Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Вкус любви 13 page





— Вчера он прислал мне сообщение и…

Я замолчала, пытаясь взять себя в руки, и встретилась с ней взглядом. Она перестала сортировать букеты лютиков и прислонилась к прилавку, чтобы выслушать меня.

— …То есть вот уже десять дней у меня не было от него новостей, и тогда мне надоело и я отправила ему письмо, в котором говорила, что между нами все кончено, даже если мне этого совершенно не хочется. Наверняка он понял, что я просто проверяла его, а на самом деле хотела, чтобы он передумал и вернулся ко мне.

По ее глазам было видно: она с самого начала знала, что я только делаю вид будто контролирую ситуацию, и эта история не могла закончиться по-другому. Я в любом случае, на ее взгляд, была слишком юной и милой, чтобы долго удерживать такого мужчину, как Месье.

— До сих пор он мне ничего не ответил, — продолжила я, чувствуя, как дрожит мой голос. — А вчера около одиннадцати часов получила от него одно-единственное сообщение…

Она положила руку мне на плечо, чего не нужно было делать, поскольку забота в такие моменты мешает контролировать ситуацию. Реакция не заставила себя ждать. Я изо всех сил вцепилась в прилавок, надеясь, что, если сконцентрируюсь на своих побелевших костяшках, возможно, мой подбородок перестанет судорожно дрожать.

— …Одно-единственное сообщение, чтобы сказать мне только это: «Главное — не бросай писать „Месье“», потому что я пишу роман о нем, и…

Не договорив фразы, я подавилась этим комом, застрявшим у меня в горле, вокруг все начало постепенно расплываться, но я храбро продолжала говорить, теперь разразившись истеричными рыданиями. Я ревела со всей силой своего отчаяния, не замечая, как к моей кассе направляется старушка с кустиками валерианы.

— В конечном итоге единственное, что его интересует, раз он удостоил меня ответом, — это книга, которую я пишу в его честь. Только представь, какой же он подлец… какой подлец!

Она подала мне знак, что к нам идут двое других коллег, поскольку приближался обеденный перерыв, и тогда я замолчала, ограничившись жалобными всхлипываниями. Опустив глаза на свои судорожно сжатые на грязном прилавке руки, я время от времени сотрясалась от плохо сдерживаемого жалкого крика ярости. Все спросили меня, что со мной, но я пробормотала: все в порядке, просто очень устала. И это было лишь наполовину ложью: я действительно измоталась до крайности, хотя только и делала, что спала целыми днями.

— Успокойся, — сказала она мне, доставая свои «Мальборо». — Держи, иди покури пять минут на улице.

Я вытерла мокрый нос дырявым рукавом свитера и вышла на улицу, усевшись под деревом и неторопливо закурив сигарету, тогда как в глубине магазина все пытались узнать, почему я плачу.

(Так что, Бабетта, сказав тебе: никогда не стану плакать из-за такого мерзавца, — я ошиблась. В тот день я рыдала из-за него. Сидя под деревом и глядя на струйку дрожащего дыма, поднимающегося от моей сигареты, я поклялась себе на всем, что мне дорого: такого со мной больше никогда не случится.

До сих пор я сдержала слово.)

Некоторое время спустя я провела вечер с Валентиной, в ее квартире на шестом этаже. Я только недавно закончила работу. Помывшись и переодевшись, сидела возле ее дома и писала очередные страницы «Месье», ожидая, пока она придет. С момента последнего появления главного героя этой истории прошло столько времени, что сама она начала казаться давним сном, запомнившимся мне в мельчайших подробностях и постоянно тревожившим меня. Лишь иногда странная боль, словно старая рана, давала о себе знать. В некотором смысле это было еще опаснее, чем бессонные ночи, когда я вся была пропитана Месье и без конца ворочалась, чувствуя, как все мое тело стонет от желания: я думала только о нем, засыпая, просыпаясь, и в итоге перестала видеть в том что-то плохое. Это превратилось в мою жизнь.

Валентина посигналила, чтобы привлечь мое внимание.

— Прыгай в машину, дорогуша. Мне нужно найти местечко, где припарковаться.

— В субботу вечером в твоем квартале?

— Места надо знать, — заверила она меня, и я с ворчанием плюхнулась на сиденье рядом с ней.

Валентина превратила отсутствие пунктуальности в искусство жизни, но ей никогда не приходило в голову извиняться за опоздание. Мы закурили по сигарете и принялись рассказывать друг другу последние новости, пока она пробиралась на своем маленьком «Фиате» по крошечным улочкам, обвивающим остров Сен-Луи, в надежде найти свободное место, однако более искушенные водители успевали занять его раньше нее.

На улице Франсуа-Мирон террасы кафе были заполнены людьми, по тротуарам неторопливо лился поток пешеходов и туристов. Валентина как могла вносила свою лепту во всеобщую сутолоку и резко тормозила с поистине парижской безмятежностью, лишь иногда подкрепляя собственную речь словечком «придурок», но без особого пыла.

— Ну что Месье? — в конце концов спросила она, пока мы стояли — горел красный сигнал светофора. — По-прежнему без новостей?

— К сожалению, — вздохнула я. — Как я тебе уже говорила, он только попросил меня в своем последнем сообщении не бросать писать книгу, и все. Представляешь…

— Вот гад, — произнесла Валентина без особых эмоций.

— И с тех пор — тишина. Разумеется, я не могу его забыть. Но, поскольку он непредсказуем, нет никакой уверенности, что не появится в один прекрасный день, когда ему захочется снова поиздеваться надо мной.

— Ох уж этот Месье… — добавила она все так же безразлично.

Своими пресными комментариями Валентина показывала мне (невольно или специально), что эта история ее не особенно волнует. И даже если я находила ей оправдания, меня все же обижал и удивлял тот факт, что столь близкая подруга не утруждает себя изобразить хоть какой-нибудь интерес. До того, как узнала Месье и заплатила за это высокую цену, я никогда себя не навязывала. Я могла бы сделать ей замечание, полушутя, полусерьезно. Но мне необходимо было поговорить, пусть даже со стеной, даже с тем, кому на это глубоко наплевать.

— Значит, ты продолжаешь писать? — спросила она меня.

— Как видишь, — ответила я, кивнув подбородком на свою черную тетрадь, лежащую на бардачке.

— Прикольно.

Возможно, она так плохо понимала мои страдания, потому что сама вся светилась от счастья? Она ухватилась за одну из подробностей моих перипетий, чтобы перевести разговор на себя, и я замолчала, лишь время от времени поддакивая, не сильно вникая в ее рассказ, раздираемая между грустью от осознания того, что мы стали почти чужими друг другу, и молчаливым созерцанием квартала, где так же жил Месье. До меня это только что дошло, и я лихорадочно вглядывалась в проплывающие мимо дома, словно ожидала увидеть его за одним из окон.

— Ладно, сдаюсь, — наконец решила она, резко прибавив газ. — Поехали пока на парковку, а вечером я ее переставлю.

— Отличная мысль, — проскрипела я, подумав, что любой другой на ее месте додумался бы до этого уже через сотню метров бесплодных поисков.

Перед нами показался узкий въезд на паркинг Винчи, и когда я имела несчастье поднять глаза, чтобы машинально прочесть вывеску, то почувствовала, как остатки моего сердца разбились на тысячу осколков. «Паркинг Винчи Пон-Мари», — кричали большие белые буквы, и к ним в моем больном воображении тут же добавились субтитры: «Милая, я въезжаю в паркинг Пон-Мари, связь может прерваться, я тебе перезвоню». А Валентина, ни о чем не подозревая, весело насвистывала песенку Queen.

— Он здесь паркуется, — выдохнула я бесцветным голосом.

— Правда? Вот дерьмо.

— Точнее не скажешь.

Было как раз девять часов вечера, время, когда Месье обычно возвращался с работы или уже был дома, и этот чертов паркинг превратился для меня в игру «Найди меня». Прильнув лицом к стеклу, я просила Валентину медленно возить меня взад-вперед по каждому этажу, и, как только видела черный седан, похожий на его, все мое тело напрягалось, словно пружина. Столько людей хлопали дверцами, закрывая свои машины, но ни один из этих силуэтов не принадлежал Месье. Я чувствовала, что схожу с ума. Он обязательно должен был находиться здесь, в этот час он просто не мог быть в другом месте!

В порыве проницательности Валентина, только что вписавшаяся в крутой поворот, бросила:

— Если он здесь живет, наверняка у него есть место на парковке для местных.

И словно мне было мало погони за Месье по этим бесконечным кулуарам, зона поиска сузилась в тот момент, когда мы проехали мимо вышеупомянутой VIP-площадки, большая часть которой очень некстати была скрыта за уродливой стеной. В течение нескольких секунд я буквально пожирала глазами номера десятков различных машин, и сердце бешено колотилось у меня в ушах, но вскоре я с сожалением отказалась от этой затеи, чувствуя себя скорее мертвой, чем живой.

При мысли о предстоящем вечере наедине с Валентиной, которая меня не поймет и даже не попытается этого сделать, мне хотелось открыть дверцу и выпрыгнуть из машины, подобно тому, как бы рванулся кролик, вырываясь из садка. Потом отправиться в одиночестве выгуливать свое разочарование и тоску в садах, окаймляющих Нотр-Дам, где я могла вдоволь мечтать о том, что увижу здесь Месье и его семейство, вышедших на маловероятную прогулку после ужина. Одной мне было бы легче представлять, как он каждый день поднимается по этой отвратительной лестнице, садится в этот вечно сломанный лифт и, подобно всем остальным несчастным жителям острова Сен-Луи, платит непомерную мзду в Винчи.

Мне представлялось невозможным спокойно предаваться своим страданиям рядом с Валентиной, разглагольствовавшей о собственной пламенной истории любви и замечательном во всех отношениях парне. Она как будто специально издевалась надо мной, вытаскивая меня из моей задумчивости под разными глупыми предлогами, такими, как натертые ноги или предстоящая каторга с перестановкой машины из этого паркинга для богатых в какое-нибудь другое место, которое придется искать не раньше полуночи, а также, разумеется, ее бесконечные оргазмы с Фредериком. Я выжимала из себя одобрительное ворчание, волочась за ней с энтузиазмом дохлой козы.

Наконец мы снова вышли на улицу: набережная Селестен, залитая оранжевым солнцем, принесла мне небольшое облегчение. Она была похожа на театральную сцену, до отказа заполненную статистами, ожидающими появления главного героя. И Валентина еле тащилась, болтая без умолку, останавливаясь каждые сто метров и роясь в сумке в поисках сигарет, ключей, мобильного, СИМ-карта которого была переполнена сообщениями. Казалось, она навечно останется в том квартале, выставляя напоказ свое ослепительное счастье. Неужели этот вечер так и будет тянуться в гибельной атмосфере взаимного безразличия? И ничего, абсолютно ничего уже не может быть простым или хотя бы сносным?

— О, мне звонил Фред! — прощебетала она после нескончаемой паузы на улице Прево. — Ты не против, если я ему перезвоню? — спросила она тоном, явно не нуждающимся в моем согласии, и двинулась дальше, тогда как я осталась стоять на месте, на крышке канализационного люка.

— Господи, Валентина, — потрясенно бросила я. — Мы общаемся уже полчаса, а ты даже не заметила, до какой степени я раздавлена.

Не выпуская из рук мобильник, она выжидательно уставилась на меня.

— Пойми, ту жизнь, которой я живу вот уже несколько недель, теперь даже дерьмовой не назовешь. Я не могу вспомнить, есть ли у меня другие цели, кроме как снова увидеть Месье. Я легко потеряла четыре килограмма, а ты, ты знаешь меня уже десять лет и ничего не заметила. Что мы вообще собираемся делать?

В течение нескольких секунд Валентина стояла не шевелясь. Она смотрела на меня, я пронзала ее взглядом, у меня пылали щеки, и мне не терпелось узнать, что же она скажет или сделает теперь, когда уже невозможно игнорировать мою порочную тоску по Месье или то, как с меня сползают джинсы.

— Может, напиться как следует? — в конце концов предложила она.

— Я каждый вечер засыпаю пьяной, и мне это совершенно не помогает.

— Чего же ты ждешь от меня? Решения проблемы?

— Честно говоря, я не жду от тебя или от кого-либо еще ничего конкретного. Но меня также не привлекает перспектива провести три часа, слушая, как ты счастлива и удовлетворена, в то время, когда я чувствую себя самой несчастной на свете. Я считаю вполне естественным, что ты хочешь держаться подальше от подобных мне людей, но мне кажется, — то есть я в этом даже уверена, — что друзья также нужны для того, чтобы хотя бы изображать интерес, когда кому-то из нас плохо. Поэтому я ничего не жду от тебя, это просто инстинктивный рефлекс, — чтобы выслушали, посочувствовали. Но я не понимаю, почему ты заставляешь меня выклянчивать то, что я всегда давала тебе, не задавая лишних вопросов.

— Элли, поверь, мне на тебя не наплевать, совсем наоборот.

Мы стояли напротив друг друга, и недовольные прохожие обходили нас с двух сторон.

— Просто мне очень сложно переварить эту историю с Месье. Сегодня мы, наверное, встречаемся с тобой во второй раз с тех пор, как тебя бросил Александр, а у тебя уже другие отношения, и никогда еще я не видела, чтобы ты была такой несчастной из-за мужчины. Разумеется, я все это почувствовала, но что я могу на это сказать?

— Я не просила тебя ничего говорить, Валентина.

— Я слушаю тебя, но мне действительно не хочется этого слышать, поскольку твоя история выводит меня из себя. И я ничего не говорю, потому что единственное желание, которое вызывает во мне этот тип, — плюнуть ему в рожу. Я видела, какое у тебя было лицо на парковке, как ты хотела найти его машину, но я тебе сейчас скажу одну хорошую вещь: пусть Месье благодарит Бога, что я не нашла его тачку, поскольку не постеснялась бы нацарапать на ней ключами «поганый сукин сын». Я хочу кое о чем спросить тебя по поводу этой истории: что творится в твоей голове, если ты таскаешься за сорокашестилетним мужиком, обманывающим свою жену, использующим твой писательский талант, и при этом даже не красавцем? Хотя я сомневаюсь, что ты в состоянии ответить на такой вопрос.

— Можно подумать, тебе никогда не приходилось страдать из-за никчемных парней! Но я снимала трубку и в четыре утра, когда над тобой издевался Эммануэль.

Валентина сделала нетерпеливое движение, которого я никогда раньше не видела, даже во время наших самых бурных ссор. Она хлопнула себя руками по бедрам, издав раздраженный рев, напугавший меня.

— Черт возьми, Элли, только посмотри на себя! Ты первая говоришь, что этот тип ничего из себя не представляет, и все же разрешаешь ему причинять тебе боль! Нет, я не думаю, что мне случалось сознательно влюбляться в ничтожество, я отдавала себе в этом отчет лишь гораздо позже. Мы всегда проявляли понимание, когда одна из нас теряла голову от какого-нибудь придурка, поскольку в большинстве случаев они были не на высоте, но не имели дурных намерений. Сейчас все по-другому. Этот мужчина злой. Он намеренно причиняет тебе боль, ему это доставляет удовольствие, ты все знаешь, но требуешь продолжения.

— Ну прости, что я такая бесхребетная! — воскликнула я, молясь о том, чтобы на глазах не выступили слезы.

— Я знаю, ты вовсе не бесхребетная, в этом-то вся проблема. Ты молода, красива, талантлива, за тобой бегают замечательные парни, которые только и ждут, когда смогут заняться с тобой сексом, да еще намного лучше, чем этот поганый Месье, не вынуждая тебя проливать слезы. Если бы ты была какой-нибудь дурочкой, я бы просто погрустила из-за тебя. Я считаю нелепым, что ты пишешь роман в его честь, но не могу ничего с этим поделать, — а ты не жди, что буду утешать тебя, когда он дает тебе пинки под зад. Я не могу тебя слушать, как Бабетта или Жульетта, потому что вполне способна найти телефон его жены и выложить ей все в малейших подробностях. Поскольку я не понимаю, как вытащить тебя из подобного дерьма, я молчу. Это подло, но все же не так, как делает Инэс, уверяя тебя, что Месье вернется. Разумеется, он вернется, это в его духе.

(У корней моих волос пробежала презренная дрожь удовольствия.)

— И ты будешь еще несчастнее, чем сейчас… Послушай, Элли, на что ты надеешься? Ты будешь несколько месяцев строчить книгу для него, он ее прочтет, почувствует себя королем мира — и что потом? Когда ты успела так измениться, ведь ты была совсем другой с Александром?

— О, перестань говорить мне об Александре! Этот тип никогда меня не любил и не уважал как личность и совершенно не ценил мое творчество!

— Когда Александр тебя бросил, ты страдала в тысячу раз меньше, чем сегодня: такое ощущение, что ты находишь нездоровое удовольствие, чувствуя себя несчастной! Ты не писала в угоду капризам тирана.

— Если я внушаю тебе жалость, лучше мне вернуться домой.

— Да, ты внушаешь мне жалость, потому что ты моя подруга, и я хочу тебе помочь.

— Я не желаю, чтобы мне помогали, Валентина.

— Я знаю. Ты хочешь Месье.

— Уверяю тебя: я не влюблена в него. Просто я им одержима и ничего не понимаю. Я думаю только о том, как бы заняться с ним сексом, прикоснуться к нему, почувствовать его, но это не любовь. Любовь не может приносить постоянную боль.

— Ты не годишься на роль сексуальной рабыни, ведь в твоем сильном влечении к мужчине обязательно участвует сердце. Именно поэтому я тобой восхищаюсь и люблю тебя — ты все время в кого-то влюблена, а значит, живешь на полную катушку. Единственный момент, который мне понравился в твоей истории с Месье, — когда ты извозила его в дерьме. Если посчитать, сколько ты переживала из-за него, этого еще мало. Тем более, если мне не изменяет память, он ни разу не довел тебя до оргазма.

— Ни разу, но это другая проблема. Он просто великолепен. Никогда еще мужчина так не увлекал меня. Нет ничего более опасного, чем ум. И что же мне теперь делать?

Валентина издала долгий театральный вздох.

— Пока не знаю. Для начала предлагаю подняться со мной шесть этажей без лифта до моей квартиры. В доме напротив поселился новый уродливый сосед. Можем показать ему грудь, этот жирный извращенец всегда дежурит у окна.

Поскольку я колебалась, застыв как вкопанная на канализационном люке, переваривая все, что она мне сейчас сказала, Валентина продолжила:

— Ладно, понимаю: тебе нужен более сильный стимул, чтобы вскарабкаться на шестой этаж. Но уверяю тебя, что он в самом деле уродливый извращенец. Мы можем легко сфотать его и разместить в Facebook. Ты же помнишь, у меня талант на такое!

Валентина улыбалась точно так же, как в четырнадцать лет, и я сразу вспомнила: тогда ей действительно удалось убедить одного мерзкого типа показать ей свой член по веб-камере. Когда она мне отправила их разговор, украшенный видеофрагментами, я буквально выла от смеха, сидя за своим компом. Алиса тогда решила, что я потеряла рассудок.

— А ты расскажешь мне о своих последних любовниках. Если верить Бабетте, ими вполне можно заполнить целый вагон электрички.

Я прыснула от смеха и как по волшебству снова приблизилась к Валентине, которая тоже смеялась. Мне было больно немного отвлечься от Месье, и я чувствовала, что он так или иначе отомстит мне за то, что пренебрегла им в его собственном квартале Парижа, но я вложила свою руку в теплую ладонь Валентины, и мы с сигаретами в зубах медленно направились к улице Шарлемань.

Это не сильно отличалось от наших встреч несколькими годами раньше, когда мы шли в полдень на обед по улочкам Ножан-сюр-Марн, обсуждая бурные приключения с ребятами из старших классов, казавшимися нам тогда совсем взрослыми.

Когда я сказала об этом Валентине на лестничной площадке третьего этажа ее парижской голгофы, она выдала умозаключение, что навсегда останется в наших анналах:

— В конечном счете, даже если сегодня у мужчин, с которыми мы встречаемся, волосы с проседью, они по-прежнему остались детьми. Мы с тобой и все наши знакомые девчонки следовали логическому процессу созревания. Но единственное, что с тех пор изменилось, это размер нашей дырки в заднице.

— Тонко подмечено! — раздался голос соседки с лестничной площадки этажом ниже.

Первый безумный хохот за последнюю тысячу лет. Боже мой.

Вдали от моих подружек, которых родители отправили на отдых, я нашла убежище в нашем семейном доме на юге, с ватагой друзей моей младшей сестры. Стояла та самая пора, когда можно было сдохнуть от жары, и никто бы этого не заметил. Изнуряющая влажность. В половине четвертого дня тишина была такой тяжелой, что пение цикад, казалось, доносится сквозь ватный слой. От асфальта поднималось потрескивающее марево: в эти знойные дни чувствуешь себя как на сковороде. Я была одна в бассейне. Была одна и думала о нем. Боль к тому времени превратилась в тяжелое желание, молящее о разрядке. Сердце уже не ныло. Я медленно ползла от плитки к плитке, слегка размякшая от нескольких выкуренных косячков. Рядом со мной сестра и Люси играли в карты.

Я поднялась в свою комнату — этот путь показался мне безумно эротичным, — там свет, проникающий через старые жалюзи, был точно таким же, как в пору моего детства. Бежевый, невероятно мягкий. И сладострастный. Очень сладострастный из-за особенности проходить сквозь занавески и как бы невзначай освещать многое. Вот уже два месяца Месье не подавал признаков жизни, и внезапно он возродился во мне благодаря нескольким лишним градусам жары и этого света, Боже мой, этого света… Месье и его глаза с поволокой.

Алиса ворвалась в мою задумчивость, как пушечное ядро, и бросила на меня хитрый взгляд, который необязательно было подкреплять словами.

— Люси скрутила косячок.

К тому времени я вернулась в нормальное состояние, но мне постоянно приходилось скрывать от всех, что могу быть одержима мужчиной такого возраста (и такого положения): по-прежнему поглощенная собственными мыслями, я пошла за Алисой. Картежники были увлечены игрой. Сделав несколько быстрых затяжек, я незаметно ушла, раздираемая противоречивыми чувствами. Что делать с этим телефоном, в котором имя, знакомое до боли, сменилось на «Месье»? Я пока еще только училась правильно пользоваться этими всплесками чувства собственного достоинства, училась снова быть гордой. Этого было достаточно для того, чтобы находить себе оправдание всякий раз, когда ощущала себя на грани срыва.

Мне хотелось позвонить Месье прямо сейчас, чтобы поговорить с ним о книге и моей попе. Месье обожал мою попу: это не могло пройти у него так быстро. Итак, моей целью в тот день было вызвать у него возбуждение.

Люди, смотревшие в окна, наверняка видели незнакомую полуголую девицу, прыгающую по раскаленному асфальту с телефоном возле уха. Месье, разумеется, не ответил. Тогда, исчерпав все средства, я оставила ему длиннющее сообщение на автоответчике.

Я хотела узнать, как у тебя дела.

Я хотела, чтобы ты перестал бояться меня.

Хотела рассказать тебе о «Месье» — книга продвигается.

Хотела также рассказать о бассейне. Я сейчас на юге, в нашем доме, с друзьями. Не знаю, поймешь ли ты, что я хочу сказать, но здесь стоит такая гнетущая жара, что даже природа затихает.

Такая жара бывает лишь на юге. Только что я плавала без купальника, абсолютно одуревшая. Я еще немного покурила.

От травки и жары меня охватила приятная истома. И я принялась думать, сама не знаю почему, что мы могли бы быть вместе в этом бассейне. Только ты и я. Представляла тебя рядом у бортика, уже немного возбужденного. Говорила тебе что-то вроде: «Пойдем в комнату, я хочу тебя».

А ты мне отвечал: «Хорошо, но при условии, что ты позволишь мне смотреть на твою киску так долго, сколько мне захочется».

Я согласилась. И тогда мы потихоньку выбрались из бассейна и направились в мою комнату на втором этаже, залитую рассеянным мягким светом. Я уверена: тебе понравился бы этот свет.

Ты долго смотрел на место между моих ног, но, поскольку я была не совсем нормальной, мне это очень нравилось. Я не протестовала, может, совсем чуть-чуть, как ты любишь. Мы занимались любовью. Не могу точно объяснить, как это было. Придумай сам. Представь, как я изо всех сил цеплялась за твою спину.

Вот все, что я хотела тебе сказать. Я знаю: после моих слов о том, что мне не нужно ничего особенного, это звучит странно.

Позвони мне.

Или не звони, поступай как хочешь.

Я всегда была уверена, что голосовое сообщение для Месье не лучший способ вызвать его реакцию. Направляясь обратно к саду, ни на секунду не надеялась получить что-то в ответ. Для меня оставалось загадкой, как он разбирается со своими пропущенными звонками; мне всегда казалось, что мои попытки дозвониться до него теряются в пространственно-временном вихре, и что я могу сколько угодно дергать за эту тонкую ниточку, когда-то связывавшую меня с ним: Месье без всякого предупреждения оборвал ее.

На следующий день, вернувшись из центра города наполовину расплавленной, я увидела, что кто-то оставил мне сообщение на автоответчике. Я рефлекторно ощутила болезненный укол надежды, хотя уже давно ни на что не надеялась. Я очень боялась в очередной раз испытать горькое разочарование.

Возможно, это мама захотела узнать, как у меня дела? Или дедушка беспокоился, хорошо ли работает газовая плита? А может, Зильберштейн думал обо мне в долгие часы дежурства?

Но нет. Это был Месье. Месье, говоривший своим неправдоподобно красивым голосом:

«Здравствуй!

Ты хотела рассказать мне о книге.

(Легкое колебание, едва заметное.)

И еще — немного о бассейне.

Целую тебя».

Я положила мобильный на стол с ощущением, что у меня больше нет сердца, ни в груди, ни где-либо еще. Однако стучало оно очень сильно. Я не слышала ни цикад, ни смеха моих друзей. Я уже ничего не понимала. Думаю, впервые испытала подобное состояние из-за него. Я никак не могла переварить тот факт, что моя попытка наконец сработала. Как ни странно, полагаю, именно потому, что этот метод оказался примитивнее других. Я ни о чем его не просила, просто хотела немного возбудить — и Месье заглотил крючок, леску и грузило.

Ошеломленная, я поднялась на террасу, откуда открывался вид на моих друзей, играющих в волейбол. Они все хохотали, словно безумные, но никто из них, я уверена, не трепетал так, как я. От этой глупой, бессмысленной радости девчонки, которой снова подарили надежду.

Сидя за столом в одиночестве, Флора скручивала себе косячок.

— Сообщение от Месье, — бросила я с оторопелой и восторженной улыбкой.

— Да ты что? — воскликнула она, чуть не проглотив фильтр, зажатый между губ. — И что он говорит?

— Вчера я ему звонила.

На секунду я замолчала, спрашивая себя, как объяснить девственнице, которой только стукнуло восемнадцать, что я звонила этому мужчине, разбившему мне сердце, для того, чтобы поговорить с ним о бассейне и моей киске, не выглядя при этом несчастной. Даже если Флора уже давно привыкла к рассказам о моих похождениях, все равно нужно иметь сексуальный опыт, владеть непристойным языком любви, тогда лишь можно понять: мой жалкий поступок не лишен шарма. Я предпочла изложить все вкратце и в более выгодном свете:

— Короче, дело было так. Я заговорила с ним о сексе, и даже если я не знаю, почему он отреагировал именно на это сообщение, в конечном счете это не так уж и неожиданно. Месье ведется на секс.

— В любом случае выжди немного, прежде чем ему отвечать, — бросила она, закуривая сигарету. Видимо, у меня на лбу было написано: обязательно отвечу.

Ведь речь шла о Месье, мужчине из черной тетради, которую я постепенно заполняла. Невозможно сознательно игнорировать проявление этого легендарного персонажа.

— Я не собираюсь ему отвечать, — возмутилась я и через два с половиной часа не выдержала, совершив очередную глупость на том самом месте, где все началось.

Я бросилась на улицу, когда все были на кухне, и в грохоте кастрюль никто не услышал моего томного голоса.

— Здравствуй. Я хотела рассказать тебе о книге. И еще — немного о бассейне. Позвони мне.

Через несколько минут я уже себя ненавидела. И, поскольку Месье, должно быть, каким-то шестым чувством понял, что я не уверена в своем ответе на сто процентов, он, разумеется, не позвонил.

Следующие несколько дней я провела, убаюкивая себя фантазиями, вновь с его участием, в которых господствовал неуловимый хирург, словно бог сладострастия, бросая вызов законам времени и пространства. Под его фантастическим покровительством я начала представлять себе сцены, никогда бы мне не понравившиеся до знакомства с ним. Образы этих извращений всплывали у меня перед глазами в любое время, и я встряхивала головой, как эпилептичка, чтобы не покраснеть, молча проклиная себя за подобные мысли. А Месье по-прежнему молчал. Ему было достаточно посеять в моем плодовитом воображении непристойные мечты, выпутываться же из этого мне приходилось в одиночку.

Но на сей раз все было не так ужасно: постепенно, по вечерам и утрам, моя голова начала освобождаться от него. Зильберштейн, Эдуард — более доступная добыча — заменяли его с лихвой. Я проводила со своими друзьями целые дни и ночи: мы собирались на террасе, играли в карты, выкуривали километры сигарет, слушая Майкла Джексона. Я исписывала целые страницы, подпитываясь атмосферой глубокой любви, царившей в этом доме, который каждый заполнял песком, сосновыми иголками и длинными волосами.

Я писала «Месье», не испытывая ни малейшей горечи от неизбежных воспоминаний. В некотором смысле, как врач. Я просто изучала человека, собирала анамнез этой истории, но ни разу не останавливалась, чтобы предаться страданиям. Лишь перечитывая строки, я иногда думала о Месье, проверяя силу слова в описании какой-нибудь сексуальной сцены. Но там, конечно, не было слова «Месье». У него было свое имя, и меня обдавало жаркой волной всякий раз, когда я его произносила. Я думала о том, сколько всего благородного и возвышенного таят в себе эти два поэтических слога. И сколько тревоги, возбуждения, непонимания они вызывают.

Date: 2015-10-18; view: 238; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию