Справедливость: первый признак вечного удела. Одно из посещений камеры смертников заставило меня серьезно задуматься о справедливости и ее связи с загробной жизнью

Одно из посещений камеры смертников заставило меня серьезно задуматься о справедливости и ее связи с загробной жизнью. В Страстную пятницу 1981 года я был в Менарде, штат Иллинойс, в огромной, мрачной, тщательно охраняемой тюрьме, обнесенной высокими стенами. После общения с заключенными, собравшимися в зале, я отправился в изоляторы.

Тогда мне удалось навестить нескольких христиан, ожидающих смертной казни. Это были незабываемые минуты. Особенно мне запомнился бывший сатанист, который жестоко убивал невинных людей, но потом искренне во всем раскаялся. Он знал, что скоро умрет, и был полностью готов к этому, ожидая смерть почти с чувством облегчения.

Когда я уже собирался покинуть отделение смертников, мне сказали, что со мной хочет увидеться Джон Уэйн Гейси — человек, изнасиловавший и убивший 33 молодых парня, которых он затем хоронил возле своего дома. Я согласился. После десяти-пятнадцати минут ожидания два охранника ввели в комнату Гейси. Его руки в наручниках были прикованы к висевшей на поясе цепи, а ноги стягивали кандалы, из-за которых он мог передвигаться лишь мелкими шажками, семеня и шаркая ногами.

Гейси предстал перед судом в феврале 1980 года. Он заявил о своей невиновности ввиду умопомешательства, однако это заявление было отклонено. 13 марта Гейси был признан виновным и приговорен к смертной казни.

Ужасные преступления Гейси вызывали у меня чувство отвращения, и я не горел желанием с ним встречаться. Когда он сел на стул напротив меня, я был крайне удивлен его внешностью. В отличие от многих известных мне убийц и жестоких преступников, у Гейси отсутствовали татуировки, он не был мускулистым, а в его чертах не было ничего грубого. Его запросто можно было принять за какого-нибудь бухгалтера или вице-президента местного отделения банка. Передо мной сидел мужчина средних лет с доброжелательной улыбкой и хорошо уложенными, подернутыми сединой волосами. Гейси выглядел совершенно безобидным, ничем не отличаясь от типичных обитателей пригорода. В очередной раз зло явилось в упаковке обыденности.

В ходе разговора он демонстрировал ум и способность четко выражать мысли, хотя вел себя при этом вызывающе. «Я христианин, — заявил он мне, — и имею право увидеться с вами на Страстную пятницу!»

После этого Гейси начал снова и снова повторять, что невиновен. Он доказывал, что не заслуживает смертной казни. Я ожидал, что в присутствии Гейси мне будет неприятно. Еще бы! Насколько ужасным, больным, развращенным должен быть человек, чтобы находить удовольствие в сексуальном совращении мальчиков, которых он затем расчленял и хоронил в подвале своего дома? Но не это вызывало во мне волну негативных эмоций во время нашей беседы, а скорее сам его вид — он казался на удивление обычным человеком. Тогда я осознал, что частица Джона Уэйна Гейси есть в каждом из нас, о чем недвусмысленно учит и Писание.

Дело Гейси затронуло вопрос, который был неприятен лично для меня, поскольку я был противником смертной казни. «Как же может восторжествовать справедливость, — спрашивал я себя, — если подобных Гейси людей будут приговаривать лишь к жизни в тюрьме?» Как родители подростков, которых он насиловал, а затем жестоко убивал, могли почувствовать, что убийца их сыновей был надлежащим образом наказан? Гейси ни в малейшей степени не раскаялся, по-прежнему оправдывая свои действия. Но он осознавал содеянное — аргументы защиты о его умопомешательстве были признаны несостоятельными. Короче говоря, Гейси был злом в чистом виде. Так чего же в его случае требовала справедливость?

Уравновешивая чаши весов

В течение следующих нескольких месяцев Джон Уэйн Гейси не выходил у меня из головы. По настоятельному совету одного из моих помощников я начал перечитывать доводы как в поддержку смертной казни, так и за ее отмену. Лично я всегда был против нее, и в первую очередь — ввиду полного отсутствия подтверждений ее эффективности как сдерживающего фактора (разве что для тех, кого казнят). Во-вторых, будучи практикующим юристом, я знал, что закон не безупречен, и казнен может быть невиновный. Я соглашался с формулой Блэкстона: лучше пусть десять виновных избегут казни, чем пострадает один невиновный.

В ходе своих исследований я перечитал великолепное эссе Клайва Льюиса «Гуманная теория наказания». Льюис отвергал модель правосудия, ориентированную на реабилитацию преступников, поскольку считал, что за преступление необходимо не лечить, а наказывать. Он опасался врачей в белых халатах, которые намереваются исцелять наши ненормальности. Льюис настаивал, что наказание — это вопрос «заслуженного воздаяния», и что чаши весов справедливости должны быть уравновешены.

Доведя аргументацию Льюиса до логического заключения, я увидел, что с преступлением, совершенным Джоном Уэйном Гейси, не могло быть соизмеримо никакое другое наказание, кроме смертной казни. Конечно же, некоторые верующие скажут, что христианам следует быть последовательными в отношении этики жизни, защищая жизнь не только младенцев в материнской утробе, но и серийных убийц. Однако есть разница между лишением жизни невинного ребенка и убийцы.

В результате исследования Библии я, хоть и неохотно, в конце концов пришел к выводу, что в некоторых случаях смертная казнь оправдана именно по причине священности жизни. Иначе как может быть подтверждена истинная ценность жизней, забранных кем-то наподобие Гейси? Как еще могут быть уравновешены чаши весов? Ветхозаветный закон lex talionis, «око за око», не санкционировал месть, а постановлял, если этого требовал стандарт справедливости, наказание, соизмеримое с причиненным ущербом (Бытие 9:6; Левит 24:20), — не больше, но и не меньше.166 Благодаря Джону Уэйну Гейси и Клайву Льюису я с неохотой признал, что если чаши весов справедливости никак нельзя уравновесить другим способом, то должна быть задействована смертная казнь.

Каких бы убеждений в отношении смертной казни мы ни придерживались (у обоих точек зрения есть сторонники среди хороших, верных, верящих Библии христиан), моя встреча с Гейси подчеркивает объединяющее нас глубоко коренящееся чувство, что чаши весов должны быть уравновешены, что неправильное должно быть каким-то образом исправлено. Христиане верят, что это чувство справедливости исходит из Божьего образа, по которому мы сотворены. Созданные справедливым и любящим Творцом, мы жаждем видеть отражение Его характера, — пусть и не всегда в собственных поступках, но в окружающем нас мире. Нравственный закон написан в наших сердцах (Римлянам 2:15).

Мы взываем о том, чтобы правосудие было удовлетворено, и даже чувствуем, что однажды так и случится. Многие считают эту жажду справедливости убедительным свидетельством Божьего присутствия и Его окончательного подведения балансов в загробной жизни.167 Если мир — действительно случайное явление, лишенное каких-либо замысла и цели, то откуда взялись у верующих и неверующих чувство справедливости и стремление установить ее — будь то в этой жизни или в вечности? Вот почему едва ли не каждая религия учит о той или иной форме суда после смерти. Христианство подтверждает, что наше желание наказать злых и вознаградить добрых будет утолено в Судный день.

Каждому по заслугам

Некоторые аспекты справедливости свидетельствуют о нашей потребности в Божьем воздаянии и его осуществлении в вечности. Кроме уравновешивания чаш весов, то есть карательного правосудия, наказывающего преступников, у нас также есть чувство, что в жизни обязательно должны присутствовать справедливость и равенство возможностей; одно игровое поле для всех, что в действительности встречается крайне редко. Когда древним грекам задавали вопрос, который они считали самым важным для любого общества: «Что такое справедливость?» — они, не задумываясь, отвечали: «Справедливость — это когда каждый получает по заслугам».

Принцип «каждый получает по заслугам» изначально подразумевает наказание для тех, кто его заслужил, — так называемая карающая справедливость. Однако Библия также наставляет израильтян оставлять в поле часть урожая для бедняков и заботиться о нуждающихся. Фактически, пророки сделали заботу о бедных главным критерием оценки состояния нации. Следуя этим принципам, мы в современных условиях еще сильнее развили мысль, что всем людям должны быть предоставлены равные возможности и достаточно ресурсов для того, чтобы этими возможностями воспользоваться. Так, под влиянием христианства западное общество все сильнее развивалось в направлении распределительной справедливости, то есть одинакового отношения ко всем нуждающимся. Например, всеобщее образование, в основном, появилось, благодаря заботе христианства о бедняках и о достоинстве каждого человека.

Большинство требований распределительной, или, как ее часто называют, социальной справедливости, можно найти в Писании, например: требование заключать честные деловые сделки, использовать точные весы и справедливо оплачивать наемный труд. Писание даже призывает соблюдать юбилейные года, в которые прощались все долги168. Вспомните также образец ранней Церкви, показанный в четвертой главе Деяний, когда каждый верующий участвовал в нуждах братьев и сестер по общине. Все нужды были восполнены, но не благодаря какой-нибудь новомодной экономической утопии, наподобие социализма. Церковь, насколько это было возможно, претворяла в жизнь модель справедливого распределения благ, которая, как она предвидела, будет реализована в Божьем Царстве. (Напоминаю, что это делает церковь, а не государство, хотя оба могут играть в этом процессе определенную роль.)

Как бы мы ни старались, справедливое распределение благ реализуется неравномерно. Например, родись я в другой стране, то, наверняка, не получил бы того образования и преимуществ, которыми пользуюсь на протяжении своей жизни. Подразумевает ли мой успех, что я более добродетелен, или что Бог благосклоннее ко мне, чем к другим? Конечно же, нет. Я провел жизнь между беднейшими из бедняков нашего общества и иногда встречал среди них тех, у кого в жизни были те же возможности, что и у меня.

Каждый из нас может привести примеры хороших людей, умерших молодыми, и негодяев, проживших долгую и успешную жизнь. Как бы мы вообще смогли мириться с несправедливостью этого мира, не будь у нас веры в то, что однажды каждый даст отчет за свои дела? Неверующим приходится списывать все на прихоти фортуны и тщетные человеческие средства, однако христианин, уповающий на любящего Бога, знает, что все верующие разделяют одну и ту же окончательную надежду.

Библейская справедливость: «Шалом»

Этот мир полон беспорядка. Народы воюют друг с другом, даже в стабильных обществах сплошь и рядом происходит насилие, сама природа несет катастрофы. Мы также видим, что даже самые лучшие модели правосудия терпят неудачу, когда их пытаются применить в реалиях греховного мира. Распределительная модель справедливости дала Америке программу «Великое общество» Линдона Джонсона, но привела к потере личной ответственности. В то же время, карательная модель наполнила тюрьмы, так и не сделав более безопасными улицы. В падшем мире обречены на провал даже самые лучшие утопические решения.

Библейская модель дает нам четкое понимание грядущей справедливости. Включая и распределительную, и карательную составляющую, она в итоге превосходит их обе. Она дает нам предвестие грядущего Царства через стремление восстановить порядок, изначально присущий Эдемскому саду. Именно это мы имеем в виду, используя ветхозаветное слово «шалом». Это слово, которое мы так небрежно употребляем в качестве приветствия, переводится в Ветхом Завете как «мир». Однако «шалом» — это гораздо больше, чем просто отсутствие вражды. Это слово обозначает согласие и гармонию в обществе. «Шалом» подразумевает формирование общества, в котором возможно человеческое процветание, где люди могут одновременно творить добро и хорошо жить. «Шалом» дает ответ на несправедливость человеческого общества, а также беспорядок и упадок в природе. Христос дает нам Свой «шалом», чтобы мы обрели в жизни определенную меру блаженства и божественной радости, которые мы однажды познаем во всей полноте, когда Он вернется, чтобы царствовать вовеки.

Библейский взгляд на справедливость: помощь бедным, наказание преступников и «шалом» — указывает на то, что царствованию греха настанет конец, и придет Божье Царство во всей его полноте. Наша жажда справедливости — это признак уготованного нам вечного удела, а библейская модель предлагает единственный по-настоящему обнадеживающий ответ на врожденное человеческое желание обладать бессмертием.