Глава 15. — Он остался в Шалако. Это новый город, к западу отсюда

— А где же ваш отец?

— Он остался в Шалако. Это новый город, к западу отсюда. Ждет, когда я вернусь и выручу его.

— А он что, в тюрьме?

— Ничего подобного! Он… он просто заболел и лежит. Мы приехали сюда без… короче, у нас были финансовые затруднения, и отец решил стать старателем. Ну, одним словом, занялся промывкой песка, но из‑за этого разыгрался его ревматизм, и он слег. Теперь он лежит пластом, и двигается у него только палец, которым он нажимает на спуск, да его челюсти, когда он есть.

Один человек промывал песок в этом ручье и нашел здесь золото. Он рассказал об этом нам, я оставила отцу записку, а сама рванула сюда.

— И вы пешком проделали весь путь?

— Нет, сэр. Я приехала на муле, это быстроногий мул и, подобно мне, не подпускает к себе чужаков. И еще у меня есть собака, наполовину медведь.

— Вы шутите! Такого не бывает!

— Расскажите это его матери. Впрочем, я думаю, что его папаша‑медведь не спрашивал у нее согласия. Говорю вам, моя собака — наполовину медведь.

Мы шли рядом по тропе. Нел бросила на меня любопытный взгляд.

— Вы сказали, что познакомились с одной из сестер Трелони здесь, на Западе. Кто же это был?

— Вы хотите сказать, что сюда переехали не только вы, но и другие сестры? Интересно, сколько сестер Трелони сможет вместить этот штат? Ее звали Доринда.

— О‑хо‑хо! Нужно будет приглядеться к вам при свете дня, мистер. Если Доринда удостоила вас своим вниманием, значит в вас что‑то есть, чего я, может быть, не заметила. Она ведь у нас красавица, эта Доринда.

— Да, мэм, но доверять ей нельзя. В Теннесси мы привыкли считать, что на девушек из семейства Трелони всегда можно положиться. Но только не на Доринду. Я чуть было не погиб из‑за нее.

Мы вышли на плоский берег, где Нел соорудила под деревьями шалаш. И конечно же тут был и мул, большой, костлявый миссурийский мул, весивший никак не меньше полутора тысяч фунтов и ужасно злой, так что шутки с ним были плохи.

Послышалось глухое рычание. Да, скажу я вам, Нел была права — если папаша этой собаки и не был медведем, то все равно он был зверем огромных размеров. Собака весила, должно быть, фунтов двести пятьдесят, и к тому же была уродливой и злой. Голова ее по размерам напоминала голову мастиффа, а зубы могли бы напугать и динозавра.

— Не рычи, Неб. Это друг.

— Если бы я им и не был, — заметил я, — мне пришлось бы им стать. Такой огромной собаки я еще не видывал. Да, ничего собачка, — пробормотал я. — Чем же вы его кормите? Он, наверное, съедает в день по теленку.

— Он сам себе добывает пропитание. Может быть, ест людей, я не знаю. Время от времени он исчезает в лесу, а когда возвращается, то всегда облизывается.

— Где вы его откопали?

— Он пристал ко мне сам. Я охотилась на лосей, и этот пес вышел из лесу. Там, в горах, есть место, где скала обрывается вниз больше чем на тысячу футов, я подстрелила там лося, и в эту минуту появился этот зверь. Он улегся на землю и положил голову на лапы. Я подумала, что это медведь, и бросила ему кусок мяса. Так он со мной и остался.

— И в городе тоже? Да от него же разбегутся все лошади!

— Однако Джекоб его не боится. Они хорошо ладят.

Джекобом, как я понял, звали мула.

— Ну, — сказал я, вставая, — мои товарищи, наверно, думают, что я напился или стал добычей диких кабанов. Пойду‑ка я к себе, а вы обещайте, что придете к нам в гости. Мы побудем здесь еще пару деньков… И остерегайтесь тех людей, о которых я вам говорил. С ними лучше не иметь дела. Таких, как они, вы бы ни за что не пригласили на вечеринку или на бал.

К тому времени, когда я вернулся к костру, все уже собрались. Мои друзья успели поесть и теперь пили кофе, вслушиваясь в звуки леса, чтобы не пропустить приближение неприятеля. Я специально производил как можно больше шума, а оказавшись на расстоянии слышимости, поздоровался, как и подобает джентльмену. Я хорошо знал, что забвение правил хорошего тона часто приводит к печальным результатам — пуле в живот.

Конечно, у человека, который стреляет в того, кто не отзывается на окрик, друзей не так уж много, зато все его враги пребывают на том свете.

— Где это ты был так долго? — спросил Оррин.

Тинкер и Иуда смотрели на меня понимающим взглядом.

— Я имел приятную беседу, — ответил я. — С одной девицей.

— Здесь? — недоверчиво фыркнул Оррин.

— Мне кажется, Телль говорит правду, — сказал Тинкер. — По нему сразу видно, что он не с медведями общался.

Я рассказал им о Нел Трелони и о том, что старина Джек Бен Трелони ждет в Шалако, когда его дочь намоет столько золота, что они смогут выкупить свои вещи.

Оррин покачал головой.

— Это трудная работа даже для мужчины, — пробормотал он. — И женщины не должны ею заниматься.

— Джека Бена скрутил ревматизм, — сказал я. — Что ей оставалось делать? Сидеть и голодать?

— Все девицы Трелони хорошо готовят, — ответил Оррин. — А в этих маленьких городишках никогда нельзя вкусно поесть.

— Для того чтобы открыть свой ресторан, нужны наличные деньги. К тому же надо иметь помещение.

— Я согласен с мистером Оррином, — сказал Иуда. — Добыча золота — не женское дело.

У нас были свои заботы, и мы быстро забыли о Нел. Я достал дневник отца и попросил Оррина почитать вслух.

«Я пишу втайне от всех, но это не так‑то легко. Думаю, Петигрю догадывается, что я веду дневник, но он очень скрытен и только хитро улыбается, но, к счастью, молчит.

Кто‑то из нашей группы нашел золото. Сегодня утром Пьер обнаружил под деревом небольшую яму, которую второпях забросали землей. Рядом с ямой отпечаток сапог Петигрю.

Позже; наедине с Пьером, я сказал ему, что следы были оставлены специально, чтобы подозрение пало на Петигрю. Однако Пьер только фыркнул — он мне не поверил. Я сказал ему, что они хотят устранить всех, кто на его стороне, и что следующим, скорее всего, буду я. А если им не удастся бросить на меня тень, тогда на нас снова нападут индейцы. Пьер разозлился и потребовал объяснить, что я имею в виду. Я сказал ему, что в прошлый раз никаких индейцев не было, иначе бы я нашел их следы. Будь это индейцы, они бы обязательно вернулись, чтобы добить нас.

Эти слова убедили его, и он спросил, кому понадобилось разыгрывать нападение индейцев и зачем. Я сказал: я думаю, это сделали Андре и Суон. Пьеру не понравилось, что я обвиняю его шурина. Я ответил, что Андре привык убивать, это все знают, и что он не возражал, когда Суон жестоко обращался с Ангусом.

Я видел, что Пьеру не нравятся мои слова, но он не перебивал меня. «Вы думаете, что кто‑то все‑таки нашел золото и спрятал его?» — спросил он. Я сказал, что именно так и думаю.

Я стал спать отдельно ото всех, под предлогом, что должен охранят лагерь от индейцев. И стал раскладывать свою постель среди сухих листьев и сломанных веток, чтобы ко мне нельзя было подобраться неслышно. Кроме того, стал постоянно оглядываться».

Мы продолжали читать. Отец, изучив местность, наткнулся на следы лагеря — вернее, двух лагерей. Он сказал Пьеру Бонтаму, что в отряде, несшем золото, произошел раскол, но Пьер в это не поверил. Согласно официальной версии, на отряд напали индейцы племени юта и убили много солдат, а остальные позже умерли от голода. Лишь немногим, как полагали, удалось выбраться отсюда живыми. Однако эта версия не выдерживала никакой критики: ведь золото нес не маленький патруль, а большой отряд, возможно, человек триста. Впрочем, отец считал, что трехсот человек там не было.

Он считал, что в лагере начались раздоры, и отряд разделился на две части. В это нетрудно поверить, поскольку условия жизни там были очень тяжелые, а в таких случаях легко вспыхивают ссоры. В лагере явно что‑то случилось. Отец обнаружил следы двух лагерей — они были обнесены стенами из грубо наваленных камней, в них отец нашел отверстия для стрельбы. Камни осыпались, но их следы были хорошо видны. Внутри укрытий отец обнаружил пару пуговиц и сломанный нож.

Пару раз в отца стреляли, когда он бродил по лесу, но все решили, что это индейцы. О своих собственных подозрениях отец не распространялся. Судя по разбросанным костям и другим признакам, отец понял, что в одном лагере положение дел обстояло лучше, чем в другом, — солдаты лучше питались, лучше жили.

»…В этом лагере, должно быть, был индеец или человек, хорошо знающий горы.

Май, 24. Спасаюсь. Ранен. Мы нашли золото или часть его. Андре и Суон напали на нас той же ночью. Я разложил свою постель где обычно, но, к счастью, опасаясь нападения, решил спать на дереве, что меня и спасло. Потратил уйму времени, чтобы устроиться, так как шуметь было нельзя. Неожиданно проснулся и услышал какие‑то движения, потом выстрелы. Они подкрались и стреляли по моей постели. Ближе они подойти боялись, стреляли издали. Выпустили, должно быть, не меньше дюжины пуль.

Потом Андре сказал: «Теперь к Петигрю. Быстро. Крикни, что напали индейцы, а когда подойдешь ближе… «

Суон спросил его, что делать с Пьером. Бастон ответил: «Оставь его мне».

Я не мог предупредить Пьера и Петигрю одновременно, но тут же побежал к Пьеру, стараясь двигаться как можно тише».

Мы без труда представили себе, что произошло здесь двадцать лет назад. Бастон и Суон, едва дождавшись ночи, бросились убивать своих попутчиков, желая заполучить все золото. Сначала они попытались убить отца и думали, что им это удалось. Однако с Петигрю у них тоже вышла осечка. Когда Суон добрался до его постели, он никого там не нашел. А позже злодеи обнаружили, что его лошадь тоже исчезла.

Отцу пришлось туго — нужно было в кромешной тьме найти дорогу в лагерь, каждую секунду ожидая выстрела в спину, а ведь он был вооружен всего лишь однозарядным ружьем и револьвером.

Он уже подходил к лагерю, когда до его ушей донесся голос Бастона.

»…Это ружье тебе не поможет — вечером я высыпал из него весь порох, Пьер. Сэкетт мертв, и ты скоро отправишься за ним». Раздался выстрел, а потом смех Андре, полный злобной радости. «Я прострелил тебе ногу, Пьер». Еще выстрел. «А теперь другую. Знаешь, я тебя никогда не любил. Я знал, что когда‑нибудь убью тебя, готовился к этому, мечтал об этом. Жаль, что не могу остаться и посмотреть, как ты будешь умирать».

Прибежал Суон, и они стали совещаться. Я догадался, что Петигрю удалось удрать. Я слышал, как они ругаются, и подошел поближе, чтобы убить их.

Забыв об осторожности и не видя ничего в темноте, я поднял ружье, сделал шаг вперед и неожиданно попал ногой в яму. Я упал в кусты и выронил ружье. Тут же поверх моей головы прозвучал выстрел, срезая листья. Еще один выстрел, и я почувствовал резкую боль — в меня попала пуля. Я упал, мой револьвер оказался подо мной. Потянись я за ним — и они меня услышат. Я вытащил нож и стал ждать.

Они не нашли меня, да и не особенно хотели искать в темноте. Я слышал, как Бастон сказал Пьеру: «Твоя песенка спета. Я оставляю тебя здесь умирать. Ты потерял много крови, колени у тебя разбиты, тебя никто никогда не найдет. Мы нашли не столько золота, сколько я рассчитывал, но мы всегда можем вернуться. И никто кроме нас не знает, где оно лежит».

«Петигрю удалось уйти. Он все разболтает», — произнес Пьер. «Он‑то?! — воскликнул Андре. — Да мы поймаем его раньше, чем он спустится с гор. А потом убьем».