ГЛАВА 16. – От графини вестей не поступало?

– От графини вестей не поступало?

Маргарита задала этот вопрос Дэвиду на третье утро после происшествия в лесу. Неизвестность не давала ей покоя уже какое‑то время, но Астрид ничего не знала, а сама она спала, когда Дэвид приходил, или же он, в свою очередь, спал на полу у ее кровати, когда она просыпалась, а тревожить его ей не хотелось.

– Когда на нас напали в лесу, ее никто не видел, – ровным и несколько отстраненным тоном ответил он. – На том месте, где упал граф, обнаружили следы крови и больше ничего. Похоже, им обоим удалось скрыться вместе с людьми, которые в нас стреляли. Ну, или они погибли от рук своих сообщников. Как бы то ни было, они исчезли.

– Вас это, похоже, не очень‑то тревожит, – рискнула заметить Маргарита.

– Абсолютно не тревожит. Граф и графиня чуть не убили вас. Их судьба меня не интересует.

Супруги могли вернуться к Генриху, который теперь, разумеется, уже в Лондоне, или же сели на судно, идущее во Францию, чтобы сообщить о последних событиях Карлу VIII. Страх перед возмездием, конечно, заставит их держаться как можно дальше от Дэвида, и эта мысль принесла Маргарите несказанное облегчение.

Она посмотрела на него – он все еще сидел в нише окна. Он, похоже, чувствовал себя здесь как дома, и такое впечатление возникало у нее каждый раз, когда она выныривала из забытья, находясь между сном и явью. Лучи утреннего солнца косо падали на его лицо, отчего оно казалось напряженным и даже изможденным. Солнце сияло в его волосах и отразилось в глубоком синем цвете его глаз, когда он устремил на нее взгляд.

Этот внимательный, изучающий взгляд она могла выдержать лишь несколько кратких мгновений. Опустив веки, она из‑под ресниц смотрела на свои пальцы, мявшие одеяло, которым она была прикрыта.

– Астрид сказала, что объяснила вам… что вы понимаете, почему я так поступила.

Он слегка наклонил голову.

– Не думайте об этом больше. Я только сожалею, что все закончилось именно так, как закончилось.

– Какие цели они преследовали? Выполняли ли они поручение французского короля? Возможно, Карл каким‑то образом узнал о ваших намерениях и был раздосадован тем, что позволил ускользнуть истинному наследнику трона Англии?

– Что? Вы думаете, что графиня должна была соблазнить меня и уговорить вернуться во Францию, или, в случае неудачи, связать меня и привезти туда силой?

– Полагаю, нечто в этом роде.

– Нет, миледи. Те люди в лесу пускали стрелы, пытаясь меня убить. Какую пользу я смог бы принести в качестве пешки в игре Карла против Англии, если бы меня доставили ему мертвым?

– Не надо! – резко воскликнула Маргарита.

– Простите меня, но факты упрямая вещь.

– К сожалению, – пробормотала она, не глядя на него. – Я бы, пожалуй, предпочла, чтобы вы были гостем французского короля, пусть и посаженным под замок, чем прикидывались Эдуардом V.

Он наградил ее хмурым взглядом.

– Неужели вы действительно думаете, что не имеет значения, в тюрьме я или на свободе? Что любой вариант – это лучше, чем иметь дело с Генрихом? Тогда должен вам сказать, что разницы не было бы никакой. Так в свое время случилось с Генрихом, который был тогда гостем Людовика XI. Для французского короля выгоднее всего было бы передать меня людям английского короля в обмен на определенные концессии.

– И Карл поступил бы так?

– Без долгих размышлений.

– Но вы были его другом! – В груди она ощутила боль, когда увидела, с каким спокойствием, почти фатализмом, Дэвид отнесся к этому обману. Он был так одинок, так одинок!

– Да, но я значу для него гораздо меньше, чем слава его короны. Он был бы горд стать королем, снова объединившим Англию и Францию в одно государство. То, как он достигнет этого, не имеет никакого значения, и даже меньше, чем никакого.

Сменить болезненную тему разговора показалось ей добрым делом.

– И тем не менее мы не знаем наверняка, представляла ли графиня интересы Карла.

Он сдвинул ноги, поставил их на подоконник и обхватил руками колени. Во взгляде, который он бросил на Маргариту, смешались интерес и сомнение.

– А чьи тогда?

Поскольку на волосах у нее не было накидки, край которой она обычно грызла, Маргарита сунула в рот уголок одеяла.

– Она – гордая женщина. Может, свои, из мести?

– Тщеславная женщина, – поправил ее Дэвид. – Но если в ее намерения входило отомстить за прошлое, почему она ждала так долго? Наша связь началась и закончилась много лет назад.

То, что он сразу же ответил на ее вопрос, доказывало, что он и сам об этом думал. Но если это и беспокоило его, голос его не выдал.

– Возможно, она одновременно преследовала несколько целей. Работала на кого‑то еще.

– На йоркистов, полагаете? Или у нее были некие договоренности с наследником Галливела? Если так, я бы предположил, что ее убедило золото. Поддерживать высокий статус при французском дворе – задача не из дешевых.

Маргарита подумала, что он недооценивает ревность графини и проистекающий из этого гнев. Однако она ничего не сказала.

– Возможно, ее нанял Генрих. Предположим, он решил, что вы действительно настоящий наследник Плантагенетов.

– Тогда у него тоже имеется причина желать мне смерти? Я вижу, к чему вы клоните, – иронично заметил Дэвид.

– Это объяснило бы, почему он так внезапно решил устроить мою помолвку, хотя мог это сделать намного раньше, – настаивала она, дергая за уголок одеяла, говоря не задумываясь и почти не веря в то, что говорит. – Он давно пытался добраться до вас, но не мог, поскольку вы оставались во Франции. Насколько я помню, вы говорили, что он отправил вам несколько посланий, в которых просил вернуться в Англию, – посланий, которые вы проигнорировали. Он, возможно, оказался достаточно умен, чтобы понять: я обязательно пошлю вам призыв о помощи, если меня захотят выдать за столь ужасного человека, как Галливел.

– И что я откликнусь на него с такой же вероятностью, с какой после осени наступает зима, – согласился он и задумчиво посмотрел в окно. – Но нет. В таком случае Генрих никогда бы не рискнул сделать из меня еще одного претендента на трон. Более того, известно, что Карл VIII поддерживает Уорбека, и я подозреваю, что граф чувствовал, что моя смерть послужит французской короне лучше чего бы то ни было. Что касается того, какую выгоду получила бы Селестина, помогая супругу, то она оказалась в самом центре интриги – а возможно, даже была ее инициатором. Бесспорно, она понимала: заманить меня в ловушку будет легче всего, если ей удастся впутать в это вас.

– Похоже, вы правы. – Маргарита помолчала и шепотом добавила: – Мне жаль, невероятно жаль!

– Не надо ни о чем жалеть. – Он повернул голову и посмотрел на Маргариту. – Вас просто использовали, вот и все.

Уголки ее губ поползли вниз.

– Я позволила себя использовать.

– Из‑за беспокойства, и страха, и тысячи других причин, которые больше не имеют значения.

– Вы слишком добры.

– А что, я должен кричать, ругаться и угрожать наказанием? Это было бы глупо, ведь я знал, что должно случиться, и не сделал ничего, чтобы предотвратить это.

Ей внезапно стало дурно.

– Вы знали? Но как?

– Я слышал ваш разговор с Селестиной на стене замка.

– Но тогда… – Она помолчала, и все же закончила фразу: – Почему вы поехали с нами?

– Я не мог поверить, что вы хотите навредить мне. – Он дернул плечом. – А если бы хотели, то что произойдет дальше, уже не имело значения.

– Вы доверяли мне. – Она не могла сейчас думать о его второй фразе, означавшей, что для него будет неважно, жив он или умер, если Маргарита предаст его.

Дэвид встал с подоконника и подошел к Маргарите. Опустился на колени возле кровати, взял ее руку в свою, стараясь не побеспокоить ее раненую руку.

– Я доверял вам, да, поскольку вы всегда доверяли мне. Единственное, чего мы никогда не делали, моя милая Маргарита, – не причиняли друг другу боль.

«Неправда, – подумала она, скрывая взгляд за опущенными ресницами, – по крайней мере, не совсем правда». Он причинил ей боль, предлагая брак, который не давал ей ничего, кроме его защиты и его имени. Он причинял ей боль каждый раз, когда ускользал из ее объятий, заставляя жаждать чего‑то большего от их близости, желая получить такой финал, которого он и не даст ей, и не примет от нее. Впрочем, все это делалось непредумышленно, и потому нельзя придавать этому слишком большое значение. Более того, он искренне считал, что так будет лучше – для нее.

– Маргарита!

– Нет, мы не причиняли друг другу боли. По крайней мере, не нарочно. – Она на мгновение встретилась с ним взглядом, но тут же снова опустила глаза.

– Тем не менее вы получили стрелу, которая предназначалась мне. Молю простить меня за эту боль.

– В этом виновата я сама.

Он провел большим пальцем по ее ладони – это движение оказалось успокаивающим, но одновременно чрезвычайно волнительным.

– Мне не следовало соглашаться скакать с вами наперегонки, да я и не согласился бы, если бы не счел это прекрасным предлогом для того, чтобы как можно быстрее добраться до крепости.

Она криво улыбнулась.

– Я думала точно так же.

Его длинные пальцы коснулись ее пульса на запястье и слегка надавили на кожу. Она на мгновение представила себе, как они касаются ее в других местах и так же уверенно ласкают ее. Тянущее ощущение внизу живота заставило ее заерзать на кровати.

– Я также сожалею, что втянул вас в это дело, – продолжал Дэвид глухим, рокочущим голосом. – Кажется, вы были бы в большей безопасности с Генрихом, и все же я думал…

– Что? Что вы думали? – спросила она, когда он замолчал.

Дэвид встретился с ней взглядом – его синие глаза сияли.

– Я боялся, что вы станете мишенью упреков из‑за моих действий, а возможно, даже заложницей.

– Заложницей.

– Если бы вы оказались во власти йоркистов, у меня были бы связаны руки. И у меня могли бы потребовать жизнь в обмен на вашу. – Он устало пожал плечами.

– Вы бы согласились? – спросила Маргарита, хотя слова вонзались в ее горло, словно ножи. – Обменяли бы свою жизнь на мою?

Он нагнул голову и провел губами по костяшкам ее пальцев, не отвечая на вопрос напрямую.

– Я думал, мне будет проще защищать вас, если вы будете рядом. Я ошибался.

– Или нет. Кто может сказать наверняка, что произошло бы, останься я с Генрихом?

– Сегодня вы были бы в безопасности в Вестминстере, а не лежали бы здесь, испытывая боль.

– Не так уж и больно.

– Вы лжете, – спокойно заметил Дэвид.

Свободной рукой она коснулась его лица там, где на коже топорщилась золотистая щетина. Прядь песочного цвета упала на висок, и она мягко убрала ее, заложив за ухо. Подобные прикосновения удовлетворяли какую‑то глубинную потребность, от них внутри Маргариты все растапливало разливающееся тепло. Лоб Дэвида был широким, классических пропорций. Брови и ресницы были темнее волос, но на кончиках тоже светились золотом. В глубине его глаз она разглядела синие точки, становившиеся то более темными, то более светлыми.

Он был так нежен с ней, однако же она видела, каким твердым и несгибаемым он мог быть с другими. Его сила не проявлялась криком и вспышками гнева, она шла изнутри, из непоколебимой уверенности в себе. Он был воином, слишком жестким и опасным, чтобы перечить ему. Он действительно производил впечатление принца крови, человека, которому суждено стать королем.

У него были внешность, повадки и даже оригинальное клеймо Плантагенетов. Что, если он и правда настоящий сын Эдуарда IV, а не побочный результат кратковременной интрижки? Что, если он действительно один из тех исчезнувших мальчиков? Как же Генрих ошибся, решив с его помощью удержать трон – трон, по праву принадлежащий Дэвиду!

Если Уорбек утверждает, что он Ричард, второй сын Эдуарда IV, то тогда Дэвид – Эдуард, объявленный Эдуардом V в день смерти его отца, когда он только‑только вышел из детского возраста. Другого варианта просто не существует.

Эта мысль преследовала Маргариту, маячила где‑то в подсознании с того самого момента, как Дэвид, гордый и сильный, встал посреди зала и объявил себя Плантагенетом перед лицом Генриха. Ей не терпелось узнать: не больше ли в его словах правды, чем он считает? Должен же быть где‑то хоть один человек, который знает правду! И должен существовать способ эту правду обнаружить.

Если ее подозрения подтвердятся, об этом следует сообщить Генриху – это вопрос верности и чести. После всего, что он сделал для нее и двух ее сестер, она не могла оставить его в неведении.

Но как он, скорее всего, поступит, если ему предоставят неоспоримые доказательства того, что Дэвид – истинный наследник престола? Трудно сказать. Как минимум он, конечно же, будет вынужден отказаться от своего плана использовать Дэвида, чтобы расколоть силы Йорков.

Это сделать просто необходимо. По собственной инициативе Дэвид никогда не бросит то, что ему поручили, на полпути. Он дал королю Генриху слово и не отступится от него – ей следует не забывать об этом.

Но если Дэвида освободит от данного слова сам король, то рыцарь мог бы смириться с таким поворотом событий, не испытывая неловкости и не считая себя обесчещенным. Он мог бы снова вернуться к своим делам, мог отправиться во Францию или остаться в Англии. И навсегда будет покончено с делами принцев и королей.

Однако прежде всего надо было выяснить тайну его рождения.

Придется начать с женского монастыря, где воспитывался Дэвид. Ведь монашки ордена, которому принадлежит этот монастырь, наверняка вели учет детей, оставленных на их попечение. Если нет, то, возможно, матушка настоятельница вспомнит обстоятельства дела. В любом случае от расспросов вреда не будет.

Она слала письма во все концы Европы, пытаясь вызвать Дэвида в Англию. Наверняка сделать нечто подобное в пределах страны будет проще. Ей даже не придется покидать крепость, и она никому не скажет о своих планах. Все, что ей нужно сделать, – это писать письма и, набравшись терпения, ждать ответов.

Она приступит к этому уже завтра. И вполне может оказаться, что Дэвид – наименее ложный из всех претендентов на английский престол, более настоящий король, чем человек, правящий страной сейчас.

* * *

Дэвид понял: Маргарита что‑то замышляет. Ее взгляд был задумчивым, а в линии подбородка читалась решимость. Одной из причин, по которой его всегда влекло к ней, было то, что все мысли и чувства немедленно отражались на ее выразительном лице.

Он только жалел, что не знает наверняка, что она задумала, и не сумеет помешать ей осуществить свои планы. Он просто не переживет еще одного инцидента, как тот, в результате которого пострадала Маргарита.

Загвоздка заключалась в том, что он не мог остаться и все выяснить. Сейчас, когда она поправлялась, он должен был вернуться к выполнению задачи, поставленной перед ним Генрихом. Он отложил встречи чрезвычайной важности, встречи с теми, кто притворится его последователем и предоставит денежные средства, людей и оружие, чтобы его армия производила впечатление сильной и жизнеспособной. Встретиться с этими людьми необходимо как можно скорее, если он хочет поддерживать заданный темп.

Он уже приобрел нескольких сторонников – молодых людей, готовых к переменам, уставших от бесконечных махинаций прежних правителей, постоянной смены власти, в результате чего мирное будущее дворян и торговцев, богатых и бедных оказывалось под угрозой. Не может идти речь о процветании, когда приходится постоянно ожидать очередного вторжения, очередного ниспровержения Ланкастера Йорком или Йорка Ланкастером. Простые люди были сыты войной по горло, а потому были готовы поддержать любого, кто пообещал бы им покончить с военными конфликтами, когда вояки проходят по полям и выгонам, забирая у крестьян все припасы и насилуя их жен и дочерей.

Дэвид и сам хотел покончить с этим, он был еще ребенком, когда все началось. Насколько готов к миру Генрих?

Если Генрих переживет восстание Йорков, если он победит и сдержит свое слово, позволит Маргарите оставаться незамужней, то Дэвид сопроводит ее в одно из имений, доставшихся ей от отца. Там, если она позволит ему, он станет ее супругом – но только формально. Если же она не согласится, он станет ее сенешалем и начальником ее стражи. Он будет охранять ее до конца своих дней. А если она по собственной воле решит взять в супруги другого мужчину, то он оставит ее и вернется во Францию. Он оставит ее, потому что не сможет видеть, как она счастлива с другим, не сможет видеть, как она носит чужого ребенка.

Он вернется к турнирам и войнам, где он и добыл себе славу. Что произойдет дальше, для него не имело вообще никакого значения.

– Когда вы едете?

Вопрос Маргариты оказался столь созвучен его мыслям, что прошло какое‑то время, прежде чем он понял: она хочет знать, когда он снова покинет крепость. Он посмотрел на нее, спрашивая себя, зачем ей это знать, и у него сжалось сердце, когда он заметил тени у нее под глазами, вызванные страданиями.

– Утром, – ответил он.

– Так скоро? Разве вы не можете подождать еще несколько дней?

– Я уже должен был уехать. Говорят, Уорбек готовит поход, отчасти и из опасений лишиться части последователей.

От нежного прикосновения ее пальцев кровь закипела у него в жилах, вызывая опять более сильное возбуждение, чем полная комната голых танцовщиц, что ему довелось видеть в Италии. Удовольствие от этого было таким сильным, что в его греховности Дэвид ни на секунду не усомнился.

– Вы хотите сказать, что они переходят под ваши знамена?

– Так мне говорят.

Маргарита попыталась улыбнуться, но у нее лишь дрогнул уголок губ.

– Наверное, приятно осознавать, что они готовы рискнуть.

– Было бы приятно, если бы это не было столь бесполезно. – Он перехватил ее руку – она гладила его по голове, отчего по затылку, шее и всему позвоночнику у него побежали мурашки. Сжав ее руку, он продолжил: – Я бы остался, если бы не знал наверняка, что лихорадка у вас спала, а рана начинает заживать.

– Я знаю, что остались бы, – прошептала она. – А когда вы вернетесь?

Он пожал плечами.

– Кто знает? Это зависит от того, сколько людей соберется под моими знаменами и какие известия я получу касательно того, сколько еще готовы присоединиться ко мне.

– Они будут разочарованы, все эти мужчины, когда вы откажетесь от своих притязаний на престол. Я надеюсь, что Генрих не будет слишком строг с ними из‑за того, что они отреклись от него и последовали за вами.

Он слабо улыбнулся: как же это похоже на нее – думать о судьбах других, когда все закончится!

– У него будет достаточно забот: ему придется что‑то делать с теми, кто останется с Уорбеком.

– Будем на это надеяться, – сказала она, скорчив недовольную гримаску: она понимала, что без кровопролития победа невозможна.

Женская мягкость – прекрасное противоядие мыслям о смерти. В него когтями вцепилось желание заключить ее в объятия, прижать к себе, ощутить жар ее тела. Ему не терпелось погрузиться в нее, он испытывал беспричинную уверенность в том, что ее прикосновения смягчат ужас стоящих перед ним задач, точно так же, как его прикосновения могут сделать ее здоровой и неуязвимой перед любыми испытаниями. Лежать подле нее на узкой кровати, обнаженная кожа к обнаженной коже, казалось земным раем, за который он мог отдать душу.

Какое сладкое проклятие! Все, что ему нужно сделать, чтобы мечты стали явью, – отречься от клятвы.

Только и всего.

– Кстати, о поездке, – произнес Дэвид, и слова застряли у него в горле, когда он отпустил Маргариту и встал, – мне лучше пойти посмотреть, все ли готово к ней.

– Да, разумеется. – Она внимательно посмотрела на него снизу вверх, и он в который раз отметил, как глубоки ее темно‑карие глаза. – Вы ведь не забудете зайти ко мне попрощаться?

– Нет. Нет, я не забуду зайти к вам.

Вообще‑то это было последнее, о чем он мог забыть. Прощания были идеальным оправданием очередных объятий и поцелуев. Ради этого он никогда не устанет искать ее. Нет, никогда, даже если это убьет его.

Спустившись по лестнице и войдя в большой зал, Дэвид окинул взглядом собравшихся мужчин, пытаясь обнаружить Оливера. Наконец он увидел своего оруженосца – тот играл в кости. Дэвид резко мотнул головой, и Оливер направился к нему.

– У вас такой хмурый вид, словно вы – аббатиса, в чьем подчинении находится только одна монахиня, – заметил Оливер, подойдя к нему. – Что‑то случилось?

– То же самое я хотел спросить у тебя. Астрид упоминала о чем‑то, что могло обеспокоить Маргариту?

– Кроме того, что ей пробило руку в двух местах, а вас и вовсе чуть не убило? Нет, ни о чем.

– Она совершенно не виновата в том, что меня чуть не убили. Виновата во всем моя собственная глупость, и только.

Оливер развел руками.

– Это вы сказали, не я.

Дэвид проигнорировал эту шпильку.

– Астрид не говорила ни о чем, что, возможно, планирует предпринять ее госпожа, когда окончательно выздоровеет?

– Мне спросить у нее об этом? Вы этого хотите?

– Если сможешь выяснить, не вызывая подозрений, – кивнул Дэвид. – И очень быстро, поскольку ответ мне нужен к утру.

– До того, как мы уедем, – внес ясность Оливер.

Дэвид снова кивнул, но когда оруженосец отвернулся, схватил его за локоть.

– Постой. Я думаю…

Оливер замер, не успев опустить ногу, и вопросительно поднял бровь.

– Ты останешься здесь. Что бы ни происходило, не позволяй Маргарите выходить за ворота одной, не выпускай ее из виду, никого не подпускай к ней.

Оливер прищурился.

– Вы думаете, что ей угрожает опасность, или дело в…

– Я не знаю. Но я не смогу сделать то, что должен, если буду переживать из‑за того, что ее могут оскорбить или с ней что‑то случится, пока меня нет рядом.

– Ладно. Я понял.

– Объясни это ей. Втолкуй, что она должна оставаться в крепости.

– Не волнуйтесь. Я позабочусь о ней.

Дэвид, недобро прищурившись, посмотрел на него.

– На расстоянии!

Оливер хмыкнул, и от уголков его глаз побежали лучики морщинок.

– О, это понятно!

– Хорошо, – тихо произнес Дэвид, хотя беспокойство не отпускало его и постоянно зудело, словно назойливый комар, на задворках его сознания. – Хорошо.