Камбрия, озеро Уиндермир. Свидание Фредди, назначенное через Интернет, затянулось на всю ночь, и хотя Манетт всегда старалась думать о себе как о вполне современной женщине

Свидание Фредди, назначенное через Интернет, затянулось на всю ночь, и хотя Манетт всегда старалась думать о себе как о вполне современной женщине, это показалось ей немного слишком. Конечно, её бывший муж не был школьником, и, уж конечно, он не должен был спрашивать её мнения по такому вопросу. Но видит бог, это же было их первое свидание, и куда вообще катился мир – или, если точнее, куда катился Фредди? – если мужчина и женщина решили как следует познакомиться друг с другом в постели, вместо того чтобы для начала просто поговорить не по электронной почте? Но именно так оно и случилось, если верить Фредди, причём идея принадлежала даме. Женщине! Если верить Фредди, она сказала: «Слушай, нет смысла продолжать всё это, если мы друг другу не подходим в сексуальном смысле, Фредди, ты согласен?»

Ну, в конце концов, Фредди ведь был мужчиной. И если ему подворачивалась такая возможность, что ему оставалось? Тем более после шести месяцев целомудренной переписки, когда они уже имели возможность узнать многое друг о друге, от взглядов на политику до мнения о фокусах? К тому же ему такой подход показался вполне разумным. Времена‑то менялись… В общем, они выпили по бокалу вина в кафе и отправились домой, чтобы провести исследование. Судя по всему, им обоим занятие показалось вполне приятным, так что они ещё дважды повторили процедуру, опять же если верить Фредди, а в итоге дама осталась на всю ночь. И утром, когда Манетт спустилась в кухню, та сидела там и пила кофе вместе с Фредди. На ней была рубашка Фредди и ничего больше, так что на виду оставались и её ноги, и немалая часть того, из чего эти ноги росли. Она поздоровалась с Манетт с видом кошки, только что слопавшей канарейку:

– Привет. Вы, должно быть, бывшая жена Фредди? А я – Холли.

Холли? Холли! Что это за имя такое? В каких кустах её бывший муж нашёл эту особу со странной кличкой? Манетт посмотрела на Фредди (у которого, по крайней мере, хватило ума слегка покраснеть), потом быстро налила себе чашку кофе, выпила его и отступила в свою ванную комнату. Туда и явился Фредди, чтобы извиниться за причинённое неудобство – но не за то, как отметила Манетт, что привёл в дом женщину, – и далее в своей лучшей манере заявил, что впредь будет сам оставаться у них, а не наоборот.

– Просто всё произошло довольно быстро, – пояснил он. – Я как‑то и не собирался…

Но Манетт в первую очередь отметила слова «у них» и только в этот момент поняла, насколько всё изменилось на самом деле и что мгновенное совокупление давно уже заменило рукопожатие. Она проворчала:

– Ты что, хочешь сказать, что намерен проверить каждую, с кем переписываешься?

– Ну, похоже, в наши дни по‑другому просто невозможно.

Манетт попыталась объяснить ему, что это настоящее безумие. Она прочла ему целую лекцию о болезнях, передающихся половым путём, о незапланированной беременности, разного рода ловушках и так далее. Но она не стала говорить о том, что им очень хорошо живётся в качестве соседей, ей и Фредди, потому что ей не хотелось услышать в ответ, что пора бы им и разъехаться. Наконец он поцеловал её в лоб, сказал, что незачем о нём беспокоиться, признался, что вечером у него новое свидание, сообщил, что может и не вернуться домой после него и что они увидятся на работе. Ещё Фредди добавил, что возьмёт свою машину, потому что свидание у него в Бэрроу‑ин‑Фёрнес, они встречаются в ночном клубе «Скорпион», так что если девушке всерьёз захочется подключиться к Сети – он так и сказал, «подключиться к Сети»! – то им придётся отправиться к ней, потому что до Грейт‑Урсвика оттуда слишком далеко.

Манетт произнесла: «Но, Фредди…» – и тут же осознала, что на самом деле сказать ей нечего. Вряд ли она могла обвинить его в нечестности или в том, что он разрушил что‑то… Они оба над этим постарались. Они не были женаты, их ничто не ждало впереди, и они были разведены уже достаточно долго для того, чтобы Фредди решил вернуться в мир свиданий, каким бы ни стал этот мир нынче. Но он ведь не был легкомысленным человеком. И одного взгляда на Фредди было достаточно для того, чтобы понять, почему женщины были бы рады затащить его в постель: он был крепким, молодым и вполне симпатичным.

Нет, у неё никаких прав на него не осталось, и Манетт прекрасно это понимала. Но всё равно ощущала некую утрату.

Однако у неё были и другие дела, кроме отношений с Фредди, и Манетт поняла, что благодарна судьбе за подвернувшиеся хлопоты, хотя ещё накануне, во время стычки с Найэм Крессуэлл, она так не думала. Нужно было что‑то делать с этой самой Найэм, но, хотя Манетт была бессильна предпринять что‑либо в отношении этой женщины, она не была так беспомощна в том, что касалось Тима и Грейси. И если ради помощи детям нужно было свернуть гору, Манетт была готова это сделать.

Манетт поехала в Айрелет‑холл. Она думала, что там вполне может оказаться и Кавех Мехран, поскольку он давно уже занимался оформлением сада для детей в поместье, а также присматривал и за осуществлением своего проекта. Сад предназначался для будущих детей Николаса – хотя это слишком было похоже на преждевременный подсчёт цыплят, думала Манетт, – и, учитывая, какую площадь должен был занимать этот сад, похоже было на то, что Валери собиралась иметь не меньше дюжины наследников.

Едва приехав, Манетт обнаружила, что ей повезло. Она не спеша пошла по будущему саду для детей, расположенному к северу от обширного и фантастического архитектурного сада, и увидела не только Кавеха Мехрана, но ещё и своего отца. С ними был ещё какой‑то человек, которого Манетт не знала, но заподозрила, что это тот самый «граф», о котором ей говорила по телефону сестра.

– Он вдовец, – сообщила ей Миньон.

Манетт слышала, как сестра одновременно стучала по клавиатуре компьютера, и потому поняла, что та, как обычно, занята сразу несколькими делами: писала письмо какому‑то из своих интернет‑возлюбленных и говорила по телефону.

– Ясно, зачем папа притащил его сюда из Лондона, – продолжила Миньон. – Надежда умирает последней и так далее. И теперь, когда я перенесла операцию и похудела, он решил, что я созрела для поклонника. Прямо Шарлотта Лукас, которая ждёт священника Коллинза! Боже, как всё это неловко… Ну, пусть папочка помечтает. Мне и так хорошо, большое спасибо.

Однако Манетт вполне понимала отца. Он уже много лет пытался избавиться от Миньон, но ей нравилось сидеть у него на шее, и она не желала ничего менять. Почему Бернард не мог просто показать ей на дверь, или дать хорошего пинка, или как‑то ещё оборвать слишком тесную связь, оставалось за пределами понимания Манетт, хотя после того, как он около шести лет назад построил для её сестры убежище в парке, Манетт решила, что её двойняшка имеет в запасе некие сведения, которые могли бы погубить их отца, выйди они на свет. Что это могло быть такое, Манетт и вообразить была не в силах, но явно что‑то очень серьёзное.

Кавех Мехран вроде бы объяснял другим мужчинам, как именно продвигаются работы в саду для малышей. Он показывал то туда, то сюда – на стопы лесоматериалов, укрытых брезентом, на груды камня, укреплённые вбитыми в землю кольями, между которыми были натянуты тросы. Манетт окликнула мужчин и быстро направилась к ним.

Едва увидев обернувшегося к ней незнакомца, Манетт тут же решила, что Миньон просто сошла с ума, если думает, что вот этого «вдовца» привезли из Лондона в качестве потенциального ухажёра для неё в духе традиционных психодрам Уильямса Теннесси. Мужчина был высок ростом, светловолос, невероятно хорош собой и одет – даже на Озёрах, чёрт бы его побрал, – с такой сдержанной и небрежной элегантностью, которая буквально кричала о старом фамильном состоянии. Если даже он и был вдовцом, который искал бы супругу номер два или двадцать два, он никогда не выбрал бы на эту роль её сестру. «Всё‑таки способность людей к самообольщению абсолютно изумительна», – подумала Манетт.

Бернард приветственно улыбнулся Манетт и представил ей гостя. Графа звали Томми Линли, хотя, был он графом или нет, осталось неупомянутым. Томас крепко пожал руку Манетт, и она заметила заинтересовавший её старый шрам на его верхней губе, отметила приятную улыбку и яркие карие глаза, что казалось странным при его белокурых волосах. Она тут же обнаружила и то, что он умеет поддерживать лёгкую беседу и что с ним рядом люди чувствуют себя легко. «Прекрасный день, прекрасное место», – сказал он. Сам Линли вообще‑то родом из Корнуолла, и там тоже чудесные места, но вот в Камбрии он почти не бывал. Однако теперь, увидев окрестности Айрелет‑холла, решил, что будет наезжать сюда регулярно.

«Неплохо сказано, – подумала Манетт. – Вежливо, и даже очень. Если он говорил что‑то в этом роде Миньон, та, без сомнения, увидела в его словах скрытый смысл».

– Приезжайте сюда зимой, и ваше мнение сразу изменится, – сказала она и обратилась к Кавеху Мехрану: – Мне бы хотелось с вами поговорить, если у вас есть время.

Её отец весьма преуспел в бизнесе благодаря тому, что умел сразу улавливать оттенки речи и намёки. И он тут же спросил:

– Что случилось, Манетт? – А когда она бросила взгляд на Линли, Бернард продолжил: – Томми – мой близкий друг. Он знает о нашей недавней трагедии. Что, ещё какие‑то…

– Найэм, – коротко произнесла Манетт.

– И что с ней?

Манетт снова посмотрела на Линли, потом ответила отцу:

– Я не уверена, что ты хотел бы…

Линли уже хотел было извиниться и отойти, но Бернард его остановил:

– Нет. Всё в порядке. Останьтесь. – И повторил, внимательно глядя на Манетт: – Я же сказал, он наш друг. И вряд ли там может быть нечто…

«Ладно, – подумала Манетт. – Как пожелаешь». И резко сообщила:

– Найэм до сих пор не забрала детей. Они живут у Кавеха. Нужно что‑то делать с этим.

Бернард посмотрел на Кавеха, нахмурился и негромко пояснил для Линли:

– Речь о жене моего покойного племянника.

– Это абсолютно неправильно и невозможно, – продолжила Манетт. – И она это прекрасно знает, но ей наплевать. Я с ней говорила вчера. Она была разодета просто непристойно, у неё на кухне стояла посылка с разными сексуальными игрушками, прямо на виду. И к ней ходит какой‑то парень, чтобы развлекать её, а Тим с Грейси ей будут просто мешать.

Бернард снова посмотрел на Кавеха. Молодой человек сказал:

– Значит, это «абсолютно неправильно», так, Манетт?

Он произнёс это вполне вежливо, но по его тону Манетт догадалась, что он не вполне уловил смысл её слов.

Она возразила:

– Ох, бога ради, Кавех! Ты знаешь, что я говорю не о том, кто ты есть! Можешь быть кем угодно, мне всё равно. Но когда речь идёт о детях…

– Меня не интересуют дети.

– Вот как раз в этом и дело, а? – рявкнула Манетт, решив истолковать его замечание в неправильную сторону. – А для того, чтобы заботиться о детях, нужно всё‑таки проявлять к ним интерес. Папа, Тим и Грейси – члены нашей семьи, а Кавех, кем бы он ни был, к нашей семье не относится!

– Манетт…

На этот раз голос её отца прозвучал угрожающе. Ясно было, что в «недавней трагедии семьи» было и нечто такое, о чём незачем было знать Томми Линли, несмотря на то что говорил о нём Бернард мгновением раньше. Но Манетт решила, что отец сам виноват, потому что вынудил её говорить при лондонце, хотя она и не хотела этого делать. Она сказала:

– Ян радовался тому, что дети живут с ним в Брайанбэрроу. Это мне было понятно, и я стояла на его стороне. Уж лучше им было оставаться подальше от Найэм, потому что у неё материнских чувств не больше, чем у белой акулы, и ты сам это прекрасно знаешь. Но Ян вовсе не намеревался передать опеку над ними Кавеху, случись что‑нибудь с ним самим. Тебе это известно, Кавех. – И снова отцу: – Так что ты должен поговорить с Найэм. Призвать её к порядку. Что‑то предпринять. Тим ведёт себя ужасно… хуже, чем прежде, когда его отдавали в школу Маргарет Фокс, и, видит бог, Грейси нуждается в матери больше, чем когда‑либо; девочка просто близка к отчаянию. Если Найэм не желает выполнять свой долг, то кто‑то другой может взять на себя её обязанности.

– Я всё понял, – сказал Бернард. – Продолжим обсуждение в другое время.

– Нельзя откладывать, папа. Мне очень жаль. – Манетт обратилась к Линли: – Грязное семейное бельё и всё такое. Если вас уже мутит…

Томас повернулся к Бернарду:

– Может, как раз в этом я и мог бы оказаться полезен?..

И что‑то неуловимое проскочило между ними, нечто вроде сообщения или заверения, в общем, нечто такое, что сразу смягчило опасения отца Манетт насчёт того, что Линли присутствовал при подобном разговоре.

Манетт сообщила:

– Тим напал на меня. Нет‑нет, я не пострадала. Поцарапана, но не в этом суть. С ним нужно что‑то решать, со всей этой проклятой ситуацией нужно что‑то делать, и поскольку Кавех не будет вечно жить на той ферме, то все мы заинтересованы в том, чтобы всё решить до того, как ферму продадут. Когда Кавеху придётся выехать из дома, что будет с детьми? Они что, отправятся с ним? Куда? Этого не может быть. Они не могут быть оторваны от семьи.

– Он оставил их со мной, – возразил Кавех. – И я никуда не собираюсь.

Манетт стремительно повернулась к нему:

– Что?!

– Ферма, Манетт… Ян оставил её мне.

– Тебе? Почему?

Кавех ответил с достоинством, восхитившим Манетт:

– Потому что он любил меня. Потому что мы были вместе и делали то, что обычно делают партнёры: заботились друг о друге и сделали распоряжения на случай смерти одного из нас.

Воцарилось молчание. Его нарушил крик галок, взвившихся в воздух. Откуда‑то донёсся запах тлеющих листьев, как будто кто‑то жёг их неподалёку, но ничего подобного не было видно.

– Вообще‑то мужчины обычно заботятся ещё и о своих детях, – сказала Манетт. – И ферма должна была достаться Тиму, а не тебе. И Грейси. И её следовало бы продать, чтобы обеспечить их будущее.

Кавех отвёл взгляд. Он чуть выдвинул вперёд подбородок, как будто это помогало ему справиться с чувствами.

– Думаю, вы увидите, что для этого предназначена страховка.

– Как удобно! А чья это была идея – чтобы ферма досталась тебе, а страховка была в пользу детей? И как велика страховка, кстати? И кому в точности должны достаться деньги, кто должен ими распоряжаться? Потому что если опекуном будет Найэм…

– Манетт, – перебил её отец, – сейчас не время обсуждать это. – Он повернулся к Кавеху: – Вы останетесь жить на ферме или продадите её?

– Останусь там. Что касается Тима и Грейси, я буду рад, если они поживут со мной, пока Найэм не решит забрать их. А если она никогда не будет к этому готова, Ян, безусловно, хотел бы…

– Нет‑нет! – Манетт совершенно не желала слушать дальше. Главным для неё было то, что дети были частью их семьи, а Кавех – спал он с Яном или нет – к семье не относился. И она с жаром воскликнула: – Папа, ты должен… Ян не мог хотеть… А Найэм вообще знает обо всём этом?

– О чём именно? – спросил Кавех. – Да и вообще, ты думаешь, её хоть что‑то интересует?

– Она знает, что ты наследуешь ферму? И когда Ян составил завещание?

Кавех замялся, как будто взвешивая возможные последствия ответа. Манетт пришлось дважды окликнуть его по имени, прежде чем он наконец открыл рот.

– Я не знаю.

Бернард и Томми Линли переглянулись. Манетт это заметила и поняла, что они подумали то же, что и она. В чём‑то Кавех лгал. На тот единственный вопрос, который мог бы многое прояснить, он ответил: «Не знаю».

– Не знаешь чего именно? – спросила она.

– Я ничего не знаю о Найэм, вообще ничего. Она получает страховку, а это немалые деньги. Конечно, Ян предполагал, что эти деньги помогут ей содержать Тима и Грейси, но он ведь думал, что, если с ним что‑то случится, у Найэм хватит разума, чтобы заняться детьми.

– Ну, а у неё не хватило. И непохоже, чтобы она опомнилась в ближайшее время.

– Но если уж так сложилось, пусть остаются со мной. Они уже привыкли к ферме и вполне счастливы.

Нелепо было предполагать, что Тим Крессуэлл счастлив. Он уже сто лет вообще ничему не радовался.

– Хорошо, давай вот о чём подумаем, – сказала Манетт. – Что, если через месяц‑другой ты познакомишься с кем‑то ещё, Кавех? И приведёшь его к себе на ферму, чтобы жить вместе? Что тогда? Что тогда делать детям? И что они должны будут думать?

– Манетт!.. – предостерегающим тоном пробормотал Бернард.

Кавех побледнел при её словах, но промолчал, хотя и стиснул зубы, а его правая рука сжалась в кулак.

Манетт продолжила:

– Найэм будет судиться с тобой за эту ферму. Она оспорит завещание. В пользу детей.

– Манетт, довольно, – со вздохом сказал её отец. – Нам и без того хватает горестей, и всем нужно отдохнуть и прийти в себя, в том числе и тебе самой.

– Да чего ради ты берёшь на себя роль миротворца? – резко спросила Манетт, поворачиваясь к отцу и кивком указывая на Кавеха. – Он нам никто! И детям он никто! Это просто человек, из‑за которого Ян погубил свою жизнь, и…

– Я сказал – довольно! – рявкнул Бернард и заговорил с Кавехом: – Извините её. Она не хотела сказать…

– О, она сказала именно то, что хотела сказать, – возразил Кавех. – Как и большинство людей.

Манетт попыталась загладить неловкость, возникшую по её вине, и несколько неубедительно произнесла:

– Ладно, хорошо. Послушай… В конце концов, если отвлечься от всего остального, ты слишком молод для того, чтобы быть отцом четырнадцатилетнему подростку, Кавех. Ему нужен кто‑то постарше, более опытный, некто…

– Не гомосексуалист, – закончил за неё Кавех.

– Я этого не говорила! И не имела в виду. Я хотела сказать – кто‑то из родственников.

– Ты уже много раз это повторяла.

– Извини, Кавех. Речь ведь, по сути, не о тебе. Речь о Тиме и Грейси. Нельзя от них требовать, чтобы они выдержали ещё какое‑то новое разочарование в жизни. Тима всё это просто убивает. И скоро Грейси тоже начнёт понимать… Я должна уберечь остатки их мира от полного разрушения. И надеюсь, что ты это поймёшь.

– Манетт, пусть пока всё идёт как идёт, – сказал ей отец. – Сейчас есть проблемы и посерьёзнее.

– Какие, например?

Бернард промолчал. Но по тому, как он снова переглянулся со своим лондонским другом, Манетт наконец заподозрила, что происходит нечто неладное. Ясно было, что гость вовсе не намерен приударять за её лукавой сестричкой в стиле кавалеров восемнадцатого века; ну, разве что ему были нужны её деньги, чтобы поддержать рассыпающееся владение в Корнуолле. Но то, что её отец на самом деле хотел, чтобы лондонец услышал каждое слово из её разговора с Кавехом, заставляло предположить, что тихие воды наружности Томми Линли были достаточно глубоки, чтобы в них могла скрываться Несси. Впрочем, это не имело значения. Ничто не имело значения. Манетт намеревалась что‑нибудь предпринять в отношении детей её кузена, и если её отец не хотел её поддержать, она знала кое‑кого, кто готов был этим заняться.

Манетт вскинула руки.

– Хорошо, – сказала она. И повернулась к Линли: – Мне жаль, что вам пришлось всё это выслушать.

Тот вежливо кивнул. Но выражение его лица дало Манетт понять, что он был вовсе не против услышать то, что услышал.