Проблемы реального мира

Многие скажут, что вера в священность жизни может быть прекрасным идеалом, однако в реальном мире существуют проблемы, требующие исключений. Неужели лучше, чтобы в отсталых странах рождались миллионы нежеланных детей, которые от своего появления на свет и до преждевременной смерти будут голодать и страдать от болезней? Кроме того, существуют генетические «дефекты», обрекающие детей на жизнь в мучениях. Сегодня их можно обнаружить еще в материнской утробе. Почему же мы с помощью современной медицины обязаны сохранять таким детям жизнь, если природа настолько однозначно вынесла свое решение против них? И существует множество менее критических, но не менее сложных ситуаций, в которых здравомыслящие люди считают единственным выходом прерывание беременности или эвтаназию. Например, как насчет подающей надежды, красивой пятнадцатилетней девушки, которой силой овладел ее прыщавый приятель во время «жаркого» свидания на заднем сиденье автомобиля? Почему надежды и мечты этой молодой женщины и ее семьи должны быть разбиты, если без этого можно обойтись?

Подобным образом размышляют многие христиане и почти все неверующие вокруг нас. По сути, людей с таким мышлением так много, что, если бы Верховный суд США вернул дело об абортах на рассмотрение штатов, половина из них проголосовала бы за легализацию. Жертвами менталитета «меньшего из двух зол» стали даже многие христиане. В конце концов, этот мир суров (и с этим не поспоришь), так что перспектива избежать больших страданий путем выбора кажущегося «меньшего» зла выглядит весьма привлекательной.

***

Я подумал об этой привлекательности, когда навещал свою дочь Эмили, живущую в Массачусетсе. В одно из воскресений мы побывали на особом баскетбольном матче, в котором участвовал мой страдающий аутизмом внук Макс. Матч проходил в начальной школе, расположенной возле тенистой аллеи в одном из пригородов. Здание было выстроено из красного кирпича. По обе стороны от главного входа располагались два белых створчатых окна, а над крутой крышей возвышалась небольшая колокольня. Такой себе типичный образчик архитектуры Новой Англии. Однако спортзал, внешне напоминающий огромный, светло-желтый бетонный блок, был пристроен к школе недавно. Единственным источником естественного света в нем были узкие горизонтальные окошки, расположенные под самой крышей. Увидев их, я подумал, что внутри зала, должно быть, очень мрачно.

Но оказалось, что там было вовсе не мрачно. В матче принимали участие около тридцати детей, страдающих аутизмом, синдромом Дауна, церебральным параличом и другими болезнями. В зале также присутствовало почти столько же родителей и волонтеров из старшеклассников, чтобы ни один из детей и подростков не остался без присмотра. Тренеру, у которого на шее висел свисток, помогали несколько крепких ассистентов. Ни один из тридцати детей не мог обходиться без посторонней помощи. Так, одному парню, которому на вид было за двадцать, на игровой площадке помогала его мама — женщина средних лет с суровым морщинистым лицом леди Новой Англии и контрастирующей сердечной улыбкой. Она неотступно следовала за сыном, крепко держа его за куртку, чтобы он не упал. Парень не мог говорить, но они с мамой, судя по всему, хорошо понимали друг друга, обмениваясь взглядами. Оба были явно рады участию в этом матче. И родители, и волонтеры с волнением наблюдали за тем, как дети, едва сдерживая эмоции, готовятся к игре.

После того как все участники матча немного поработали с мячом, группа собралась на заранее оговоренную разминку. Они образовали большой круг возле одной из корзин, и дети начали по очереди бросать мяч в кольцо, каждый — до первого удачного броска. Некоторые из них попадали в корзину с первого же раза. Хотя Макс, по сути, был одним из наиболее дееспособных детей, его первые пару подходов оказались крайне неудачными. В большинстве случаев детям приходилось совершать по пять, шесть, а то и десять бросков. Каждый раз, когда мяч попадал в корзину, на лицах детей появлялось выражение неподдельного восторга. Не меньше радовались за них и родители с волонтерами. Каждый бросок встречался с огромным энтузиазмом, возгласами ободрения и громкими вздохами при неудачах.

Когда настала очередь юноши, который держался на ногах с помощью мамы, я забеспокоился. К ним подошел один из волонтеров. Он положил свои руки на мяч, и они вместе, широко размахнувшись, сделали бросок. Увидев, как мяч, описав в воздухе дугу, со звонким шуршанием провалился в корзину, юноша пришел в неописуемый восторг. Он весь сиял, как и его мама.

Затем дети разбились на две равные по численности команды, и матч начался. Было запрещено мешать игроку, владеющему мячом. Тренер, его ассистенты и несколько волонтеров теперь выполняли роль судей-помощников, наблюдая за детьми, которые, как могли, вели мяч и отдавали пасы через площадку. Когда нападающая команда приближалась к корзине, игрок с мячом делал бросок, а остальные шли на подбор. Если мяч оказывался у кого-то из той же команды, он мог беспрепятственно сделать еще один бросок. Если более удачливым был игрок защищающейся стороны, то начиналось наступление на противоположное кольцо. Правила игры были хорошо продуманы, и дети получали от нее массу удовольствия.

После матча мама, которой приходилось постоянно поддерживать своего сына, забыла в зале сумку. Эмили, заметив это, решила догнать женщину. Как оказалось, сумка была наполнена подгузниками. Поставьте себя на место мамы двадцатилетнего сына, которому все еще нужно менять подгузники. Лично я не уверен, что у меня хватило бы твердости духа и милосердия, которые требуются от родителей при уходе за такими детьми. Впрочем, моя дочь скажет вам, что Макс — величайшее благословение в ее жизни. В тот день меня посетила мысль, что все эти родители, а также тренер и волонтеры демонстрируют любовь, в которой так отчаянно нуждается современное общество. Их реакция на ситуацию, безусловно, была прямо противоположна ожидаемой. Более счастливой группы людей я не встречал уже давно.

Почему же они настолько счастливы в то время, как многие другие представители современного общества, ведущие привилегированную жизнь, напрочь лишенную подобных забот, чувствуют себя такими несчастными? Причина в том, что они, возможно, сами того не осознавая, совершают Божью работу. В аутизме, синдроме Дауна или церебральном параличе нет ничего хорошего. Все это — последствия грехопадения. Конечно же, когда вы воспитываете подобных детей или заботитесь о голодающих в далеких странах, или неожиданно обнаруживаете, что ваша пятнадцатилетняя дочь беременна, от вас требуется невероятная жертва.

Однако, размышляя о радости, пережитой в спортзале, я осознаю, что Бог дает особое помазание людям, которые заботятся о других — даже тем из них, кто не верит в Бога, благословляющего их поступки. Инвалиды и бедняки оказываются для нас Божьими подарками, поскольку предоставляют возможность служить нашему общему Создателю, сотворившему каждого из нас по Своему образу. Как говорила Мать Тереза: «Бедняки, в какой бы части света мы их ни встретили, — это страдающий Христос. В них живет и умирает Божий Сын. Через них Бог являет нам Свое лицо».161

В тот день меня посетили еще две мысли. Сегодня главный поборник утилитарной этики профессор Питер Сингер доказывает, что умерщвление младенцев и эвтаназия — это благо, высвобождающее ресурсы для того, чтобы максимально осчастливить большинство. Если жизнь не имеет ценности в самой себе, то, размышляя логически, Сингер прав. Так почему же мы не избавляемся от этих обременительных детей? Потому что осознаем истину о жизни: в нас — imago Dei, даже если мы не хотим этого признавать.

Кроме того, как можно наблюдать за подобными матчами инвалидов и по-прежнему верить в истинность теории Дарвина о естественном отборе? Согласно ей природные процессы должны отсеивать те характеристики, которые не укрепляют нас в борьбе за выживание. Другими словами, сильные устраняют слабых. Но почему же этого не происходит? Из-за человеческой доброты и альтруизма, которые никогда не были понятны Дарвину и его сторонникам. Поборники теории Дарвина лишили бы нас благословения заботиться о людях, подобных Максу и тем детям, которые в тот день играли в баскетбол. Нет уж, господа, это отнюдь не бремя. Это — радость.