Глава 8. Воля женщины – ничто

Я метнулась к клетке. Надо успеть!

На четвереньках бросилась внутрь, резко обернулась, вцепилась в скользящую дверцу и рывком опустила ее за собой. Между прутьями просунулась ощеренная морда. Зверь рычал, визжал, шипел. Я съежилась в тесной клетке. Сквозь перекладины опущенной дверцы смотрели горящие глаза слина. Я завопила от ужаса. Беги я чуть медленнее – разорвал бы в клочья. Повернув голову, он вгрызся в перекладину. По прутьям заскрежетали два ряда белоснежных зубов. Слава Богу, клетка прикручена цепью к столбу – иначе утащил бы ее прочь. Нет, не разгрызть. Косматое шестиногое чудовище обошло клетку кругом, то и дело злобно потираясь о решетку боками. Попробовал достать меня с другой стороны. Дрожа от страха, я, закрыв руками голову, стояла на коленях в самом центре крошечной клетки. Один раз почти достал, ткнулся в меня мордой. Я завизжала. Пахнуло смрадом его дыхания, оскаленная пасть обдала жаром. Там, где клыки прошлись по решетке, на прутьях остались влажные отметины. Изрытая когтями земля вокруг клетки смочена слюной взбешенного, алчущего крови зверя.

– Назад! – позвал Турнус. Подойдя к слину, он накинул ему на шею веревку и, приговаривая: – Хороший, хороший зверюга! ‑

оттащил от клетки. Припал головой к огромной бурой морде, что‑то ласково нашептывает на ухо, поглаживает схваченную веревкой шею. Понемногу зверь успокоился. Турнус швырнул ему огромный кусок мяса. Слин жадно накинулся на него.

– Превосходно! – похвалил Клитус Вителлиус.

Вцепившись в прутья, я стояла на коленях в клетке.

Я сама заперла себя здесь. Опустив скользящую дверцу, отпереть ее я уже не могла: приваренные к плоскому основанию дверцы два зубчатых выступа заклинило пружинными запорами – два мощных замка, справа и слева, защелкнулись. Ключ от них болтался на бечевке на шее у Турнуса. Надобность в таких замках вызвана не только тем, что зверь совсем близко и захлопнуть дверцу нужно как можно быстрее. Нет, не будь их – зверь мог бы просунуть под дверцу морду, протолкнуть ее внутрь, поднимая решетку, и добраться до обитательницы клетки. Так что выбор прост. Или запирай себя в клетке, как в тюрьме, хозяевам на потеху, или доставайся на растерзание зверю.

Слин рвал мясо на куски.

Я стояла на коленях, отчаянно – так что костяшки пальцев побелели – вцепившись в прутья клетки. Клетка крошечная, но прочная. Можно стоять на коленях, можно сидеть – на корточках или подтянув колени к подбородку. Но во весь рост не вытянешься. И стоять нельзя. Высотой моя тюрьма мужчине примерно по пояс. Сконструирована так, что можно поставить клетки рядком, а можно – одну на другую. Хоть пол и деревянный, но это только настил. Под ним – железная решетка. Так что вся клетка решетчатая. И решетки, и крепежные детали мощные, тяжелые. В такую клетку можно не только девушку заточить. Из нее и сильному мужчине не выбраться. Так что, можно сказать, клетка многоцелевого назначения.

Я смотрела сквозь решетку. Клитус Вителлиус на меня и не глядит. Я уже подарена Турнусу.

Клетка стояла на обнесенной невысокой бревенчатой стеной, посыпанной песком площадке для дрессировки слинов. Кроме меня здесь, на площадке, находилось еще несколько рабынь Клитуса Вителлиуса. Одна из них, Чанда, как и я, замкнута в клетке. Сидит, обматывает обрывком ткани кровоточащую ногу. Турнус, конечно, тоже здесь. С ним его рабыня по имени Ремешок. Несколько мужчин помогают Турнусу управляться со сли‑нами. Рядом – Клитус Вителлиус и кое‑кто из его людей. По краям площадки к столбам привязаны слины – всего, кажется, восемь. Чаны с мясом, колья, веревки, плетки – снаряжение дрессировщиков. Несколько человек наблюдают из‑за ограды: здесь и остальные воины Клитуса Вителлиуса, и кое‑кто из деревенских. Среди них Мелина – обрюзгшая, грузная подруга верзилы Турнуса.

Мелина поглядывала на меня из‑под покрывала. Я потупилась, не смея встретиться с ней взглядом.

Я – хорошенькая рабыня, подаренная ее сожителю. Смотреть ей в глаза не хотелось. Надеюсь, она не будет ко мне жестока. Но ведь она из крестьян, а я всего лишь рабыня.

Как там Чанда в своей клетке? Сидит на дощатом полу, сгорбилась, подтянула колени к подбородку, не торопясь обматывает кровоточащую икру лоскутом белой ткани. Сквозь тряпку проступает кровь. Зверь, что гнался за ней, оторвал клок от ее платья. После погони, накормив, его тоже привязали рядом с остальными чудовищами. Мужчины увлеклись – обсуждают стати животных.

Закрыв глаза, я прижалась лбом к железным прутьям. Какие могут быть надежды на побег в мире, где есть слины?

На нас с Чандой демонстрировали охотничью выучку сли‑нов.

Зверя подтащили к нам, дали принюхаться – а нас пока крепко держали. Потом Чанду отпустили.

Она бежала первой. Вскоре после нее настала моя очередь.

Я мчалась сломя голову. Клитус Вителлиус подарил меня! От этого отчаяние мое становилось еще горше. Вне себя от горя, я решила было бежать. Вот безмозглая рабыня!

Я мчалась сломя голову. Едва не лишилась чувств, когда мимо пронеслась эта бурая гадина.

Но зверь повернул к Чанде и с рыком бросился в погоню. Она устремилась обратно к площадке. В какой‑то миг бедняжка споткнулась, чудовище схватило ее за ногу, но она вырвалась, с криком припустила дальше, протягивая вперед руки. Либо беги что есть мочи – либо умрешь. Я бросилась наутек, и вдруг – вот он! Поднял голову. Я попятилась, закрыв лицо руками. От его рыка кровь стыла в жилах. Ринувшийся за Чандой первый слин настолько сбил меня с толку, что другого я просто не заметила. А он, описывая круги, приближался – безошибочно шел на запах.

– Нет! – закричала я. – Нет! Уходи! Пожалуйста!

Подняв голову, шипя, ворча, он крался ко мне – между нами нет уже и пяти футов.

– Уходи, пожалуйста! – рыдала я.

Припав к земле, подняв голову, зверь смотрел на меня. Бьет хвостом, глаза горят. Подкрадывается. В приоткрытой пасти видны зубы – в два ряда.

Я глянула по сторонам. Зверь приближался, жутко крича.

Отлично натаскан. Только никакая дрессировка не идеальна. Ведь главное – сочетание врожденных рефлексов и привитых навыков, и совершенство здесь недостижимо. Чем ближе, тем сильнее запах добычи, и контролировать зверя становится все труднее. В природе слин нападает на жертву футов с двадцати. Для натасканного зверя это расстояние, конечно, гораздо меньше. И вот он приподнялся. Шерсть на загривке встала дыбом. Вот, готовясь к прыжку, подобрал под себя четыре задние лапы.

С истошным воплем я бросилась бежать. Назад, к площадке, туда, где распахнутая клетка наготове, только и ждет рабыню‑землянку!

Я мчалась сломя голову. Все на свете позабыв. За мной с ворчанием и хрипом несся зверь. Я чувствовала его горячее дыхание. Вот‑вот схватит за пятку. Задыхаюсь! Чудовище гонит меня все быстрее и быстрее.

Ничего не скажешь, натаскан неплохо. Девушку загнать умеет. И дистанцию чувствует, и то, что я вот‑вот выбьюсь из сил. Уж наверняка и проворнее, и выносливее меня – но нет, не настигает, держит на пределе, так, чтобы думать было уже некогда, чтобы знала одно – бежать, бежать, как безумная, мчаться изо всех сил к желанной клетке. Наверно, немало девушек загнал.

Я в его власти. Он задает темп. И я должна его держать – чтобы выжить.

Отличная гончая.

Клетка – единственная надежда. Заточить себя в ней на потеху хозяину и ждать его милости.

На четвереньках ворвалась я в клетку, бешено обернулась и, вцепившись в скользящую дверцу, рывком опустила ее за собой. Запоры защелкнулись. Зверь попытался меня достать, но не смог, В клетке я в безопасности, но взаперти – загнанная беспомощная пленница.

В мире, где есть слины, какие могут быть надежды на побег? Мы, рабыни, всецело во власти хозяев.

Существует множество подвидов слинов, и большинство из них в той или иной мере поддаются приручению. Чаще всего в хозяйствах встречаются две породы: это небольшие рыжевато‑коричневые степные слины и крупные – иногда до двадцати футов длиной – бурые или черные лесные. Говорят, на севере одомашнивают полярных слинов. Слин – животное опасное. На Горе они довольно обычны и приспособились к самым разным условиям среды. Есть даже околоводная разновидность. Это животное – его называют морским слином – одно из самых быстрых и самых устрашающих обитателей моря. Встречаются морские слины, как правило, в северных водах, обычно по побережьям Торвальдсленда и дальше к северу.

Слины – животные норные, ведут преимущественно ночной образ жизни. Хищники. Упорные охотники, готовые неустанно идти по следу. Нападают почти на любую жертву, но предпочитают табуков. Спариваются раз в год, весной, в помете обычно четыре детеныша. Беременность длится шесть месяцев. Новорожденные детеныши покрыты белым мехом, но к лету волосяной покров темнеет. Однако некоторые особи остаются белесыми в течение всей жизни.

Большинство домашних слинов рождены в неволе. Отлавливать и приручать диких непросто. Иногда, убив мать, охотники выкапывают из норы молодых и выращивают их. Первые два месяца жизни – критический период, и если детеныши взяты до того, как попробовали вкус крови и начали самостоятельно охотиться, приручить их вполне возможно, позже – как правило, нет. Взрослых диких слинов отлавливают и одомашнивают редко. Дикие инстинкты могут возродиться даже у животного, взятого в неволю молодым. А это очень опасно. Происходит это чаще всего весной, в сезон спаривания. В это время самцы становятся особенно беспокойны и свирепы. Интересно наблюдать за спариванием слинов. Если самка спаривается впервые, она убегает от самца, пытается бороться. Но он крупнее и сильнее. В конце концов он настигает ее, схватив за шею, опрокидывает на спину и взгромождается сверху – брюхо к брюху. Теперь она в его власти – его мощные клыки не отпускают ее горло. Смирившись, она позволяет покрыть себя. Животные вцепляются друг в друга когтями и зубами, извиваются, катаются по земле в безумной брачной пляске. Впечатляющее зрелище. Нередко наблюдающие за спариванием животных рабыни бросаются на колени к ногам хозяина и просят его ласки. После первого спаривания необходимость в применении силы отпадает. Самка ходит за самцом, часто трется о него, вместе с ним охотится. Случается, ему приходится, рыча и огрызаясь, отгонять ее прочь. Слины часто живут парами, однако гон проходит только весной. Иногда с самками едина сравнивают рабынь, но, по‑моему, сравнение это не всегда верно. Люди спариваются независимо от сезона. Мы – не самки слинов. Те чувствуют желание лишь весной. Мы – рабыни. Мы хотим своих хозяев всегда.

Я взглянула через площадку на сидящую в клетке Чанду. Она уже забинтовала ногу.

Надеюсь, рана не очень глубокая. Никому до нее, похоже, и дела нет. Скорее всего, шрама не останется, так что цена ее не упадет. Да если и останется и на рынке за нее дадут меньше – Клитус Вителлиус, мой бывший хозяин, все равно получил ее даром.

Слины на Горе используются для самых разных целей, но чаще всего – в качестве гончих и для выслеживания добычи, а еще – как сторожевые животные. Загоняют в основном вер‑ров и босков, выслеживают табуков и рабынь. Что же касается сторожевых слинов, то где их только не применяют: и на охране границ, крепостных стен и полевых лагерей, и на улицах после комендантского часа, и в залах больших домов по ночам, и для отпугивания воров от лавок, портов и складов. Таким свирепым сторожам всегда найдется применение. Используют их и для охраны пленных. На земле очерчивается крошечный круг, в котором пленник должен стоять на коленях или в другой какой‑нибудь позе – как прикажут. Стоит несчастному попытаться встать на ноги, выйти из круга или хоть чуть‑чуть изменить позу, натасканный зверь разорвет его на куски. Кроме этих широко распространенных применений есть и другие. В Тентисе, например, специально обученные слины помогают разоблачать контрабандистов – вынюхивают спрятанные зерна «черного вина», незаконно вывозимые из города. Используют их иногда и наемные убийцы, хотя, согласно кастовому кодексу, использование слинов запрещено: члены касты должны убивать своими руками, таков закон. Но слинов используют в качестве телохранителей, натаскивают для убийств на арене, других используют во время празднеств и карнавалов. В общем, этим животным находится множество применений. Выслеживанием и охраной прекрасных рабынь их функции не ограничиваются.

Но вот замки отомкнуты, дверца клетки поднята. Слин накормлен, помощник Турнуса уже отвел его в клетку. Воины Клитуса Вителлиуса и его рабыни ушли с площадки – и Чанда вместе с ними. Немногочисленные зрители расходятся. Осталась только подруга Турнуса Мелина да пара‑тройка крестьянских парней – стоят, рассматривают меня. Ремешок, рабыня Турнуса, помогавшая на площадке, тоже ушла – у нее еще много дел, надо напоить слинов. Я ее хорошо рассмотрела: крупная, с длинными руками веснушчатая деваха, крестьянская косточка. Одета в коротенькую белую невольничью тунику из шерсти харта, на шее веревка. Клитус Вителлиус еще здесь, вместе с Турнусом собирается вернуться в его хижину.

Турнус поддел решетку кнутом для слинов.

– Выходи, малышка!

Опустив голову, на четвереньках я выползла из клетки на горячий песок. В клетке я побывала впервые. Не подумав, я начала подниматься на ноги. На меня обрушился страшный удар. Рукоять кнута, которым охаживают слинов, с силой опустилась между лопаток, швырнула к земле. Сжавшись от страха, я растянулась на песке. Больно.

– Хозяин? – испуганно пролепетала я. Чем я так его разозлила?

– Рабыня, тебе разрешили встать? – спросил он.

– Нет, хозяин. Прости.

Наружу положено выползать на животе или на четвереньках – в зависимости от размера клетки – и, распластавшись у ног хозяина, ждать приказа. Так принято на Горе. Тогда я этого не знала. До сих пор меня в клетку не сажали.

Я лежала в песке. Они стояли надо мною. Только бы не били!

– Хороша штучка, а? – причмокнул Турнус.

Наверно, распростертая у их ног на горячем песке, я была и впрямь хороша.

– Рад, что тебе нравится, – ответил Клитус Вителлиус.

– Спасибо тебе за такой подарок.

– Не за что Просто милая безделушка.

– На четвереньки, рабыня! – приказал Турнус.

Я встала на четвереньки. Шею обвязали веревкой – на таких водят слинов. Другой конец веревки несколько раз обмотан вокруг перекладины клетки для слинов. Так что привязь получилась около фута длиной.

– Посмотри на меня, – велел Турнус. Я подняла на него глаза.

– Ты пыталась убежать.

– Убежать мне бы не удалось, хозяин. На меня натравили бы слина.

– Правильно, – согласился он. – Убежать тебе бы не удалось. Но ты в невежестве своем этого не знала.

Я испуганно молчала.

– Ты пыталась убежать? – спросил он. Да, пыталась.

– Да, хозяин, – прошептала я.

– Сесть спиной к клетке, колени подтянуть к подбородку!

Я повиновалась. Привязанную к моей шее веревку прикрутили к решетке. Турнус присел рядом. Вынул нож. Левой рукой ощупал мои ноги.

– Хорошенькие ножки.

– Спасибо, хозяин.

– Ты знаешь, что это? – Он нащупал связки под коленом.

– Сухожилия, хозяин.

– Знаешь, для чего они?

– Они управляют движениями ног, – отвечала я. – Без них я не смогу ходить.

Сухожилия под правым коленом коснулся нож. Проведет разок лезвием – и связка перерезана.

Он убрал нож в ножны.

Потом дважды ударил меня по лицу. Моя голова откинулась вправо, потом влево.

– Это, – пояснил Турнус, – за то, что пыталась убежать.

– Да, хозяин.

Схватив мои согнутые в коленях ноги, он прижал сухожилия большими пальцами.

Я содрогнулась. От боли голова откинулась к решетке.

– Помни, сладенькая!

– Да, хозяин. – Я в страхе смотрела на него. Еще бы мне не помнить этот нож!

Он убрал руки. Я едва не лишилась чувств.

– На четвереньки, рабыня! – приказал Турнус.

Я встала на четвереньки. Он отвязал веревку от клетки и небрежно бросил позади меня. Теперь она свешивалась с моей шеи.

– Посмотри на меня, рабыня! Я послушно подняла глаза.

– Ползи в хижину.

– Да, хозяин.

И они, Турнус и Клитус Вителлиус, отвернулись от меня.

– До полудня я должен уйти, – говорил Клитус Вителлиус. – Меня заинтересовали четыре слина.

– Обсудим, – отвечал ему Турнус.

Они вернулись на площадку. А я, стоя на четвереньках с веревкой на шее, оглядела площадку, стойки с веревками и кнутами, повозки, клетки, бревенчатую ограду и, не вставая, отправилась в путь – через посыпанный песком пятачок к хижине Турнуса. За мной волочилась веревка.

Я начинала понимать, что значит быть рабыней крестьянина.

Добравшись до улицы поселка, я остановилась. Передо мной кто‑то стоял. Вся в грязи, с веревкой на шее, униженная, несчастная, я подняла голову. Двое. Крестьянские парни.

– Что за рабыня? – спросил один. Брен Лурт, вожак местной молодежи, неотесанный грубиян, полуюнец, полумужчина. Говорят, его прочат в предводители касты.

– Та самая умница‑красавица, что улизнула от нас вчера ночью, – объяснил его приятель.

– Так, вот она!

– Говорят, – продолжал другой, – что ее подарили Турнусу.

– Так значит, – осклабился Брен Лурт, – она в деревне останется?

– Похоже.

– Пожалуйста, хозяин, – запричитала я, – не задерживай меня.

– Давай не будем задерживать, – предложил Брен Лурт. Они расступились, словно перед свободной женщиной. На четвереньках, волоча за собой веревку, я потащилась дальше по грязноватой улочке под палящим солнцем.

Где ты, Джуди Торнтон, прелестная студентка?

Вспомнились мальчишки из колледжа – как я их презирала, ни во что не ставила! Как задирала перед ними нос! Вот посмеялись бы, увидев, во что я превратилась в мире настоящих мужчин.

У хижины Турнуса, рядом с украденной из лагеря леди Сабины повозкой, груженной всяким скарбом и припасами, стоял Клитус Вителлиус.

Рыдая, я обхватила его колени.

– Оставь меня себе, хозяин! Оставь меня! – молила я. Он глянул на меня. До полудня – считанные минуты.

– Я люблю тебя, хозяин!

– Не хочет быть рабыней крестьянина, – расхохотался один из мужчин.

– Люблю тебя, хозяин! – со слезами на глазах твердила я.

Клитус Вителлиус подобрал с земли свисающую с моей шеи веревку.

– Не хочет в Табучьем Броде оставаться, – не унимался воин.

– Кто ж станет ее за это винить? – подхватил другой. Обняв колени Клитуса Вителлиуса, я не отводила от него

глаз. Он держал веревку.

– Я твоя рабыня, ты покорил меня, – рыдала я, – прошу тебя, оставь меня себе.

Ногой он прижал веревку к земле и дернул на себя. Голова моя откинулась, я беспомощно растянулась в пыли у его ног.

– Ты рабыня из Табучьего Брода, – отчеканил он, бросил веревку на землю и отвернулся от меня.

Я скребла ногтями землю у колеса повозки.