Глава 2. Подчиняясь умелым рукам водителя, машина повернула к городу

Подчиняясь умелым рукам водителя, машина повернула к городу. Юноша откинулся на спинку сиденья, вверяя свою жизнь и жизнь пассажира автоматике. По всей видимости, любопытство разгоралось все сильнее. Он вместе с креслом повернулся к Парсонсу, окинул внимательным взглядом, затем протянул руку и щелкнул кнопкой. В кабине загорелся свет, и только теперь Парсонс как следует разглядел юношу. Увиденное не очень‑то ему понравилось.

Темные, слегка лоснящиеся длинные волосы. Кофейного цвета кожа. Плоское, широкоскулое лицо. Влажно блестящие глаза с миндалевидным разрезом, крупный нос. Римский? Нет, подумал Парсонс. Больше похож на хеттский. А волосы черные…

Смешение рас. Никаких сомнений. Скулы монголоида, глаза средиземноморца, волосы, пожалуй, негроида. Кожа вроде бы с красновато‑коричневым отливом. Полинезиец?

Юноша носил юбку, блузу и шлепанцы. Парсонсу бросилась в глаза вышитая на блузе эмблема – стилизованный орел.

Орел. Eagle. EGL. Значит, слова на указателе означали животных. DIR – это deer, олень. BAR – медведь. Что же такое «CRP»? И вообще, какую роль играют эти животные?

Парсонс заговорил, но юноша перебил его.

– Вур венис э тардус? – спросил он звонким, почти детским голосом.

Парсонс растерянно пожал плечами. Язык казался знакомым, но вместе с тем звучал совершенно непривычно. Казалось, напряги слух – и поймаешь ускользающий смысл.

– Что? – спросил он.

Юноша задал другой вопрос:

– Йе клейдис новэ эн сагис новате. Вур иссиди хист?

Наконец‑то Парсонс начал улавливать смысл. Мало того что в жилах юноши текла кровь нескольких рас – его язык был наследником многих языков. Основой, похоже, служила латынь, а еще, вероятно, искусственный язык лингва франка – вот откуда взялись знакомые корни. Парсонс обдумал каждое слово и решил, что юноша, наверное, хочет узнать, почему он в такой поздний час оказался на шоссе, почему так необычно одет и почему у него такая странная речь. Но в те минуты Парсонса не тянуло отвечать. У самого хватало вопросов.

– Я хочу знать, – тщательно выговорил он, – почему вы пытались меня задавить.

Юноша озадаченно поморгал.

– Вур ик… – Он замялся.

«Не понял ни слова? – подумал Парсонс. – Или нелеп сам вопрос? – Он покрылся мурашками при мысли, что юноша не видел ничего зазорного в убийстве на ночном шоссе совершенно незнакомого пешехода. – Да, это совершенно ясно: он пытался меня убить. Неужели на его месте любой поступил бы так же?»

Вновь охваченный сильной тревогой, он настроился во что бы то ни стало разрушить языковый барьер.

«Я добьюсь, чтобы меня поняли, – сказал он себе. – И поняли правильно. И поняли сейчас же».

– Продолжайте, – сказал он юноше.

– Сэг? – повторил тот. – Ик сэг йер, йе мейнст?

Парсонс кивнул.

– Все верно. – Впереди росли городские огни. – Вы поняли.

«Мы делаем успехи», – хмуро подумал он и напряг слух, сосредоточил все внимание на голосе собеседника.

Тот сыпал отрывистыми фразами.

«Да, мы делаем успехи. Но хватит ли нам времени – вот вопрос».

Дорога сворачивала по широкой дуге и шла на подъем. Машина перенеслась через ров, окружавший город. Он служил всего лишь украшением, это Парсонс понял с одного беглого взгляда. Появлялось все больше машин, двигались они довольно медленно; то тут, то там Парсонс замечал пешехода. Вскоре он увидел толпы – огромные скопления народа на скатах, подвесных дорожках, ярусах башен. Все, кого удавалось рассмотреть вблизи, выглядели молодыми, не старше водителя. Скуластые, темнокожие и в юбках. Он увидел разнообразные эмблемы: млекопитающие, рыбы, птицы… Какова их роль? Может быть, это общество основано на принципах тотемизма, унаследованного от диких племен или отсталых народов? Или он попал в разгар какого‑то праздника? Внешне эти люди похожи, а значит, гипотеза, что каждая эмблема принадлежит отдельному народу, отпадает. Произвольно дифференцированное общество?

А может, это игра?

И у мужчин, и у женщин длинные волосы были заплетены в косы. Мужчины значительно превосходили женщин ростом, обладали прямыми носами и волевыми подбородками. Ясноглазые женщины оживленно разговаривали между собой, спеша по своим делам. Особенно Парсонсу бросались в глаза их губы – необыкновенно полные, чувственные, светящиеся.

Какие все молодые! Почти дети. Жизнерадостные, неунывающие мальчишки и девчонки.

Висящий над перекрестком фонарь залил машину белым светом. В этом мире Парсонс еще не встречал фонарей, которые светили бы как этот, в полном спектре. В резких лучах Парсонс обнаружил, что губы у мужчин и женщин темные, а вовсе не красные, и не освещение виновато в его ошибке, а, скорее всего, помада. Мэри тоже такой пользуется наряду с модными красками для волос…

В этом свете – первом, так сказать, истинном свете этого мира – Парсонс увидел новое выражение на лице водителя. Юноша резко затормозил и сдавленно вскрикнул. Изумление и страх на его лице уже ни с чем нельзя было спутать. Он подался назад, вжался спиной в дверцу, попытался что‑то сказать, но запнулся и наконец выпалил так громко, что несколько ближайших прохожих повернули головы к машине:

– Йе бист сик!

Последнее слово, без сомнения, принадлежало к языку Парсонса. Правильность его догадки подтверждали выражение лица и тон юноши.

– Почему это я больной? – раздраженно, даже агрессивно осведомился Парсонс. – Я совершенно точно знаю…

Юноша перебил его очередью коротких пылких фраз. Некоторые слова были вполне узнаваемы. Да и структура языка уже не казалась совершенно чужой. Обвинительная речь – чуть ли не истерическая тирада – помогла догадаться, почему юношу охватила неприязнь, даже отвращение, едва он как следует разглядел пассажира. Парсонс беспомощно слушал, а возле машины собиралась толпа любопытных.

Мальчик ткнул в кнопку на приборной панели, и со стороны Парсонса отъехала дверца.

«Высаживает», – сообразил Парсонс. Он снова попытался возразить:

– Послушайте…

И умолк. Люди на тротуаре тоже разглядели его, и на их лицах появились те же ужас и омерзение, что и у водителя. Прохожие взволнованно переговаривались друг с другом, одна женщина подняла руку и показала на Парсонса тем, кто стоял сбоку и не понимал, в чем дело. Потом женщина показала на свое лицо.

«У меня слишком светлая кожа!» – догадался Парсонс.

– Вы меня здесь хотите высадить? – Он повернулся к юноше и указал на ропчущую толпу.

Водитель заколебался. Даже если он не понял всех сказанных Парсонсом слов, угадать смысл фразы было несложно. Толпа надвигалась, чтобы получше разглядеть Парсонса, и при этом буквально излучала враждебность. Юноша и Парсонс слышали гневные возгласы, видели машущие руки… в каждом движении сквозила зловещая целенаправленность.

Дверца рядом с Парсонсом с шумом вернулась на место. Клацнул замок. Пассажир остался в машине. Юноша подался корпусом вперед и взялся за рукоять.

– Спасибо, – сказал Парсонс.

Не ответив, даже не повернув головы, юноша разогнал машину. Они достигли пандуса, взлетели по нему и сбросили скорость. Водитель выглянул наружу и затормозил. Слева Парсонс увидел не столь ярко, как пандус, освещенную улицу. Машина двинулась по ней и остановилась в полумраке. Здесь высились здания поскромнее, Парсонс не увидел на них замысловатых украшений.

А еще он не увидел ни одного пешехода.

Снова отъехала дверца.

– Еще раз спасибо, – поблагодарил Парсонс.

Пошатываясь, он выбрался наружу. Водитель закрыл дверцу, и машина пулей унеслась прочь. Парсонс остался на темной улице один‑одинешенек. И поймал себя на том, что пытается сформулировать вывод или вопрос. Какой именно, он еще не знал.

Внезапно машина появилась вновь, но, не задерживаясь, промчалась мимо, обдав горячим выхлопом. Парсонсу пришлось отпрянуть от ее ярких лучей. К его ногам что‑то упало.

Серый чемоданчик. Он забыл его в машине.

Выбрав местечко посветлее, он сел на поребрик и открыл чемоданчик. Слава богу, все цело.

Парнишка все‑таки молодец – проявил милосердие, высадил его в промышленном районе, среди складских построек. Здания тут были огромны, высоченные двустворчатые ворота явно предназначались не для легкового транспорта, а для гигантских грузовиков. На тротуаре там и сям угадывался в полутьме мусор. Парсонс поднял лист бумаги. Печатная продукция, очевидно политическая листовка. Довольно много знакомых слов. Кого‑то обвиняют, какую‑то партию. Синтаксис казался не слишком мудреным, помимо итальянских или испанских встречалось довольно много английских слов, хотя без заметного преобладания. Но, напечатанные на бумаге, они значительно упрощали остальной текст. Парсонс вспомнил медицинские статьи на русском и китайском – их ему приходилось читать, – вспомнил выходящий дважды в месяц журнал с научными терминами на шести языках. Специфика профессии врача, подумал он. В университете Ла Джолла ему доводилось переводить с немецкого, русского, китайского, даже с французского: хоть этот язык не слишком важен в современной науке, им по традиции мучают студентов. А жена Парсонса, получившая университетское образование, знала классический греческий.

Но теперь, подумал он, все проблемы решены. Создан единый синтетический язык.

«Я сейчас слишком уязвим, – сказал он себе. – И мне нужно убежище. Пока не освоюсь в этом мире».

Темные безмолвные здания вокруг казались необитаемыми. В конце улицы светились фонари и мелькали крошечные силуэты людей; по всей видимости, там начинался коммерческий район, где даже по ночам бурлит жизнь. Тусклый уличный фонарь освещал Парсонсу путь. Он осторожно преодолел гору пустых картонных коробок, наваленных вдоль погрузочно‑разгрузочной платформы, и наткнулся на ряд мусорных баков. Из них доносилось сдавленное урчание. Внезапно в одном, переполненном, зашевелился мусор. Парсонс сообразил, что, задев бак, он привел в действие механизм. Очевидно, агрегат сам перерабатывал мусор по мере поступления, но давал сбои.

Парсонс увидел короткий лестничный марш. Бетонные ступеньки вели к двери подвала. Он спустился и повернул дверную ручку. Заперто. Наверное, склад, предположил он.

Он опустился на колени, раскрыл в полутьме чемоданчик и извлек хирургический комбайн с автономным источником питания. Включил. Зажглись лампочки – они давали достаточно света для операций в полевых условиях. Парсонс умело вставил пилу в гнездо двигателя и зафиксировал. С тихим гулом полотно вгрызлось в дерево. Он стоял почти вплотную к двери, заглушая своим телом звук комбайна.

Взвизгнуло, высвобождаясь, полотно; он торопливо разобрал комбайн и уложил в чемоданчик. А затем обеими руками осторожно надавил на дверь.

Она со скрипом отворилась.

«Вот оно, – подумал Парсонс. – Убежище».

В его чемоданчике лежало много всяких средств для лечения опасных ожогов. В уме он уже выбрал баллончики с антисептиками, которые в сочетании придадут коже темный цвет. Внешне он будет неотличим от…

В глаза ударил яркий свет. Нахлынул теплый воздух, запахи еды. Значит, это вовсе не безлюдный склад. Парсонс, моргая, застыл на пороге.

Он разглядел мужчину, который стоял посреди комнаты с графином в руке. Мужчина как раз наливал напиток женщине; вторжение Парсонса его остановило. Еще семь или восемь человек – кто стоя, кто сидя на стульях – рассматривали незваного гостя. Рассматривали без удивления. Судя по всему, они слышали, как он спускался по ступенькам и вырезал замок.

Мужчина наклонил графин над стаканом. Возобновился негромкий разговор. Внезапное появление Парсонса, похоже, ничуть не удивило и не обеспокоило этих людей. Женщина, сидевшая ближе всех к Парсонсу, повернула голову в его сторону и что‑то сказала. Затем мелодичная фраза повторилась, но Парсонс не уловил смысла. Женщина миролюбиво улыбнулась и снова заговорила, на сей раз громче. Он понял слово, затем другое. Она вежливо, но твердо повторяла, что надо починить дверной замок.

– И затворите ее, – заключила она. – Дверь. Пожалуйста.

Он растерянно повернулся и затворил дверь.

Щегольски одетый юноша повернулся к нему и объявил:

– А мы знаем, кто вы.

Так, во всяком случае, Парсонс перевел его фразу.

– Да, – подтвердил другой юноша.

Женщина у двери кивнула и сказала слово, которое Парсонс не понял. Оно звучало ненатурально, вероятно, принадлежало не к обычному языку, а к жаргону.

– Точно, – поддакнул второй юноша. – Вот кто вы такой.

– Но нам все равно, – заявил человек с графином.

– Потому что, – блестя белыми зубами, продолжал человек с графином, – вы не здесь.

Остальные подтвердили чуть ли не хором.

– Да, вас тут нет, – сказала стройная женщина. – Это иллюзия.

– Иллюзия, – повторили двое мужчин.

– А кто я? – нерешительно произнес Парсонс. – Вы не скажете?

– Поэтому мы не боимся, – сказал один из мужчин. Так, по крайней мере, его понял Парсонс.

– Бояться? – переспросил незваный гость. Это слово сразу пробудило в нем любопытство.

– Вы хотите нас забрать, – заявила девушка.

– Да, – с явным возбуждением закивали остальные. – Но вам это не по силам.

«Принимают меня за другого», – подумал он.

– Попробуйте до меня дотронуться. – Женщина у двери поставила стакан с напитком и поднялась на ноги. – Ведь на самом деле меня рядом с вами нет.

– И никого из нас рядом с вами нет, – подтвердил юноша с графином. – Дотроньтесь до нее. Попробуйте.

Парсонс обнаружил, что не в силах пошевелиться.

«Ничего не понимаю! – мысленно произнес он. – Ровным счетом ничего».

– Ладно, – сказала женщина. – Я сама это сделаю. Вот увидите, сейчас моя рука пройдет сквозь вашу.

– Как сквозь воздух, – радостно уточнил мужчина.

Женщина медленно приблизила к руке Парсонса изящные темные пальцы. Она улыбалась, глаза светились воодушевлением. Вот‑вот ее пальцы лягут на его запястье…

– Ох! – прошептала она, потрясенно глядя на Парсонса. И сразу воцарилась тишина. Все неотрывно смотрели на него.

Наконец один из юношей произнес сдавленным голосом:

– Он нас нашел. По‑настоящему.

– Он в самом деле здесь, – прошептала женщина у двери. Ее зрачки расширились от страха. – Здесь, с нами. В этом подвале.