Глава 29. Студия Густаво Суареса была маленькой, но хорошо оборудованной

Студия Густаво Суареса была маленькой, но хорошо оборудованной. Она располагалась в подвале одноэтажного здания в районе парка Джефферсона, на юге Лос‑Анджелеса.

Гус двадцать семь лет проработал звукотехником, и благодаря своему идеальному слуху ему было достаточно услышать одну ноту, сыгранную на любом музыкальном инструменте, чтобы мгновенно определить ее место в звукоряде. Но его познания в этой области не ограничивались только музыкой. Гуса интересовали любые звуковые вибрации и модуляции, а также то, что может порождать их. Он слыл специалистом в вопросах того, как на звуки может влиять окружающая обстановка.

Благодаря уникальным умениям, потрясающему слуху и богатому опыту Суарес стал незаменимым специалистом, и полиция иногда обращалась к нему за консультацией, если какая‑то запись играла ключевую роль в расследовании.

Впервые Уитни Майерс познакомилась в Гусом во время учебы в ФБР, когда она готовилась стать профессиональным переговорщиком. Вскоре их пути пересеклись вновь, когда Майерс работала в полиции. Уже став частным детективом, Уитни пару раз обращалась к старому знакомому.

Гусу было сорок семь лет. Бритая наголо голова, тело, покрытое татуировками, словно у байкера. Но, несмотря на столь устрашающий вид, Суарес был очень стеснительным в общении с женщинами. Открыв дверь, он увидел на пороге Фрэнка Коэна, и на лице его тут же проступило разочарование.

– А где Уитни? – Гус заглянул Фрэнку за плечо.

– Прости, Гус, я один. Уитни занята.

– Проклятье, чувак. Я для нее лучшую рубашку надел! – Он провел кончиками пальцев по свежевыглаженной синей рубашке. – Даже туалетной водой побрызгался, прикинь!

– Побрызгался? – Отступив на шаг, Коэн прикрыл нос. – Такое ощущение, что ты на себя целую банку этой воды вылил. Что это за дрянь? «Олд Спайс»?

– А мне вот нравится «Олд Спайс», – обиделся Гус.

– Да, я заметил. А больше всего в нем тебе нравится его количество, – хмыкнул Коэн.

Пропустив подколку мимо ушей, Суарес провел Фрэнка в студию.

– Ну, и что у вас, чуваки, на этот раз стряслось? Уитни по телефону мне почти ничего не сказала. – Усевшись в кресло за пультом, он придвинулся к звуковой установке.

Коэн передал ему диктофон.

– Это копия записи с автоответчика.

Поднеся диктофон к правому уху, Гус нажал на кнопку. Услышав странный звук, доносящийся из динамика, он потянулся за миской с конфетами «Скиттлз». Суарес обожал «Скиттлз», они помогали ему расслабиться и сосредоточиться.

– Нам кажется, что за помехами слышится голос, может быть, шепот или еще какой‑то звук, – объяснил Фрэнк.

Гус, забросив в рот пригоршню конфет, задумчиво пожевал.

– Не слышится, а так и есть, – объявил он, еще раз прослушав запись. – Это точно голос.

Встав, он подошел к шкафу и вытащил тонкий шнур, напоминающий наушники мобильного.

– Давай‑ка подключим эту штуку, чтобы было лучше слышно.

В студийных динамиках звук был громче, и шепот слышался уже лучше, но он все равно оставался неразборчивым.

– Он использует какое‑то устройство, чтобы изменить голос? – спросил Коэн, подходя ближе.

– Не похоже. – Гус покачал головой. – Помехи чистые. Они вызваны либо другим электроприбором, находившимся неподалеку, либо просто плохим качеством сигнала. Тот, кто звонил, наверное, стоял рядом с каким‑то испускающим радиоволны прибором, или звонил оттуда, где сигнал связи был неустойчивым. Я полагаю, помехи появились на записи случайно.

– Сможешь очистить?

– Конечно. – Самодовольно улыбнувшись, Суарес повернулся к монитору.

Когда запись включилась вновь, на экране задергались волнистые линии, показывавшие уровень звука. Гус взял еще одну пригоршню «Скиттлз».

– Ладно, крошка, посмотрим, что с тобой можно сделать. – Нажав пару кнопок, он изменил пару линий эквалайзера в приложении на экране.

Помехи стали тише на девяносто процентов, и шепот теперь звучал намного отчетливее. Потянувшись за более качественными наушниками, Гус прослушал запись еще раз.

– А вот это он сделал намеренно.

– Что именно? – Коэн вытянул шею, стараясь заглянуть Суаресу за плечо.

– Искусственный шепот. Голос говорившего вовсе не был таким хриплым. И должен сказать, что использовать эту уловку было весьма умно с его стороны.

– Какую уловку?

– Голос любого человека звучит на определенных частотах, которые индивидуальны, как сетчатка глаза или отпечатки пальцев. Есть высокие, средние и низкие тона, которые невозможно замаскировать, пытаясь сменить регистр голоса, например говорить баритоном или фальцетом. Имея нужное оборудование, мы все равно сможем распознать эти тона и сравнить их с чьим‑то голосом.

– У тебя есть такое оборудование, верно?

– А то! – обиделся Гус. – Оглянись вокруг! У меня есть все, что может понадобиться для идентификации голоса.

– Так в чем же проблема?

Откинувшись на спинку кресла, Суарес вздохнул.

– Давай я тебе покажу. Приложи кончики пальцев к шее чуть ниже кадыка.

– Что?

– Вот так. – Гус коснулся пальцами горла.

Коэн закатил глаза.

– Ты делай, делай.

Фрэнк с неохотой последовал примеру звукотехника.

– А теперь скажи что‑нибудь. Попробуй изменить голос: произнеси слова басом, или фальцетом, или детским голоском, неважно. Ты почувствуешь вибрацию голосовых связок. Поверь мне.

У Коэна на лице отчетливо просматривался вопрос: «Ты что, меня разыгрываешь?!»

– Давай, давай.

Сдавшись, Фрэнк женским голосом процитировал первые три строки «Отелло».

– Ух ты! Впечатляет. Не знал, что ты любитель Шекспира. – Гус едва сдерживал смех. – Почувствовал вибрацию?

Коэн кивнул.

– Когда вибрируют голосовые связки, можно различить те частоты, о которых я говорил. А теперь попробуй сделать то же самое, только прошепчи слова очень тихо.

Фрэнк повторил те же три строки, но шепотом, стараясь говорить как можно тише.

– Вибраций нет! – Он удивленно повернулся к Гусу.

– Именно, – кивнул звукотехник. – Все дело в том, что голосовые связки не участвуют в порождении звуков, задействован только воздух из легких и движения губ и языка.

– Как при свисте?

– Да. И нет ни вибраций, ни частот, которые позволили бы опознать звонившего.

– Хитрожопый ублюдок!

– Вот и я о том же.

– Значит, мы ничего не можем сделать? И мы до сих пор не знаем, что он говорит?

Суарес цинично улыбнулся.

– Ну, мне же платят деньги не за то, чтобы я возвращал вам кассету с неразборчивым шепотом, верно? Я лишь хочу сказать, что из‑за этого шепота мы не сможем изменить запись так, чтобы голос звучал нормально, и даже если у вас есть подозреваемый, мы не сможем сделать эту запись доказательством в суде. И я уверен в том, что звонивший об этом знал.

– Но ты сможешь обработать файл, чтобы мы поняли, что он говорит, да?

– Сейчас поколдую немножко… – Гус самоуверенно улыбнулся.

Вернувшись к эквалайзеру, он нажал еще пару кнопок и изменил несколько линий, а потом загрузил питч‑шифтер в отдельную программу. Поставив небольшой кусок записи на повторение, Суарес обрабатывал его в течение нескольких минут.

– Ну вот, приехали. – Гус нахмурился.

– Что такое?

Звукотехник потянулся за конфетами.

– Тут не только голос, но и какое‑то шипение на заднем фоне.

– Шипение?

– Да. Звук такой, словно жир кипит на сковородке. Или дождь барабанит за окном. – Он прислушался, а потом, повернувшись ко второму монитору, поморщился. – Его частота сходна с белым шумом. И это сильно осложняет нашу задачу.

– Справишься? – Коэн мотнул головой в сторону оборудования.

– У нас сегодня что, день дурацких вопросов? Конечно, справлюсь, но чтобы понять, что это за звук, придется повозиться. – Гус кликнул мышкой. – Это займет некоторое время.

Посмотрев на часы, Фрэнк вздохнул.

– Расслабься, дружище. Это не помешает мне вычленить голос на записи. Это быстро. – Гус вновь принялся за работу над звуком, и уже через минуту удовлетворенно кивнул. – По‑моему, получилось.

Запустив запись, он отодвинулся от стола.

Из динамиков вновь донесся шепот. Слова, которые Коэн и Майерс так долго пытались разобрать, стали вполне различимы.

– Вот сукин сын! – Фрэнк открыл рот от изумления.