Камбрия, Милнторп – озеро Уиндермир

– Разве ты не понимаешь, что всё это значит, Саймон?

Когда Дебора говорила так, Сент‑Джеймс знал: надо быть повнимательнее. Она намеревалась подвести его к какому‑то выводу на основании того, о чём они говорили, а в данной ситуации возможный вывод мог грозить Деборе опасностью. Поэтому он сказал:

– В общем, нет, любовь моя. Что я понял, так это то, что в результате вашего разговора Алатея Файрклог расстроилась куда сильнее, чем это можно было предполагать, и это явно не имело никакого отношения к смерти Яна Крессуэлла. И мне кажется, что для тебя было бы лучше всего позвонить её мужу, сказать, что у тебя срочные дела в Лондоне, и отказаться от встречи.

– И не узнать, что ему нужно? – В тоне Деборы звучало недоверие, в глазах вспыхнула подозрительность. Как все мужья и жёны знают слабые места друг друга, так и Дебора знала слабое место своего мужа, и это была она сама. – Да с какой стати я должна так поступать?

– Ты же сама сказала: она теперь знает, что ты не та, за кого себя выдаёшь. Вряд ли ты можешь думать, что она не сказала об этом Николасу. И если он после этого звонит тебе и сообщает, что хотел бы поговорить, – ведь он так сказал, верно? – то он наверняка хочет поговорить именно о том, в каком состоянии пребывала его супруга после твоего ухода.

– Это ты захотел бы поговорить об этом. А у него могут быть совсем другие причины для встречи. И я ничего о них не узнаю, если не перезвоню ему и не соглашусь встретиться.

Они стояли на площадке перед отелем, возле арендованной машины, и Сент‑Джеймсу нужно было ехать на встречу с Линли, в Айрелет‑холл. Он пока не опаздывал, но если бы их разговор затянулся, опоздание стало бы неизбежным. Дебора вышла за ним из их номера, потому что, хотя Сент‑Джеймс и полагал, что они всё обсудили, она думала иначе. Одета она была для выхода, и это уже было дурным знаком. Однако при ней не было ни сумки через плечо, ни фотокамеры, и это вселяло надежды.

Дебора подробно пересказала ему свой разговор с Алатеей Файрклог, и Саймона, конечно, расстроило то, что легенда его жены рухнула; он считал, что ей пора выходить из игры. А Дебора полагала, что реакция аргентинки оказалась настолько бурной, что из неё следовало: женщина что‑то скрывает. И дополнительно к этому Дебора утверждала, что, если Алатея действительно что‑то затаила, очень велик шанс на то, что её муж понятия не имеет, что это такое. А потому единственным способом выяснить всё это и является разговор с Николасом.

Сент‑Джеймс тогда напомнил жене, что, если верить Линли, в окрестностях рыскает некий репортёр из «Сорс», и этого – вкупе с появлением фотографа, которая оказалась не тем, кем себя называла, – было бы вполне достаточно для того, чтобы заставить Алатею Файрклог нервничать. И вообще, что она может скрывать, по мнению Деборы? Нацистскую родню? Она же из Аргентины, в конце‑то концов.

– Чепуха, – решительно возразила Дебора.

«Чепуха? – мысленно удивился Сент‑Джеймс. – Что вообще могло означать слово «чепуха» в наше время и какое отношение могла иметь эта «чепуха» к происходящему?»

Но у него хватило ума не произнести это вслух. Он просто немного подождал, и его жена, как и следовало предположить, его не разочаровала.

– Мне кажется, – сказала Дебора, – всё это как‑то связано с тем журналом, Саймон. Алатея держалась отлично – ну, чуть‑чуть нервничала, но не более того, – пока я не заговорила о «Зачатии». Я‑то пыталась найти общую тему, немножко рассказала ей о наших собственных проблемах, и тут… Она как будто с цепи сорвалась, и…

– Мы ведь уже это обсуждали, Дебора, – терпеливо заговорил Сент‑Джеймс. – Ты видишь, к чему всё это идёт? Её муж возвращается домой, она рассказывает ему о вашей встрече, говорит, что ты не та, кем представилась, он тут же звонит тебе и настаивает на разговоре, желая заявить, что ты пролезла в его жизнь…

– Я ей сказала, что я – свободный фотохудожник. Объяснила ей, что это значит. Сообщила, что меня наняла компания «Куайери продакшн», новая компания, которая пока что не сняла ни одного фильма. Я, кстати, думаю, что она могла проверить это и обнаружить, что такой компании просто не существует. Но я тем более хочу встретиться с Николасом.

– Но твоё положение не из приятных, – сделал вывод Сент‑Джеймс, берясь за ручку дверцы автомобиля. – И тебе бы лучше всё это бросить.

Он, конечно, не стал говорить, что запрещает ей продолжать авантюру. Не сказал, что ему хотелось бы, чтобы она никуда больше не впутывалась. Долгие годы их брака научили Сент‑Джеймса не совершать опрометчивых шагов. И он просто попытался подвести Дебору к нужному выводу. Больше всего на свете он боялся потерять её, но сказать об этом он не мог, потому что она бы тут же ответила, что он её не потеряет, а он бы тогда непременно вспомнил о смерти Хелен и о той пустоте в жизни Томми, которая возникла после её гибели. А он не хотел говорить о смерти Хелен. Рана была слишком свежей, чтобы трогать её, и Сент‑Джеймс знал, что вообще‑то так будет всегда.

– Я в состоянии позаботиться о себе, – заявила Дебора. – Что он может сделать? Спихнуть меня с утёса? Стукнуть по голове? С Алатеей что‑то происходит, и я в шаге от того, чтобы узнать, что именно. Если это нечто серьёзное и если это имеет отношение к Яну Крессуэллу… Неужели ты не понимаешь?

Проблема была в том, что он всё прекрасно понимал, даже слишком хорошо. Но сказать этого не мог, потому что тогда мог последовать лишь вывод о том, что он не желал ничего узнавать. Поэтому Сент‑Джеймс просто сообщил:

– Я ненадолго уезжаю. Мы поговорим ещё, когда я вернусь, ладно?

На лице Деборы возникло То Самое Выражение. Боже праведный, как же она была упряма! Но она просто отошла от автомобиля и вернулась в гостиницу. Однако они ни о чём не договорились. Сент‑Джеймсу захотелось украсть у жены ключи от машины.

Но вместо этого он отправился в Айрелет‑холл. Именно там была назначена встреча. Валери Файрклог должна была отправиться в башню к дочери, чтобы отвлекать её и не позволять подходить к окнам. А Линли и лорд Файрклог должны были ждать Саймона, подготовив все возможные лампы, чтобы как следует осветить внутренность лодочного дома.

Сент‑Джеймс спокойно доехал до нужного места и без труда отыскал Айрелет‑холл. Ворота были открыты настежь, и он повернул машину на подъездную дорогу. Вдали безмятежно паслись олени, время от времени поднимавшие головы, как бы оценивая обстановку. И в целом картина была ошеломляющей – гигантский парк, окружённый величественными дубами, платанами, буками и небольшими рощицами берёз, возвышавшимися над бесконечными пространствами лужаек.

Линли вышел из дома, как только Сент‑Джеймс остановил машину. Следом за ним появился Бернард Файрклог, и Линли представил их друг другу. Файрклог повёл их к лодочному дому. Он сказал, что дополнительное освещение устроили, воспользовавшись проводами наружных ламп. И ещё у них были мощные фонари на всякий случай. И ещё была прихвачена целая стопка полотенец.

Они пошли по дорожке, пролегавшей между декоративными кустарниками и тополями, довольно круто спускавшейся к озеру Уиндермир. Озеро выглядело безмятежным, вокруг было тихо, только изредка слышались птичьи голоса да где‑то вдалеке, на воде, гудел мотор. Лодочный дом был приземистым каменным сооружением, с крышей, край которой опускался почти до земли. Единственная дверь лодочного дома была открыта настежь, и Сент‑Джеймс первым делом отметил тот факт, что она вообще не имела замка. Линли, безусловно, тоже должен был это заметить и сделать вывод насчёт того, что может означать отсутствие запоров.

Внутри Сент‑Джеймс увидел каменный причал, тянувшийся по трём сторонам здания. У того места, где упал в воду Ян Крессуэлл, были установлены несколько электрических ламп, и переносной шнур от них, закинутый за балку перекрытия, уходил наружу. Лампы бросали длинные тени на всё, кроме того участка каменного причала, который подлежал обследованию, так что Линли и Файрклог включили свои фонари, чтобы видны были и другие места.

Сент‑Джеймс увидел, что с одной стороны имеется рабочий стол, на котором, скорее всего, чистили рыбу. Чистка рыбы предполагала наличие некоторых инструментов, и Сент‑Джеймс сделал мысленную заметку на этот счёт; нужно было осмотреть эти инструменты как следует. Ещё в лодочном доме имелись четыре судна: шлюпка, принадлежавшая Яну Крессуэллу, вёсельная лодка, моторная лодка и каноэ. Вёсельной лодкой пользовалась Валери Файрклог, сказали Сент‑Джеймсу. Каноэ и моторной лодкой пользовались все члены семьи, но лишь время от времени.

Сент‑Джеймс осторожно подошёл к тому месту, откуда вывалились камни, и попросил фонарь.

Ему сразу стало понятно, что если бы кто‑то упал здесь, то разбить череп труда не составило бы. Камни были вытесаны очень грубо, как и во многих других строениях Камбрии. Это был сланец со странными вкраплениями гранита. Камни были уложены на известковый раствор, потому что любой другой способ укладки был бы слишком рискованным. Но раствор был очень старым, его верхний слой выветрился, кое‑где извёстка крошилась, и камни вполне могли расшататься. Однако причиной их расшатывания в равной мере могли стать и возраст, и умысел: многие поколения людей, спускавшихся с этого причала с лодки, могли со временем превратить камни в опасную ловушку. Но кто‑то мог и намеренно ускорить процесс…

Сент‑Джеймс принялся внимательно осматривать извёстку, ища след применения какого‑то инструмента, которым могли воспользоваться как рычагом. Но он обнаружил, что раствор находится в таком плохом состоянии, что практически невозможно было определить, сам ли он осыпался от старости, или ему помогли. Одна‑единственная блестящая точка гладкой поверхности сказала бы, что кто‑то применил инструмент, но такой точки Сент‑Джеймс не нашёл.

Наконец он выпрямился, закончив осмотр всего пространства на месте выпавших камней.

– И что вы думаете? – спросил Файрклог.

– Пока ничего не видно.

– Вы уверены? – Бернарду явно стало легче.

– Здесь нет никаких подозрительных следов. Можно, конечно, взять лампы помощнее и воспользоваться лупой… Но я понимаю, почему это сочли несчастным случаем. Ну, по крайней мере, пока это именно так и выглядит.

Файрклог посмотрел на Линли.

– Пока?..

– Если нет никаких следов на извёстке, это не значит, что следов нет и на тех камнях, которые упали в воду. – пояснил Линли и бросил на Саймона кислый взгляд. – Я надеялся обойтись без этого, ты ведь знаешь.

Сент‑Джеймс улыбнулся.

– Да и я тоже. Но кому‑то было бы выгодно аккуратно сместить камни. И след может обнаружиться на одном из них.

Линли передал свой фонарь Файрклогу и начал раздеваться. Оставшись в одном белье, он скривился и соскользнул вниз. И воскликнул: «О, чёрт!», когда ледяная вода поднялась до его талии. Но тут же добавил:

– Здесь хотя бы неглубоко.

– Уже неплохо, – согласился Сент‑Джеймс. – Осталось найти нужное, Томми. Это должно быть нетрудно. На этих камнях нет водорослей.

– Сам знаю, – проворчал Линли.

Он погрузился в воду. Поиск действительно оказался несложным, как и сказал Сент‑Джеймс. Камни, упавшие с причала недавно, не успели покрыться слизью и водорослями, так что Линли быстро их отыскал и поднял наверх. Но сам из воды не вылез. Вместо того он сказал Файрклогу:

– Там ещё что‑то есть. Можете направить свет в эту сторону?

И опять нырнул.

Файрклог направил луч фонаря на воду, а Сент‑Джеймс всмотрелся в извлечённые из воды камни. Он уже решил, что и с ними тоже всё в порядке, потому что на них не было блестящих следов от инструментов, – и тут Линли вынырнул во второй раз. Он что‑то держал в руке и бросил это на причал. Потом выбрался из воды, дрожа с головы до ног, и схватил полотенца.

Сент‑Джеймс наклонился и посмотрел на то, что Линли достал со дна. Файрклог, стоявший выше, над причалом, спросил:

– Что это вы там нашли?

«Этим» оказался разделочный нож, из тех, которыми чистят рыбу. У него было тонкое лезвие длиной около десяти дюймов. Но самым любопытным было то, что по виду ножа нетрудно оказалось понять: он пробыл в воде совсем недолго.