Эволюция американской разведывательной службы

До окончания второй мировой войны официальные государственные органы США вели активную разведывательную деятельность только во время военных действий. С установлением мира разведывательные организации, вызванные к жизни требованиями боевой обстановки, резко сокращались, накопленные знания утрачивались и уроки, преподнесенные горьким опытом, забывались. При возникновении нового кризиса, вплоть до Пёрл‑Харбора, людям, работавшим в области разведки, приходилось все начинать сначала.

Разведка, особенно на ранних этапах истории Соединенных Штатов, велась недостаточно официально, поэтому историк или специалист, занимающийся изучением развития разведывательного дела в США, наталкивается на серьезные трудности из‑за крайней скудности официальных материалов. Разведывательные операции зачастую проводились генералами и дипломатами единолично, так сказать, с налету. В то время это гарантировало в известной степени сохранение секретности, чего трудно было добиться позднее, когда донесения стали представляться в семи экземплярах или же размножаться на ротаторе и рассылаться большому числу должностных лиц, часто не имеющих непосредственного отношения к разведке. Однако для историка такое положение весьма усложняет задачу. Александр Гамильтон был в штабе генерала Вашингтона одним из тех немногих, кому доверялось расшифровывать и прочитывать донесения, написанные тайнописью ли закодированные, копий с которых не снималось. Вашингтон, хорошо понимавший необходимость секретности, хранил свои разведывательные мероприятия в столь глубокой тайне, что мы, быть может, никогда не узнаем всех их подробностей.

Правда, позднее двое из офицеров его разведки, Будино и Толмедж,[18]опубликовали мемуары, однако они отличались чрезвычайной сдержанностью. Даже когда через сорок лет после окончания войны Джон Джей[19]поведал Джеймсу Фенимору Куперу подлинную историю одного шпиона революционных войск, которую тот позднее использовал для своего романа «Шпион», Джей отказался открыть ему настоящее имя этого человека. Значительную часть сведений о том, что нам известно сегодня как о революционной, так и гражданской войнах, удалось выявить только через многие поколения после окончания этих войн.

Разведывательная деятельность стоит денег, и агентам нужно платить. Это государственные деньги, и поэтому даже те из генералов, которые являются ярыми противниками всяких формальностей и безрассудно горячими головами, все же, как правило, составляют отчеты о затратах, связанных со сбором информации. Вашингтон вел тщательную запись всех сумм, израсходованных им на приобретение сведений разведывательного характера. Обычно он выделял необходимые денежные суммы авансом из собственных средств, а затем включал выплаченную сумму в счет, покрывавший все его расходы, который посылал континентальному конгрессу. Поскольку Вашингтон расписывал все расходы по отдельным статьям, из его финансовых отчетов преследует, что он истратил на сбор секретной информации в годы революционной войны около 17 тыс. долл. – сумма по тем временам огромную. За два столетия до нее Уолсингем в Англии также вел подобную запись, и именно из нее мы почерпнули множество деталей в отношении его разведывательных мероприятий.

Однако не только официальные отчеты свидетельствуют, что денежная сторона дела помогает выявлен исторических фактов. Особенностью разведывательной деятельности в военных условиях является то обстоятельство, что между завершением агентом работы уплатой ему денежного вознаграждения за нее всегда проходит определенное время. Возможно, что он попал в тыл противника и не мог вернуться домой раньше, чем закончилась война. Или же использовавшая его воинская часть поспешно сменила месторасположение, чтобы пойти в наступление или отступить, и оставила его на произвол судьбы без награды за его труды. Может случиться, что лишь много лет спустя, и даже только тогда, когда бывший агент или его наследники впадают в нужду, государству предъявляется претензия с требованием уплаты вознаграждения за оказанные ему в прошлом услуги. В силу специфики разведывательной работы бывает, что к этому времени уже нет в живых никого, кто мог бы подтвердить справедливость такой претензии, равно как не сохранилось абсолютно никаких документов. Но при всех условиях подобные факты часто проливают свет на разведывательные операции, сыгравшие значительную роль в нашей истории, которые в противном случае могли бы остаться совершенно неизвестными.

В декабре 1852 года некий Даниэль Брайан обратился к мировому судье в графстве Тайога, штат Нью‑Йорк, и дал под присягой показания, касавшиеся его отца, Александра Брайана, умершего в 1825 году. Даниэль Брайан заявил, что в 1777 году, перед самым началом сражения при Саратоге, генерал Гэйтс сказал его отцу, что хочет, чтобы тот «направился в армию Бургойна в качестве разведчика, поскольку ему необходимы были в этот решающий момент достоверные сведения об артиллерии противника (о калибре орудий и их количестве), а также информация о намерениях противника». Брайан «отправился в армию Бургойна, купил там кусок сукна на брюки и, пока занимался якобы поисками портного, разведал силу артиллерии и, насколько он мог судить, численность армии. Несмотря на то что планы действий противника хранились в секрете, он узнал, что на следующий день противник намеревался занять Бимисские высоты».

Даниэль рассказал, что Александр Брайан ушел из армии Бургойна, вовремя добрался до американских позиций и передал генералу Гэйтсу добытую им информацию. В результате Гэйтс на следующее утро был на Бимисских высотах «в полной готовности встретить армию Бургойна». Как нам известно, последняя потерпела жестокое поражение, после чего, десять дней спустя, Бургойн капитулировал в Саратоге. Брайан так и не был вознагражден за свои труды. В ту ночь, когда он отсутствовал, умер его больной ребенок и чуть не умерла жена. Гэйтс пообещал послать семье Брайана врача, однако тот так и не явился. Семьдесят пять лет спустя сын Брайана письменно изложил всю эту историю. Причины его поступка так пока и не выяснены, поскольку нет никаких указаний на то, чтобы от него поступила какая‑либо претензия на выплату ему вознаграждения.[20]

Пока случай или дальнейшие изыскания не дадут на каких‑нибудь новых сведений, мы так и не узнаем, в какой степени победа Гэйтса, которая способствовала перелому в войне и в большой мере определила решение французов помочь нам, была основана на информации, доставленной ему Брайаном. Неожиданные находки подобного рода могут только заставить нас задуматься о всех других невоспетых героях, рисковавших жизнью чтобы добыть информацию, нужную для борьбы за Америку.

Шпионом – героем революции, о котором знает каждый американский школьник, является, конечно, Натан Хейл.[21]Но даже Хейл, несмотря на принесенную им жертву, мог бы оказаться забытым, если бы Ганна Адамс не написала о нем в 1799 году в «Истории Новой Англии». Как это ни странно может сейчас показаться, но уже через 22 года после его гибели о нем совершенно забыли и, как писала Адамс, «вряд ли кому‑нибудь известно, что такая личность вообще существовала». Благодаря Адамс его сила духа и преданность делу оказали на последующие поколения значительное влияние. Но, кроме этого, печальная судьба Хейла сыграла в то время и другую роль. Хейл был добровольцем, дилетантом, движимым глубоким чувством патриотизма, но плохо подготовленным к выполнению опасной работы разведчика. Его гибель и обстоятельства этой гибели, по‑видимому, ясно показали генералу Вашингтону необходимость осуществления более профессиональных, тщательно подготовленных разведывательных акций. Потеряв Хейла, Вашингтон решил организовать управление секретной разведки и избрал в качестве одного из его руководителей майора Бенджамина Толмеджа, который был соучеником Натана Хейла по Йельскому университету и близким его другом. Это обстоятельство послужило для Толмеджа дополнительным стимулом к тому, чтобы добиваться успеха нового начинания. Толмедж работал в тесном сотрудничестве с неким Робертом Таунсендом.

Таунсенд руководил одной из самых плодотворных и разветвленных шпионских сетей среди действовавших на стороне колонистов во время революции. Мы по крайней мере не знаем другой ей равной. Объектом ее действий был нью‑йоркский район, где находился штаб английских войск. Сложность работы в этом районе состояла не столько в сборе информации, сколько в ее передаче. (Помню, что генерал Донован всегда усиленно внушал мне важнейшее значение связи. Бесполезно заниматься сбором сведений, если нет возможности быстро и точно передать их по месту назначения.)

Поскольку англичане держали Нью‑Йорк, реку Гудзон и район порта под строгим контролем, было совершенно невозможно или по меньшей мере чрезвычайно рискованно пробираться через их линии обороны к Вашингтону в Уэстчестер. Поэтому информация от агентов Таунсенда в Нью‑Йорке доставлялась Вашингтону окольным, но по тем временам очень быстрым, эффективным и надежным путем. Она передавалась из Нью‑Йорка на северный берег острова Лонг‑Айленд, а оттуда через пролив на побережье Коннектикута, где попадала в руки Толмеджа, который переправлял информацию Вашингтону.

История знает имена и других шпионов времен революционной войны, кроме Хейла. Наиболее широко известными из них являются, несомненно, майор Джон Андре[22]и Бенедикт Арнольд.[23]Эти два господина, быть может, так и не были бы разоблачены, и в этом случае трудно даже представить себе, какой вред они могли бы нанести делу патриотов, если бы не Таунсенд и Толмедж, вторые, по‑видимому, были такими же мастерами в области контрразведки, как и в сборе военной информации.

Согласно одной версии, Андре как‑то посетил некоего английского майора, квартировавшего в доме Таунсенда. Случайно услышанный во время этого посещения разговор возбудил подозрения сестры Таунсенда, поделившейся ими с братом. Позднее, когда Андре был задержан при попытке перейти американскую линию фронта по выданному ему Арнольдом пропуску, ряд промахов, которые Толмедж не был в состоянии предотвратить, явился для Арнольда сигналом о том, что он разоблачен, и вызвал его спешное и благополучное бегство.

В типичной «инструкции», составленной в конце 1778 года самим Вашингтоном для Таунсенда, говорится, в частности, следующее: «Общайтесь как можно больше с офицерами и беженцами, посещайте кафе и все общественные места в Нью‑Йорке». Далее Вашингтон перечислял интересующие его объекты наблюдения и уточнял, какие именно сведения о них были ему нужны: «Производятся ли какие‑нибудь работы на реке Карле близ Гарлем‑тауна и укреплен ли Хорнс‑Хук. Если да, то сколько солдат содержится в каждом из этих пункте и какое количество пушек и какого калибра имеется на месте этих работ».

Приведенный документ может служить образцом подлинно деловой инструкции разведчикам. В нем точно указывается, что требуется узнать, и даже говорится, каким образом следует действовать агенту, чтобы добыть нужные сведения.

Работа по сбору информации об английских штабах в Нью‑Йорке и Филадельфии проводилась, по‑видимому, бесчисленным множеством частных граждан, лавочников, книготорговцев, трактирщиков и подобных им людей, повседневно соприкасавшихся с английскими офицерами, оказывавших им различные услуги, прислушивавшихся к их разговорам и прикидывавшихся сторонниками тори, чтобы войти к ним в доверие. Тот факт, что представители обеих сторон говорили на одном и том же языке, имели одни и те же традиции и обычаи, а отличались друг от друга только своими политическими убеждениями, делал шпионаж иным по характеру и в известном смысле более легкой задачей, чем в случае конфликта между сторонами, различными по национальности, языку и даже внешнему виду. Зато задача контрразведки в этих условиях неимоверно усложнялась.

Одним из типичных, невоспетых патриотов той времени был некий Геркулес Маллиган, нью‑йоркский портной, имевший широкую клиентуру среди англичан. Соседи считали его тори или по крайней мере сочувствующим этой партии, поэтому они относились к нему с пренебрежением и всячески портили ему жизнь. Но в первое же утро в Нью‑Йорке после окончания войны генерал Вашингтон на глазах всех жителей округи остановился в доме Маллигана и, к огромному изумлению соседей, позавтракал у него. После этого соседям стало ясно, как обстояло дело с Маллиганом. Он, очевидно, собирал по крохам важную информацию, которую черпал из разговоров своих болтливых военных клиентов‑англичан, и ухитрялся передавать ее генералу, возможно, через Таунсенда.

В период революции разведка отнюдь не ограничивалась военным шпионажем в колониях. Более хитроумная игра в области международного политического шпионажа шла в дипломатических кругах. Ставки были высокими. Главной ареной была Франция, где Бенджамин Франклин возглавлял американскую миссию, целью которой являлось склонить французов на оказание помощи колониям. Англичанам было крайне важно знать, как проходят переговоры Франклина и какую помощь французы оказывают колониям. Нам, вероятно, никогда не станет известно, сколько шпионов окружало Франклина и скольких он сам имел в Англии. Он был человеком осторожным и к тому же находился в чужой стране, да и в опубликованных им воспоминаниях содержится очень мало сведений об этом периоде его жизни. Однако мы знаем многое о человеке, которому, как кажется, удалось перехитрить Франклина. Впрочем, удалось ли? Это еще вопрос.

Доктор Эдвард Бэнкрофт родился в английских владениях в Америке в городе Уэстфилд, штат Массачусетс, но получил образование в Англии. Он был назначен секретарем американской миссии в Париже, втерся в доверие к Франклину и стал его «верным» помощником и протеже за весьма небольшую плату. Бэнкрофт с успехом изображал из себя лояльного, преданного свой стране американца. Он мог очень неплохо жить на то маленькое жалованье, какое получал от американцев, поскольку его щедро субсидировали англичане. «500 фунтов стерлингов единовременно, такая же сумма в качестве годового жалованья и пожизненная пенсия» – такова была обещанная ему награда. Как человек, посвященный во все секретные дела Франклина (или так он по крайне мере думал), Бэнкрофт, несомненно, был ценным агентом для англичан.

Он передавал свои донесения английскому посольств в Париже, помещая их в бутылку, которую прятал в дупле дерева в Тюильрийском саду. Писались такие донесения тайнописью, между строк любовных писем. Всякий раз, когда имевшаяся у него информация был настолько обильной, что не вмещалась в бутылку, или когда ему нужны были новые указания от англичан, oн попросту ехал в Лондон с благословения Франклина, поскольку умел уверить того, что может добыть в Лондоне ценные сведения для американцев. Англичане охотно снабжали его тем, что мы называем сегодня «куриным кормом», то есть дезориентирующей информацией, специально подготовленной для противника. Таким образом он был одним из первых агентов‑двойников в наше истории.

Чтобы по возможности отвлечь от своего агента всякие подозрения, англичане даже однажды арестовали Бэнкрофта, когда тот покидал Англию. Тем самым они рассчитывали убедить Франклина в его честности и показать, на какие опасности обрекает его верность американскому делу. Все зависело, конечно, от актерского таланта доктора Бэнкрофта, и талант этот, очевидно, был настолько велик, что, когда позднее Франклину представили доказательства двуличия его протеже, он отказался поверить им.

Может быть, лукавый Франклин и знал о том, что происходило, однако хотел оставить это в тайне. В 1777 году он писал Джулиане Ритчи, американке, жившей во Франции, которая предупредила его о том, что он окружен шпионами:

«Я весьма обязан Вам за Вашу добрую заботу о моем благополучии, выразившуюся в сообщенной мне информации. Я не сомневаюсь в том, что она является вполне обоснованной. Однако поскольку невозможно… укрыться от наблюдения шпионов, когда заинтересованные люди считают, что их следует засылать с этой целью, я уже давно руководствуюсь одним правилом, предотвращающим всякие неудобства от подобных интриг. Правило это такое: не заниматься никакими делами, предание коих гласности заставило бы меня краснеть, и делать лишь то, что пусть себе на здоровье видят шпионы. Когда поступки человека справедливы и честны, то чем больших известно, тем больше растет и укрепляется его репутация. Поэтому, будь я уверен в том, что мой камердинер шпион, думаю, что я не уволил бы его за это, если бы он нравился мне в других отношениях. Б.Ф.»[24]

Когда англичане заявили французам официальный дипломатический протест по поводу поддержки ими американской стороны, они основывались на секретном донесении Бэнкрофта. При этом они приводили факты и цифры, которые тот знал от Франклина, и даже использовали формулировки Бэнкрофта. Это был промах, какой время от времени случается в сфере разведки. Бэнкрофт смертельно испугался, что Франклин поймет, что тут что‑то нечисто, и заподозрит его. Он даже уговорил англичан дать ему пропуск, чтобы немедленно бежать, если бы это потребовалось. Франклин сказал, что столь точная информация должна была исходить из весьма близкого к нему источника, однако, насколько нам известно, он не предпринял по поводу случившегося никаких других шагов.

Англичане тоже имели основания подозревать Бэнкрофта. Георг III, по‑видимому, не вполне доверял ему и его донесениям с тех пор, как обнаружил, что Бэнкрофт приобретал на свои нечестно заработанные фунты ценные бумаги, стоимость которых должна была возрасти, если бы победили американцы.

Двуличие Бэнкрофта было неопровержимо установлено только в 1889 году, после опубликования некоторых материалов из английских архивов, относящихся к периоду революционной войны. Среди них есть письмо, написанное в 1784 году и адресованное министру иностранных дел лорду Кармартену, в котором Бэнкрофт кратко излагал историю своей деятельности в качестве английского шпиона. Видимо, английское правительство задержало выплату причитавшегося ему денежного вознаграждения, и Бэнкрофт предъявлял этим письмом претензию своим хозяевам, напоминая им о своих прошлых заслугах. Письмо заканчивается следующими словами: «Я не требую ничего, кроме бессрочной пенсии в сумме 500 фунтов стерлингов в год, каковую правительство неоднократно давало слово платить мне и ради каковой я пожертвовал почти восемью годами моей жизни».

Личные агенты Франклина в Лондоне занимали, по‑видимому, высокие посты. В начале 1778 года Франклин узнал содержание донесения о положении в Америке, представленного генералом Корнуолисом в Лондон, меньше чем через месяц после того, как он официально вручил его. Суть донесения сводилась к тому, что победе в Америке была невозможна. Если агенты Франклина проникли на столь высокие посты в английском правительстве, то вполне вероятно, что им было известно о той информации, какой Бэнкрофт снабжал англичан.

В ходе Гражданской войны еще больше, чем во время революции, общность обычаев и языка обеих участвовавших в конфликте сторон и тот факт, что многие люди жившие на территории одной стороны, сочувствовали политическим целям другой, делали выполнение основных задач шпионажа делом относительно простым, а осуществление контрразведки – чрезвычайно трудным. Однако имеющиеся у нас данные показывают, что обе стороны, по‑видимому, сумели осуществить слишком мало хорошо продуманных длительных шпионских операций, которые могли бы сравниться по ценности результатов или по совершенству выполнения с операциями времен революции. Не было случая, чтобы крупное сражение было выиграно, проиграно или предотвращено благодаря хорошо поставленной разведке. Большинство разведывательных операций ограничивались более или менее локальными и временными объектами. Один автор пишет: «В любом городе средневековой Италии за один только год шпионских операций осуществлялось больше, чем за все четыре года Гражданской войны».

Такое положение было обусловлено многим причинами. В начале войны ни одна из сторон уже не имела действующей разведывательной организации, а наши военные тех дней не обладали сколько‑нибудь значительным опытом разведывательной работы. До революции колониальные лидеры в течение долгих лет занимались организацией антианглийских заговоров и вели против англичан ограниченную тайную войну. Таким образом, к началу открытого конфликта они располагали сетью действующих «источников», работавших на них в Англии, и к тому же могли опираться на проверенные методы осуществления тайной деятельности на континенте. Иначе обстояло дело как на Севере, так и Юге перед Гражданской войной. Вашингтон был исключительно талантливым руководителем разведки. Он сам направлял всю разведывательную деятельность американских сил вплоть до того, что лично участвовал в важнейших операциях такого рода. Во всем созвездии генералов федеральной и конфедеративной армий не было полководца, одаренного таким талантом. Кроме того, Гражданская война по своему характеру не была войной внезапностей и секретов. Большие, громоздкие армии подолгу располагались на одном месте, а когда начинали двигаться, то слух об их передвижениях разносился стремительно. Вашингтон, имея в своем распоряжении значительно меньше войск, мог распространять ложную информацию о численности своих сил и перебрасывать их с такой быстротой, что англичане, начинавшие запланированное наступление, уже не заставали их там, где они были еще накануне, особенно в тех случаях, когда Вашингтон заранее знал от своих агентов о движении английских войск.

В начале Гражданской войны город Вашингтон представлял собой настоящее решето, и северяне действовали настолько открыто, что размеры и передвижения их сил были очевидны любому заинтересованному наблюдателю. Говорят, что конфедераты никогда уже не имели столько полезной для них информации, как перед началом битвы при Бул‑Ране.

Одним из первых событий этого периода, явно указывавшим на необходимость создания службы контрразведки, явился заговор банды головорезов в Балтиморе с целью убийства Линкольна на его пути в Вашингтон, где он должен был выступать с первой своей президентской речью в феврале 1861 года. Аллен Пинкертон, Уже получивший определенную известность, работая частным детективом на службе железнодорожных компаний, был нанят группой сторонников Линкольна для его охраны. Пинкертон благополучно доставил Линкольна в Вашингтон, договорившись о том, что президентский поезд будет пропущен через Балтимор поздней ночью без предварительного объявления. В то же время агенты Пинкертона «проникли» в организацию балтиморских заговорщиков и неотрывно следили за каждым их шагом.

Как бы ни был Пинкертон хорош для работы в службе органов безопасности и в контрразведке, он довольно слабо проявил себя как организатор сбора разведывательной информации. Тем не менее он сумел привлечь на работу одного превосходного агента, некоего Тимоти Уэбстера, который на свой страх и риск добыл в Вирджинии ряд ценных сведений. К несчастью, из‑за безрассудного маневра Пинкертона Уэбстер был захвачен в плен еще в начале войны и казнен. Позднее Пинкертон стал работать в военной разведке непосредственно с генералом Маклеланом в его штабе. Пинкертон считал, что задач военной разведки состоит в том, чтобы подсчитывать число солдат противника, а затем снова пересчитывать их, чтобы удостовериться в правильности подсчета. Поскольку Маклелан прославился тем, что никогда не вступал в бой, если не располагал превосходящими силами, подсчеты Пинкертона вряд ли могли серьезно содействовать исходу каких бы то ни было сражений. Даже имея в своем распоряжении превосходящие по численности силы, Маклелан не добился успеха в сражении при Антитэме против генерала Ли. Когда Линкольн после этого сражения отстранил его от командования, Пинкертон вышел в отставку, оставив федеральные силы буквально без всякой секретной службы.

Тот факт, что Линкольн нанял в период сражения при Бул‑Ране собственного агента для выполнения военно‑разведывательного задания, стал известен только в 1876 году. В этом случае, как и в предыдущих, этот факт выявился благодаря предъявленному правительству требованию о выплате вознаграждения за оказанные услуги. В марте 1876 года Верховный суд Соединенных Штатов разбирал апелляцию, поступившую из палаты претензий: некий Енох Тоттен предъявил правительству иск, требуя «выплаты компенсации за услуги, якобы оказанные» неким Уильямом Ллойдом «по соглашению с президентом Линкольном, заключенному в июле 1861 года, в соответствии с которым он должен был отправиться на Юг и выяснить численность войск, размещенных в различных пунктах мятежных штатов, добыть планы фортов и фортификаций… и доложить эти факты президенту… Ллойд пробрался… в расположение войск мятежников и находился там на протяжении всего хода войны, собирая и время от времени передавая информацию президенту». По окончании военных действий ему были оплачены его расходы, но не жалованье в размере 200 долл. в месяц, которое Линкольн, как утверждается заявлении, обещал ему. Несмотря на скудость фактов случай этот интересен тем, что свидетельствует, о проявленной в то время Линкольном предусмотрительное и об осторожности, с какой он действовал на протяжении четырех долгих лет войны. Верховный суд отметил в своем постановлении, что «и наниматель, и агент, очевидно, понимали, что каждый из них должен навечно хранить молчание о его отношении к делу».

Этот эпизод подтверждает также, что агент разведки не может добиваться через суд выплаты ему вознаграждения за услуги секретного характера. Суд постановил: «Агенты… должны получать вознаграждение из соответствующих средств нанимающего их ведомства, и притом в той сумме, какую те, кто распоряжается этими средствами, могут выделить. Секретность, предписываемая подобного рода соглашениями, исключает взыскание вознаграждения по суду». Это решение служит агентам предостережением, что лучше требовать суммы причитающегося им вознаграждения сразу, в момент операции.

После того как Пинкертон вышел в отставку, была предпринята попытка создать чисто военную разведывательную организацию, известную под названием Бюро военной информации. Руководство им было поручено майору (позднее генералу) Джорджу X. Шарпу, который, по‑видимому, был довольно посредственным чиновником и, насколько известно, не разработал и не провел ни одной крупной разведывательной операции.

Действительно, ценную информацию федеральные силы получали от случайных отважных добровольцев, которые в большинстве своем действовали по собственному почину и сами находили способы передачи добытых сведений. Одним из таких добровольных разведчиков был Лафайетт Бэйкер. Он маскировался под бродячего фотографа, разъезжал по южным районам, посещал лагеря конфедеративных войск в Вирджинии, фотографировал солдат и одновременно собирал ценную военную информацию. Позднее он стал бригадным генералом и возглавил Национальную сыскную полицию, своего рода предтечу нынешней секретной службы. Если Пинкертон был отличным контрразведчиком, но весьма посредственным руководителем службы разведки, то Бэйкер проявил исключительные способности в этом последнем искусстве, но его недостатки как начальника секретной службы стоили нам жизни одного из самых выдающихся наших резидентов. До сего дня никто не знает, где были люди Бэйкера вечером 14 апреля 1865 г., когда Авраам Линкольн сидел в никем не охраняемой ложе на спектакле в театре Форда, и почему убийцы, собравшиеся в пансионате госпожи Сьюрат, чей фанатизм был хорошо известен всему Вашингтону, не были взяты Бэйкером под наблюдение? Да и арест Бута и его сообщников также не являлся делом рук Бэйкера, хотя он и приписал заслугу себе.

Другим добровольным разведчиком, работавшим на Юге, была жительница Ричмонда Элизабет ван Лью. Она оставалась на своем посту на протяжении всей войны и считается самым ценным агентом из всех когда‑либо имевшихся у северян. Сам Грант утверждал, что наиболее ценная информация из Ричмонда во время войны поступала от нее. Обращает на себя внимание тот факт, что за все время Гражданской войны не было ни одного случая «проникновения» в важные штабы противника, которое всегда представляет собой наиболее яркий образец разведки на высоком уровне. Почти не наблюдалось также и случаев применения высоко‑результативных и хитроумных приемов шпионажа. Ближе всего к такому уровню шпионской деятельности подошла, говорят, Элизабет ван Лью, ухитрившись устроить одну из своих служанок, негритянку, горничной в дом Джефферсона Дэвиса. Получаемые от этого источника сведения Элизабет ван Лью пересылала майору Шарпу в Вашингтон.

В 80‑х годах прошлого века в Соединенных Штатах были созданы первые постоянно действующие армейская и военно‑морская разведывательные организации мирного времени. Армейская организация была известна под названием отдела военной информации, входившего в управление генерального адъютанта. Разведывательный отдел военно‑морских сил входил в состав управления личного состава и штурманской службы. В течение того же десятилетия в наших заграничных посольствах и миссиях впервые были введены должности военных и военно‑морских атташе, которые должны были выполнять обязанности наблюдателей и разведчиков. С созданием в 1903 году общего штаба армии отдел военной информации был включен в него в качестве «второго отдела», и с тех пор отделы разведки в штабах американской армии стали обозначаться индексом G‑2. Однако ввиду отсутствия у работников этого первого G‑2 всякой 1 заинтересованности и чувства ответственности, он вскоре пришел в полный упадок и едва не исчез вообще. Таким образом; в первой мировой войне мы снова оказались без настоящей разведывательной службы. Но на этот наше положение было иным. Мы воевали за границей, наши войска непосредственно участвовали в боевых действиях лишь немногим более года, и у нас были союзники. развернуть в полной мере разведку не было времени, да нам это было и не нужно, поскольку мы могли в значительной степени положиться на англичан и французов в деле войсковой разведки и, в частности, в выявлении возможностей вооруженных сил противника.

Однако мы быстро учились – в большой мере благодаря усилиям группы офицеров, которым я и хочу отдать должное. Прежде всего, следует упомянуть полковника Ральфа фон Демана. Многие признают его главной движущей силой в создании американской военной разведки. О его работе рассказано в «Истории секретной службы» Ричарда Уилмера Роуэна, книге, которую я считаю лучшим из написанных американскими авторами повествований о деятельности разведывательных служб на протяжении многих веков. Я сотрудничал с полковником ван Деманом в период первой мировой войны, когда находился в Берне, и могу засвидетельствовать плодотворность работы, проведенной им и его преемниками – генералом Деннисом Ноланом и генералом Мальборо Черчиллем – по закладке основ нашей нынешней военно‑разведывательной службы.

К концу войны в США в основном уже сложились армейские и морские разведывательные органы, продолжавшие существовать, хотя и в сильно урезанном виде, вплоть до начала второй мировой войны: G‑2, СКР (служба контрразведки) и УР ВМС (управление разведки ВМС). Не менее важное значение имел наш начальный опыт во время первой мировой войны в области шифровального искусства, о чем я буду подробнее говорить в одной из последующих глав. У нас имелась в зачаточном виде организация, сумевшая в мирные годы, в период между двумя мировыми войнами, создать такое средство разведки, которое сыграло для нас важнейшую роль, когда мы были вновь вовлечены в войну. Речь идет о нашей способности расшифровывать дипломатические и военно‑морские коды японцев.

Лишь в ходе второй мировой войны, и в частности после нападения на Пёрл‑Харбор, мы начали создавать наряду с органами военной разведки специальную организацию по осуществлению стратегической разведки. Как я уже отмечал выше, начало было положено в 1941 году, когда президент Франклин Д. Рузвельт пригласил полковника Уильяма Донована в Вашингтон и предложил ему взяться за эту проблему.

Полковник (позднее генерал‑майор) Донован идеально подходил для этой работы. Видный юрист, ветеран первой мировой войны, награжденный орденом Почета, он в мирные дни делил свое до пределов заполненное время между юриспруденцией, государственной службой и политикой. Он знал мир, поскольку много путешествовал, понимал людей. У него была склонность к необычным и опасным действиям, но эта склонность уравновешивалась рассудительностью. Короче говоря, у него были качества, необходимые для разведчика.

Подлое нападение японцев на Пёрл‑Харбор и наше вступление в войну, естественно, стимулировали быстрый рост Управления стратегических служб (УСС) и числа его разведывательных операций. Вначале УСС было создано официально как научно‑исследовательская и аналитическая организация, работать в ней были приглашены наши лучшие историки и другие ученые. К июню 1942 года Бюро координатора информации – первоначальное название организации Донована – было переименовано в Управление стратегических служб, которое получило задание «собирать и анализировать стратегическую информацию, а также планировать и осуществлять специальные операции».

К этому времени УСС уже широко занималось «специальными операциями» – так для маскировки назывались секретная разведка и секретные операции любого вида и характера, в частности поддержка подпольных антифашистских групп в тылу противника и скрытая подготовка к вторжению в Северную Африку.

На протяжении 1943 года подразделения УСС работали во всех частях мира, за исключением Латинской Америки, где действовало ФБР, и некоторых районов Дальневосточного командования, где уже хозяйничал генерал Макартур.

Служба партизанской войны и групп Сопротивления, созданная в УСС по образцу ныне широко разрекламированного английского отдела руководителя специальных операций (РСО) и работавшая в тесном взаимодействии с последним на европейском театре военных действий, уже начала забрасывать группы во Францию, Италию и Югославию, а также на некоторые участки китайско‑бирмано‑индийского театра войны. Основной замысел заключался в поддержке, обучении и материальном обеспечении уже существовавших движений Сопротивления, а там, где их не было, – в организации добровольцев из местного населения в боевые партизанские отряды. В числе наиболее прославившихся групп были так называемые джедбурги, заброшенные во Францию, и отряд № 101, действовавший в Бирме. Позднее УСС создало специальные подразделения для разработки и распространения материалов подрывной пропаганды, а также для контрразведки и выполнения некоторых диверсионных заданий, требовавших от их исполнителей специальной подготовки – умения разрушать подводные объекты или технически обслуживать регулярные разведывательные операции. Наряду со всеми этими мероприятиями УСС должно было развернуть сеть собственных школ специальной подготовки.

К концу войны, когда наша армия стремительно двигалась по Германии, УСС создало особые подразделения для задержания военных преступников и спасения произведений искусства, награбленных немцами в разных странах. В задачи этих подразделений входил также контроль за перемещением денежных фондов, которые, как предполагалось, нацистские лидеры будут укрывать, с тем чтобы позднее воспользоваться ими. Кажется, не было ничего такого, чего не попыталось бы в то или иное время сделать УСС в период между 1942 годом и концом войны.

После окончания войны все подразделения УСС, кроме службы секретной разведки и службы анализа,[25]были распущены. Казалось, что даже и эти последние вскоре исчезнут.

В течение непродолжительного периода после победы над Японией создавалось впечатление, будто США намерены постепенно отвести свои войска из Европы и с Дальнего Востока. Видимо, это повлекло бы за собой прекращение разведывательной деятельности. Действительно, в конце 1945 года можно было предположить, что мы поступим так, как поступили после первой мировой войны, – свернем палатки и вернемся к своим обычным делам. Но на этот раз, в отличие от 1919 года, когда мы отвергли Лигу Наций, мы стали одним из членов – основателей Организации Объединенных Наций и оказали ей поддержку в надежде, что впоследствии она будет хранительницей международного мира. Кроме того, мы начали осознавать необходимость знать значительно больше, чем нам было известно, о тайных планах Кремля.

В своем обращении к конгрессу 12 марта 1947 г. президент Трумэн заявил, что действия коммунистов угрожают безопасности нашей страны. Мы будем, сказал он, «оказывать свободным народам помощь в защите их свободных институтов и их национальной целостности от попыток со стороны агрессивных движений навязать им тоталитарные режимы». Трумэн добавил, что мы не можем допустить каких‑либо изменений в существующем положении, осуществляемых в нарушение Устава Организации Объединенных Наций посредством «насилия или таких уловок, как политическое проникновение».

К тому времени стало очевидным, что Организация Объединенных Наций, скованная в своих действиях советским вето, не могла играть роль полицейской силы. Было также ясно, что нам предстоит пережить длительный период конфронтации. В этих условиях правительство США осуществило ряд мероприятий по претворению наших слов в дела. Одними из первых таких мероприятий явились реорганизация структуры нашей национальной обороны, объединение всех видов вооруженных сил под руководством министра обороны и создание Совета национальной безопасности.

В то время Трумэн, основываясь на выдвинутом генералом Донованом проекте, рекомендовал учредить Центральное разведывательное управление в качестве постоянно действующего правительственного органа. Республиканский конгресс дал на это свое согласие, и с единодушного одобрения представителей обеих партий принятый в 1947 году Закон о национальной безопасности санкционировал создание Центрального разведывательного управления. Это был открыто функционирующий орган исполнительной власти, хотя, конечно, на нем лежало также много обязанностей секретного характера. Президент Трумэн позаботился о том, чтобы новое ведомство было обеспечено всем необходимым для содействия усилиям нашего правительства, направленным на то, чтобы отразить коммунистическую тактику насилия, уловок и политического проникновения. Центральное разведывательное управление переняло многое из опыта и методов работы УСС, а также использовало некоторых его сотрудников в своей деятельности. К счастью, многие старшие работники УСС продолжали служить в различных временных разведывательных организациях, находившихся в период 1945–1947 годов в ведении государственного департамента и военного министерства.

Однако в структурном отношении ЦРУ отнюдь не было копией УСС или прежней или нынешней разведывательной организации других стран. Принципиальное его построение было уникальным, поскольку оно объединило под руководством одного человека выполнение задач анализа и координации с проведением секретных разведывательных операций, о которых я расскажу ниже. Новая организация была также призвана восполнить пробелы в существующей у нас разведывательной системе, не вытесняя и не конкурируя излишне с другими американскими органами разведки, подчиненными госдепартаменту и министерству обороны. В то же время стало ясно, что ни государственный департамент, черпающий свою информацию в основном из донесений дипломатических представительств США за границей, ни вооруженные силы, опирающиеся главным образом на информацию своих атташе и военных учреждений за границей, не могли заниматься сбором разведывательных сведений в тех районах земного шара, куда доступ все более затруднялся. Они также не могли содержать там постоянные группы специально подготовленных разведчиков. По этой причине ЦРУ получило полномочия создать собственную службу сбора секретной информации, отдельную от той части организации, которая имела задачей собирать и анализировать информацию, поступающую из других правительственных ведомств.

Первая особенность структуры ЦРУ состоит в том, что оно должно подходить к разведывательным сведениям, добытым его секретной службой, с той же меркой, как и к информации, поступающей из других правительственных ведомств. Вторая особенность выработалась не сразу, а в результате ряда последовательных слияний, которые, как показал опыт, были практически необходимостью для достижения максимальной эффективности работы управления. Этой особенностью явилось объединение всех видов секретной деятельности под одной крышей и одним руководством. По традиции разведывательные службы для проведения операций в области шпионажа и контрразведки имели разные отделы и органы для политической или психологической войны. ЦРУ отказалось от такого деления, часто ведущего к тому, что правая рука не знает, что делает левая.

Последним нововведением в американской разведке было объединение всех разведывательных служб вооруженных сил под одним руководством. В соответствии с директивой министерства обороны в августе 1961 года было учреждено Разведывательное управление министерства обороны (РУМО). Первым его руководителем был назначен выдающийся представитель военно‑воздушных сил генерал‑лейтенант Джозеф Кэррол, а в помощь ему приданы два способных разведчика. С его заместителем генерал‑лейтенантом Уильямом Квинном мне довелось работать в тесном контакте, когда Квинн во время вторжения союзных войск в Южную Францию и Германию прекрасно исполнял обязанности начальника разведывательного отдела 7‑й армии под командованием генерала Александера Патча. Летом и осенью 1944 года я часто тайно встречался с Квинном в различных пунктах освобожденной Франции близ северной границы Швейцарии и снабжал его всей информацией, какую только мог собрать о передвижениях и планах фашистских войск во время отступления их к горному «редуту» в Южной Германии и Австрии. Квинн внес существенный вклад в работу Разведывательного совета США в те годы, когда я был председателем этого совета. Создание РУМО не только преследовало цель слияния разведывательных служб вооруженных сил в одну организацию. Его главная задача состояла в обеспечении максимальной координации и эффективности разведывательной работы, выполняемой армией, авиацией и военно‑морским флотом.

Таким образом, если раньше мы полностью свертывали разведывательные структуры с окончанием войны, то теперь, наоборот, расширили их настолько, чтобы они могли успешно справляться с неизменно возраставшими и усложнявшимися задачами. Создание таких организаций, как РУМО, а до него ЦРУ, является результатом хорошо продуманных усилий, направленных на то, чтобы поставить разведку на подобающее ей место в системе обеспечения нашей национальной безопасности. Конечно, всегда будет существовать возможность того, что два столь влиятельных и щедро финансируемых органами ЦРУ и РУМО,[26]могут превратиться в соперников и конкурентов. В известной степени соперничество может быть полезным, но если оно окажется чрезмерным, то может дорого нам обойтись и станет опасным. Четкое разграничение функций необходимо всегда. В общих чертах оно имеется. К тому же высокая компетентность как военных, так и невоенных руководителей обеих организаций служит гарантией (если положение не изменится) плодотворности их работы. Однако необходимо сохранить контроль директора Центрального разведывательного управления над той частью деятельности нашей разведывательной организации, которая связана с оценкой поступающей информации.