Камбрия, Грейт‑Урсвик. Линли понимал, что Саймон был прав относительно Деборы: ей нужно было с этого момента держаться подальше от всего

Линли понимал, что Саймон был прав относительно Деборы: ей нужно было с этого момента держаться подальше от всего. Они ведь не знали в точности, с чем имели дело, а всё, из‑за чего Дебора могла оказаться в опасности, было неприемлемо, и об этом даже говорить не хотелось.

Линли считал, что он вообще ошибся, предложив друзьям приехать сюда. Но ведь в тот момент дело казалось достаточно простым, и он предполагал с их помощью разобраться во всём за день‑другой. Ничто не предвещало сложного расследования. Но теперь инспектору необходимо было покончить с этой историей до того, как Дебора сделает что‑то такое, о чём позже и она сама, и Саймон, и Линли стали бы сожалеть.

Оставив супругов в Милнторпе, Томас поехал на север, потом повернул на восток. Потом выбрал дорогу, что вела через широкую пустошь, на краю которой пристроился Бэрроу‑ин‑Фёрнес. Однако не Бэрроу был его целью. Инспектор хотел поговорить наедине с Манетт Файрклог, а это значило, что ему предстояло добраться до Грейт‑Урсвика.

Его маршрут проходил через лежавший на холмах викторианский городок Грэндж‑овер‑Сэндс, вытянувшийся вдоль устья реки, где зимовавшие тут птицы оживляли ландшафт, занимаясь спорами за место в стае и поисками пищи. Впрочем, пищи здесь хватало с избытком, потому что её ежедневно доставляли с залива Моркам приливы.

После Грэндж‑овер‑Сэндс дорога побежала между серыми водами, обманчиво спокойными, и пастбищами, между которыми тут и там красовались коттеджи, в которых в лучшую погоду отдыхали любители морских побережий. Линли уже заехал в южную часть Камбрии, удалившись от Края Озёр с его бледными нарциссами, столь высоко ценимыми Джоном Раскином и Уильямом Вордсвортом. Здесь большинству людей приходилось с трудом добывать себе пропитание, здесь жили многие поколения рыбаков, здесь обрабатывали землю, некогда с помощью лошадей, а теперь посредством тракторов; здесь постоянно рисковали жизнью, пересекая зыбучие пески, потому что стоило ошибиться, сделав неверный шаг, и пески уже не отпускали свою жертву. Потом начинался прилив… и оставалось только ждать, не всплывёт ли где‑нибудь тело. Иногда оно всплывало. А иногда и нет.

Возле Бардси инспектор повернул от моря. Грейт‑Урсвик находился во внутренней части страны, и это была одна из тех деревушек, которые, похоже, выживают лишь потому, что находятся на пересечении каких‑либо дорог да ещё имеют очень хорошую пивную. И чтобы добраться до такого местечка, приходится проехать много километров, минуя подъёмы и спуски, сланцевые осыпи и выходы известняка рядом с внутренними прудами. Эта часть Камбрии больше походила на Норфолк или Броде. Дорога то плавно поднималась на холмы, то спускалась на плоские, продуваемые всеми ветрами пустоши.

Грейт‑Урсвик тоже не был похож на частицу Камбрии. Дома здесь были нарядно покрашены, но построены были совсем не в народном стиле, принятом в Озёрном крае. И отделаны они были не сланцем, создающим впечатление единства. Здесь стены покрывала галечная штукатурка. А некоторые дома были даже обшиты деревом, выглядевшим весьма странно в этой части мира.

Дом Манетт инспектор нашёл возле большого пруда, который, похоже, представлял собой центр деревни. В пруду плавали лебеди, а по краям пруда густо рос камыш, защищавший гнёзда и птенцов. Перед домом стояли две машины, так что Линли рассудил, что сможет убить сразу двух зайцев, поговорив и с Манетт, и с её бывшим мужем, с которым, как сообщил ему Бернард Файрклог, его дочь продолжала жить в одном доме. Линли подошёл к двери.

Ему открыл какой‑то мужчина. Инспектор решил, что это и должен быть Фредди Макгай – интересный человек, чрезвычайно опрятный, с тёмными волосами и тёмными глазами. Хелен сказала бы: «Просто жуть, какой он чистюля, милый!» – но только в самом положительном смысле, потому что мужчина действительно выглядел безупречно ухоженным. Он явно не собирался никуда выходить, но всё равно выглядел так, словно соскочил со страницы журнала «Деревенская жизнь».

Линли представился.

– А, ну да, – сказал Макгай. – Вы гость Бернарда, из Лондона. Манетт говорила, что встречалась с вами.

Он говорил вполне приветливо, и всё же в его голосе слышался оттенок вопроса. И в самом деле, с чего бы вдруг гость Бернарда Файрклога, приехавший из Лондона, вдруг забрёл в Грейт‑Урсвик и постучался в дверь Фредди Макгая?

Линли сообщил, что он надеялся поговорить с Манетт, если та дома.

Макгай бросил взгляд на улицу, как будто ища ответа на вопрос, которого он не задавал. Потом, словно вспомнив о хороших манерах, сказал:

– Ох, ну да. Что ж, конечно. Просто она не упоминала…

О чём? Линли вежливо ждал разъяснений.

– Неважно, – решил Макгай. – Входите, прошу. Я её позову.

Он проводил Линли в гостиную, выходившую окнами на сад за домом и на пруд. Главным предметом в гостиной оказался тренажёр – беговая дорожка, снабжённая разнообразными счётчиками и прочими побрякушками. Рядом красовался резиновый матрас для предварительной разминки, а вся остальная мебель была сдвинута к дальней стене. Макгай спохватился:

– Ох, извините. Не подумал. Лучше пойдёмте в кухню. Сюда.

Он оставил Линли в кухне и вышел, зовя Манетт. Однако когда его шаги зазвучали на ступенях лестницы, ведущей наверх, наружная дверь кухни распахнулась и появилась Манетт. Линли снова машинально отметил, что та совершенно не похожа на свою сестру. У неё были рост и фигура матери, но, к несчастью, она унаследовала от отца очень плохие волосы. Они были настолько редкими, что сквозь них просвечивала кожа черепа, хотя Манетт и подстригала их довольно коротко и завивала в попытке замаскировать этот недостаток. Одета она была для пробежки, и тренажёром тоже явно пользовалась она, поскольку дожди здесь вовсе не были редкостью.

При виде Линли Манетт сказала:

– Как это мило… Здравствуйте.

Взгляд, брошенный ею на дверь, через которую вошёл Томас, дал ему понять, что она, безусловно, слышала зов своего бывшего мужа.

– Извините, я сейчас…

Манетт отправилась следом за Макгаем. Линли услышал, как она окликает его:

– Я уже здесь, Фредди! Я была на пробежке.

Тот ответил:

– Ох, Манетт, я думал, ты…

Это было всё, что расслышал инспектор, потому что бывшие супруги тут же заговорили очень тихо. Он уловил ещё слова Макгая: «А я должен?..» и «Повезло, знаешь ли…» Но что всё это означало, он, конечно, не знал.

Вскоре Манетт вернулась в кухню, и следом за ней вошёл Фредди Макгай. Манетт произнесла делано любезным тоном:

– Приятный сюрприз для нас. Это папа попросил вас заехать к нам по какой‑то причине?

– Я хотел поговорить с вами обоими, – ответил Линли.

Они переглянулись. Томас понял, что ему незачем притворяться, потому что то, что могло сработать с Миньон, не имело смысла здесь.

Он достал полицейский жетон и протянул его Манетт. Она прищурилась, передала жетон Макгаю и, пока тот рассматривал бляху, задала вполне очевидный вопрос:

– И зачем вы приехали? Не думаю, чтобы Скотленд‑Ярд мог задумать замену оборудования в туалетах и прислал вас к фабрикантам, чтобы выбрать образцы. Ты как думаешь, Фредди?

Макгай слегка порозовел, но Линли решил, что его смущение не имеет никакого отношения к уборным. Фредди пробормотал:

– Я думал…

Он пожал плечами, и это был жест из тех, какими обмениваются долго жившие вместе супруги, которым не нужно много слов, чтобы понять друг друга.

Манетт коротко хохотнула.

– Так чем я могу быть вам полезна, инспектор?

Линли сообщил:

– Ваш отец попросил меня расследовать смерть Яна Крессуэлла.

Манетт посмотрела на Макгая и сказала:

– А я что говорила?

Она села к кухонному столу. В центре стола красовалась большая ваза с фруктами, и Манетт взяла банан и стала его чистить.

– Что ж, это должен быть серьёзный удар по Миньон. – Она ногой толкнула один из стульев, выдвигая его, и предложила инспектору: – Садитесь. – Потом повторила то же самое, обращаясь к Макгаю.

Линли сначала подумал, что так она выражает полную готовность к сотрудничеству, но Манетт тут же лишила его ненужных иллюзий.

– Если папа думает, что я начну выкладывать все свои соображения и подозрения, то это он зря. То есть вообще‑то в этом доме никто не собирается ни в кого тыкать пальцем. Чёрт побери, я просто поверить не могу, что отец так поступает со своими родными!

– Тут дело скорее в том, что он хочет избежать внимания местной полиции, – сказал Линли. – А в семьях всякое случается, и гораздо чаще, чем вы могли бы подумать.

– Да что вообще происходит? – резко спросила Манетт. – Кто‑то мчится в Лондон и просит заново расследовать дело, которое уже закрыл коронёр? И вдруг – Скотленд‑Ярд! Что это значит? Прошу вас, инспектор! Не надо считать меня дурой.

– Что заставило начать новое расследование? Коронёр ведь был уверен, что это несчастный случай. При чём тут Скотленд‑Ярд? – спросил Макгай.

– Папа использовал свои связи, – объяснила ему Манетт. – Бог знает, как он это сделал, но думаю, он знает кого‑то, кто знаком кое с кем, кто готов был потянуть за кое‑какие ниточки в обмен, например, на пожертвование в пользу вдов и сирот. Это именно так и делается. Полагаю, папа хочет выяснить, не причастен ли к делу Ник, несмотря на то что заявил коронёр. Конечно, как бы Ник мог такое проделать, ни черта не понятно, но, учитывая его прошлое, подумать можно что угодно. – Манетт посмотрела на Линли. – Я ведь права, так? Вы явились, чтобы выяснить, не помогу ли я надеть наручники на моего брата.

– Ничего подобного, – возразил Линли. – Суть в том, чтобы просто найти точное понимание, которое устроило бы всех.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что иногда чья‑то смерть происходит уж очень вовремя. Коронёр ведь не смотрел на дело под таким углом. У него и причин к тому не было, потому что все обстоятельства выглядели простыми и понятными.

– Так вот почему вы здесь… Намерены разобраться, кому пошла на пользу смерть Яна? Ну, должна сразу сказать, мне от неё проку нет. А как насчёт тебя, Фредди? Для тебя тут есть какая‑то выгода?

Макгай негромко сказал:

– Манетт, если уж здесь Скотленд‑Ярд…

– Ох, перестань! – отмахнулась она. – Если Скотленд‑Ярд здесь, то это значит, что мой отец, скорее всего, хорошо заплатил за это. Решил пристроить новое крыло к их зданию, например. Или ещё что‑то. Ты же постоянно роешься в финансовых документах. И ты можешь это найти, если постараешься. Там должны быть какие‑то выплаты, непонятные тебе.

Линли сказал, обращаясь к Макгаю:

– А вообще в финансовых делах вашего тестя есть какие‑то тёмные моменты?

– Я пошутила! – воскликнула Манетт и тут же снова посмотрела на Макгая: – Ведь это была шутка, Фредди, да?

Её тон предупреждал бывшего мужа: «Не говори ему ни слова!»

Фредди ответил одним словом:

– Бывшего.

– Что?..

– Бывшего тестя.

– А… ну да, конечно.

– Нынешний, бывший, какая разница? – фыркнула Манетт. – Имеет значение только то, что Ян утонул, и это был несчастный случай, а если это не было несчастным случаем, то необходимо выяснить, кому была выгодна его смерть, а это уж точно не я. И сдаётся мне, если я правильно припоминаю, что самый большой кусок упал прямо в руки Кавеху Мехрану.

– Как это понимать? – спросил Макгай.

– Я тебе не говорила. Кавех теперь – единственный владелец фермы.

– Да ты шутишь!

– Вот уж нет. Ян оставил ферму ему. Ну, по крайней мере, сам Кавех так утверждает. Я думаю, он говорит правду, да к тому же это ведь совсем нетрудно проверить.

– Сейчас проверяется всё, миссис Макгай, – сказал Линли.

– Но вы же не думаете, что это Кавех убил Яна, нет? – спросил Фредди.

– Да никто его не убивал! – заявила Манетт. – Конечно, его смерть могла кому‑то принести выгоду, но это был простой несчастный случай, Фредди! Этот чёртов лодочный дом вообще следовало бы снести, пока он сам не рухнул. Я только удивляюсь тому, что матушка до сих пор ни разу там не оступилась и не разбила голову. Она ведь бывает там куда чаще, чем бывал Ян.

Макгай промолчал, однако выражение его лица изменилось, и это была едва заметная перемена, когда нижняя челюсть слегка отвисла, но губы остались сжатыми. Что‑то в словах бывшей жены основательно его поразило, что‑то такое, что он, возможно, хотел бы обсудить, если бы его к тому осторожно подтолкнули.

Линли посмотрел на него вопросительно:

– Мистер Макгай?..

Рука Фредди лежала на столе, и его пальцы медленно сжимались, пока не превратились в кулак. Он смотрел на Манетт, но при этом, решил Линли, обдумывал, что будет, если он сообщит нечто известное ему.

В молчании всегда есть нечто воистину драгоценное. Оно действует на людей почти так же, как время, проведённое в одиночестве в полицейской комнате для допросов. Напряжение делает всех людей равными. И большинство не в силах с ним справиться, в особенности если в их силах остановить часовой механизм бомбы. Линли ждал. Манетт посмотрела в глаза бывшему мужу. И там она явно прочла нечто такое, чего знать не хотела, потому что сказала:

– Но мы ведь не знаем, что это может означать, Фредди.

На что тот ответил:

– Совершенно верно, подруга. Но мы ведь можем легко в этом разобраться, разве не так?

И тут же начал говорить, без предисловий. Манетт попыталась возразить, но Фредди твёрдо заявил, что если кто‑то действительно подстроил всё, чтобы убить Яна Крессуэлла или, возможно, матушку Манетт, то необходимо пролить как можно больше света на все обстоятельства.

Насколько теперь уже знал Фредди Макгай, Бернард Файрклог многие годы постоянно тратил слишком много денег. Оплачивал лечение Николаса в разных клиниках, вкладывал кучу денег в сады Айрелет‑холла, выложил бешеную сумму на Арнсайд‑хаус, куда больше рыночной цены; заплатил за ремонт, чтобы там могли жить Николас Файрклог и его жена, построил копию древней башни для Миньон, оплатил операцию по избавлению её от жира, который она таскала на себе с детства, потом операцию по подтягиванию кожи, потом – колени…

– Ян должен был подписывать все эти счета, но он постоянно твердил Бернарду, что необходимо остановиться, – завершил свой рассказ Макгай. – Потому что иные из этих бессмысленных трат продолжались годами. И в них просто не было никакого смысла, насколько я разобрался. Такое впечатление, что Бернард просто не мог остановиться. Или по какой‑то причине считал, что должен тратить вот так. Буквально сорить деньгами, я хочу сказать.

– Годами? – уточнил Линли.

– Ну да, Ник ведь представлял собой проблему очень долго, а потом ещё была…

– Фредди! Довольно уже! – резко бросила Манетт.

– Он должен всё узнать. Извини, дорогая, но если Вивьен как‑то к этому причастна, о ней тоже следует упомянуть.

– Вивьен Талли? – уточнил Линли.

– Вы о ней уже знаете?

– Разбираемся понемножку.

– А вы знаете, где она? – спросила Манетт. – Отец знает?

– Ну, он должен знать, разве не так? – рассудительно произнёс Макгай. – Разве что Ян сам платил ей из месяца в месяц, без ведома твоего отца. Но зачем бы ему это делать?

– По самой простой причине: потому что она кое‑что о нём знала, то, что он хотел бы скрыть от Найэм и ото всех остальных. Она просто держала его за горло. Шантаж, Фредди!

– Ну‑ну, подружка, ты же сама в это не веришь! Есть только одна серьёзная причина к тому, чтобы платить Вивьен Талли, и мы оба знаем, что это может быть.

Линли понял, что они почти забыли о его присутствии, настолько оба горячо верили в то, во что каждый из них хотел верить: насчёт Яна Крессуэлла, насчёт Вивьен Талли, насчёт денег, которые Крессуэлл раздавал направо и налево, то ли по распоряжению Бернарда Файрклога, то ли без его ведома…

Кроме всех прочих, получавших деньги от Бернарда Файрклога, их получала и Вивьен Талли, и Фредди Макгай сообщил инспектору, что эта женщина, когда‑то работавшая у Бернарда (о чём Линли и сам уже знал), ежемесячно получала деньги в течение многих лет, хотя давно уже не служила в «Файрклог индастриз». И эти деньги не имели никакого отношения к дивидендам по акциям или пенсионному обеспечению, добавил Фредди.

– Так что эти выплаты могут значить что угодно, – сделал он вывод. – Например, Бернард хотел избежать судебного преследования за сексуальные домогательства или за незаконное увольнение… – Он посмотрел на бывшую жену, как бы ожидая подтверждения.

– Или папа вообще об этом не знал, – только и сказала Манетт. – Сам ведь говорил: Ян полностью распоряжался всеми финансами, делал что хотел.

Для Линли всё услышанное означало только одно: смерть Яна была чем угодно, только не несчастным случаем. Но всё равно оставалось неясным, действительно ли предполагаемой жертвой был именно Крессуэлл.

Томас поблагодарил Манетт и её бывшего мужа. И предоставил им продолжить глубокое обсуждение дел внутри семьи. По реакции Манетт на сообщение Макгая инспектор понял, что сама она не собиралась будить спящую собаку.

Линли как раз садился в машину, когда зазвонил его сотовый телефон. Он решил, что это Хейверс что‑то ещё откопала. Но на дисплее высветился номер Изабеллы.

– Привет, – сказал в трубку Линли. – Приятно отвлечься от дел.

– Боюсь, нам необходимо поговорить, Томас, – ответила Изабелла.

Даже если бы она не назвала его Томасом, её тон уже сам по себе говорил о том, что это совсем не та женщина, чьё нежное тело так хорошо знали его руки. Это была его начальница, и она была чем‑то недовольна.

Линли серьёзно произнёс:

– Да, конечно. Ты где?

– Там, где следует быть тебе. На службе.

– Я тоже, Изабелла.

– Как бы. Но я не об этом.

Инспектор подождал продолжения. Оно последовало очень быстро.

– Почему Барбара Хейверс достойна твоего доверия, а я – нет? Или ты полагаешь, что я бы как‑то по‑особому распорядилась информацией? Как именно? Помчалась бы в кабинет Хильера с криком: «А я знаю, я знаю, чёрт побери, я всё знаю!!»

– Барбара кое‑что для меня ищет, Изабелла. Только и всего.

– Ты лжёшь, ведь так?

– Насчёт чего?

– Насчёт необходимой секретности. Вряд ли возможно избежать разговоров, если сержант Хейверс мчится по какому‑то следу.

– Барбара просто знает несколько имён, и ничего больше. И то потому, что мне самому сейчас с этими поисками не справиться, а она может это сделать. Она просто кое‑что ищет.

– Ох, умоляю! Я не настолько глупа, Томми! Я знаю, насколько вы с Барбарой близки. И она бы на дыбу пошла, если бы ты её о том попросил. Тебе стоит словечко вымолвить, и она отрежет себе язык! Это имеет отношение к Бобу, ведь так?

Линли растерялся. Боб?.. В первое мгновение он не понял, о ком говорит Изабелла. Но потом она добавила:

– Боб, его жена, двойняшки! Ты меня решил помучить, потому что я, в отличие от тебя, связана с другими людьми, и это иногда мешает.

– Ты говоришь о том вечере? – спросил наконец Линли. – Когда мне пришлось уйти? Потому что они все были у тебя? Изабелла, да ты… Это осталось в прошлом, всё забыто. Я бы никогда себе не позволил…

– Выразить недовольство? Ну конечно, как же иначе. Ты для этого слишком хорошо воспитан.

– Изабелла, послушай, ты действительно расстраиваешься без причины. Это всё, что я могу сказать. Хильер просил, чтобы в Ярде никто ничего не знал, и я так и действую.

– И это опять говорит о недоверии. Но я не только это имела в виду. Я говорю и о другом тоже. Ты ведь можешь меня просто уничтожить, Томми. Одно слово – и со мной покончено. Меня нет. Дело сделано. А если ты мне не доверяешь, как я могу доверять тебе? Боже праведный, что же я натворила?..

– Ты натворила то, что паникуешь на пустом месте. Чего ты от меня ждёшь, что, по‑твоему, я с тобой сделаю?

– Я не соответствую, я не та, не та женщина, какой, по‑твоему, я должна быть…

– И что? Я пойду к Хильеру и заявлю, что моя начальница – моя любовница, что я имею с ней отношения последние четыре месяца, или полгода, или два года, и так далее? Ты это предполагаешь?

– Ты можешь уничтожить меня. А у меня над тобой такой власти нет. Ты не нуждаешься в работе, ты, чёрт побери, даже и не особо хочешь служить! Мы неравны в очень многих отношениях, но это – самое главное. Добавь к этому ещё и тот факт, что между нами теперь нет доверия. И к чему мы вот так придём?

– Что ты хочешь сказать, что значит – «нет доверия»? Это глупо! Это полный абсурд! – И тут наконец в уме Линли возник нужный вопрос, потому что он внезапно понял – он не сомневался уже, – что именно было не так в речах Изабеллы. – Ты снова напилась?

Последовало молчание. Вопроса хуже он просто не мог придумать. Линли захотелось взять свои слова обратно. Но он не мог этого сделать. Изабелла ответила очень тихо:

– Спасибо, Томми.

И прервала связь. А инспектор остался стоять на месте и смотреть на пруд Грейт‑Урсвика и на семейство лебедей, мирно плывшее по безмятежной воде.