ГЛАВА 8. – Просто поцеловать вас, – повторила Маргарита

– Просто… поцеловать вас, – повторила Маргарита.

Дэвид уловил в ее голосе нотки любопытства, которое она попыталась скрыть, – а значит, она тоже об этом думала. От таких мыслей голова у него стала болеть в два раза сильнее, ему даже начало казаться, что с каждым ударом сердца мозг бьется о верхушку черепа. И разве он не заслужил такую муку?

Да он просто глупец, раз решился дразнить ее! Впрочем, сопротивляться такому желанию было невозможно, тем более что она, очевидно, считала, что он бредит. Может, и бредит, только совсем немного, раз ему удалось так далеко зайти. Он хотел получить этот поцелуй больше всего на свете, хотел прикоснуться губами к ее губам – хотел сильнее чего бы то ни было за последние несколько лет, возможно, сильнее чего бы то ни было вообще за всю свою жизнь.

Но, конечно же, не собирался на этом останавливаться. Коснуться ее, насладиться ее вкусом и открыть ей кое‑что из того, что происходит между мужчиной и женщиной, – все это могло стать первым набегом в задуманной кампании, предназначенной убедить ее, что освободить его от клятвы означает совершить добрый и необходимый поступок. В дело должно идти все, что поможет превратить ее реакцию в реакцию любовницы, а не друга. В кампании соблазнения ничто не помогает так хорошо, как желания самой женщины. По крайней мере, так ему довольно часто говорили Оливер, да и другие мужчины тоже.

Он никогда не начинал игру в соблазнение, если не испытывал никакого интереса, хотя и принимал предлагаемые дары, если дама отличалась миловидностью. Сказать по правде, он намного легче сдавался на милость опытных соблазнительниц, когда они хоть чем‑то, хоть немного напоминали ему леди Маргариту. Он был безнадежен. По крайней мере до сего момента, когда она оказалась так близко, как никогда прежде.

– Моя голова, – прошептал он и вздрогнул – следует отметить, не совсем притворно, – он, конечно, утишит головную боль.

В ее глазах мелькнула тень беспокойства, но и любопытство, прежде чем она опустила ресницы.

– Правда?

– Да, – с трудом каркнул он.

Она пошевелилась, заставив зашуршать свое платье. Он почувствовал, как ее грудь мягко прижалась к его руке, и чуть не застонал от этого сладостного, сводящего с ума прикосновения. Он обратил к даме свое лицо, но не сумел бы произнести ни слова, даже если бы от этого зависела его жизнь. Каждый дюйм его кожи окаменел от нетерпения, а губы покалывало от жгучего желания.

– Ну, если вы уверены… – протянула она.

Край ее покрывала скользнул по его обнаженной коже ниже повязки. Это прикосновение так походило на ласку, что он вздрогнул. Он уловил сладкий, свежий аромат, характерный лишь для нее, когда она еще ближе придвинулась к нему и наклонилась, не вставая с колен. Она коснулась его лица кончиками пальцев, и они обожгли его челюсть нежным огнем, легонько потрогали щетину, уже успевшую вырасти, хотя он брился сегодня утром. Ее дыхание щекотало ему подбородок.

Ее лицо было совсем близко, а глаза так потемнели, что казались почти черными. У него все плыло перед глазами и раздваивалось: он видел два лба, два носа, два нежных, но упрямых подбородка, четыре ласковых глаза. Он опустил веки: у него снова закружилась голова.

И в это мгновение ее губы коснулись его губ. Касание было легким, едва ощутимым. Но тут ее губы прижались плотнее, так, что они в точности повторили форму его губ: стык в стык, край в край, уголок к сладкому уголку.

Мир вокруг них исчез. Дэвид сдержал стон, то ли опасаясь, что Маргарита пошевелится, то ли страшась, что не пошевелится. Он не дышал, перестал думать, каждая частичка его тела замерла, когда кончик ее язычка проложил горячую влажную дорожку по гладкой поверхности его губ, вкушая его с такой невинной жадностью, что у него кровь закипела в жилах.

Он почувствовал, как Маргариту пробирала дрожь, как она внезапно вцепилась в волоски у него на груди, когда он разомкнул губы, позволив ее язычку скользнуть внутрь. Он двинулся вперед, но остановился. Однако она не отстранилась, как он почти ожидал, а задержала свой язычок на влажной и жаркой внутренней поверхности его губ, словно изучая их особенности. Он хотел заставить ее пойти дальше, но принудил себя сохранить неподвижность.

Она коснулась гладких краев его зубов, натолкнулась на шероховатую поверхность его языка и игриво провела по его краешку.

Его снова пронзила боль, даже более сильная, чем во время удара кинжалом в бок. Он позабыл все поцелуи, которые когда‑либо получал от женщин, утонув в восхитительном аромате этой встречи губ и дыханий. Дэвид хотел, чтобы это длилось целую вечность. Он бы позволил ей любые эксперименты, предоставил доступ ко всему, чем он был или намеревался быть. Не помня себя от желания, он поднял руку и, просунув ее под покрывало, положил ладонь ей на затылок, пытаясь удержать ее голову в таком положении.

Господь милосердный! Как же он хотел ее, ему не было нужно ничего, кроме обладания ею.

Она была единственной слабостью его души, и он очень хорошо это осознал, когда кровь рванулась по венам жаркой волной, накрывающей разум. Она была намного опаснее любого врага, но его это не беспокоило. Она принадлежала ему, всегда принадлежала, если только ему удастся убедить ее в этом.

– Дэвид…

То, что его имя она произнесла хрипло, с такой мольбой, заставило его забыть обо всех своих добрых намерениях. Он не планировал воспользоваться тем, что ее губы разошлись, произнося единственное слово, но ринулся между ними прежде, чем понял, что именно делает. Ее сладость пролилась на его язык напитком из вина и опия, и это делало его неистовым. Он смаковал ее, пил ее, открывал ее атласные тайны, а его грудь вздымалась от сдерживаемого дыхания, от переполнившего его ощущения глубокого единения душ.

Гладкий бархат ее языка, скользкие и острые края ее зубов, ее теплота, и влажность, и мягкость были бесконечно искушающими. Она туманила ему разум, заполняла безумные, головокружительные мысли одной лишь собой, а еще – жаждой, которую она поддерживала в нем. Нужно остановиться, пока он не напугал ее, остановиться, пока пульсирующая боль в голове не потянет его с собой в черноту или пока бурлящая кровь не хлынет наружу из раны, заливая повязку. Но он не мог так поступить, ему не хватало силы воли, чтобы отпустить ее.

Он почувствовал, как она задрожала, и эта дрожь пронзила его до глубины души. Стон, сорвавшийся с ее губ, в котором прозвучало его имя, хриплый, отчаянный, был созвучен терзавшему его голоду, и он наконец понял это. Так неохотно и так мучительно медленно, что от этого сводило мышцы, он заставил себя разжать пальцы, позволил Маргарите оторваться от его губ.

– Спасибо, – произнес он таким низким голосом, что это больше походило на сдавленный рык.

Она резко вдохнула, словно только что очнулась ото сна.

– Не… – начала она. Замолчала. Попробовала еще раз: – Не стоит благодарности.

– С моей точки зрения, это очень даже стоит благодарности. – Он внимательно разглядывал ее лицо – она уже достаточно отодвинулась от него, чтобы опять смотреть на него сверху вниз.

Какие у нее черные глаза, как бесконечно глубоки они! Внезапно ему показалось, что она стала частью его, а он – частью ее. Конечно, их разделяли одежда, и положение в обществе, и пространство, но казалось, что их разумы, как и тела, суть одно.

– Я не хотела… – Она мельком взглянула на свою руку – ее пальцы все еще сжимали волосы на его груди. Поспешно убрав руку, она снова посмотрела на Дэвида – испуганно, напряженно. – Оказать такую услугу для вас – право же, пустяк.

– А если я снова попрошу об услуге?

Что бы она ни собиралась ответить, он этого не узнал. Дверь комнаты, громко заскрипев петлями, распахнулась. В помещение ворвалась Астрид с кружкой пива, расплескавшегося на подносе, и с кубком воды.

Хотя еще недавно Дэвида отчаянно мучила жажда, сейчас он был готов навсегда отказаться от питья ради возможности наслаждаться губами Маргариты. Но он получил неплохую компенсацию: Маргарита, поддерживая его за плечи, помогла ему сесть в постели, чтобы он мог попить. Вполне вероятно, он бы справился и без ее помощи – по крайней мере, так он считал, – но ему было гораздо приятнее чувствовать, как леди Маргарита обнимает его одной рукой за плечи, а другой подносит воду к его губам. Когда он полностью утолил жажду, она взяла с подноса крепкий, возвращающий силы эль, и вылила в его раскаленное горло.

Потом он лежал на спине и смотрел, как она и ее маленькая служанка приводят комнату в порядок. Он лениво отметил окровавленные тряпки и металлический таз с водой красного цвета, которые они передали стоявшему за дверьми Оливеру, поручив ему избавиться и от тряпок, и от воды. Его глаза недобро прищурились, когда он посмотрел на руки своей госпожи и заметил, что край рукава ее платья запачкан кровью.

Где‑то в отдаленном уголке сознания теплилась мысль о том, как он наслаждался ее прикосновениями, нежными и успокаивающими, как ее ласка отвлекала его от боли. Именно это ощущение подняло его из темноты на свет, к ее теплу и мягкости, когда она находилась рядом. Ему пришлось приложить колоссальные усилия, но оно того стоило. Действительно стоило. Полуприкрыв глаза, он уплыл в сон наяву.

Дверь распахнулась. Мгновенно проснувшись, Дэвид уставился на вошедшего. Но это оказался всего лишь Оливер: он стоял в дверях, и в его темных глазах читался вопрос, Угрюмость сошла с его лица, оно озарилось такой широкой улыбкой, что от нее дрогнули кончики усов – несомненно, он был очень рад тому, что Дэвид жив и в сознании. Он довольно кивнул, после чего повернулся к Маргарите.

– Прошу прощения, миледи, но я подумал, что вам, возможно, еще понадобится таз. – Он помахал упомянутым предметом так, что луч света, попавший в окно, отразился от поверхности таза бронзовой вспышкой. – Я вылил воду в уборную и туда же бросил тряпки: я подумал, что будет лучше, если они никому не попадутся на глаза.

– Ты поступил правильно, – сказала она, покосившись на Астрид, которая, неуклюже переваливаясь, направилась к итальянцу, чтобы забрать у него таз. – Будет лучше, если никто не догадается о том, насколько серьезной оказалась рана.

– Я тоже так подумал. – Оливер снова помрачнел и покосился на Дэвида. – Мне бы очень не хотелось, чтобы какой‑то болван решил, что покончить с ним – плевое дело.

Тонкие брови леди Маргариты сошлись на переносице.

– Твоя обязанность заключается именно в том, чтобы не допустить этого. Кстати, раз уж об этом зашла речь…

– Bene, я возвращаюсь на свой пост. Возможно, король вскоре пошлет к вам кого‑нибудь узнать, как поживает наш Золотой рыцарь. Что мне передать его сенешалю – что никто не должен тревожить ни ваш покой, ни покой сэра Дэвида?

– Никто не станет тревожить покой леди Маргариты, поскольку она будет отдыхать в собственных покоях, – возмутился Дэвид: его вывела из себя как фамильярность Оливера, так и манера говорить о нем так, будто его тут и нет вовсе. – Генриху можешь передать, что я крепкий орешек и убить меня не так‑то просто. Кто бы ни предпринял эту попытку, ему придется попробовать еще раз.

– Не говорите так! – воскликнула Маргарита.

– В таком случае полагаю, в моих услугах вы не нуждаетесь, – одновременно с ней произнес Оливер. – И прекрасно, поскольку я с удовольствием воспользуюсь мягкой постелью и еще более мягкой…

– Не смей! – угрожающе бросил Дэвид.

– Подушкой, – закончил фразу Оливер, усмехнувшись.

– Не глупите! – Леди Маргарита бросила сердитый взгляд на Дэвида, а потом и на итальянца. – Вы стоите на страже в соответствии с приказом короля и не смейте покидать пост. И хотя сэру Дэвиду, возможно, больно признавать это, я уверена: он благодарен вам за быструю реакцию – ваши действия предотвратили смертельную потерю крови.

– Так это ты нашел меня? – невежливо перебил ее Дэвид. – Ты меня сюда принес?

Оливер пожал плечами.

– И весьма своевременно, хотя вы все равно успели потерять столько крови, словно были боровом, которому перерезали глотку.

– Но почему же тогда не ты раздел меня?

– Меня поставили охранять вход, а эту обязанность – ужасно тягостную и неблагодарную – взяли на себя дамы.

– Дьявольское отродье! – проворчала Астрид и пронзила Оливера взглядом, обещавшим скорую расплату.

Итальянец улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, словно благодаря за комплимент, и продолжил:

– Сказать по правде, переубедить их мне не удалось.

– Тебе за это благодарны, – возразил Дэвид, и уголки его рта невольно поползли вверх. По крайней мере, уж он‑то точно был благодарен оруженосцу.

– Не смог я их убедить и позволить мне помыть вас.

– Ах ты ж кобылий зад! – воскликнула Астрид. – Да ты и слова сказать не мог, у тебя коленки затряслись при виде такого количества крови.

Дэвид слушал их перебранку вполуха. Так значит, он действительно чувствовал прохладные, нежные руки леди Маргариты, он это не придумал. Даже не будь этих смутных воспоминаний, густой румянец, заливший ее лицо и шею, служил достаточным тому подтверждением. Он сожалел, что воспоминания были весьма смутными. Однако, если ему повезет, он сможет найти способ иметь новые воспоминания, уже более яркие.

– Астрид права, – посуровев, заявила Оливеру леди Маргарита. – Вы, сэр, просто воплощение Сатаны.

– Но необходимое воплощение, правда? По крайней мере, до тех пор, пока нужен охранник, который уж точно не переметнется к врагу в самый неподходящий момент. Да, и способный выяснить, не известно ли людям короля, кто именно напал на сэра Дэвида.

Дэвид понимал: Оливер прав. Он не узнал нападавшего. Это был наемник, один из многих, сражающихся на стороне тех, кто больше платит. Скорее всего убийца был одним из тех, кто находился в замке, учитывая, насколько трудно проникнуть сюда, когда король находится здесь. И очень жаль, что Дэвиду пришлось его убить. Иначе, возможно, ему бы удалось убедить наемника назвать заказчика, заплатившего за столь специфическую работу.

Если им повезет, они сумеют выяснить, не видели ли кого‑то из обитателей замка, беседующего с наемником. Важность этого нельзя недооценивать, поскольку высока вероятность того, что нападение связано с планом, придуманным королем.

Или нет?

– Ты ничего не видел? Никто не болтался поблизости, когда ты нашел меня?

Оливер закрыл дверь. Затем прислонился к ней спиной и скрестил на груди руки.

– Вы думаете о Галливеле?

– Моя смерть его бы не расстроила. Если похищение суженой не слишком разгневало Галливела, это наверняка удалось сделать унизительной ссоре в большом зале замка. Мужчины идут и на худшие поступки, лишь бы ублажить попранную гордость.

Маргарита жестом выразила свое несогласие. Когда Дэвид посмотрел на нее, то заметил, что на ее лицо легла тень беспокойства, как будто именно она была во всем виновата. Прежде чем Дэвид успел разуверить ее в этом, снова заговорил Оливер.

– Это мог быть его сын, учитывая, с каким рвением он поддерживает отца во всех начинаниях, – предположил оруженосец. – К сожалению, оба они находились в первых рядах во время соревнования.

– Точно, – задумчиво произнес Дэвид. Он вспомнил, что видел их в самом начале, хотя позже потерял обоих из виду.

– Это не означает, что они тут совершенно ни при чем.

– Согласен. Но убийцу мог нанять кто угодно. Это ведь несложно сделать.

Дэвид неожиданно обрадовался, что уговорил Маргариту поцеловать его. Чем скорее она будет защищена от очередных идей Галливела в отношении брака, тем лучше. Кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем Генрих решит осуществить свой план со вторым претендентом. Возможно, у них есть только эти несколько дней, пока Дэвид выздоравливает после ранения.

Он уже понял, что был неправ, предложив ей ночевать в своей комнате. Чем больше времени они станут проводить вместе, тем больше возможностей он найдет, чтобы соблазнить ее. Существует несметное число всяческих уловок. Столь изысканные удовольствия, несомненно, до такой степени растревожат ее чувства, что освобождение его от клятвы станет самым естественным решением в мире.

Но был один нюанс, который его очень и очень беспокоил: лихорадочное ожидание, которое поднималось в нем. Действительно ли им движет исключительно забота о благе дамы или это просто оправдание его необузданной страстности? И кстати, сумеет ли он остановиться на легких прикосновениях и нежных ласках, которые он представлял себе? Он считал, что способен контролировать себя, но разве можно быть в этом уверенным, если в отношении этой конкретной женщины он еще эту способность ни разу не проверял?

* * *

Маргарита лишь смутно улавливала тему беседы мужчин: они с Астрид заканчивали приводить комнату в божеский вид. Она была рада неожиданному вторжению Оливера, пусть он и сделал это без разрешения. Он отвлек на себя внимание Дэвида, дав ей время собраться с мыслями.

Как простой поцелуй мог так ее взволновать? Она до сих пор чувствовала его последствия: в венах бурлила кровь, губы почти болезненно покалывало. В животе словно образовалась дыра, а странная слабость в членах заставляла ее мечтать о том, чтобы лечь, закрыть глаза и предаться воспоминаниям.

Его губы оказались такими гладкими и теплыми – о, какими теплыми! Она почему‑то считала, что они будут шершавыми и требовательными, а не соблазнительными, что щетина будет колоться. Ее язык проскользнул в его рот, и он, похоже, ожидал этого, даже наслаждался этим. Странно. Она хотела увеличить список своих открытий, проникнуть еще глубже, исследовать каждую складочку, вкусить его больше, еще больше.

Может, это и есть соблазнение – потребность приблизиться к другому человеку настолько, что твое тело и его становятся одним? Возможно, это и есть насущное стремление найти себе пару? Она испытывала томление, которое казалось столь же естественным, как смена времен года.

Она сурово и торжественно напомнила себе, что ее цель состоит вовсе не в том, чтобы находить поводы для восторга. Сегодняшнее нападение доказывало опасность соглашения, заключенного между Дэвидом и Генрихом. Дэвид не должен думать, что ему нужно понравиться королю, чтобы иметь возможность защитить ее. Нет, вовсе нет. Намного лучшей гарантией безопасности будет брак, как она и думала с самого начала: ей нужен муж, который будет уважать и лелеять ее, но оставаться неуязвимым для проклятия, нависшего над ней, как над последней из трех Граций.

Какая же это суета – все эти клятвы, и залоги, и вопросы чести у мужчин! Неприятности, к которым они приводят, просто неисчислимы. Однако насколько же подлее и порочнее была бы жизнь без них!

Но что она может сделать, чтобы поколебать решимость Дэвида никогда не обладать ею? Больше поцелуев – первое, что пришло ей в голову, но, конечно, есть что‑то еще. А что, если она пробежит пальцами по его груди, скользнет ладонью по плоской твердой поверхности его живота, а затем двинется еще ниже, за край штанов, скрывающих пикантную тайну? От таких мыслей ладонь у нее зачесалась, а мышцы живота сладко затрепетали. Понравится ли ему? Позволит ли он ей это?

Следовало поступить так, когда была возможность, пока он лежал, оставленный на ее милость. Вот, пожалуйста: Оливер уже взял покрывало, лежавшее в ногах кровати, и укрывал им рыцаря – от груди и до кончиков пальцев на ногах. В следующий раз это уже не будет так просто сделать.

В следующий раз. Какая же она распутница, если думает о таких вещах в подобной ситуации!

– Леди Маргарита! Вы слышали?

Она так быстро обернулась, что юбки пошли волнами. Встретив выжидающий взгляд Дэвида, она осмелилась спросить:

– Вы что‑то сказали?

– По поводу того, где вы будете спать этой ночью… – начал он.

– Я намерена остаться здесь.

Его взгляд по‑прежнему буравил ее.

– Ваша репутация пострадает.

Ей уже ничто не поможет, – заявила она, решительно вздернув подбородок. – Генрих озвучил приказ, согласно которому я должна была ухаживать за вами, пока вы лежали в большом зале. Если кто‑то из присутствующих подозревал ранее, что между нами что‑то есть, то теперь, после того как вы похитили меня, после того как мы провели столько времени вместе, в одном помещении, за закрытыми дверями, эти люди убедились в справедливости своих подозрений.

– О чем он вообще думал? – произнес Дэвид. Растерянность и мрачность в его голосе никак не сочетались с болью, плескавшейся в его глазах. – Неужели он настолько уверен, что вы не выйдете замуж, что совершенно не заботится о слухах, которые могут о вас ходить? Или за этим скрывается что‑то другое?

Она на мгновение встретилась с ним взглядом, но быстро отвела глаза.

– Я не совсем понимаю, о чем вы.

– Да я тоже не все понимаю. Разве что… но в этом нет никакого смысла. – Он помолчал. – Единственное, в чем я абсолютно уверен, – это в том, что у Генриха есть причина так себя вести.

– Не тревожьтесь об этом сейчас, – попыталась успокоить его Маргарита. – Постарайтесь поспать.

– Если вы велите принести сюда тюфяк, я переберусь на него, а вы устроитесь здесь. – И он указал на узкую кровать, на которой лежал.

– Я велю принести два: один для себя, а второй – для Астрид.

– Нет, леди Маргарита. Будет лучше, если я…

– Почему бы вам не звать меня просто Маргаритой? – раздраженно спросила она. – Так глупо придерживаться формальностей при том, что мы сейчас обсуждаем, как именно будем спать вместе.

Его лицо потемнело. Оно теперь было полностью открыто – она убрала за уши его влажные волосы, когда смыла с них кровь.

– Мы не будем спать вместе.

– Не вижу никакой разницы.

– По воле короля.

Она безрадостно улыбнулась.

– Полагаю, я не должна допустить, чтобы произнесенные вами в бреду слова достигли посторонних ушей.

– И не допустить каких‑то поступков с моей стороны.

Судя по жару, который она почувствовала, ее лицо снова залила краска стыда.

– Именно так.

– Святый Боже! – пробормотал он, поморщившись от боли, и закрыл глаза. – Тогда, миледи, делайте то, что должно.

Она вздернула бровь.

– Миледи?

– Маргарита, – исправился он и слабо улыбнулся, однако глаза не открыл.

После этих слов она поручила Астрид отыскать что‑то вроде тюфяков для спанья, а Оливеру – принести их в «келью» Дэвида.

Оливер буркнул что‑то непонятное, что вполне можно было трактовать и как проявление отвращения, и как одобрение.

– Очень хорошо, – после паузы сказал он, – но как же я?

– Олух! – бросила Астрид, прежде чем Маргарита успела ответить на вопрос. – Теперь твоя очередь спать у порога.

Он вздохнул и принял удрученный вид потерявшегося ребенка.

– Si, но это будет долгая ночь.

– Да уж, – согласилась карлица. – Ты тоже можешь взять себе тюфяк. Ну что, доволен?

– Bene, но я тут подумал – мне бы не помешала грелка для ног. Ты такая коротышка, что вполне могла бы уместиться в ногах моей постели.

– Нахал! – подбоченившись, выпалила Астрид. – Можно подумать, я бы согласилась спать на ней с тобой… А впрочем, ты и сам не очень‑то высокого роста.

– Достаточно высокого, – возразил он, пошевелив бровями.

– Хвастливый пес! – воскликнула она. – Теперь иди и сам себе ищи постель, я не стану помогать тебе.

Он рассмеялся и последовал за ней, чтобы выполнить поставленную перед ними задачу.

Маргарита хмуро смотрела вслед итальянцу. Что он задумал, зачем постоянно дразнит Астрид? Она очень боялась, что ее крошечная компаньонка обидится, но, с другой стороны, на нее почти никто не обращает внимания… Возможно, следовало бы положить этому конец, пока ситуация не вышла из‑под контроля. Она бы уже это сделала, вот только оба, похоже, получали от перебранок истинное удовольствие.

Так вышло, что ночью никто не сомкнул глаз. К вечеру рана Дэвида воспалилась. Час шел за часом, а состояние рыцаря все ухудшалось. Оливер постоянно таскал воду из бочки в большом зале, куда она поступала с емкости на крыше. Он также помог удержать Дэвида, когда тот попытался подняться с постели, чтобы, пристегнув меч, отправиться сражаться, и даже убедил его проглотить горькое варево из трав и вина, приготовленное Астрид. Маргарита выкручивала тряпку за тряпкой и с бесконечной нежностью обтирала кожу Дэвида, чтобы ослабить жар и успокоить его.

А она‑то воображала, как прикоснется к его телу ниже повязки! Не так она себе это представляла, совсем не так.

Ближе к рассвету лихорадка немного спала, и пациент провалился в беспокойный сон. Оливер вернулся на свой пост за дверью. Астрид вытянулась на тюфяке у дальней стены и скоро уже спала крепким сном, больше похожим на оцепенение. Маргарита рухнула на свою соломенную постель, лежавшую под прямым углом к изголовью кровати Дэвида. Прислонившись спиной к раме кровати у его подушки, она закрыла глаза, намереваясь подремать несколько минуток.

Порыв холодного, свежего воздуха вырвал ее из сна. В комнату вошел Генрих VII, по пятам за ним следовал сенешаль, а за их спинами маячил Оливер. Король подошел вплотную к кровати и посмотрел на Дэвида.

– Мы сожалеем, что потревожили вас, леди Маргарита, – сказал король, бросив на нее самый кроткий взгляд из своего арсенала, – хотя мы довольны, что вы столь самоотверженно ухаживаете за сэром Дэвидом. Нет, не надо вставать. Мы сочтем ваш реверанс, как и всегда, чрезвычайно изящным.

– Ваше величество… – пробормотала она растерянно.

Маргарита еще не окончательно проснулась, но ей показалось, что в голосе короля прозвучало удовлетворение, имеющее, однако, мало общего с одобрением ее действий по выполнению высочайшего приказа. У нее мелькнула догадка о возможной причине такой реакции короля, но монарх продолжил говорить, и догадка, раз мелькнув, тут же исчезла.

– Нам сообщили, что ночью у него была лихорадка.

Она подтвердила это и рассказала, как все происходило.

Король холодно посмотрел на Дэвида.

– Мы должны молиться о его скорейшем выздоровлении: от этого слишком многое зависит.

– Да, сир.

Генрих немного помолчал. Потом задумчиво произнес:

– Золотой рыцарь. Воистину, он похож на Плантагенета.

– Так все говорят.

– Полагаю, вы слишком молоды, чтобы помнить Эдуарда и Ричарда.

– Увы, сир.

– Они были грозными мужами, хоть и каждый по‑своему, но это вообще свойственно роду.

Это было напоминание – впрочем, его не требовалось – о том, что, хотя отец Генриха и был валлийцем по имени Оуэн Тюдор, мать его принадлежала к роду Плантагенетов. И он сам, и те короли, которые правили непосредственно перед ним, – братья Эдуард IV и Ричард III, – были потомками Эдуарда III. То, что Генрих получил трон в результате войны кузенов, было удивительной причудой судьбы, ведь другие были намного ближе к трону по праву рождения. Путь ему расчистили тридцать лет кровопролитий. И тем не менее понадобилось вооруженное вторжение, великая битва и еще больше смертей, чтобы он наконец завладел короной. Так разве удивительно, что он столь отчаянно цеплялся за нее, был готов на все, лишь бы ее удержать?

Маргарита облизнула губы.

– Я мало знаю Плантагенетов, это верно, но Дэвид – тоже выдающийся муж.

– Мы от этого зависим, вот почему мы так встревожены. Он упоминал об ухудшении зрения?

Покрывала у нее за спиной зашевелились, туго натянулись: Дэвид с трудом приподнялся, опираясь на локоть.

– Зрение уже не так подводит меня, ваше величество.

– Мы рады это слышать, – отозвался король, но в его блуждающем взгляде не было той уверенности, что прозвучала в его словах.

– Всему виной удар по голове, вызвавший сильную головную боль, – нарочито ровным тоном пояснила Маргарита. – Астрид называет эту болезнь сотрясением.

– Весьма обычное явление, учитывая обстоятельства, – добавил Дэвид.

Его голос звучал вполовину прежней силы, отметила про себя Маргарита. Король тоже обратил на это внимание и недовольно нахмурился. Она обрадовалась его проницательности, поскольку ей очень не хотелось указывать на слабость Дэвида.

– Мы тоже так полагаем, – согласился с ним Генрих, – однако вам не следует перенапрягаться или переохлаждаться. Ваше благополучие слишком ценно для нас, чтобы рисковать им. – Монарх обратил свой взгляд на Маргариту. – У вас есть все, что нужно ему, все, что требуется вам?

– Абсолютно, сир.

– Мы бы отправили к вам своего персонального лекаря, но мы вышли из Вестминстера без него, поскольку собирались немного поохотиться и вернуться.

Ее удивило желание Генриха прояснить ситуацию, но отсутствие лекаря ее совершенно не расстроило. Этот человек слишком любил пользоваться ланцетом: он утверждал, что хорошее кровопускание вылечивает все болезни. А это, судя по всему, последнее средство, которое в данном случае следует применять.

– Вы очень добры, сир, но мы обойдемся и навыками Астрид.

– Она много времени провела с цыганами, как я припоминаю. Познания о снадобьях она получила от них?

– Она путешествовала с ними, прежде чем оказаться при дворе вашего величества, полагаю, но никогда не была членом их племени. Она родилась в хорошей семье, но ее отдали чужим людям, поскольку она была обузой для родственников.

Генрих наклонил голову.

– Ах да, мы помним ее рассказ о тех временах, когда она принадлежала нашей королеве. Пути Господни неисповедимы. – Он помолчал. – Мы пока положимся на ее знания, но, может быть, все же пошлем за нашим лекарем. Если он понадобится, сообщите нам. Возможно изменение состояния раненого.

Это был скорее приказ, чем просьба, и, несомненно, имелось в виду изменение к худшему. Маргарита прикрыла глаза и в надлежащей форме выразила свое согласие.

– Превосходно. – Генрих отвернулся от нее и снова встретился взглядом с Дэвидом. – Мы помолимся за то, чтобы ты скоро поправился и снова смог приступить к своим обязанностям.

– Сир. – Постельное белье опять зашуршало: это Дэвид изобразил некое подобие неглубокого поклона.

– Когда позволит здоровье, ты продолжишь выполнять программу подготовки.

– Как прикажете.

– Мы заглянем к тебе вновь, чтобы узнать, как идет процесс выздоровления.

Король резко развернулся, взметнув полы шерстяного одеяния, обшитого по краям шнурами. Затем он вышел. Шаги монарха и его сенешаля, гулко отдаваясь от каменных стен коридора, постепенно затихли. Оливер последовал за ними и плотно закрыл за собой дверь.

Маргарита прикрыла глаза и откинулась назад, положив голову на соломенный матрац. По какой‑то совершенно непонятной причине на глаза ей навернулись горячие слезы, задрожали на пушистых ресницах. Она тихонько шмыгнула носом и попыталась проглотить ком в горле. Не открывая глаз, она нащупала кончик покрывала и осторожно промокнула влагу.

И тут она неожиданно почувствовала, как Дэвид прикоснулся к ее лицу, нежно провел пальцем по щеке, под глазом. Собрал им соленую влагу. Когда она немного отодвинулась и повернула голову, то увидела, что он поднес палец к губам.

– Что вы делаете? – внезапно охрипшим голосом спросила она.

– Разговляюсь слезами ангела.

Она засмеялась, но это был смех сквозь слезы.

– Боюсь, вас это не очень удовлетворит.

– Зависит от того, что вы имеете в виду.

– Я имею в виду, что вам необходимо поесть. – Если он опять решил поклоняться ей, то восторга это у нее не вызвало.

– Да, пожалуй, – сухо согласился он.

Это был обнадеживающий знак – и у нее снова навернулись на глаза слезы.

– Да, – кивнула она, встала и решительно смахнула с ресниц остатки глупой влаги, – я бы тоже поела.

Режим следующего дня распространился на всю оставшуюся неделю. Дэвид ел, спал и осторожно разминал поврежденный бок. В перерывах он наблюдал за Маргаритой, прикасался к ней, осторожно вступая на территорию близких отношений, и редко позволял ей отлучаться. Каждый вечер у него поднималась температура, достигая пика с приходом ночи, а спадала только, после полуночи. Медленно, но верно к нему возвращались силы, и он снова становился самим собой.

Маргарита, помня приказ короля, начала оттачивать изящество речи Дэвида, как только он стал меньше спать. Задача оказалась не из сложных, ведь он давным‑давно перенял манеру разговора обитателей Бресфорда. Все, что требовалось, – это убрать некоторую прямолинейность, свойственную военным, и небольшой акцент. Она также продолжала тренировать его в использовании титулов и правил старшинства: кланялась и приседала перед ним в реверансах, когда он, хмурый и сосредоточенный лежал в постели, и называла себя тем или иным герцогом или графом, герцогиней, простой женщиной или церковником высокого или низкого ранга. Она начала обращать внимание на то, как он пьет вино и ест мясо, но ошибок обнаружить не смогла. Более того, Дэвид проявлял определенную щепетильность, которую, решила Маргарита, многим английским дворянам стоило бы перенять у него.

Так проходили дни. Они смеялись, обменивались шутками, кормили друг друга. Маргарита читала ему «Смерть Артура» и другие легенды и рыцарские романы. Она с большой осторожностью меняла ему повязку, давала больше красного мяса, уступая его требованиям, и вместе с Оливером поддерживала его, когда он неуверенно поднимался или спускался по лестнице. Однако Маргарита никогда не могла сказать наверняка, о чем Дэвид думает или чего он хочет.

Одним прекрасным утром, спустя неделю после нападения, когда Астрид отправилась за хлебом, мясом и элем и попросила Оливера помочь ей принести все необходимое, что‑то изменилось. Дэвид больше ни минуты не желал оставаться в постели. Он встал и сам побрился, не прибегая к помощи Оливера. Обуваться не захотел, но надел штаны, рубаху и простой камзол из синего бархата. К поясу прицепил обеденный нож – еще один подарок короля Франции Карла VIII, с прекрасной рукоятью из черного дерева, украшенной золотом.

Он стоял возле узкого окна с открытыми, с самого утра ставнями, поставив затянутую в чулок ногу на подоконник, находившийся на высоте обычной скамьи, и положив ладонь на колено. Его задумчивый взгляд был устремлен на тренирующихся во дворе воинов – до окна долетали крики, и проклятия, и приказы. День был пасмурным, серо‑стальной свет имел легкий желтоватый оттенок. Слабые солнечные лучи делали резкими черты лица Дэвида, акцентируя запавшие щеки и болезненную бледность кожи. Но даже такое невыгодное освещение не могло скрыть его рвущуюся наружу жизненную силу – силу, которую нельзя уничтожить простым ударом ножа, поскольку она зависела от крепости духа, а не мышц и сухожилий.

– Нет! – запротестовала Маргарита. – Я не думаю, что вы уже готовы участвовать в том, что происходит внизу.

Он грустно улыбнулся.

– Опять читаете мои мысли?

– Это не трудно, когда у вас вид мальчика, которому запретили играть.

– Я не мальчик. – Он снова уставился в окно.

Нет, такое сравнение ему не подходило. Мальчик, каким он когда‑то был, исчез навсегда. Она почему‑то оплакивала того нежного веселого паренька, хотя и знала: он до конца дней останется жить в ее памяти.

– Я никогда не говорила, что вы мальчик, – заметила она, подходя к нему.

– Не говорили. – Он помолчал. – Полагаю, вы находите забавным, что я сижу здесь взаперти.

– Почему вы так считаете?

Во взгляде, который он бросил на нее, читалась ирония.

– Вы, как правило, практически всегда сидите взаперти, так как дама может приходить и уходить, только когда ей это разрешат.

От его понимания этой простой истины Маргарите стало легко и тепло, но она постаралась, чтобы ее слова прозвучали беспечно:

– Такова женская доля. В юности я считала это жестокой шуткой, но теперь редко об этом задумываюсь.

– По крайней мере, когда все закончится, вам больше не придется спрашивать разрешения у мужчины.

Она посмотрела через окно на серые тучи, собирающиеся над зелеными дальними лугами и синими холмами. В небеса, испуская радостные трели, взмывал жаворонок, и она любовалась его полетом, а ее губы кривились в усмешке.

– Я не думала об этом в таком свете.

– То есть, конечно, если вы не вернетесь в Бресфорд‑холл. Там вы сможете общаться со своей сестрой, Изабеллой, но вам придется принять защиту Бресфорда, а следовательно, подчиняться ему.

– Он – прекрасный человек, – тут же заметила она, – и весьма разумный. Теми же качествами обладает супруг Кейт Данбар. Однако я предпочитаю жить независимо.

– Я так и думал.

Она повернулась к нему и окинула его внимательным взглядом: вид у него был мрачный и задумчивый.

– Так вы поэтому заключили сделку с Генрихом?

– Я уверен, он выполнит все условия. Когда придет время, вам нужно будет только попросить его распространить свою защиту на один из полученных вами в наследство от благородного отца замков, чтобы вы могли туда удалиться.

Он прекрасно знал о том, что три сестры унаследовали значительное состояние после смерти отца, погибшего, когда Маргарита была еще младенцем. Ее мать вышла замуж повторно, но прожила только несколько лет. Затем умер ее второй супруг, а вскоре и его единственный наследник. В результате Маргарита и ее сестры унаследовали и это состояние. Теперь у Маргариты был широкий выбор мест, где она могла бы поселиться.

– Я с радостью удалюсь от света.

Он слегка наклонил голову, соглашаясь с ее словами.

– Но справедливый ли это обмен – свобода и одиночество в вашем собственном доме вместо семьи и безопасности у Бресфорда?

– А почему вы считаете, что я буду одинока? – спросила она, постаравшись, чтобы это прозвучало как можно небрежнее.

– Вы собираетесь найти себе мужа? – Он бросил на нее мимолетный взгляд.

– И передать ему все то, что принадлежит мне, чтобы он вел жизнь придворного или спустил все доходы на игры, безделушки и других женщин? Подобная перспектива меня нисколько не прельщает. – Она настороженно покосилась на него. – Астрид предложила мне завести любовника.

– Любовника, – напряженно повторил Дэвид.

– Она имела в виду какого‑нибудь воина, который не стал бы претендовать на роль супруга.

– Не будьте глупой! – презрительно произнес он. – Любой мужчина, которого вы пустите в свою постель, начнет думать о том, что еще он может получить.

– Вы так считаете? – В ее тоне сквозил ледяной холод. – Ну да, полагаю, одной только постели будет недостаточно, чтобы его удержать.

– Нет, Маргарита. Постель неминуемо внушит ему мысль о том, что нужно что‑то сделать, чтобы навеки закрепить за собой подобную привилегию.

От его тихого голоса у нее в животе возникло странное ощущение, как и от мысли, что мужчине может настолько понравиться обладать ею. Ей стоило больших усилий, чтобы голос не выдал ее волнения.

– Теперь подобное предприятие кажется мне чересчур опасным. Возможно, именно поэтому вы пытаетесь отговорить меня.

– А если и так?

– В таком случае, как я уже говорила, очевидное решение – жениться на мне самому. Тогда вам не придется переживать, что какой‑то мужчина захочет получить больше преимуществ, чем я решу ему дать.

– Вы неосмотрительны, – сказал он, покосившись на жаворонка вдалеке. – Очень многие ухватились бы за такое предложение.

– Но вы не такой.

– Вы знаете…

– Я помню, что вы уже отказались стать моим супругом. Но мы не обсуждали вопрос физической любви, целомудренная она или нецеломудренная.

– Маргарита…

– Я уверена, Генриху это понравится, поскольку он явно стремится соединить нас. Возможно, он считает себя прекрасным сватом, ведь он так удачно устроил брак моих сестер.

– А возможно, это просто подарок гладиатору.

Она вспыхнула при мысли о том, что ее предлагают Дэвиду, как в былые времена, как награду за то, что он пойдет на смертельный риск, выполняя волю своего сюзерена.

– Непохоже.

– Совсем непохоже.

Боль в его глазах подстегнула ее, хотя она и не знала наверняка, что эту боль вызывало.

– Забудьте все, что я сказала, – решила закончить этот разговор Маргарита. – Я вообще не понимаю, почему мы это обсуждаем.

Он повернулся к ней лицом, сунул большие пальцы за пояс, оперся спиной о каменный край оконного проема.

– Я спрашивал вас о планах на будущее.

– Я не понимаю, как это касается вас, раз уж вы не намерены ничего делать, чтобы изменить их.

– Если позволите, я мог бы познакомить вас с совершенно иным взглядом на задачи супруга.

– О чем вы? – Она вгляделась в его суровые, словно высеченные из камня черты. – Возможно, я что‑то неправильно понимаю, но я могла бы поклясться, что вы проехали верхом не одну лигу и рискнули вызвать гнев короля, лишь бы спасти меня от притязаний ненавистного жениха.

– Точнее, от вступления в брак по воле Генриха без вашего на то согласия, – напомнил он. – Вам лучше выйти замуж, если вы не желаете уйти в монастырь. Нет более бесспорной защиты, чем сильный супруг, внушающий страх всем мужам.

– А от него меня кто защитит?

– В этом не будет необходимости, если вы выберете его сами, на свой вкус, но супруга, а не просто любовника. И тогда в первую брачную ночь вы не только покоритесь ему, а, вполне вероятно, получите удовольствие от его объятий.

– Дэвид… – начала Маргарита, но у нее неожиданно с такой силой сжалось горло, что продолжить она не смогла.

– Вы мне не верите, но я, если вы позволите, мог бы показать вам кое‑что. Я долго находился вдали от Бресфорда и от вас. Полагаю, редкий мужчина добровольно отказался бы от того, чтобы использовать определенные возможности в своих интересах, если уж они сами плывут в руки. Я уезжал мальчиком, вернулся мужчиной, а в промежутке…

– Я понимаю, – коротко кивнула она.

На сей раз в его взгляде читалось сомнение.

– Правда?

– Оливер был достаточно любезен, чтобы просветить меня.

Выражение лица Дэвида мгновенно стало угрюмым.

– И что он рассказал?

– Женщин влечет к вам, и у вас нет причин сопротивляться их натиску. – В ее словах улавливалось раздражение, чего она, конечно, не хотела. Она просто не желала представлять его себе с другими женщинами: такой новый его образ оскорблял идеал, в глубине души лелеемый ею, и причинял боль, как неожиданно полученный удар.

– Что ж, ясно.

– О чем вы? Мы уже выяснили, что ваша клятва не касается… других женщин.

– Но в результате я получил больше знаний о том, что происходит между мужчиной и женщиной, чем за весь период жизни в Бресфорде.

– Я не сомневаюсь, что это поможет вам в будущих поисках, но…

– Услышьте меня, Маргарита!

Железный лязг приказа, прозвучавший в его голосе, был для нее чем‑то новым: она не только никогда ранее не слышала ничего подобного, но и не представляла, что таким тоном могут обратиться к ней. Она гордо вскинула голову и резко отвернулась, тем самым отстраняясь от него.

С его губ сорвалось тихое проклятие. Он грубо схватил Маргариту за руку и развернул ее лицом к себе. Одновременно он другой рукой обхватил ее за талию и привлек к себе. Отпустил ее руку, провел ладонью по ее спине, завел руку под скрывающее волосы полотно и зарылся пальцами в толстую, свободно заплетенную косу. Полуприкрыв глаза, он пожирал взглядом ее лицо, ее губы, уже разомкнувшиеся, готовые страстно прошептать повеление о ее освобождении. Его глаза смотрели на нее в упор, и она удивилась, увидев, что они потемнели и стали грозными – словно надвигалась буря.

– Способы, которыми мужчина может доставить удовольствие женщине, многочисленны, Маргарита, и они не имеют никакого отношения к обладанию. Большинство из них мне ведомы, ведь я днями и ночами изучал их и это доставляло мне наслаждение. Я намерен продемонстрировать их вам, чтобы вы лучше понимали, захотите однажды стать мужнею женой или же нет.