Майкл ботман

Дрожь

Санни Трубадур ждал, когда выдадут деньги по предъявленному чеку, и тут у тротуара притормозил «Кадиллак‑Эскалада» Скарпа Рифкина. С тремя сотнями фунтов дерьма человеческого на борту.

Санни понял, что остаток дня только что с плеском ушел в унитаз.

Этого мне только не хватало, – подумал он.

Он сунул чек в карман и хрустнул пальцами. Вечно унылые банковские работники, согласно традиции Города Ветров, тут же плюхнулись на пол при виде Норманна Морриса, известного как Номо, и Л’Дондрелла Уизерспуна, больше известного как О‑газм.

– Правильно, – хмыкнул Номо. – Всем уродам лизать линолеум. Жопы сжать, чтобы я никого сегодня случайно не пристрелил.

Санни остался стоять. Номо это заметил.

– А у тебя что, колени не гнутся, уродец?

Санни пожал плечами:

– Колени в порядке. Но падать я сегодня не буду.

Номо приподнял бровь.

– Что‑что ты не будешь?

– Чего он сказал? – поинтересовался О‑газм.

– Тут нам большой парень заявляет, что не собирается жрать линолеум.

О‑газм ахнул.

– Следи за толстухой, – сказал Номо, указывая на огромную крашеную блондинку за пуленепробиваемым стеклом кассы. – Пристрели кого‑нибудь, если шевельнется.

Сам Номо направил девятимиллиметровый «ЗИГ‑Зауэр» прямо в лоб Санни.

– И кто же тут у нас такой крутой?

Санни уставился на черное дуло.

Все равно жизнь дерьмо, – подумал он.

– Не так уж круто он выглядит, – бросил через плечо О‑газм.

Номо сверкнул золотыми зубами, своей гордостью в гетто, и у Санни заболел глаз. Бандит гордился тем, что потратил на свою улыбку столько чужих денег, что любой расист из южноафриканских экспортеров при виде его пасти запел бы «Боже, храни Америку».

– Ну и кто ты у нас такой? – спросил он. – Черный Супермен?

– Нет, – сказал Санни. – Но если ты не пристрелишь меня в ближайшие десять секунд, я отниму у тебя эту пушку и засуну ее тебе в задницу.

– Господи, помоги! – взвыла толстуха за кассой.

Номо покачал головой, словно не веря собственным ушам. Потом моргнул и уставился через плечо Санни на фургон, который затарахтел у обочины.

– Пять секунд, – сказал Санни.

– Да я… – Номо запнулся. Кончик языка вынырнул из золотой пещеры, облизал губы и спрятался обратно. – Да я сейчас…

И Санни бросился на него.

Номо выстрелил, пуля прошла над левым плечом Санни и пробила дыру в витрине банка, запустив сигнализацию. А потом Санни вышиб ствол из его руки.

– Эй! Да ты что, чувак!

Это было последнее, что Номо сказал, потому что в следующий момент подавился кулаком Санни.

– Йо! Йо! Йо! – заклинило О‑газма.

Санни схватил Номо за воротник и с разворота повел по кругу. Ствол в руке О‑газма беспомощно задергался из стороны в сторону.

– Да стой ты спокойно, урод! – завопил он.

Санни запустил Номо через холл, как олимпиец‑дискобол. Номо врезался в О‑газма, и оба покатились по полу.

Санни нагнулся за выпавшим пистолетом Номо.

Почувствовав приближение вполне реального шанса огрести еще больше, несостоявшиеся бандиты приняли вызов и поднялись, чтобы продемонстрировать свои таланты. Номо принял классическую киношную стойку кун‑фу, О‑газм обмочился. Пятнадцать секунд спустя боевая экспозиция напоминала что‑то из набросков Пикассо.

Санни выволок их наружу и придал каждому ускорение, оставив на память по отпечатку ботинка сорокового размера на каждой заднице. Номо и О‑газм дружно впечатались в «кадиллак» и осели на дорогу кучками дерьма. Миг спустя распахнулась дверца и наружу выбрался Скарп.

– Боже, – фыркнул Санни. – Дерьмово выглядишь.

Скарп выглядел… выжатым, как грейпфрут после встречи с соковыжималкой. Из него, казалось, выдрали все внутренности, оставив пустую оболочку.

Я смотрю на пустую кожуру, – подумал Санни. – Его выдавили досуха.

При виде Скарпа у Санни заныло сердце.

Скарп прищурился на солнце, как крот, только что выбравшийся на поверхность. Потом вытащил темные очки из кармана пафосной полосатой куртки, сделанной под тигровую шкуру.

– Офигеть, – сказал он. – Ты, бро, похоже, неплохо справляешься. Не хочешь поработать?

Санни оскалился. Но потом вспомнил, как ежедневно гнет спину в своей почтовой конуре, окруженный щебечущими сестричками, которые то возятся с ним, как с плюшевым мишкой, то пытаются откусить ему голову, и все это под бессонным надзором супервайзера, Бобби‑через‑и.

Бобби‑через‑и был учителем балета, подрабатывавшим на почте до смерти Барышникова. За день до того он пригласил Санни к себе домой на «коктейльную вечеринку с обсуждением перспектив для мальчиков». Санни что‑то сильно сомневался в карьере через Бобби и через его «и».

А потом он вспомнил груду счетов, которые отправил в мусорную корзину. И свою машину, коричневый «Форд‑Фиеста» с суицидальными наклонностями, вторую неделю скучавшую на штрафной стоянке Рэндольф‑стрит.

– Ага, – ответил он. – А что тебе надо?

К пятнадцати годам Томми «Скарп» Рифкин уже сколотил небольшое состояние на черном рынке, приторговывая взрывчаткой. К двадцати одному году подгреб местный рынок крэка‑экстази‑метамфетамина, умудрившись не перейти дорожку ни одной шишке.

Талантливый развратник – к тому же настолько одержимый всем, что связано с гонками NASCAR, что слово «аутоэротический» приобретало новый смысл – с честью занял место на Стене Дерьмовой Славы Южного Чикаго.

А гнусавый голос Скарпа идеально подходил для описания его логова, состоящего наполовину из трейлерного хлама, наполовину из шика и блеска гетто. Черный кожаный диван стоял между плакатом Малкольма X в рамке и картонной фигурой Дэйла Эрнхардта‑младшего.

– Мне нужно, чтобы ты нашел мою девушку и вернул ее, – сказал Рифкин. – За все про все получишь пять кусков наличными.

И начал промокать вспотевший лоб бумажным полотенцем, пока Санни пытался подобрать челюсть со стола.

Пять кусков, – подумал он, пытаясь не пустить слюну.

– Йо, – вспомнил Рифкин. – Ты ж почти стал чемпионом, правда?

Санни напрягся: люди до сих пор узнавали его по три‑четыре раза на дню, и это его чертовски достало.

– Ага, – продолжил Рифкин. – Я узнал твой стиль в том банке. Ты был претендентом на титул, бро. Дон Кинг называл твой кросс правой «космическим нокаутом самого Дьявола».

– Это было очень давно, – сказал Санни.

– Бро, я отлично помню, как Чемп жевал твое ухо. Вегас ноль шесть, да? Отвратное было зрелище.

– Пять лет назад, – сказал Санни. – Прошлое – это прошлое.

Санни тогда оставался один бой до звания чемпиона, и надо же было отбойному молотку по имени Барон Флейк уложить его левым апперкотом, после которого у Санни отслоилась роговица, а сам Санни отправился в отключку. И пришел в себя, только чтобы сообразить, что Флейк грызет его левое ухо, глаз заплыл кровью, в голове роятся феи с фонариками, а в поврежденной глазнице полыхает так, словно в ней обосновались адские папарацци.

Больница была дерьмом во всех смыслах.

Потом Санни пытался вернуться на ринг, но проблема была в том, что он каждый раз блевал за канаты, едва услышав звук гонга. Его тренер, непревзойденный Шарки Вашингтон, отвел его тогда в сторону.

– Да у моего трехлапого пекинеса больше шансов на титул, сынок, – прорычал Шарки. – Все кончено.

А потом тот же Шарки, буквально заменивший Санни отца, нагнулся вытереть маты от возвращенного воспитанником завтрака – и рухнул, подкошенный инфарктом.

– Эй, – прокашлялся Рифкин. – Йо, Трауб, ты вообще здесь?

Санни затолкал воспоминания подальше, сосредоточившись на более насущных проблемах. Рифкин явно нервничал и казался таким же фальшивым, как его тигровый костюм. Взгляд Главнообманывающего метался по комнате, как летучая мышь, обожравшаяся стероидов.

Какого черта он не смотрит мне в глаза?

Рифкин заметил, что Санни заметил – и вздрогнул. Номо и О‑газм хрюкнули. После того как Санни вернул пистолет, эти два придурка чувствовали себя победителями.

Давай ближе к делу, сынок, – посоветовал из прошлого Шарки. Пока никто не оторвал этому идиоту его пустую голову.

Но Санни было любопытно.

– А почему ты сам не можешь ее вернуть? – спросил он.

– Ну ты козе‑е‑ел, – прошипел Номо.

О‑газм сплюнул на пол.

Рифкин вздрогнул.

– Йо, Черный Супермен, ты задаешь слишком много тупых вопросов, – сказал Номо.

– Сядь и заткнись, Мо, – рявкнул Рифкин.

Номо попятился. Скарп взял еще одно бумажное полотенце и начал вытираться. Санни моргнул.

Звук, как от наждачной бумаги по сухому дереву.

– Ты не поймешь, – сказал Рифкин.

Санни согласился и решил, что вот теперь он официально готов свалить от этих идиотов.

– Где ты в последний раз ее видел? – спросил он.

Рифкин покачал головой.

– Она у меня кое‑что украла. Две недели назад. Мне нужно это вернуть.

– Она наверняка танцует где‑то в топлесс‑баре у Петли.

– Как ее зовут?

– Ее зовут Хармони, – прошептал Рифкин.

– Хармони Тремонтан.

Двадцать семь часов спустя Санни стоял в главном зале «Шейк‑дауна», элитного клуба на Раш‑стрит, ждал, когда очередная красотка закончит раздеваться, и отчаянно пытался не сблевать.

После такого удара с нутром уже никогда не будет нормально, думал Санни. Желудок согласно заурчал. В последнее время вечеринка с пинтой «Джим Бима» всегда заканчивалась одинаково: утро он встречал, одной рукой вцепившись в унитаз, другой сжимая бутылочку маалокса.

Похоже, сынок, кроме «Джим Бима» и маалокса, ты вообще ничем не питаешься.

Санни помотал головой, прогоняя голос Шарки, зацепился взглядом за бар и почувствовал, как рот заполняется слюной.

Сосредоточься, – напомнил он себе.

Танцовщица на сцене собрала рассыпавшиеся доллары и убежала под бурные аплодисменты.

– Следующая наша леди только что вернулась из ураганного турне по… О! Калькутте! – завопил ведущий.

Да не смеши, – подумал Санни.

– Джентльмены, дружно приветствуем – Хармони Тремонтан!

Санни тут же сосредоточился на сцене.

Заиграла музыка. Красные занавеси поползли в разные стороны. И Санни забыл, как дышать.

Она была не просто красива.

Чуть раньше Номо говорил ему, что женщина Скарпа была стройной, гибкой и с такими большими сиськами, что они казались вообще не к месту на хрупком теле. Но на самом деле Хармони Тремонтан была высокой, с гладкими длинными ногами, тугими бедрами, на которых играли мускулы и которые при этом были чертовски округлыми. Выкрашенное в рыже‑золотой афро обрамляло ее лицо солнечным взрывом.

– Чтоб я сдох… – прошептал Санни.

Если кто‑то и мог обокрасть говнюка вроде Скарпа и при этом выжить, то только такая девчонка.

– И‑и‑и вот она, – вызвался комментировать один из вышибал. – Хармони Тре‑емо‑он‑та‑ан!

На вышибале была черная футболка с принтом «Плохо уживается в коллективе».

– Я слыхал, она снималась в порно в Ла‑Ла‑Лэнде, а потом ее вышибло в Чи. Очень талантливая девчонка. Ты понимаешь, о чем я, а?

Вышибала протянул ему руку стандартным жестом «дай пять», но Санни был не в настроении знакомиться. К тому же он предпочел бы кастрировать любого, кто дожил до тридцати лет и не желает тратить время, чтобы назвать Чикаго полностью.

– Но сегодня к ней и на милю никто не подберется, – продолжал вышибала. – Она с Блоком Токоматсу.

Дружелюбный вышибала ткнул толстым, как сарделька, пальцем в направлении столика у самой сцены. Столик занимали пятеро самых больших человеческих туш из всех, кого Санни доводилось видеть.

Блок Токоматсу был наполовину японцем, наполовину самоанцем из Милуоки. Он отбыл в коррекционном центре Марион Стэйт срок за убийство второй степени и не раз то тут то там упоминался как приверженец самого разного антиобщественного поведения.

Блок Токоматсу регулярно вышибал меланин из сотен местных братков – просто ради развлечения. Он раздавал тумаки, как Папа Римский раздает благословения на Рождество, и был самым настоящим Понтификом Праведного Гнева.

– Эй, Черный Супермен!

Санни обернулся к Номо, который соткался из воздуха, как нечаянный пердеж.

– Вот наша ручная сучка.

Ручная? Кого ты имеешь в виду?

– Подожди, – предупредил Санни.

Однако Номо уже вытащил мобилу и нажал кнопку.

– Йо, она здесь, в Шейкдауне. – Он дважды кивнул и отключился, глядя на Санни, как противник перед звонком. – Скарп говорит, что тебе лучше не облажаться, иначе я продырявлю твою задницу так, как должен был в том гребаном банке.

Давай, попробуй, – подначивал внутренний голос. – Сунься ко мне, и я тебе голову скручу, как цыпленку.

Санни нарисовал себе мысленную картинку, насладился ею и с сожалением заключил, что дело того не стоит. Ему нужно было закончить с этим и получить свои пять штук, но дело осложнялось пятью же быками за столиком у сцены.

– Я ее достану, – буркнул он, предчувствуя, что вечер добром не кончится. – И не пытайся выглядеть крутым, идиот.

Пока Номо пытался сообразить, как ответить на оскорбление, Санни решил подобраться поближе к черной кожаной громаде спины Блока Токоматсу.

За работу.

Джеймс Браун изощрялся в рифмах по поводу того, что он черный и гордится этим, изливаясь из обалденно дорогой системы стереоколонок. Диджей работал за пультом, микшируя треки и заполняя «Шейкдаун» грохотом хип‑хопа. Санни чувствовал, как в такт двум разным ритмам вибрируют его внутренности: у столика Блока Токоматсу музыка была громче.

Ну и как мне протащить ее мимо этих самоанских громил?

У столика Блока вилась стайка самых привлекательных танцовщиц. Они слишком громко хохотали над шутками подручных Блока, висли на них и все равно строили лисьи глазки главарю.

А Токоматсу было плевать на холодную войну почитательниц, он зачарованно следил за каждым движением Хармони, отслеживая ее выход, как нервная шлюха – перспективного клиента.

И во что я впутался? – подумал Санни.

Хармони закончила выступление поперечным шпагатом, уцепившись руками за шест в паре метров над полом. Потом соскользнула на сцену, собрала ворох наличных и исчезла за кулисами. В зале зажегся свет, и мужская часть аудитории взорвалась аплодисментами.

Серебристый блеск за поясом одного из подручных Блока заставил Санни загрустить. А быстрый осмотр остальной самоанской компании только усилил нехорошее предчувствие.

Все со стволами, – заключил он.

Грубой силой здесь ничего не добиться.

Думай головой, мальчик, – сказал бы Шарки. – Не всякую драку выиграешь кулаками.

Санни стиснул зубы и закрыл глаза.

А через минуту свистнул ручку у проходящего мимо разини, нацарапал записку на салфетке и передал жутко некрасивой официантке, добавив двадцатку за труды.

Два трека спустя официантка вернулась, и Санни понял, что эта ночь будет еще хуже, чем ему поначалу казалось:

Дорогой мой придурок.

Сделай миру одолжение, вышиби себе свои дерьмовые мозги.

X.

Придется по‑плохому, – подумал Санни.

Ничего тебе не «придется», – отозвался Шарки в его голове.

Санни подождал, когда жуткая официантка вернется.

– «Джим Бим», чистый, – заказал он. – Двойной.

Еще несколько минут, и Санни уставился на высокий бокал чистого лекарства, наблюдая, как колышутся в такт басам из колонок кубики льда.

– С Рождеством, – сказал он, хотя на дворе был июль.

Залпом выпив, он поманил симпатичную кореянку из танцовщиц.

– Угостишь меня? – спросила девушка.

– Приватный танец, – буркнул он.

Поднялся на ноги, и лицо девушки просветлело.

– Ой, а ты большой, – сказала она.

А потом улыбнулась, поправила его воротник и повела в задние комнаты.

Коридоры оказались заполнены голыми женщинами и красным светом.

В углу, справа от Санни, две стриптизерши танцевали для клиента и его рыжеволосой подруги с тонкими, почти отсутствующими губами.

– Люблю рыжих, – сказал Санни. Хотя внутри у него ярился и бросался на прутья клетки зверь подсознания.

Жаль, что Флейка тут нет, – подумал он, вспоминая, как этот чертов пробойник свалил его апперкотом: рыжий шторм, задувший последнюю свечку на торте Санни Трубадура.

Будь он здесь, я скормил бы ему его собственное ухо.

Санни сел на красный бархатный стул, стриптизерша начала извиваться.

– Меня зовут Даглас, – сказала она. – Двадцать долларов за танец?

– О’кей.

Он вытащил купюру из бумажника и протянул ей.

Именно в этот момент мимо кабинки прошла Хармони.

Санни быстро вложил купюру в ладонь Даглас и встал.

– Эй, Геркулес, только без рук! – прочирикала она.

– Прости, Даг, – бросил Санни через плечо.

И в четыре шага пересек комнату, чтобы успеть перехватить Хармони у двери туалета. Она чуть не ткнулась в его грудь по инерции и подняла глаза.

– Чего?

Санни схватил ее за талию, забросил на левое плечо, обернулся и застыл: примерно два десятка фальшивых развратников загородили ему путь.

– С дороги! – рявкнул Санни.

Стриптизеры и клиенты прыснули во все стороны, как тараканы.

Одна девчонка закричала, вопль подхватили другие. Вышибала, раньше предлагавший брататься, блокировал выход.

– Стоять, ублюдок!

Санни ответил правым кроссом, который смел вышибалу с ног и вырубил раньше, чем туша коснулась ковра на полу. Трауб взялся за дело.

Двигайся, – приказал он себе. – Пошел‑пошел‑пошел.

Санни пинком вышиб дверь черного хода и выскочил на улицу. Женщина, висящая на его плече, по‑прежнему не издавала ни звука. Она не дергалась, не боролась, не кричала.

Слишком испугана, – подумал Санни.

Когда Номо увидел, кто кого несет в его сторону, он уронил сигарету и одним прыжком оказался на водительском сиденье. Санни открыл заднюю дверцу, швырнул Хармони внутрь и нырнул за ней следом.

– Мать твою, Черный ты Супермен! Ты реально круто работаешь!

Веер пуль прошил правый бок «кадиллака». Санни обернулся: Блок и его подручные бежали к машине, стреляя на ходу.

– Быстрей! – заорал он.

Номо выжал газ, и «кадиллак» рванулся по Раш‑стрит в сторону Стейт, оставляя черный хвост паленой резины и не считаясь со светофорами.

– Ты не туда едешь! Рифкин ждет нас на Вест‑Сайд!

– Рифкину на фиг не нужен Токоматсу на его территории! – крикнул Номо в ответ. – Я отвезу ее в другое место!

Санни зажмурился, когда свет фар черного «мерседеса» Блока резанул по глазам. Адреналин выжег алкогольную дымку, окутывавшую мозг. Та боевая сосредоточенность, которая десятки раз помогала Траубу вышибать противникам мозги, прочистила Санни сознание в атавистической попытке спасти его задницу.

– Ты лучше гони так, словно у тебя яйца горят, – посоветовал он Номо.

– За меня не волнуйся, – крикнул Номо в ответ. – Лучше приглядывай за этой сучкой!

Но Хармони всего лишь смотрела на проносившиеся мимо дома. Номо, под матерный хор клаксонов, пробивал «кадиллаку» путь к скоростному шоссе. Паникующие водители били по тормозам, слышался грохот аварий, но «кадиллак» с визгом вписался на нужную полосу. Хармони начала разглядывать свои ногти.

Номо ударил по красной кнопке на руле, включая незаконный форсаж. Девяносто секунд такого впрыска вжали пассажиров в спинки кожаных кресел. Черный «мерседес» остался далеко позади, среди рычания моторов и грохота металла. Разбитые машины и испуганные горожане вскоре исчезли из виду.

– Он ошибается, – сказала Хармони.

– Что? – удивился Санни.

Она хмыкнула.

– Что мое, то мое.

Санни моргнул. И покачал головой, чувствуя, как горит огнем правая глазница.

– Ты его женщина? – спросил он, чтобы отвлечься.

Хармони прошипела сквозь зубы:

– Я ничья женщина, идиот.

– Ты его ограбила.

– Я не воровка, – сверкнула она глазами.

Санни пожал плечами. Одно он знал наверняка: если Скарп получит ее обратно, он уже не отпустит Хармони живой.

Она поерзала, придвинулась ближе – Санни стало неуютно от жара ее тела, – и что‑то вроде ртути заблестело в ее глазах.

– Что… – ахнул он. – Что у тебя с глазами?

– Хочешь попробовать, боец? – прошептала Хармони.

Она завела руки за голову и взялась за завязки своего топа.

– Эй, – обалдел Санни. – Слушай, ты что…

Хармони отпустила завязки.

– Ты такой же, как Рифкин.

Миг назад она казалась просто красивой, но сейчас перед ним сидела женщина, которая могла бы танцевать для королей, а не для группы свиней и идиотов.

– Твои глаза, – напомнил он. – Что ты ими делаешь?

Его внезапно оглушило невероятное желание. Ничего не видя и не соображая, он потянулся к стриптизерше.

– Вы какого хрена там делаете? – взвыл Номо.

Рука Санни замерла в миллиметре от ее бедра. А потом что‑то внутри у него перевернулось, и его вырвало прямо на пол дорогущего «кадиллака».

– Да ну‑у‑у! – завизжал Номо. – Ну и урод же ты‑ы‑ы!

– Что… – Санни пытался перевести дух. – Что случилось?

Воздух в салоне внезапно стал настолько сухим, что невозможно было дышать. У Санни перед глазами все двоилось, троилось, Хармони раскололась на три копии.

Номо продолжал нудеть:

– Рифкин мне голову оторвет за машину, урод ты стремный!

– Тихо, – огрызнулась Хармони.

И что‑то произошло. Номо заткнулся и отвернулся. Ударился головой о руль.

– Эй! – У Санни все жгло внутри. – Какого черта происходит?

Хармони покосилась на него так, словно он сам только что соткался из воздуха. Ее одежда была в полном порядке.

– Я… я… – Он не знал, что сказать.

А потом выглянул в окно.

Машина стояла на парковке у заброшенного продуктового магазина, притом что Санни не помнил ничего, кроме поездки по шоссе.

– Леди, мать вашу, вы кто такая?

Улыбка Хармони обожгла глаза, как порой бывает после яркой вспышки молнии в ночном небе.

– Все просто, Эндрю, – сказала она, хотя он никогда не называл ей своего настоящего имени. – Я – твоя мечта.

В этот момент Санни заметил у нее на шее два небольших прозрачных флакона на кожаном шнурке. Хармони теребила их пальцами.

– Почему бы нам не отправиться туда, где потише? – спросила она. – Туда, где я могу показать тебе все, о чем ты мог только мечтать?

Санни сглотнул и прочистил горло.

– Скунс. Паразит.

– Что?

– Ты шлюха Рифкина, – зарычал он. – Или Токоматсу. Мне все равно чья, я не собираюсь наживать из‑за тебя проблемы.

Хармони рассмеялась. Флаконы у нее на шее зазвенели, и Санни этот звон почему‑то показался криками.

– Мы с тобой не такие уж разные, – сказала она.

Санни помотал головой, пытаясь сфокусировать взгляд. Номо обвис на переднем сиденье, как марионетка с перерезанными ниточками. Черные стены салона сжимались, сжимались, давили на Санни кожей и хромом.

– Ты ничего… обо мне не знаешь! – прошипел он.

– Я знаю, что ты пахнешь водочным заводом, а не мужчиной, – ответила Хармони. – Но только запах крови делает тебя тем, кто ты есть.

– Заткнись.

– Я знаю, что иногда ты жалеешь, что тот парень из Нью‑Йорка не убил тебя вместо того, чтобы ты превращался в ту развалину, что я вижу перед собой.

Пальцы Хармони извлекали хрустальные ноты из флаконов, и каждый звук только добавлял боли в его желудке.

– Ты пьешь, чтобы убить отчаяние, но не выходит, – продолжала она. – Ты был когда‑то выше других. В твоих руках были сила и власть, которые ставили тебя выше всех остальных. А потом мир перевернулся и ты остался на ринге истекать кровью. Полуслепой, слишком старый и слишком глупый, чтобы подняться.

– Прекрати.

Хармони наклонилась к нему и ткнула пальцем в его колено.

– Я могу все это изменить. Я могу забрать тебя в место, где мертвые танцуют на полях кровавых фиалок. Туда, где воздух черен от силы, а земля засеяна пеплом.

Санни покачал головой. Не помогло: он снова стоял на ринге и видел, как течет его кровь.

– Я… я не хочу видеть, – прошептал он.

– Но придется, – ответила Хармони. – Ты знаешь это не хуже меня.

В ее глазах Санни увидел свое отражение: крылатый призрак, темный Икар, парил над призраком мира. А затем его крылья вспыхнули, и он рухнул, сгорая в атмосфере, все ниже и ниже, поддаваясь притяжению… ее глаз.

– Пойдем.

Ему больше нечего было терять.

Не прикасайся ко мне.

Они лежали на диване в гостиной маленькой квартирки Санни. Стриптизерша перекинула ногу через его грудь и оседлала его.

Какой‑то глубинный инстинкт в последний момент завопил, и Санни попытался сесть, но она положила ладонь ему на горло, и он понял, что эта женщина может запросто удушить его, просто сжав пальцы.

– Я знаю, чего ты хочешь, – сказала она. – От запаха твоих снов меня тянет блевать.

Хармони подалась назад и расстегнула его ремень, выдернула из петель. Санни задергался, пытаясь сбросить ее, но добился только того, что ее ногти проткнули кожу на шее.

– Мы правда похожи, – выдохнула она. – Я тоже всегда выживаю.

Зрачок ее правого глаза выгнулся наружу, затопив собой радужку и склеру. На месте глаза засиял влажный черный шар. Потом раздался звук рвущейся плоти, и с ее головы сорвался рыжий скальп.

Хармони запечатала ему рот ладонью, вгоняя ногти в кожу. Санни подавился криком.

– Не шевелись, – простонала она.

От вкуса крови Санни снесло крышу. Он вырвал из захвата одну руку и ударил Хармони в подбородок. Удар пришелся по касательной, Хармони перехватила его руку. Ее лицо оплывало, как расплавленный воск.

– Хочешь быть со мной, боец? – прошептало это существо. – Я та‑а‑а‑ак давно одна.

Белый язык размером с руку взрослого мужчины выскользнул из ее рта и нырнул между губ. Санни, наполняя его рот вкусом пепла. Он подавился, а затем сжал зубы, пытаясь откусить чужеродный отросток.

И тут что‑то взорвалось в коридоре.

Высокий, тонкий, булькающий крик развеял алую пелену в его сознании. Боль прочистила ему мозги. Хармони вытащила язык и развернулась на шум, с которым входную дверь сорвало с петель.

Номо, хватаясь за кровавую дыру в груди, зашатался в проходе и рухнул куда‑то за диван, а в комнату вошел Скарп.

– Сучка! – зарычал Рифкин. – Я тебя урою.

В руках он сжимал дробовик – «Моллберг‑Буллпап» на двенадцать зарядов, с двадцатидюймовым дулом и пистолетной рукоятью, – и было совершенно ясно, что сынок Мамы Рифкин серьезно подошел к делу.

Вот только игры с бронебойными мини‑ракетами не числились в планах Хармони на этот вечер. Она уставилась на Рифкина взглядом, способным растопить вечную мерзлоту по всей Сибири.

– Опусти пушку, Томас, – сказала она.

Рифкин моргнул и попятился, издав что‑то вроде:

– Не‑е‑е.

Санни заметил остатки белого порошка, перхотью налипшие на грустные усики Рифкина. Судя по глазам, Скарп вынюхал дозу, от которой Кондолиза Райс спела бы еврейскую песенку на всемирном собрании исламистов.

– Заткнись! – взвыл Рифкин и поднял ствол. – Мы с Коко Шанель сегодня устраиваем фейерверк, ясно?

Какой бы магией ни обладала Хармони, потустороннее влияние было беспомощно против крестьянской ярости и третьесортного перуанского порошка.

– Крошка, я убью тебя, потом его, а потом себя, если ты сейчас же с него не слезешь, – сказал Рифкин.

Хармони встала, отчего Санни почувствовал крайнее неудобство, потому что теперь немецкая пушка была направлена прямо ему в пах.

Он тоже поднялся.

– Не дергайся, урод, – каркнул Рифкин. – Все равно от этого нокаута не сбежишь. Усек?

Санни кивнул.

– Усек.

Рифкин ухмыльнулся.

– Вот и правильно, чертов ты…

Санни подобрался.

Но в тот же миг Хармони схватила дробовик за дуло. Коко Шанель рявкнула и выбила в потолке дыру размером с баскетбольный мяч, наверняка перепугав до чертиков миссис Гапта‑Санг‑Джефферсон, домовладелицу, которая жила как раз этажом выше.

А потом Хармони отрастила третью руку.

Санни чуть с ума не сошел, глядя, как стриптизерша правой рукой хватает дробовик, левой – горло бандита, а третьей рукой, выросшей едва ли не из задницы, сжимает яйца Рифкина.

Головная боль Санни двинулась вниз, шипами прошлась от затылка к шее: поврежденный глаз передавал ему зрелище, которое любого заставило бы завязать с выпивкой: нечто среднее между Бейонс и Кали, индийской богиней разрушения, устраивало Рифкину кошмар наяву.

А вот левый, здоровый глаз Санни до сих пор видел Хармони такой, какой она была в «Шейкдауне». И почему‑то аппетитная красотка и языкастый ночной кошмар были едины и неразрывны.

– Пожалуйста… отдай, – прошептал Рифкин.

Хармони запустила ногти в его горло. Миг спустя они оба были покрыты брызнувшей кровью.

Ее язык выстрелил, как у жабы, и дважды обвил Рифкину шею. Тот побагровел, Коко Шанель со стуком упала. Хармони подняла его над головой и с размаху ударила об пол, с такой силой, что покрытие из фальшивого дерева, гордость Санни, треснуло и разлетелось. И продолжала трепать, да так, что перхоть с остатков его волос устроила в комнате снежный шторм над Миннеаполисом.

Позвоночник Рифкина издал жуткое хруп! – и забившиеся в агонии ноги пнули дробовик. Коко Шанель пролетела через всю комнату и застыла возле Санни.

Он нагнулся за оружием, Хармони бросила Рифкина и, раньше, чем Санни сам понял, что уже все решил, прыгнула, снова расплавив свое лицо в полете.

Коко Шанель кашлянула, разворотив Хармони глотку. Стриптизершу отнесло к противоположной стене. У Санни было пять минут на то, чтобы понять, что его не убили, а затем Хармони поползла по стене вверх и исчезла в тени под самым потолком.

И вырубился свет.

– Дерьмо! – прошипел Санни.

Он вертелся на месте, пытаясь отличить силуэт женщины от теней над головой. Раздался звук, и он вдруг почувствовал, как миллионы огненных муравьев впиваются в его плоть, добираясь до самых костей. Что‑то в его голове лопнуло, кровь залила поврежденный глаз. Он завопил и выронил дробовик.

Чудовище выпало из теней и приземлилось ему на спину. Санни заметался, врезаясь в стены и мебель, пытаясь сбросить ее.

– Все бесполезно, боец, – прошипела тварь.

Его позвоночник обожгло, когда язык существа пробил кожу у основания его черепа и начал ввинчиваться дальше, разрывая мышцы.

Ты должен остановить ее, парень! – закричал в его голове Шарки. Санни чувствовал, как дрожит этот язык, с шорохом наждачной бумаги вылизывая его позвоночник.

– Остановить ее, па‑а‑арень, – пропела Хармони.

Санни упал на колени.

Дробовик лежал всего в каком‑то футе от них, но Санни рухнул лицом вниз, когда попытался его достать. Тварь на его спине запустила свой зонд еще глубже.

Спи, – подумал Трауб. – Будь хорошим мальчиком, просто лежи.

Не дури, – возразил ему Шарки. – Если ты ляжешь в нокаут, то, что встанет, уже не будет Санни Трубадуром.

Он знал, что Шарки прав, поэтому правой рукой, под хруст суставов, потянулся к дробовику. Что‑то в плече щелкнуло и поддалось, Санни потянулся дальше, коснулся холодного дерева… вздернул его.

Дальше остались лишь ощущения: он ткнул Коко Шанель вверх и назад, через левое плечо, почувствовал, как дуло входит в нечто мягкое, и спустил курок. Выстрел оглушил его, зато Хармони снова отнесло на несколько метров.

Санни вскочил на ноги, жадно втягивая пересохший воздух, больным глазом вглядываясь в темноту. Хармони лежала у двери, ее лицо превратилось в ошметки. Острые шпильки туфель оставляли глубокие царапины в полу: она пыталась встать и сучила ногами. И у нее почти получилось. Наполовину поднявшись, Хармони хрюкнула, и тут ее затылок взорвался, выплескивая содержимое на противоположную стену.

Миг спустя снова зажегся свет.

Санни потрогал свой раненый затылок и вздрогнул. А потом отправился проверять Рифкина.

Он и раньше видел мертвых, но по сравнению со Скарпом даже латынь до сих пор жива. Скарп выглядел как человек, который поскользнулся на томатной пасте, заработал инфаркт, но успел застрелиться от стыда за такую глупую смерть.

Санни наблюдал, как его последняя надежда на пять тысяч баксов истекает кровью на развороченном полу квартиры, которая ему больше не по карману.

А потом Скарп сел. И завопил:

– Больно же, сука!

Санни присоединился к воплю, и вышел дуэт Билли Грэхема и Чарлтона Хестона на вечеринке в честь тюремного изнасилования.

– Чувак, блин, ты меня напугал! – сказал Рифкин.

Санни клацнул зубами.

– Флаконы, – сказал Рифкин.

– Что?

– Хрустальные флаконы. Ты ж, надеюсь, их не прострелил?

Хармони сползала по стене, сдуваясь, как резиновая кукла.

Уцелевший флакон поблескивал на ее быстро опадающей груди под тем, что раньше было головой.

Санни снова услышал тоненький визг, на этот раз более четкий. Визг, который доносился из флакона.

– Ну? – хрюкнул Скарп.

– Один разбился, – сказал Санни. – А второй…

– Черт! Дерьмо! Дерьмо!

Рифкин заколотил кулаком по полу, с каждым движением хрустя сломанной спиной. Позвоночник не выдержал, и его тело с громким мерзким звуком просело дюйма на два: Рифкин рухнул лицом вниз, как религиозный фанатик черной Оклахомы.

И во второй раз за ночь Санни ощутил, как его внутренности исполняют сальто‑мортале.

Где‑то снаружи громко хлопнула дверь машины. Полиция не стала бы сюда ехать до самой программы по облагораживанию района, так что беспокоиться о копах не стоило. Как и надеяться, что копы чем‑то помогут.

Рифкин оттолкнулся от пола руками, поднимаясь над лужей собственной крови, и уставился на Санни.

– Тащи сюда это дерьмо, и быстро, – хрипло скомандовал он.

Правая рука соскользнула, и он снова рухнул лицом в лужу.

Санни услышал отчетливый хруст, но не поверил своим ушам.

– Чееееедт, – заорал Рифкин. – Мой дос!

Санни вытер подбородок и застегнул штаны.

– Ты просто жалок.

– Эй! – Скарп уже не поднимался, вопя в пол. – Я дебе пдачу не за оскорбдедия, идиод!

– Оставь себе свои деньги. Отскребись от пола и вали отсюда.

Рифкин фыркнул.

– Сдушай, гедий. Я бы с удоводсвтием, но ода сдомада мне спину, и я не багу встать!

– Не мои проблемы.

Рифкин взвыл. Лампочка над головой Санни замигала.

– Дадно, сдушай. У бедя в багажнике подмиддиода доддаров. Даличдыми. Дай мде фдакон, и оди твои.

Санни нахмурился.

– Да что в этом флаконе?

Рифкин перекатился на спину и уставился в потолок.

– Хармони жрет истинную сущность мужчин, ту, что делает тебя тобой. И держит эту сущность в тех стекляшках.

Тестостероновый вампир, – хрюкнул Шарки. – Как моя первая жена.

– Она сказала мне, что без моей сущности я буду вечно бродить по земле, – продолжил Рифкин. – Как живой мертвец. Вечный Жид и всякое такое дерьмо.

Он дает тебе второй шанс, сынок, – заметил Шарки.

Санни проклял тот день, когда позволил Шарки вытащить себя из трущоб. И перебросил флакон Рифкину, который тут же вытащил пробку и присосался к содержимому, как Марион Бэрри к трубке с новой дурью.

– М‑м‑м, – пробормотал Скарп. – Одно не хуже другого. Правда, Трауб?

Однако уже через секунду Рифкин вскинулся на ноги, схватился за голову и разразился японскими ругательствами, которых мир наверняка не слышал с тех пор, как император Хирохито проснулся судьбоносным утром 1945‑го и прочитал в «Токио Сан», что его ежегодная поездка в Хиросиму откладывается.

А потом с кошачьим воплем осел на пол, оставляя миссис Рифкин счастливой вдовой с наследством в наркоторговле.

Что‑то затрепетало на самом краю зрения. Санни обернулся, нацеливая туда Коко Шанель.

Но тела Хармони больше не было: шлюха с Планеты Икс вернулась в свое Прекрасное Далеко.

На улице Санни уже поджидала половина самоанской команды сумоистов. С таким количеством пушек, что хватило бы не Санни Афро, а целому французскому военно‑морскому флоту.

Токоматсу вышел вперед, поднял руку в предупреждающем жесте.

– Она мертва?

– Не знаю, – ответил Санни.

– М‑м‑м‑пф. А Рифкин сдох?

– Ага.

Самоанцы молча переглянулись. Потом Токоматсу пожал плечами и харкнул на тротуар.

– Ну, хоть что‑то, – сказал он.

Санни заметил, что самоанец старается не встречаться с ним взглядом. И решил проверить свою теорию, шагнув вперед. Токоматсу вздрогнул и попятился.

Группа его поддержки заворчала, и Санни вспомнил, что Рифкин перед смертью вдохнул суть Токоматсу.

– Ты видел, – прошептал тот. – Ты видел, чем она была.

Санни покачал головой.

– Я не знаю, что я видел.

Токоматсу уставился на свои ботинки. И пожал плечами.

– Ага, бро. И никто не знает.

Санни вдруг понял, что изменилось в голосе Токоматсу. Он вспомнил, как слышал это в голосе Рифкина: дрожь. Токоматсу оглянулся через плечо.

– Я ведь могу убить тебя, – сказал он. – Усек?

Санни кивнул.

– Усек.

И Токоматсу кивнул.

– В моей команде найдется место для такого отважного парня. Хочешь поработать?

Санни глубоко вздохнул.

– Спасибо, но у меня свои планы.

Токоматсу пожал плечами.

– Ну ладно.

Они обменялись рукопожатиями. Санни даже смог улыбнуться.

Но так и не отвел взгляда от «кадиллака» Рифкина, стоящего у обочины.