Лондон, Челси

Но сначала ему в любом случае нужно было кое‑что уладить. И хотя вопрос можно было решить по телефону, Линли решил, что личная встреча позволит ему понять, удобно ли нужным ему людям отвечать на его вопросы. Потому что сами они ни за что этого не скажут.

Ему очень мешало то, что всё это не было официальным полицейским расследованием. И ему приходилось изобретать особые подходы, чтобы удовлетворить требования секретности. Он мог бы настоять, чтобы Хильер разрешил ему взять в помощники кого‑то из офицеров, но те детективы, с которыми имело смысл работать, вряд ли могли стать тайными агентами, шныряющими в Камбрии. Детектив Уинстон Нката, шести футов четырёх дюймов роста, с кожей цвета очень крепкого чая, едва ли сумел бы раствориться в осенних пейзажах Озёрного края. Что же касается сержанта Барбары Хейверс, детектива, которая при других обстоятельствах стояла бы для Линли на первом месте, несмотря на огромное количество дурных привычек, – то сама мысль о том, что Барбара, непрерывно куря, будет с воинственным видом носиться по Камбрии, делая вид, что она, может быть, просто прогуливается вдоль живых изгородей… Смешно было и говорить об этом. Барбара была прекрасным полицейским, но осторожность и благоразумие не являлись её сильными сторонами. Будь жива Хелен, она бы идеально подошла для такой работы… И ей бы это очень понравилось. «Томми, дорогой, мы там будем инкогнито! Боже, какая прелесть! Да я всю жизнь мечтала сыграть такую роль!» Но Хелен не было в живых, её не было в живых… При этой мысли Линли резко прибавил скорость.

Он ехал в Челси, выбрав маршрут, который привёл его на Кинг‑роуд. Это была самая прямая дорога к Чейни‑роу, но не самая быстрая, потому что узкая улочка тянулась через район сверхмодных бутиков, обувных магазинчиков, антикварных лавок, пабов и ресторанов. По тротуарам, как обычно, бродили целые толпы народа, и когда Линли смотрел на прохожих – и видел их молодость, – его переполняла меланхолия и в нём рождалось нечто вроде сожалений. Но он не смог бы сказать, о чём сожалеет. Да ему не очень‑то и хотелось в этом разбираться.

Он припарковал машину на Лоуренс‑стрит, неподалёку от Лордшип‑плейс, Ему нужно было теперь вернуться немного назад, но, вместо того чтобы пойти по Чейни‑роу, он прошёл через садовые ворота с задней стороны высокого кирпичного здания, стоявшего на углу.

Сад играл осенними красками, готовясь к зиме. Лужайка была усыпана листьями, которые давно пора было убрать, а зелёные бордюры давно уже отцвели, и увядающие стебли растений склонялись к земле, как будто пригибаемые невидимой рукой. Плетёная мебель была укрыта холстом. Между кирпичами дорожки вырос мох. Линли прошёл к дому. С его задней стороны ступеньки вели ко входу в кухню, расположенную в подвальном этаже. В окнах уже горел свет. Линли видел сквозь запотевшие стёкла чью‑то движущуюся тень.

Он дважды резко стукнул в дверь, и изнутри тут же раздался громкий лай. Линли открыл дверь и сказал:

– Джозеф, это я! Решил зайти с чёрного хода.

– Томми? – ответил женский голос, а не тот, который он ожидал услышать; это была дочь нужного ему человека. – Решил поиграть в викторианского доставщика?

Она появилась из угла кухни, сопровождаемая собакой, длинношёрстной таксой, носившей совсем неподходящее ей имя Пич, Персик. Пич лаяла, прыгала и всячески выражала свою радость, приветствуя Линли. Она вела себя просто безобразно, будучи живым доказательством того, что часто повторяла Дебора Сент‑Джеймс: что ей требуется собака, похожая на неё саму, то есть абсолютно неспособная к дрессировке.

– Привет, – сказала Дебора. – Какой приятный сюрприз! – Она отпихнула собаку и, обняв Линли, поцеловала его в щёку. – Останешься на ужин, – распорядилась она. – Причин к тому много, но главная – я его уже готовлю.

– Бог мой… А где твой отец?

– В Саутгемптоне. Годовщина. Он не захотел брать меня с собой в этом году. Наверное, потому, что это двадцатый год.

– А…

Линли знал, что Дебора больше ничего не скажет, и не потому, что ей до сих пор больно было говорить о смерти матери – в конце концов, Деборе было всего семь лет, когда это случилось, – но из‑за самого Линли, из‑за того, о чём мог ему напомнить такой разговор.

– Но он в любом случае вернётся завтра, – сказала Дебора. – А пока мои кулинарные страсти достаются бедняге Саймону. Он тебе нужен, кстати? Он только что поднялся наверх.

– Мне нужны вы оба. А что ты готовишь?

– Пастушеский пирог. Картофельное пюре из пакета. Знаешь, картошка есть картошка, правда? Зачем её чистить? И ещё готовлю брокколи. Средиземноморский стиль. Всё плавает в оливковом масле и тёртом чесноке. И ещё листовой салат, тоже плавает в оливковом масле с чесноком. Останешься? Ты просто должен. Даже если всё ужасно, ты можешь соврать и сказать, что вкуснее только амброзия, да и то вряд ли. Я пойму, что ты врёшь, конечно. Я всегда вижу, если ты врёшь. Но это неважно, потому что, если ты скажешь, что всё прекрасно. Саймону придётся сказать то же самое. Ах да, ещё и пудинг имеется.

– Это, пожалуй, решающий фактор.

– Ну вот видишь? Я знаю, что ты врёшь, но готова подыграть. Потому что на самом деле это французский домашний пирог, фруктовый.

– Слепленный из высохших печений или чего‑то в этом роде?

Дебора засмеялась.

– Очень остроумно, лорд Ашертон. Так ты остаёшься или нет? Кстати, в пироге яблоки и груши.

– Да разве я могу отказаться? – Линли посмотрел на лестницу, ведшую наверх. – А он?..

– Он в кабинете. Поднимись туда. Я к вам подойду, как только выясню, что там у меня происходит на плите и в духовке.

Линли поднялся по лестнице, наверху он прошёл по коридору к кабинету. Он слышал голос Саймона Сент‑Джеймса, доносившийся из кабинета в передней части здания. Кабинет был устроен в бывшей гостиной, и теперь вдоль трёх его стен от пола до потолка высились книжные стеллажи, а четвёртая была отдана под фотографии Деборы. Когда Томас вошёл в комнату, его друг сидел за письменным столом, и по тому, как тот, говоря по телефону, наклонял голову и дёргал себя за волосы, Линли понял: у друга возникли какие‑то проблемы.

Сент‑Джеймс говорил:

– Я именно так и думал, Дэвид. Я и сейчас так думаю. В том, что касается меня, это тот ответ, которого я ищу… Да, да. Я это полностью осознаю… Я поговорю с ней ещё раз… Сколько времени, если точно?.. Когда бы она хотела нас видеть?.. Да, понимаю. – Он вскинул голову, увидел Линли, кивнул в знак приветствия и сказал: – Ну ладно. Наилучшие пожелания матушке и твоей семье.

И повесил трубку. Из его последних слов Линли понял, что Сент‑Джеймс разговаривал со своим старшим братом Дэвидом.

Сент‑Джеймс неловко поднялся, опираясь на край стола, чтобы облегчить себе задачу, поскольку его нога уже много лет не действовала должным образом, и, поздоровавшись с Томасом, направился к столику на колёсиках, стоявшему у окна и загруженному напитками.

– Виски – это то, что надо, – сообщил он Линли. – Побольше, чем обычно, и безо льда. А тебе что?

– То же самое. Что, какие‑то неприятности?

– Мой брат Дэвид нашёл в Саутгемптоне некую девушку, которая хочет отдать на усыновление своего ребёнка, и можно заключить частное соглашение через адвоката.

– Но это прекрасная новость, Саймон! – сказал Линли. – Ты должен быть в восторге, ведь вы так долго этого ждали.

– При других обстоятельствах – да. Это нечто вроде неожиданного дара. – Он откупорил бутылку «Лагавулина» и налил в стаканы виски на добрых три пальца в каждый. Линли молча вскинул брови, когда Сент‑Джеймс подал ему стакан. – Мы это заслужили. По крайней мере, я заслужил, но думаю, что и ты тоже.

Он указал на кожаные кресла перед камином. Кресла были потёртыми и скрипучими, и в них было удобно сидеть развалясь и не спеша напиваться.

– Так что там с обстоятельствами? – спросил Линли.

Сент‑Джеймс бросил взгляд в сторону двери, явно намекая на то, что весь разговор должен остаться между ними.

– Мать хочет открытого усыновления. И чтобы не только она сама участвовала в жизни ребёнка, но и его отец – тоже. Ей самой – шестнадцать. Отцу – пятнадцать.

– О!.. Понимаю.

– Дебора, само собой, не хотела бы делиться своим ребёнком.

– Её нельзя не понять, не правда ли?

Сент‑Джеймс кивнул и продолжил:

– И, уж конечно, она не хочет делить малыша с двумя подростками. Говорит, что это всё равно что усыновить сразу троих вместо одного. Кроме того, у них обоих большое количество родни, и все, конечно, будут совать нос в дела…

Сент‑Джеймс сделал основательный глоток из своего стакана.

– Да уж, – пробормотал Линли. – Я её вполне понимаю.

– Я тоже. В общем, ситуация далека от идеала. С другой стороны, похоже на то… Ну, то есть на самом деле она уже сделала все анализы, Томми. Это точно. Вряд ли она сможет когда‑либо выносить ребёнка.

Линли это знал. Он это знал уже целый год, и, судя по всему, Дебора наконец рассказала мужу ту правду, которую целый год переживала в одиночестве, если не считать Линли, посвящённого в тайну.

Томас промолчал. Оба мужчины задумались, глядя на стаканы с «Лагавулином». Из коридора донёсся стук когтей по полу, что означало приближение Пич, а если к ним шла Пич, то следом за ней, без сомнения, шла и её хозяйка. Линли тихо сказал:

– Дебора пригласила меня остаться на ужин, но если тебе этого не хочется, я найду повод уйти.

На это Сент‑Джеймс ответил:

– Ох, боже, нет! Наоборот, я бы предпочёл, чтобы ты остался. Ты же меня знаешь. Что угодно, лишь бы избежать тяжёлого разговора с любимой женщиной. Или хотя бы отложить его.

– Я принесла вам закуску перед ужином, – сообщила Дебора, входя в кабинет. – Сырные палочки. Пич уже одну слопала, так что могу утверждать: они вкусные – по крайней мере, на собачий взгляд. Не вставай, Саймон. Я и сама могу налить себе шерри.

Она поставила тарелку с сырными палочками на оттоманку между креслами, шуганула таксу и отошла к столику с напитками. Потом сказала, обращаясь к мужу:

– Томми сказал, что хочет поговорить с нами обоими. Полагаю, это либо нечто деловое, либо некое сообщение, либо и то и другое вместе, и если это имеет какое‑то отношение к «Хили‑Эллиоту», я за то, чтобы сразу согласиться, Саймон.

– Об этом и думать забудь, – откликнулся Линли. – Меня похоронят в этой машине.

– Чёрт! – Сент‑Джеймс улыбнулся.

– Но я хотя бы попыталась, – сказала его жена. Подойдя к мужу, она села на подлокотник его кресла и спросила Линли: – Так в чём дело, Томми?

А он сначала подумал, с чего лучше начать. И наконец сказал:

– Я вот всё гадал, как бы вы оба отнеслись к небольшому осеннему путешествию к озёрам?