщина и так сочувственно говорит: „Мальчики, мальчики! Арестуют же, не пойте, мальчики!“ А мы: „Боже, царя храни…“ Так вот, я иду, гуляю по Москве… Потом как-то звоню в Москву, а его последняя жена сообщает: „А Саша умер от белой горячки“».

Если вы по-прежнему делите людей, как маленькие дети, на приятных и неприятных, на хороших и плохих, правильных и неправильных, на тех, с кем хочется и с кем не хочется, то вы ничему не научились. Я не говорю о личной жизни, приватной — там, пожалуйста. Никто вас не заставляет жить с людьми, которые вам неприятны, но это в личной жизни, но не на базаре. Никто вас не заставляет брать на работу в дело лентяев, бездельников и неумелых, но это в конкретное дело. Но это не на базаре. Это главное, с чего надо начать, это первый постулат традиции. Научиться через любого человека учиться. Впитывать в себя мир. Через любого. От младенца до согбенного старца. От самого образованного до самого невежды. От самого неприятного до самого обаятельного и т. д. Люди напрочь игнорируют это и считают себя принадлежащими к традиции.

Второй принципиальный момент. Беспощадное отношение к себе. К себе. А не самопотакание, жалость к себе и прочая дребедень. Беспощадное. Иначе вам никакой Будда не поможет. Вы замахнулись на самую сложную задачу, которую человек может поставить себе в этой жизни, так требуйте с себя в соответствии с этой задачей. А иначе просто смешно. А человек еще обижается. Лежит на печке теплой, ни черта не делает, но при этом такие претензии! А уж себя, бедненького, несчастненького, потревожить — да не дай Бог! Сколько раз я показывал вам агрессию на заявленного любимого Мастера. Это везде человек ходит и говорит: Игорь, Батя, ай-яй-яй. Игорь Николаевич подходит, делает маленькое замечание и чуть не в морду получает. Смешно. Я уже не говорю про отношение к людям, которые уже работники и доказали это своей жизнью. Особенно модно перемывать им кости вместо того, чтобы учиться. Я уважаю вас за то, что вы создали возможность так разговаривать. С вами не надо сюсюкать… Хорошенькие какие! Как мне вас всех жалко… Иногда обнаруживаешь такую тупость в себе самом. Мастер любит говорить так: «Игорь хороший, Таня — хорошая». Всем по очереди, кто есть, говорит: «Хороший». Ну и все довольны. Приятно. Рефлекс. Ну, и я так же. Говорит и говорит. Такой у него стиль поведения. Летом однажды вышел я в деревне во внутренние дворы, назад возвращаюсь — стоит огромный пес, недобродушного вида. Я ему смотрю в глаза и говорю: «Хорошая собака» — и начинаю ржать, забыв о том, что он может меня укусить. У меня только тут все соединилось. «Игорь хороший, Оля хороший, Джульбарс — хороший». Соединилось, дошло до тупого. Я иду и думаю, как же теперь адекватно-то. И в следующий раз жду, когда он скажет: «Игорь хороший!» И говорю: «И Мирзабай хороший.» И тогда он засмеялся. В этом году был у него, он мне протягивает зелень и в ней кусок сахару. Я говорю: «Нет, нет. Сахар мне нельзя, у меня диабет». На следующий день всплыло. Из рук Мастера! Я из его рук чего только не ел. А тут кусок сахара не смог принять. Механизмус-автоматизмус. Хорошо, что есть он. А если б не было? Кто б помог? Из рук человека, который за один вечер избавил меня навсегда от жутких головных болей и приступов, с которыми 20 лет не могли сделать ничего врачи, я из его рук не смог кусочек сахара съесть. Видите ли, у меня диабет! Может, у меня его уже и не было бы, этого диабета, если б съел. Так он больше не предлагает. Прокололся — теперь все. Будет ждать, пока я забуду, и, может быть, предложит еще раз.

Беспощадная требовательность к себе. Это гарантия хотя бы сорока процентов успеха, не больше. Потому что всегда нужен кто-то, кто тебе будет помогать, потому что сам себя не разглядишь так внимательно. Кто захочет тебе помогать? Возиться с тобой, несмышленышем. После 18 лет общения Мастер сказал, что я наконец родился. Что он имел в виду? И вообще отсутствие уважения к знаниям других людей в любой области — это плохой признак. Тяжелый диагноз. Клиническое невежество. Я понимаю, что хочется иногда посидеть на лаврах, отдохнуть. Вот я часто уезжаю откуда-нибудь, звонят и говорят: «Ой, как мы отдыхали, когда вы уехали». Радостную новость сообщают. Порадовать Мастера. Перетрудились, бедняжки. Вот такой я злодей. Честно скажу, это я вам на шестьдесят процентов показался. Но если вы обобщите картинку, вам будет понятно. Я ведь по натуре демократ, но пришли такие времена, не могу я на всех работать, неправильно это. Халява это будет. Не для того меня учили столько лет. Кто хочет обижаться, пусть обижается. Кто не хочет иметь со мной дело — прекрасненько. Но уж кто подойдет… Знаете, на линиях высоковольтных передач висят такие дощечки: череп и косточки и надпись: «Не влезай, убьет». Это, конечно, шутка. Никого я убивать не собираюсь, и разоблачать не собираюсь — скучное это занятие и бессмысленное. Но я бы хотел, чтобы поменьше было бессмысленных подходов. Недавно приехал в Киев. Мне говорят: Игорь Николаевич, очень просим, много людей, которые хотят задать вопросы, это после того как запретил я устраивать общественные собрания в частном доме. Ну, давайте, говорю, организуем. Записалось 20 человек. С большинством разговор занял меньше минуты. А некоторым вчера 45 минут показалось мало… Не люблю бездельников. За 20 с лишним лет открытых дверей сколько бездельников повидал, с большими претензиями. Не люблю. Понимаю, но не люблю. Главное, что именно бездельники большие специалисты в подведении под это духовного базиса. «В открытый космос выходили?» — «А зачем? Нам и здесь хорошо!» Такая миниатюра была у Ширвиндта с Державиным «Нам и здесь хорошо». Так если хорошо, так чего же дергаетесь. Если человек не в состоянии принять поражение, любое — маленькое или большое, он не в состоянии учиться. Ему ничем нельзя помочь. Я не встречал ни одного человека, который чему-нибудь научился, не умея принимать поражение. Человек, который радуется только плюс-подкреплениям, выпрашивает их, тоже не в состоянии измениться, какое там преображение — вообще измениться. Существует такая легенда. Рассказал ее Гурджиев. Где-то в горах Гиндукуша есть храм, построенный в честь одного-единственного изречения, не Богу, не святому, а одному изречению, одной мысли, построили храм. Звучит оно так: «Научились ли вы радоваться препятствиям?». Не открытиям или проблемам, а препятствиям, тому, что не пускает.

Вот я наблюдаю за вами. Вот я рассказываю что-то принципиально новое. Я точно знаю, что это принципиально новое для всех здесь присутствующих. Что я вижу? Человек не понимает. Прекрасно, значит, это сигнал, что я слышу что-то принципиально новое. Значит, надо брать себя за волосы и тянуть к этому новому, пока не разберусь, т. е. делаю зарубку. Что делаете вы? Огорчаетесь, как же это я не понял, не может такого быть! Быстренько берете это непонятное за волосы и притягиваете к себе и быстренько это новое превращаете в знакомое, и тогда хорошо. Ну и как же вы собираетесь научиться чему-нибудь принципиально новому? Или ставлю я на вашем пути маленький камушек. Вы об него спотыкаетесь. И нет, чтобы обрадоваться… Раздробить, стереть в порошок этот камушек, как он посмел на моем духовном пути возникнуть. А иногда ищешь, ищешь камушков и не находишь никак. Есть такая тенденция, азы пропускать, потому что ими трудно манипулировать. Просто и ясно все. Сразу видно: делаешь — так делаешь, не делаешь — так и не делаешь. Это пропускаем… арифметику, правила сложения и вычитания простых чисел, а сразу высшая математика — Шамбала, учителя с Ориона, 7–8-й уровень. Ведь вот этот самый внутри нас приемник, который называют Х в научных работах, потому как не обнаружен он материально пока. И когда мы что-то видим или ощущаем — это не вход информации, это выход, это наш инструмент, эту самую информацию превращаем в удобную для нашего сознания форму. Маятник, рамочка, внутренний экран и т. д. Это все выход информации, а не вход. На эту тему огромное количество серьезных исследований проведено. И в Японии, США, и у нас, и в Германии, большие деньги потрачены на доказательство факта, теперь кажущегося простым и очевидным. Образы, ощущения, звуки, всякие там идеомоторные проявления (включая рамочку, маятник и прочие) — это выход информации. То, как выглядит эта информация и каким способом мы ее воспринимаем, обнаружить пока не удалось. Приходится верить старинным текстам, которые говорят, что это есть проявление взаимоотношений между миром и человеком. Познай себя как часть мира и мир как часть себя. И технически это достигается путем резонанса между субъектом и объектом. Вот и все, что об этом достоверно известно. Если вы читали Тибетскую книгу мертвых, то вы должны помнить, как она заканчивается: и не забывай, что все это проекции твоего сознания, а не то как есть на самом деле — добавляю я. Это называется ученое незнание. Знание о том, что все знать невозможно. Что есть в мире нечто, для нашего понимания не предназначенное. Великая мудрость об отграниченности всего явленного. Вот почему невежество в этой области всячески поощряется социальными структурами, иначе как бы создавались все эти мотивационные лозунги типа: «Человек может все». Все может только все. А то, что явлено, отграничено, т. е. может все в пределах своей отграниченности. И есть только одна категория в человеческом знании, в котором нет отграниченности, это категория неявленного, пространства. Оно не явлено. Это такое нечто и одновременно ничего. Ну есть еще парочка, но я не буду о них говорить. Сами поищите.

Бросьте это дурацкое занятие беспокоиться по поводу того, что о вас думают. Вы так пыжитесь иногда для того, чтобы произвести то или иное впечатление, что сразу видно, что вы не знаете или не принимаете простого факта, что все равно о вас будут думать по-разному. Никогда вам не удастся добиться того, чтобы все о вас думали только хорошо. Никогда вы не будете нравиться всем, никогда вы не будете умнее всех. Список можно продолжить. И не нужно этого. И тратить свои силы и время своей жизни на это дурацкое занятие — это грабить самого себя. Самоограбление. И самопотакание отсюда вылезает сразу. Как там говорил Чацкий: «А судьи кто?» Вот кого в судьи себе изберете, с этими еще как-то можно договориться. Сам выбрал жюри, сам дал ему взятку, сам получил от него 1-й приз. Это единственный способ удовлетворить это странное желание. Во всех остальных случаях одинаковой оценки от людей добиться не удастся. Мне всегда неудобно говорить такие вещи, потому что взрослые же люди, а я им прописные истины сообщаю. Как бы самоочевидное. Но практика общения с людьми показала, что вот именно эти самоочевидные вещи почему-то труднее всего доходят. Человек упорно их игнорирует.

Был в моей жизни такой случай с одним человеком. Рассказал он мне потрясающую вещь. У него в системе координат вместо «0» в центре «1». Такая стройная композиция на эту тему. А в минусах, говорю, как? Сразу «–2»? Он говорит: «Нет, „–1“». То есть вся координационная сетка сдвинута вправо. Из этого подхода возникает масса практических жизненных последствий. Но человек меня поразил тем, что он рефлексирует пространство своего сознания до базовых вещей. Потому что это базовые вещи, которые никогда не рефлексируются. Я очень благодарен этому человеку, потому что, приглядываясь потом к этому, обнаружил, что есть люди, у которых это смещение еще больше.

Ну и напоследок напоминаю правила большого спорта. Чтоб ответить на вопрос, как стать социально интересным человеком. Вы знаете, в моей жизни был эпизод, когда я работал со спортсменами. Со сборной Украины, со сборной Советского Союза по легкой атлетике. Это мир психологически достаточно простой. Но там я нашел замечательное правило большого спорта: «Не занимайся подтягиванием слабых мест, а развивай сильное». Оказалось, что это и есть — главный секрет большого спорта. Не знаю, как вы, я был с детства приучен, что человек должен быть гармоничным, надо слабые места подтягивать и т. д. Как бы само разумелось это. Вдруг я нашел социальный мир, где правило совершенно другое. И тогда я понял, почему у нас государство воинствующего дилетантизма. Да потому что мы все время подтягиваем слабые стороны. У нас просто не хватает времени развивать сильные стороны, и мы всячески высмеивали в литературе, в кино, на телевидении, всегда высмеивали однобоких людей. Еще с Козьмы Пруткова, как вы помните, «специалист подобен флюсу — он растет с одной стороны». Но он хоть с одной стороны растет, а большинство просто не растут под лозунгом, что они заняты подтягиванием слабых мест и стремлением к гармонии. Так, может, сначала надо развивать свое сильное место до полной реализации, а потом уже подтягивать к этому все остальное, если уж будет необходимость. Ну, никак топором не сделаешь то, что сшиваем иглой. Никак. Можно виртуозно владеть топором, создавать деревянные кружева, но… я видел людей, не только на экране, но и в жизни, которые бреются топором, карандаши затачивают, чего только не вытворяют, но сшить два куска материи топором все равно они не могут. Так если вам дан определенный инструмент, то почему бы не достигнуть виртуозного владения данным инструментом, а не потратить всю жизнь на доказательство того, что я не топор, а швейная игла. С кем вы спорите? С создателями, предками своими? С кем? И зачем? Вы же теряете время, за которое вы могли бы виртуозно овладеть данным вам инструментом. Это все равно как если бы я потратил десять лет для того, чтобы стать балетным танцором. Меня никак не волнует, чего я не могу, что не дано мне. Но меня сильно волнует, как я владею тем, что мне дано. Все ли я умею? Мне очень искренне хочется, чтобы у вас получилось то, что вы на самом деле хотите. Очень хочется всем вам искренне пожелать удачи. И чтоб как можно меньше обманывали самих себя. Это самое трудное — не обманывать самого себя. Это же так прекрасно быть человеком. Когда-то я назидательную такую фразу родил: если человек не радуется самому факту своего существования на белом свете, то чему он может радоваться? В принципе?

Вопрос: Как разобраться — бытие, целостность, тотальность?

И.Н.: Бытие — это та часть жизни, которая занята у тебя твоими отношениями с миром, с реальностью. В этом смысле бытие ученика состоит в том, что он учится у реальности. И т. о. это стимулирует его к достижению тотального состояния. Целостность — это отсутствие противоречий между частями, согласованное действие частей. Тотальность — это одномоментная реакция целого на реальность. Понятна разница? Объясню еще раз. Вот человек, у него есть организм, в организме есть всякие органы, психика, интеллект. И все это в норме целостно, т. е. все эти части действуют и функционируют, не вступая между собой в антагонистические противоречия, т. е. тело не конфликтует с сознанием, сознание с… Тотальность — это когда я действую или реагирую полностью, всем своим существом, как одним. То есть полная слитность всех систем. Это есть тотальное действие или реакция. Или идеал для некоторых — тотальное бытие. 100 %-ная включенность. Потому что в целом части включаются, выключаются, выходят на тот или иной режим соподчиненно. У организма в разное время суток один канал активизирован больше, чем остальные в организме. Тело, психика, интеллект тоже находятся в разных отношениях. Соподчиненных. Тотальное качество состоит в том, что все системы включены на полную мощность одновременно и слитно. Тогда целостное превращается в тотальное. Еще говорят: целое осуществило себя в этом акте тотально. Целостность может осуществить целевое бытие, не разрушившись при этом. Целостность не может осуществить целокупное бытие, ибо это противоречит ее конструкции. Как язык не может быть тотальным. Словами невозможно выразить тотальность, потому что язык: во-первых, дискурсивен, т. е. каждое слово отдельно, во-вторых, они в определенной последовательности и слитно сказать все, что хочется, невозможно. То есть рационально тотальность доступна только как абстракция. На уровне переживания тотальность доступна. Поэтому и говорится, что переживание более значимое средство общения с миром, чем понимание. Поэтому для человека, желающего достичь тотальности, качество переживания является определяющим. Хотя тотальное переживание доступно и животным, правда, они при этом гибнут. Они не в состоянии это выдержать. Они сгорают. Но доступно. Отдельные такие случаи описаны в литературе.

Путь святого — это путь аскезы. Не обязательно физической. Это путь психологической аскезы — погружение в источник своей веры. Как я называю это: жизнь у Бога за пазухой. Все, что вне этого, не имеет для святого вообще никакого значения. Никакого. Он минимально поддерживает свое биологическое существование только для того, чтобы свидетельствовать источник своей веры. Все. Больше его в этом мироздании ничто не интересует. Ничто. Он даже не очень интересуется, свидетельствует ли он. Он пребывает в этом. И все. И если источник его веры умертвление себя не считает грехом, он так и растворяется. Если считает грехом, тогда он минимально поддерживает свое биологическое существование.

«Вздрагивание» — есть тотальная выдача своей проекции себя в мир, потому что реальность не может не отреагировать на тотальный импульс. Реальность сама по себе тотальна. Это и есть момент полного резонанса. И этот тотальный импульс обязательно реализуется. Это ответ реальности. Если он действительно тотален. Потому что человек обычно хочет какой-нибудь частью себя — рациональное желание, физиологическое, биологическое… Тотальное желание рождается очень редко.

У живого есть такой эффект. По-научному — диффузия. Если вы тренируете только правую руку, левая, конечно, отстает. Но самое интересное, что она не стоит на месте. Она будет слабее правой, но сильнее, чем если б вы правую не тренировали. Если вы развиваете свое сильное место, то в определенной степени все подтягивается, и когда вы разовьете его до конца, то будет очень легко. Точка опоры называется. Дайте мне точку опоры, и я переверну что-нибудь.