Структура оснований науки. Идеалы и нормы исследования и их социокультурная размерность. Система идеалов и норм как схема метода деятельности

Наука, выступая как целостная, развивающаяся система зна­ния, имеет многочисленные определения. Она понимается как спе­цифическая форма духовной деятельности, как система или со­вокупность дисциплинарных знаний и как социальный институт.

Наука как особый вид деятельности, направлена на фактичес­ки выверенное и логически упорядоченное познание предметов и процессов окружающей действительности. Она помещена в поле целеполагания и принятия решений, выбора и признания ответ­ственности. Наука как система знаний, отвечающих критериям объективности, адекватности, истинности, стремится обеспечить себе зону автономии и быть нейтральной по отношению к идео­логии и политическим приоритетам. Истина — основная цель и ценность науки, «то, ради чего» ученые отдают свои жизни. Имен­но истина предстает как основной, отличающий науку от других форм общественного сознания (искусства, политики, религии и пр.), конституирующий ее компонент. Наука как социальный ин­ститут связана с производством научно-теоретического знания. Впрочем, институционально оформлены и другие формы общественного сознания, например религия, политика, право, искус­ство и т.д.

Один из основателей науки о науке Дж. Бернал отмечал, что дать определение науки по существу невозможно, можно лишь наметить пути, следуя которым мы приближаемся к пониманию того, чем является наука. Итак, наука предстает как: 1) институт; 2) метод; 3) накопление традиций знаний; 4) фактор развития про­изводства; 5) наиболее сильный фактор формирования убежде­ний и отношения человека к миру.

В «Американском этимологическом словаре» науку определя­ют посредством указания на процедуры наблюдения, классифи­кации, описания, экспериментальные исследования и теоретичес­кие объяснения естественных явлений. Это определение указыва­ет на ее деятельностный и операциональный характер. Э. Агацци отмечает, что науку следует рассматривать как «теорию об опре­деленной области объектов, а не как простой набор суждений об этих объектах»¹. В таком определении содержится важная заявка на разграничение научного и обыденного знания, на то, что наука может в полной мере состояться лишь тогда, когда доводит рас­смотрение объекта до уровня его теоретического анализа.

Таким образом, мы будем иметь состоявшуюся в собствен­ном смысле науку лишь тогда, когда сможем установить принци­пы, основания, идеалы и нормы исследования. В настоящее вре­мя помимо общественных, технических и естественных наук раз­личают также науку фундаментальную и прикладную, теорети­ческую и экспериментальную. Говорят о большой науке, твердом ядре науки, о науке переднего края, подчеркивая ее гипотетич­ность. Наука сегодня развивается с учетом глубокой специализа­ции, а также на стыках междисциплинарных областей, что свиде­тельствует о ее интеграции. Однако все научные знания, несмот­ря на их многодисциплинарную дифференциацию, отвечают оп­ределенным стандартам и имеют четко выверенные основания. В качестве таковых принято выделять: научную картину мира; иде­алы и нормы познания, характерные для данной эпохи и конкре­тизируемые применительно к специфике исследуемой области; философские основания.

В центре проблемы оснований науки лежат представления о том, что научный прогресс развивается непрерывно. И это отра­жено кумулятивной моделью развития науки. Однако история науки свидетельствует, что научное развитие предполагает ломку и смену оснований науки, что отражено антикумулятивной моде­лью развития науки. Ее следствием является тезис о несоизмери­мости теорий, согласно которой сменяющие друг друга теории не связываются логически, а используют разнообразные принципы и способы обоснований. Развитие науки истолковывается ка"к дис­кретный процесс. Процедуры выбора тех или иных основополо­жений опираются на социальные и психологические предпочте­ния. Научное сообщество предстает в виде разобщенных, испове­дующих не согласующиеся принципы группировок, не вникаю­щих в доводы оппонентов.

Современные западные философы науки кладут в основания науки различные модели: это конвенциализм А. Пуанкаре, пси­хофизика Э. Маха, анализ протокольных предложений Венского кружка М. Шлика, личностное знание М. Полани, эволюционная эпистемология Ст. Тулмина, парадигма Т. Куна, научно-иссле­довательская программа И. Лакатоса, тематический анализ науки Дж. Холтона и анархический плюрализм П. Фейерабенда.

На рубеже XIX—XX вв. мир науки потрясли революционные изменения и сенсационные открытия, приведшие к переосмысле­нию содержательных основоположений науки, которые и приве­ли к оформлению конвенциализма. Его ведущим представите­лем стал французский математик, физик и методолог Жуль Анри Пуанкаре (1854—1912). Конвенциализм (от лат. conventio — со­глашение) — методологическая программа, провозглашающая в качестве основания науки соглашения между учеными. Согла­шения обусловлены соображениями удобства, простоты и не свя­заны непосредственно с критериями истинности. Свою концеп­цию умеренного конвенциализма А. Пуанкаре изложил в двух про­изведениях «Наука и гипотеза» (1902) и «Ценность науки» (1905).

Появлению конвенциализма способствовали различные сис­темы аксиом геометрий: Евклида, Лобачевского, Римана. Посколь­ку каждая из них согласовывалась с опытом, возникал вопрос, какая из них истинна и соответствует действительному простран­ству и может быть положена в основание физического миропос-тижения. Доктрина конвенциализма показывала, что и законы механики Ньютона являются языковыми соглашениями. Первый закон Ньютона гласит: тело, на которое не действует никакая вне­шняя сила, движется прямолинейно. Но каким образом, можно узнать, что на тело не действует никакая внешняя сила? Следова­тельно, первый закон Ньютона становится соглашением о том, как употреблять выражение «прямолинейное движение». Подоб­ные соглашения должны быть также полезными соглашениями; они вводятся для того, чтобы сделать хорошее описание явлений. Для Пуанкаре объективность означает общезначимость, «что объективно, то должно быть обще многим умам и, значит, долж­но иметь способность передаваться от одного к другому»¹.

Так как, по мнению Пуанкаре, новые результаты невозможно получить лишь путем логицизма — системы строгих правил вы­вода, то в основания науки следует включить интуицию. Именно интуиция многократно приводила его математический гений к от­крытиям. Свои основные идеи Пуанкаре обосновывал, используя доказательную базу математики, классической механики, термо­динамики и электродинамики. Он был уверен, что конвенциаль-ные основания неустранимы из корпуса науки.

Австрийский физик и философ Эрнст Мах (1838—1916) пред­ставлял дознание как процесс прогрессивной адаптации к среде. В основании научного познания он усматривал глобальный факт ощу­щения.

По мнению Маха, именно ощущения предстают как первона­чальные элементы мира и нет необходимости дополнительно пред­полагать существование неизвестной реальности, стоящей за спи­ной ощущений. Они есть одновременно процесс физический и психический, в чем и состоит нейтральность этих элементов мира.

Естествознание может изображать комплексы этих элемен­тов, причем — исследовать законы связи между представлениями должна

психология;

—открывать законы связи между ощущениями — физика; —разъяснять законы связи между ощущениями — психофизика.

В работе «Познание и заблуждение» Мах стремится показать, что идеалом науки является чистое описание фактов чувственно­го восприятия, а сознание подчиняется принципу экономии мыш ления. Адаптация мыслей к фактам есть наблюдение, а взаимная адаптация мыслей друг к другу — теория. Принцип экономии мышления достижим, когда удается отыскать наименьшее число наипростейших независимых суждений, из которых могут быть получены все остальные, как логические следствия. Примером такой упорядоченной системы служит система Евклида. Назван­ный принцип объясняется изначальной биологической потребно­стью организма в самосохранении и вытекает из необходимости приспособления организма к окружающей среде. В целях «эконо­мии мышления» не следует тратить силы на различного рода объяс­нения, достаточно лишь описания. Рецепт экономности содер­жится в воспроизведении постоянного в фактах, о чем Мах пишет в книге «Механика. Историко-критический очерк ее развития». Задача науки — искать константу в естественных явлениях, спо­соб их связи и взаимозависимости.

Оценка идей Маха весьма неоднозначна. Подорвав веру в аб­солютное пространство Ньютона как «чувствилище бога», он не принял также теорию относительности, а атомно-молекулярную теорию называл «мифологией природы». Им не признается фун­даментальное для науки отношение причинности, которое заме­няется функциональной зависимостью.

Поворот к фиксированию оснований в сфере языка науки был осуществлен Венским кружком, основанным в 1922 г. на базе философского семинара руководителем кафедры философии ин­дуктивных наук Венского университетаМсрш<ам Шликом (1882— 1936). В число представителей Венского кружка входили: Отто Нейрат, Курт Гедель, Герберт Фейгл, Ганс Рейхенбах, Карл Гус­тав Гемпель, Филипп Франк, Айер, Рудольф Карнап и др.

Основанием научного познания считалась фиксация «непос­редственно данного», т. е. устано&чение протокольных предло­жений (исходных элементарных утверждений). Им приписыва­лись многообразные достоинства: они выражают чистый чувствен­ный опыт субъекта; нейтральны по отношению ко всему осталь­ному знанию; гносеологически первичны; абсолютно достовер­ны; в их истинности нельзя сомневаться.

Требованием, входившим в основания науки, стала унифика­ция языка, т. е. построение единого языка науки при помощи сим­волической логики. Программа логического анализа языка науки стала доминирующей и получила название аналитической, культивирующей интерес к формальной логике. Она призывала из­гнать из языка науки все «псевдонаучные утверждения», к кото­рым причислялись не только двусмысленности обыденного язы­ка, но и философские суждения.

Другим, входящим в основание науки, требованием было при­знание гносеологической первичности результатов наблюдения. Тем самым в основания научного знания было положено обобще­ние и уплотнение чувственно данного. Все подлинно научное зна­ние должно быть редуцировано (сведено) к «чувственно данно­му». Критика наличного массива знаний должна осуществляться согласно принципу верификации (подтверждения). Утверждения логики и математики, которые не сводимы к чувственно данно­му, всего лишь схемы рассуждений. Законы же природы должны быть представлены согласно правилам языка науки. Такая плат­форма была оценена как узкий эмпиризм.

Форма протокольных предложений представителям Венско­го кружка виделась по-разному. Если для Карнапа они сводятся к чувственным впечатлениям, то Нейрат считал необходимым вне­сти в них имя протоколирующего лица, а Шлик утверждал, что подобные «констатации» должны фиксироваться словами «здесь» и «теперь». В 30-х гг. XX в. состоялась дискуссия по поводу про­токольных предложений, их феноменальная трактовка была за­менена вещной с тем, чтобы преодолеть опасность солипсизма и учесть интерсубъективность. Предложения типа: «сейчас я вижу зеленое», «здесь я чувствую теплое», «сейчас я чувствую голод или испытываю боль», «мое сознание в состоянии гнева» заменя­лись: «это — зеленое», «данная точка выше и правее той» и пр. Теперь эмпирический каркас науки строился на предложениях, которые не считались абсолютно достоверными от первого лица, однако их истинность устанавливалась наблюдением и в ней не следовало сомневаться. «Листья деревьев оставались зелеными» и для Аристотеля, и для Ньютона, и для Эйнштейна. Их прото­кольный язык был одним и тем же, несмотря на различие эпох и теоретических представлений. Акцент переместился на процеду­ру наблюдаемости. Вместе с тем индивидуальные различия на­блюдателей, приборная ситуация, когда в роли прибора могли оказаться очки или даже оконное стекло, ставили под сомнение достоверность протокольных предложений, которые впоследствии потеряли реальный смысл для методологии науки.

Р. Карнап в работе «Философские основания физики. Введе­ние в философию науки» обращает внимание на то, что одним из важнейших элементов в структуре оснований науки является при­чинность, которая ведет к таким определениям, как «производит», «создает», «творит», «вызывает». В целом Венский кружок можно рассматривать как образец деятельности научного сообщества, на­правленного на поиск оснований и идеалов науки.

Согласно концепции критического рационализма Карла Поп-пера (1902—1994), история науки представляет собой нагромож­дение «исторических прецедентов», поэтому в фундаменте осно­ваний науки находится гипотетико-дедуктивная модель роста знания, которая предполагает процесс выдвижения научных ги­потез с последующим их опровержением. Это отражено в прин­ципе фальсификации. Опытное знание не может обеспечить пол­ную уверенность в истинности теории, ведь достаточно одного факта, противоречащего теории, чтобы стало возможным ее оп­ровержение, фальсификация. Поппер весьма определенно заяв­ляет: «Критерием научного статуса теории является ее фальсифи-цируемость, опровержимость...»¹ Далекие от идеала научности, ненаучные концепции по своей сути неопровержимы. Их не мо­жет опровергнуть какой-либо факт, ибо они по большей части с фактами дела не имеют.

От первоначального «наивного фальсификационизма» (в ко­тором опровергнутые опытом гипотезы немедленно отбрасыва­ются) Поппер двигается к усовершенствованному фальсификаци-онизму (когда теории сравниваются по степени правдоподобия, и хорошо обоснованные теории не отбрасываются сразу при обна­ружении контрпримеров, а уступают место более продуктивным в объяснении фактов теориям). Здесь обнаруживается потребность в новом термине, входящем в основание науки, — «корроборация», означающая подтверждение, не повышающее вероятности теории, не портящее ее фальсифицируемость. Идеал науки — в постоян­ном самообновлении.

В концепции британского ученого и философа, выходца из Венгрии Майкла Полами (1891—1976) манифестируются новые приоритеты — в основания науки включается неявное, личност­ное знание. Автор против эпистемологии без познающего субъекта, против отвлечения процесса познания от его культурно-исто­рической и социальной обусловленности. Он вводит в основания науки антропологическую ориентацию и представляет идеал зна­ния с учетом глубоко личностного характера того акта, посред­ством которого истина провозглашается. Стремясь преодолеть ложный идеал деперсонифицированного научного знания, Пола-ни подчеркивает, что всякая попытка исключить человеческую пер­спективу из картины мира ведет к бессмыслице. По его мнению, в основании познавательной и научной деятельности чрезвычай­но важными оказываются мотивы личного опыта, переживания, внутренней веры в науку, в ее ценность, заинтересованность уче­ного, личная ответственность. К основным тезисам его концеп­ции относятся утверждения: науку делают люди, обладающие ма­стерством; искусству познавательной деятельности нельзя научить­ся по учебнику (оно передается лишь в непосредственном обще­нии с мастером); люди, делающие науку, не могут быть замене­ны другими, отделены от произведенного ими знания¹.

Включенное в основание науки личностное знание понимает­ся как состояние, связанное с интеллектуальной самоотдачей, стра­стным вкладом познающего. В нем, по-новому, проявляется роль веры, которая заявляет о себе как компонент познавательного про­цесса. На ней строится система взаимного доверия, явное и неяв­ное согласие, интеллектуальная страстность. Существование в на­уке набора аксиом, постулатов и принципов также уходит своими корнями в веру о мире как совершенном, гармоничном, подвлас­тном познанию.

Полани показывает, что мастерство познания не поддается описанию средствами языка, сколь бы развитым и мощным он ни был. Научное знание, представленное в текстах научных ста­тей и учебников, — лишь некоторая часть, находящаяся в фокусе сознания. Другая часть сосредоточена на половине периферийно­го (неявного) знания, постоянно сопровождающего процесс по­знания. Это знание приобретается в непосредственном общении ученых. Оно остается «за кулисами» той сцены, на которой проис­ходят научные дискуссии. Интерпретировать неявное, периферий­ное знание можно по аналогии с «краевым опознаванием ощуще­ний» от находящегося в руке инструмента, без которого процесс деятельности как целенаправленный процесс невозможен. В объем неявного знания погружен и механизм ознакомления с объектом, в результате которого формируются навыки и умения. Знаком­ство с объектом, первоначальное знание о нем, превращаясь в навык и умение, становится личностным знанием человека.

Представитель эволюционной эпистемологии американский философ Стивен Тулмин (1922—1997), опираясь на идею иден­тичности биологической эволюции и познавательного процесса, кладет в основания науки «идеалы естественного порядка»¹. С его точки зрения, познавательный аппарат человека — это механизм адаптации, развитый в процессе биологической эволюции. По­этому используется эволюционная терминология: теории назы­ваются «популяциями понятий». Их подверженность выживаемо­сти уподобляется процессам сохранения и мутации (инновациям). Мутации сдерживаются факторами критики и самокритики, что по аналогии играет роль естественного и искусственного отбора.

Изменения наступают тогда, когда интеллектуальная среда позволяет выжить тем популяциям, которые в наибольшей сте­пени к ней адаптированы. Наиболее важные изменения связаны с заменой самих матриц понимания или наиболее фундаменталь­ных теоретических стандартов. Тулмин выдвигает идею «интел­лектуальной инициативы», управляющей историческим развити­ем знания. Долгосрочные крупномасштабные изменения в науке происходят не в результате внезапных скачков, а благодаря на­коплениям мелких изменений, каждое из которых сохранилось в процессе отбора в какой-либо локальной проблемной ситуации. Прежде, чем новое станет реальностью, оно должно быть коллек­тивно принятым.

Механизм эволюции «концептуальных популяций» предпо­лагает взаимодействие с внутринаучными (интеллектуальными) и вненаучными (социальными и экономическими) факторами. Они действуют совместно, подобно двум фильтрам. Если институци­ональные, социальные, идеологические условия неблагоприятны, то спорные проблемы долго не получают своего решения. Соци­альные факторы ограничивают возможности и побудительные мотивы интеллектуального новаторства, они необходимы, но ре­шающими в процессе «улучшения понимания» являются интеллектуальные факторы. Поэтому ведущая роль принадлежит «на­учной элите», которая является носительницей научной рацио­нальности. От нее зависит успешность «искусственного отбора», «выведение» новых продуктивных популяций понятий.

Изменения в науке зависят от изменений установок ученых, поэтому Тулмин подчеркивает роль лидеров и авторитетов в раз­витии науки. Исторически сменяющие друг друга ученые вопло­щают историческую смену процедур объяснений. Содержание на­уки предстает в виде «передачи» совокупности интеллектуальных представлений следующему поколению в процессе обучения. Каж­дое новое поколение, развивая свои собственные интеллектуаль­ные перспективы, в то же время оттачивает оружие, чтобы, в ко­нечном итоге, завоевать приоритет своей специальности.

Американский историк и философ Томас Сэмюэл Кун (1922— 1995) усматривал в качестве основания науки парадигму — т. е. модель (образец) постановки и решения научных проблем. Уче­ные видят мир сквозь призму принятой парадигмы. Нет и быть не может факторов, независимых от научной парадигмы. Она на­ходит свое отражение в классических работах ученых, в учебни­ках, определяющих на долгий срок круг проблем и совокупность методов их решения в той или иной сфере научной деятельности¹.

Важным элементом, входящим в основание науки, по Куну, является деятельность научного сообщества, которое составляют исследователи с определенной специальностью, сходной научной подготовкой и профессиональными навыками, освоившие опре­деленный круг научной литературы. Наиболее глобальным ока­зывается сообщество представителей естественных наук. В нем выделяются уровни физиков, химиков, астрономов, зоологов и пр., а также подуровни, например, среди химиков — специалис­ты по органической или неорганической химии, среди филосо­фов — специалисты по истории философии, методологии, фило­софии науки и пр. Оформляя членство, сопровождая его функци­онирование выпуском научной периодики, научное сообщество углубляет дальнейшую дифференциацию знания. Этим достига­ется полнота профессиональных суждений, но одновременно воз­никает опасность глухоты. Представители разных научных сообществ говорят «на разных языках», связь между ними оказывает­ся весьма затруднительной.

Структура парадигмы включает, во-первых, символические обобщения — законы и определения наиболее употребляемых тер­минов. Во-вторых, совокупность метафизических установок, за­дающих ту или иную онтологию универсума. В-третьих, совокуп­ность общепринятых стандартов, «образцов» — схем решения не­которых конкретных задач. Выдвигая тезис о «несоизмеримости» парадигм, Кун фактически отрицает преемственность в истории развития науки. Научные сообщества вытесняют друг друга, а зна­ние, накопленное предыдущей парадигмой, отбрасывается. По­нятие «парадигма» в дальнейшем трансформируется в понятие «дисциплинарной матрицы», учитывающей как принадлежность ученых к определенной дисциплине, так и систему правил науч­ной деятельности. Матрицу составляют следующие компоненты:

• Символические обобщения, которые имеют чисто формаль­ный характер или легко формализируются (например, F = та).

• «Метафизические черты парадигм», т. е. философские уста­новки, задающие общий способ видения Универсума.

• Ценностные установки, влияющие на выбор направления ис­следования.

• «Общепринятые образцы», «признанные примеры» решения конкретных задач («головоломок»), обеспечивающих функци­онирование «нормальной науки».

Соотнесение понятий «парадигма» и «научная теория» выяв­ляет их нетождественность. Понятие «парадигмы» шире понятия «теории» и предшествует ей. В него включены социально-психо­логические и этические правила и нормы. Формирование научной парадигмы говорит о зрелости той или иной научной сферы. Вы­бор определенной парадигмы обусловлен не только логическими критериями, как это принято в сфере строгой научной теории, но также ценностными и философскими соображениями.

Куновская модель развития науки предполагала чередование эпизодов конкурентной борьбы между различными научными со­обществами. Период господства принятой парадигмы — «нормаль­ной науки» — сменялся периодом распада парадигмы, что отразилось в термине «научная революция». Допарадигмальный пери­од отличался хаотичным накоплением фактов. Выход из данного периода означал установление стандартов научной практики, тео­ретических постулатов, точной картины мира, соединение теории и метода. Смена научной парадигмы, переход в фазу «революци­онного разлома» предусматривает полное или частичное замеще­ние элементов дисциплинарной матрицы, исследовательской тех­ники, методов, теоретических допущений и эпистемологических ценностей.

Британский философ и историк науки ИмреЛакатос (1922 — 1974) придавал первостепенное значение истории науки и в каче­стве основания науки выделял научно-исследовательскую програм­му. Научная программа — это основная единица развития науч­ного знания, предстает как совокупность и последовательность теорий, связанных непрерывно развивающимся основанием, об­щностью основополагающих идей и принципов. Развитие науки представляет собой смену исследовательских программ. Демар­кация между «зрелой» наукой и «незрелой» проводится Лакато-сом по нескольким основаниям. Зрелая наука предсказывает ра­нее неизвестные факты; предвосхищает новые вспомогательные теории; обладает эвристической силой; располагает теоретичес­кой автономией.

Структура исследовательской программы включает в себя жесткое ядро, фундаментальные допущения, правила «положи­тельной» эвристики (предписывающие, какими путями прокла­дывать дальнейший ход исследований) и правила «отрицатель­ной» эвристики (говорящие о запрещениях, о том, каких путей следует избегать). Фундаментальные допущения принимаются за условно неопровержимые. Жесткое ядро представляет собой со­вокупность конкретно-научных и онтологических принципов, со­храняющихся без изменения во всех теориях научной програм­мы. Поскольку правила «отрицательной» эвристики запрещают переосмысливать жесткое ядро даже в случае столкновения с контр­примерами, исследовательская программа обладает своего рода догматизмом, в котором есть позитивное значение. Его следы обнаруживаются при характеристике периода «нормальной» на­уки Куна. Без него ученые отказывались бы от теории раньше, чем поняли ее потенциал и значение.

Для сохранения «жесткого ядра» образуется «предохранитель­ный пояс» дополнительных гипотез, которые адаптируются к ано­малиям и обеспечивают сохранность «жесткого ядра» от опровер­жений. Этим Лакатос стремится избежать крайностей фальсифи-кационизма при оценке теорий, которые сталкиваются с контр­примерами.

Правила «положительной» эвристики показывают, как мо­дифицировать гипотезы «предохранительного пояса», какие но­вые модели необходимо разработать для расширения области при­менения программы. Положительная эвристика выручает учено­го в ситуации замешательства перед аномалиями, его внимание сосредоточено на конструировании моделей.

В развитии исследовательских программ выделяют две ста­дии: прогрессивную и вырозвденческую (регрессивную). На про­грессивной стадии положительная эвристика стимулирует обра­зование вспомогательных гипотез, расширяющих сферу приме­нения программы, а также ее эмпирическое и теоретическое со­держание. По достижении «пункта насыщения» развитие иссле­довательских программ резко замедляется. Парадоксы, несовме­стимые факты, противоречия обрушиваются на данную исследо­вательскую программу. Это симптомы стадии ее вырождения. Она регрессирует, если теоретические объяснения отстают от рос­та эмпирических фактов. Вырождающиеся теории заняты в ос­новном самооправданием. Возникает огромное количество гипо­тез ad hoc, относящихся лишь к данному случаю. Когда появля­ется соперничающая исследовательская программа, которая в со­стоянии объяснить эмпирический успех своей предшественницы, превосходит ее по своему эвристическому потенциалу, можно го­ворить об отказе от предшествующей. Научные революции как раз и предполагают вытеснение прогрессивными исследователь­скими программами своих предшественниц, исчерпавших внут­ренние резервы развития. Однако Лакатос подмечает уникальный эффект, связанный тем, что, когда исследовательская программа вступает в регрессивную фазу, то творческий толчок в ее положи­тельной эвристике может снова продвинуть ее в сторону прогрес­сивного сдвига. В целом концепция ученого имеет логико-норма­тивный характер.

Пол Карл Фейерабенд (1924—1994) — американский философ и методолог защищает приоритеты методологического плюрализма. Задаваясь вопросами: что есть наука, как она действует, како­вы ее результаты? — мыслитель совершенно справедливо подме­чал, что ответ указывает на существование особого научного ме­тода, т. е. совокупности правил, управляющих деятельностью ученого. Процедура, осуществляемая в соответствии с прави­лами, является научной, процедура, нарушающая эти правила, — ненаучна. Однако подобные правила не всегда формулируются явно, они зачастую несоизмеримы. Есть мнение, что ученый ру­ководствуется правилами скорее интуитивно, чем сознательно. Однако тот факт, что эти правила существуют и они «рациональ­ны», что наука своими успехами обязана применению данных правил, не подвергается ни малейшему сомнению. Вот то явное противоречие, на которое обращает внимание Фейерабенд, анали­зируя сущность современной науки¹.

В основание науки положен механизм размножения (проли­ферации) теорий, являющихся несоизмеримыми (т. е. не связан­ными единым логическим основанием и использующими различ­ные понятия и методы). Принцип пролиферации (размножения) теорий разрешает создавать и разрабатывать теории, несовмести­мые с принятыми, даже если последние.достаточно подтвержде­ны и общепризнаны. Периоды борьбы альтернатив, по Фейера-бенду, самые плодотворные.

Идею плюрализма теорий Фейерабенд расширяет до плю­рализма традиций. Его концепцию называли «анархистской эпи­стемологией», отчасти из-за отрицания единого универсального метода, отчасти из-за убеждения, что ученые руководствуются принципом «все дозволено». Следование строгому методу и ис­полнение всех его предписаний, с точки зрения Фейерабенда, не­совместимо ни с реальной практикой научного исследования, ни с творческой природой познания. Поэтому «наука обладает не боль­шим авторитетом, чем любая другая форма жизни».

В нашумевшем произведении «Против методологического принуждения. Очерк анархистской теории познания» (1970) Фейе^ рабенд говорит о принципиальной нерегулируемости познаватель­ного процесса, о неравномерности в развитии научного познания, о хаотичности науки. Случайному, неупорядоченному росту зна­ния никакая методология не нужна. По мнению ученого, теоретический анархизм более гуманен и прогрессивен, чем его альтер­нативы, опирающиеся на закон и порядок; единственным прин­ципом, не препятствующим прогрессу, является принцип «допус­тимо все». Можно использовать гипотезы, противоречащие хоро­шо подтвержденным теориям, развивать науку, действуя контрин­дуктивно. Условие совместимости неразумно, поскольку оно со­храняет более старую, а не лучшую теорию, единообразие подвер­гает опасности свободное развитие индивида.

, Помимо препятствий чисто методологического характера уче­ный ограничен своим собственным арсеналом исследования, по­нятливостью своих коллег, материальной основой телесных, фи­зиологических, социальных и духовных принуждений, а также прагматических приоритетов. Фейерабенд указывает на значение принципа «теоретическогоупорства», т. е. отказа от введения в гносеологический оборот новых теорий и сохранение имеющих.

Американский философ тушДжеральд Холтон (р. 1922) из­вестен благодаря «тематическому анализу науки». Занимаясь ис­торией науки, он приходит к выводу, что тематизм играет глав­ную роль в стимулировании научных прозрений и не зависим от эмпирического или аналитического содержания исследований¹. Тематическая ориентация ученого оказывается на удивление дол-гоживущей. «Тематический анализ» направлен на то, чтобы най­ти в науке черты постоянства, непрерывности, инвариантные структуры, которые воспроизводятся даже в ситуациях научных революций.

«Появляющиеся в науке темы можно — в нашей приблизи­тельной аналогии — представить в виде нового измерения, т. е. чем-то вроде оси». Тематизм — не случайное измерение науки. Холтон подчеркивает «древность» большинства тем в науке. Ис­токи некоторых из них уходят в недра мифологического мышле­ния и являются весьма устойчивыми к революционным потрясе­ниям. Именно в темах, по мнению автора, собраны понятия, ги­потезы, методы, предпосылки, программы и способы решения проблем. Холтон обсуждает понятие «тематической оппозиции« и находит закономерность: альтернативные темы связываются в пары, например, сторонники атомизма сталкиваются с защитниками темы континуума. Ученый приходит к выводу, что новые теории возникают на стыке конкурирующих позиций. А новые темы появляются в ситуации, когда невозможно сблизить суще­ствующие, как, например, тему субъекта и объекта, классической и вероятностной причинности.

Темы, помимо сугубо научных признаков, предполагают ин­дивидуальные предпочтения, личную оценку. Они регулируют во­ображение ученого, являются источником его творческой актив­ности, ограничивают набор допустимых гипотез. «Тематические структуры», по мнению Холтона, не меняются во времени и про­странстве, так как выступают в качестве всеобщих определений человеческого интеллекта. И в этом своем качестве они надысто-ричны, т. е. не зависят от конкретно-исторического развития на­уки. В физике, например, их можно насчитать больше сотни.

Применение «тематического анализа» в качестве оснований науки сближает естественнонаучное и гуманитарное знание, пред­ставляя тематизм как признак сходства между ними; позволяет локализовать научное событие в историческом пространстве и вре­мени; обращает внимание на борьбу и сосуществование тем, свя­зывает анализ науки с потребностями развития человечества, с его мировоззренческими ориентациями.

Научная картина мира. Исторические формы научной картины мира. Функции научной картины мира (картина мира как онтология, как форма систематизация знания, как исследовательская программа.

Научная картина мира в структуре мировоззрения нашего со­временника занимает доминирующее положение. Поскольку на­ука направлена на изучение объективных законов развития уни­версума, научная картина мира как широкая панорама знаний о природе и человечестве, включающая в себя наиболее важные теории, гипотезы и факты, претендует на то, чтобы быть яд­ром научного мировоззрния. Мировоззрение понимается как сис­тема взглядов на мир в целом и предстает как сложный сплав традиций, обычаев, норм, установок, знаний и оценок. Оно вклю­чает в себя обобщенный образ реальности, преломленный пози­цией личности. Взгляды (воззрения) на мир в целом есть нечто большее, чем простая информация, нейтральная осведомленность, либо безличные сведения. Поэтому процесс формирования мировоззрения предполагает некий отбор установок, представлений, приоритетов. Результативной составляющей мировоззрения яв­ляется комплекс убеждений, проявляющихся во взглядах, систе­ме идеалов и ценностей, в поступках и жизненных ориентирах людей.

Понятие «мир в целом» достаточно широко, оно включает в себя и мир сущего и должного, и Земной шар, Вселенную, и изве­стный из физики микро-, макро- и мегамиры. О. Шпенглер, на­пример, предлагает взглянуть на «мир как историю». Его проти­воположность составляет «мир как природа». Можно еще увидеть «мир как действительность», который включает в себя «Я как воз­можность». «Мир в целом» не мыслится как нечто завершенное, в котором все уже давно известно, это вечно становящаяся и изме­няющаяся, динамичная, открытая система.

Научная картина мира опирается на достоверные знания и пред­ставляет собой не просто сумму или эклектический набор фраг­ментов отдельных дисциплин. Ее назначение состоит в обеспече­нии синтеза знаний. Отсюда вытекает интегратнвная функция научной картины мира. Наш современник физик и математик А. Фридман был убежден, что как бы ничтожна ни была сумма людских знаний, всегда находились мудрецы, пытающиеся на ос­новании постоянно ничтожных данных воссоздать картину мира. С этим связана системность научного мировоззрения. Научная картина мира не просто описывает мироздание, воспроизводя ос­новные его закономерности, но задает систему установок и прин­ципов освоения универсума, влияет на формирование социокуль­турных и методологических норм научного исследования. Поэтому необходимо говорить о ее нормативной функции.

В целом научная картина мира призвана выполнить задачу упорядочивания, систематизации научных данных. Она предста­ет как строгая система, обобщающая результаты различных вет­вей научного познания, и только в этом значении имеет право на существование. Опираясь на современные достижения частных наук, она широко пропагандирует идею научности применитель­но ко всем проявлениям природы, общества и человека. Поэтому в научной картине мира полноправное место занимают достиже­ния как естественных, так и общественных, и технических наук. В ее основании лежат представления о качественно различаю щихся «ступенях организованности» природы и сходстве ее оп­ределенных свойств.

В системе взглядов на мир — в мировоззрении — «следует различать его интеллектуальную и эмоциональную составляю­щие. Интеллектуальная компонента охватывается понятием ми­ропонимание, которое достаточно устойчиво, так как опирается на систему точных знаний о мире. Эмоциональная составляющая мировоззрения отражена понятиями мироощущение и мировос­приятие. Мироощущение является самым первоначальным эле­ментом, свидетельствующим о непосредственно чувственном кон­такте человека с миром. Оно представляет собой превращение «энергии внешнего раздражителя в факт сознания». Это тот мос­тик, благодаря которому данности окружающего мира проникают во внутренний мир человека. Мироощущение достаточно дина­мично, оно представлено многообразием чувств и настроений.

Мировосприятие задает целостное отражение ситуаций и со­бытий в виде наглядных образов и представлений. Оно обеспечи­вает чувственную ориентировку человека в окружающем мире и очень зависимо от мотивационной сферы. Мировосприятие мо­жет наполнять себя из разных источников: впечатления от вос­приятия природы, произведений искусства, сферы общения, язы­ковой среды, непосредственной жизнедеятельности и т. д. В от­личие от миропонимания, мироощущение и мировосприятие — достаточно подвижные образования. Одно и то же событие при­нимает тот или иной вид в зависимости от многих обстоятельств: от особенностей индивидуальной психики, темперамента, обыча­ев, нравов, предрассудков. Мировосприятие молодого человека иное, чем у старого. У больного оно весьма отлично от восприя­тия здорового. Меланхолик видит трагедию там, где сангвиник усматривает просто происшествие, а флегматик — ничего не зна­чащий эпизод. На мировосприятие оказьшает свое влияние также тип национальной культуры, особенности этноса и социокультур­ные различия. Мировоззрение дает о себе знать не только в ду­ховной сфере, но ив практической жизнедеятельности, оно ока­зывается фоном всех поведенческих реакций, поступков и дей­ствий, людей.

Мировоззрение — это многоуровневое образование, в кото­ром как в многоэтажном доме на разных этажах помещены различные его типы: житейское, обыденное мировоззрение повседнев­ности с его рационально-иррациональными элементами, рассуд­ком и предрассудками, мифологическое, религиозное, критичес­кое и догматическое, этическое, философское, прогрессивное и регрессивное. Главенствующее место занимает научное мировоз­зрение. Именно научная картина мира обеспечивает теоретичес­кий уровень мировоззрения в целом, который предлагает опору на определенную, конкретно-историческую систему знаний и прин­ципов. На обыденно-практическом, стихийно формирующемся уровне мировоззрения огромную роль играет обобщение наибо­лее типичных представлений о жизни в повседневных ситуациях, впитывание свойственных данной среде навыков, стереотипов и привычек. Этот наиболее элементарный способ отражения мира не лишен достаточной меры здравомыслия и является прогнози­руемым уровнем мировоззрения.

Поскольку философия претендует на выражение фундамен­тальных принципов бытия и мышления, то научное философское мировоззрение правомерно определять как высший, теоретичес­кий уровень мировоззрений вообще. Оно представлено стройной, научно обоснованной совокупностью воззрений, дающих представ­ление о закономерностях развивающегося универсума и опреде­ляющих жизненные позиции, программы поведения людей. От религиозной формы оно отличается тем, что строит общую кар­тину мира посредством понятий, теорий, логических аргументов и доказательств, в то время как для религии характерна слепая вера в сверхъестественное, упование на откровение и логическая недоказуемость догматов.

В научном мировоззрении нашла отражение свойственная на­уке ориентация на закономерность, которая предстает как высшее достижение интеллектуальной эволюции, способствующей раци­ональной организации жизни всего общества. Накопление поло­жительного, позитивного опыта данных разнообразных наук, дис-циплинаризация научной деятельности позволяет глубже проник­нуть в основы мироздания, поставить его закономерности на служ­бу человеку.

Научная картина мира опирается на совокупный потенциал науки той или иной эпохи. Поэтому не следует сбрасывать со сче­тов историчность научной картины мира, подчеркивающую пределы тех знаний, которыми располагает человечество. Это связа­но с тем, что каждый ученый как субъект научного познания по­мещен в лоно культурно-исторической традиции, его деятельность во многом обусловлена приоритетами и потребностями своей эпо­хи, отвечает исторически преходящим нормативам, культурно-сти­листическим особенностям. Научная картина мира представляет собой синтез научных знаний, соответствующих конкретно-исто­рическому периоду развития человечества.

В научную картину мира входят знания, отвечающие крите­риям научности. Последние определяются как правила оценки продуктов познания на основании их соответствия стандартам науки. Они позволяют установить принадлежность или отдален­ность различных типов знания по отношению к науке (см. об этом гл. I, §2).

Основным критерием, на который опирается научная картина мира, является объективность, которая фиксирует совпадение зна­ния со своим объектом и устраняет все, что связано с субъектив­ным налетом в познавательной деятельности. Объективность на­правлена на изучение сущности самой вещи, она тесно связана с интерсубъективностью и общезначимостью. Однако их отож­дествление неправомерно. Интерсубъективность — особая общ­ность между познающими субъектами, условие передачи знания, значимость опыта одного субъекта для другого. Общезначимость фиксирует гносеологический идеал единодушного восприятия той или иной информации, претендует на то, чтобы знания были об­щими для всех, и активно использует конвенции — соглашения.

Современной научной картине мира свойственна строгость, достоверность, обоснованность, доказательность. Она представ­ляет мир как совокупность причинно обусловленных событий и процессов, охватываемых закономерностью. Закономерность — это устойчивая, регулярная связь. Современная наука доказала, что закономерности могут иметь динамический и статистичес­кий характер. Наука XXI в. ориентирована прежде всего на учет статистических закономерностей (см. об этом гл. V, §5).

В научной картине мира законы природы выполняют функ­цию запретов, в которых не утверждается что-либо, а отрицается. К примеру, закон сохранения энергии может быть выражен в суж­дении типа: «Не существует вечного двигателя». Развитие науки связано с процедурой фальсифпцируемости (опровержения), ко­торая опирается на реальную историю науки и развивается, опро­вергая свои достижения в ситуации их встречи с контрпримера­ми. В отличие от фальсифицируемости фальсификация представ­ляет собой методологическую процедуру, устанавливающую лож­ность гипотезы или теории в соответствии с правилами класси­ческой логики. При фальсификации должны быть сформулиро­ваны научные правила, усматривающие, при каких условиях сис­тема должна считаться фальсифицируемой. Современная наука не соглашается с позицией, пытающейся отыскать и провозгла­сить окончательный критерий научности. Такой критерий пред­ставал бы как абсолютный и внеисторичный, ибо никак не зави­сел бы от конкретно-исторической формы развития науки и прак­тики.

Структура научной картины мира включает центральное те­оретическое ядро, обладающее относительной устойчивостью, фундаментальные допущения, условно принимаемые за неопро­вержимые, и частные теоретические модели, которые постоян­но достраиваются. Когда речь идет о физической реальности, то к сверхустойчивым элементам любой картины мира относят прин­цип сохранения энергии, принцип постоянного роста энтропии, фундаментальные физические константы, характеризующие ос­новные свойства универсума: пространство, время, вещество, поле.

В случае столкновения сложившейся картины мира с контр­примерами для сохранности центрального теоретического ядра об­разуется ряд дополнительных моделей и гипотез, которые видо­изменяются, адаптируясь к аномалиям. Научная картина мира об­ладает определенным иммунитетом, направленным на сохране­ние данного концептуального основания. В ее рамках происходит кумулятивное накопление знания. Имеяпарадигмальный харак­тер, она задает систему установок и принципов освоения универ­сума, накладывает определенные ограничения на характер допу­щений «разумных» гипотез, влияет на формирование методов и норм научного исследования. Трудно представить ситуацию, что­бы ученый классической эпохи, например Ньютон, допускал бы идеи квантово-механического описания объекта и делал бы по­правки на процедуры наблюдения, средства наблюдения и самого наблюдателя, что впоследствии учитывали творцы квантовой ме­ханики, доказывая, что объективность предполагает включение этих процедур, т. е. зависимость объекта от наблюдателя и средств наблюдения. С этим связана парадигмальная функция научной картины мира.

Парадигмы — модели (образцы) постановки и решения на­учных проблем, по мнению Т. Куна, управляют группой ученых-исследователей и научным сообществом. Допарадигмальный пе­риод отличается хаотичным накоплением фактов. Выход из дан­ного периода означает установление стандартов научной практи­ки, теоретических постулатов, точной научной картины мира, со­единение теории и метода. Смена научной парадигмы, переход в фазу «революционного разлома» предусматривает полное или ча­стичное замещение элементов научной картины мира, методов и теоретических допущений, эпистемологических ценностей.

Научная картина мира опирается на выработанные в недрах парадигмы стандарты и критерии. Взгляд ученого на мир детер­минирован его приверженностью к парадигме, зависит от истори­ческих и социальных факторов. Научная картина мира предпола­гает систему научных обобщений, возвышающихся над конкрет­ными проблемами отдельных дисциплин. Она включает в себя совокупность философских установок, задающих ту или иную он­тологию универсума. (Например, античная натурфилософская кар­тина мира — мир Парменида — самодостаточный мир, в котором все уже есть, или современный неравновесный и нестабильный мир, где «Бог играет в кости», — т. е. современный мир неста­бильности, рисков и вероятностных прогнозов.)

Парадигмальный характер научной картины мира указывает на идентичность убеждений, ценностей и технических средств, этических правил и норм, принятых научным сообществом и обес­печивающих существование научной традиции. Это на достаточ­но долгий срок определяет стойкую систему знаний, которая транс­лируется и распространяется посредством механизмов обучения, образования, воспитания и популяризации научных идей и охва­тывает менталитет современников.

Научная картина мира как обоснованное конкретно-историчес­кое представление о мире, обусловливающее стиль и способ науч­ного мышления, имеет свои исторические формы и эволюциони­рует. Эволюция современной научной картины мира предполага­ет движение от классической к неклассической и постнеклассической ее стадии¹. Европейская наука стартовала с принятия класси­ческой научной картины мира, основанной на достижениях Копер­ника, Галилея и Ньютона и господствовавшей на протяжении дос­таточно продолжительного периода времени. Объяснительным эта­лоном считалась однозначная причинно-следственная зависимость. Прошлое определяло настоящее так же изначально, как и настоя­щее определяло будущее. Все состояния мира могли быть просчи­таны и предсказаны. Классическая картина мира осуществляла описание объектов, как если бы они существовали изолированно, в строго заданной системе координат. Основным условием станови­лось требование элиминации всего того, что относилось к субъекту познания, к возмущающим факторам и помехам.

Неклассическая картина мира, пришедшая на смену класси­ческой, родилась под влиянием первых теорий термодинамики, оспаривающих универсальность законов классической механики. С развитием термодинамики выяснилось, что жидкости и газы нельзя представить как чисто механические системы. Складыва­лось убеждение, что в термодинамике случайные процессы ока­зываются не чем-то внешним и побочным, они имманентны сис­теме. Переход к неклассическому мышлению был осуществлен в период революции в естествознании на рубеже XIX—XX вв. В неклассической картине мира возникает более гибкая схема де­терминации, учитывается роль случая. Развитие системы мыс­лится направленно, но ее состояние в каждый момент времени жестко и однозначно не детерминировано. Предположительно изменения осуществляются, подчиняясь закону вероятности и больших чисел. Чем более отклонение, тем менее оно вероятнос­тно, ибо каждый раз реальное явление приближается к генераль­ной линии — «закону среднего». Отсутствие жесткой детермини­рованности на уровне индивидов сочетается с детерминированно­стью на уровне системы в целом. Новая форма детерминации вош­ла в теорию под названием «статистическая закономерность». Не­классическое сознание постоянно ощущало свою предельную за­висимость от социальных обстоятельств и одновременно питало надежды на участие в формировании «созвездия» возможностей.

Образ постнеклассической картины мира — древовидная вет­вящаяся графика — разработан с учетом достижений бельгийской школы И. Пригожина. С самого начала и к любому данному моменту времени будущее остается неопределенным. Развитие мо­жет пойти в одном из нескольких направлений, что чаще всего оп­ределяется каким-нибудь незначительным фактором. Достаточно лишь небольшого энергетического воздействия, так называемого «укола», чтобы система перестроилась, и возник новый уровень организации. В современной постнеклассической картине мира ана­лиз общественных структур предполагает исследование открытых нелинейных систем, в которых велика роль исходных условий, входящих в них индивидов, локальных изменений и случайных факторов. В. Стенин считает, что «постнеклассическая наука рас­ширяет поле рефлексии над деятельностью, в рамках которой изу­чаются объекты. Она учитывает соотнесенность получаемых зна­ний об объекте не только с особенностью средств и операций дея­тельности, но и с ее ценностно-целевыми структурами»¹. Включен­ность ценностно-целевых структур становится новой характеристи­кой постнеклассики. И если в неклассической картине мира изуча­ются саморегулируемые системы, то в постнеклассике речь идет о самоорганизующихся системах. Здесь в центре внимания находит­ся осмысление процессов синергетики, весьма актуальных в совре­менных исследованиях последних десятилетий.

Синергетику — теорию самоорганизации, родоначальником ко­торой признан Г. Хакен², характеризуют, используя следующие понятия: самоорганизация, стихийно-спонтанный структурогенез, нелинейность, открытые системы. Синергетика изучает от­крытые, т. е. обменивающиеся с внешним миром веществом, энер­гией и информацией, системы. В синергетической картине мира царит становление, обремененное многовариантностью и необра­тимостью. Бытие и становление объединяются в одно понятий­ное гнездо. Время создает или, иначе, выполняет конструктив­ную функцию. Нелинейность предполагает отказ от ориентации на однозначность и унифицированность, признание методологии разветвляющегося поиска и вариативного знания. Нелинейность как принцип философии науки отражает реальность как поле со­существующих возможностей. К нелинейным системам относят такие, свойства которых определяются происходящими в них про­цессами так, что результат каждого из воздействий в присутствии другого оказывается иным, чем в случае отсутствия последнего.

Иногда прообраз синергетики видят в работе отечественного ученого А. А. Богданова «Тектология. Всеобщая организацион­ная наука». Тектология (от греч. — учение о строительстве), в ко­тором труд занимает место единственного всеобщего объединяю­щего принципа. Центральное место принадлежит понятию «орга­низация» — это исходный пункт анализа и практического преоб­разования. Основная идея тектологии заключается в провозгла­шении единства законов строения (т. е. организации) и развития различных систем — «комплексов» (от атомных, молекулярных систем до биологических и социальных) независимо от того кон­кретного материала, из которого они состоят. Богданов высказы­вает тезис об изоморфизме организационных систем, идею об­ратной связи (бирегулятора), которую плодотворно использовал отец кибернетики Н. Винер.

Общая схема развития, предложенная Богдановым, основана на следующих положениях¹:

1. Исходная система находится в состоянии подвижного равно­весия. Ей, как и окружающей среде, присуща изначальная раз­нородность (гетерогенность). Изменения среды приводят к на­рушению равновесного состояния системы.

2. В системе, выведенной из равновесия, начинает действовать закон системного расхождения. Согласно ему, возможно об­разование дополнительных связей, ответственных за повы­шение интегративности системы. Им сопутствует и противо­положная тенденция. Системное расхождение порождает си­стемные противоречия, которые, повышая неустойчивость системы, ведут к ее дезорганизации и кризису. Образование новой системы, венчающее кризис предшествующей, восста­навливает равновесие со средой.

В «Тектологии» Богданова исследователи усматривают состав­ляющую теории самоорганизации. Организационная точка зре­ния предполагает стратегию малых преобразований, совершен­ствующих функционирование системы. Это имеет огромное зна­чение для современной науки и техники.

Постнеклассический этап научной картины мира поставил но­вые задачи. Разработка ведущей идеи синергетики о стихийно-спонтанном структурогенезе предполагает наличие адекватного категориального аппарата. Одной из важных прогностических идей постнеклассики является утверждение о возможности перескока с одной траектории на другую иутрате системной памяти. В мно­гомерной модели взаимодействий, где участвуют не две, а боль­ше сторон, возникает так называемое «турбулентное пространство». В нем вектора направленности одних событий, сталкиваясь с тен­денциями других и видоизменяясь под натиском третьих, в пото­ке взаимодействий перечеркивают логику развития, с устоявшимся линейным порядком зависимости настоящего от прошлого и бу­дущего от настоящего. Система забывает свои прошлые состоя­ния, действует спонтанно и непредсказуемо. Прошлое незначи­тельно определяет настоящее, а последнее не распространяет свое детерминирующее влияние на будущее. О подобной ситуации го­ворят: «Произошла потеря системной памяти».

Другим значимым положением постнеклассики является на­рушение принципа когерентности и возникновение ситуации, когда малым, локальным, второстепенным причинам соответству­ют глобальные по размаху и энергетической емкости следствия. Это делает будущее принципиально неопределенным и откры­тым для новообразований. В перспективе эволюционирования таких систем допустимы многочисленные комбинации последу­ющего развития, а в критических точках направленных измене­ний возможен эффект ответвлений. Наиболее пригодной для опи­сания поведения подобных систем оказывается древовидная вет­вящаяся графика. Это ведет к устранению из современной пост-неклассической картины мира ориентации на линейную однознач­ность, выявляется онтологический статус неопределенности как атрибутивной характеристики бытия.

Важной особенностью постнеклассической стадии эволюции научной картины мира является применение постаналитического способа мышления, сочленяющего сразу три сферы анализа: ис­торический, критико-рефлексивный и теоретический. Постанали­тизм как бы заглядывает за аналитический горизонт, видит все многообразие современной действительности, выражает претен­зию на некий синтез дисциплинарного и гуманитарного слова­рей, на укоренение эпистемологии в социальной теории. Он пред­полагает учет взаимоотношений научных и вненаучных факто­ров. Научная картина мира с учетом стадий ее эволюционирова­ния составляет основу современного этапа рационалистического мировоззрения.