Глава 17. Страстная неделя, март 1003 г

Страстная неделя, март 1003 г. Аббатство Уэруэлл, графство Гемпшир

По раскисшей от нескончаемого дождя дороге Эльгива медленно тащилась верхом по направлению к аббатству Уэруэлл. Она страдала. Дождь пошел около полудня, и теперь, спустя три часа, вощеная шерстяная ткань ее отороченной мехом накидки насквозь промокла. Вода стекала с ее промокших волос, капала с носа, с локтей и кончиков пальцев. Мокрые юбки прилипли к ногам, и она ужасно продрогла. Она мечтала свернуться под одеялами на пуховой перине, в тепле и сухости, чтобы рядом горел огонь, но на такое отдохновение в конце этого пути у нее было мало надежды. Она однажды уже бывала в Уэруэлле, и, если только там все сильно не изменилось, ничего, кроме соломенного тюфяка в гостевой спальне монастыря, ей предложить не смогут.

«По крайней мере, меня не разместят в келье», – подумала она, содрогнувшись. Тесных темных помещений она боялась с детства, с того дня, когда старший брат Вульф заманил ее в платяной сундук матери, закрыл крышку, а затем про нее забыл. Прошел не один час, прежде чем ее хватились и освободили. Несколько дней после этого она болела. Одна только мысль о том, чтобы провести хотя бы час в крохотной темной келье монахини, вызывала у нее тошноту.

Она взглянула на едущего рядом с ней Вульфа. Интересно, где он будет спать этой ночью? Скорее всего, найдет себе симпатичную девушку в селе, которая с радостью пригласит его в свою постель. Король, который ехал впереди них вместе с епископом Винчестера, переночует в покоях, отведенных особам королевской крови. К ее сожалению, она не разделит с ним ложе, так как она была одним из удовольствий, от которых король воздерживался в последнюю неделю Великого поста.

Эльгива ненавидела Великий пост. Бесконечные покаянные молитвы ее утомляли, а приуроченное к нему воздержание от плотских радостей сводило ее с ума. Понятно, почему церковники поощряли его в среде своих прихожан. Ко времени наступления Великого поста зимние запасы по большей части были истрачены. Призывая людей поститься во спасение душ, попы лишь придавали богоугодную видимость тому, что все равно было неизбежным. Однако король был достаточно богат, чтобы садиться за обильный стол даже в голодные месяцы, так почему же его придворные должны довольствоваться скудным рационом из вареных овощей и рыбы?

Их питание во время поездки из Бата в Уэруэлл показалось Эльгиве совсем уж аскетическим. Она постоянно была голодна, и воздержание ее так же угнетало, как и этот ужасный дождь. Слава богу, до конца поста оставалось недолго ждать.

Тем не менее последние полтора месяца, какими бы неприятными они ни были, все же не стали совершенно бесполезной тратой времени. Долгие часы она провела рядом с королем, отвлекая его от утомительных забот по управлению государством историями, которые она выдумывала на ходу. Эльгива снабжала множеством красочных подробностей рассказы, которые слышала, сидя на коленях своей бабушки, а также сочиняла истории о королях и сражениях, происходивших в далеких мирах, населенных чудовищами.

Ее любимая история была о короле, чья супруга оказалась бесплодной. В ней бездетная королева просила своего мужа отпустить ее в монастырь, чтобы она могла там молить Бога о защите их королевства, которому угрожали вторжением захватчики с дальнего Севера. И король, хоть и неохотно, все же согласился. Отослав королеву в монастырь, он взял себе другую жену, которая сражалась с ним бок о бок во спасение его подданных.

Эту историю она сочинила в Бате, когда король сидел в зале в обществе двух десятков своих тэнов. Закончив свой рассказ, Эльгива обернулась к королю, подняв брови.

– Может ли король таким вот образом удалить от себя бесплодную королеву? – спросила она, притворно изображая неведение, хотя ответ ей был известен.

Лицо Этельреда стало задумчивым.

– В делах, касающихся женщин, король может следовать своим собственным желаниям, – произнес он степенно. – У императора Карла Великого было пять жен, которых он менял одну за другой, когда от них уставал. Он даже не прибегал к оправданию бездетностью, чтобы от них отказаться, хотя некоторые из них, насколько я понимаю, действительно были бесплодными.

Он склонил голову в ее сторону.

– Вы подбираетесь ко мне, леди, чтобы получить корону? Ваш отец посадил вас мне на колени, чтобы склонить меня на свою сторону?

Он помрачнел, и Эльгива поспешила его уверить в обратном.

– Я льщу вам только лишь ради вашего благорасположения, милорд, – сказала она лукаво. Затем, взглянув на него, она вздохнула и продолжила: – Но я не обязана его с кем‑либо делить, если ваша королева решит остаться в монастыре и откажется от короны.

Выражение лица короля вновь стало задумчивым, и Эльгива улыбнулась себе. Она заронила семя. Если она будет терпеливой и если ей будет сопутствовать удача, то оно обязательно даст всходы, нужно лишь немного этому поспособствовать.

Переодевшись в сухое, но все еще продрогший после дневного переезда, Этельред отогревал руки над жаровней в лучшей гостевой комнате монастыря. Он не особенно спешил увидеться со своей королевой. Пусть подождет, когда он соизволит ее призвать. Он пошел навстречу ее требованию встретиться с ней здесь, прервав свое путешествие. Это было именно требованием, хоть и облеченным Эльфриком в учтивые фразы.

Он крикнул, чтобы подали подогретого вина. Не помешает укрепить свой дух перед встречей с Эммой. Когда он видел королеву в последний раз, она имела наглость отчитывать его за то, как он обошелся с датчанами, возомнив, будто она вправе поучать его, как править королевством. Он полагал, что лишил ее иллюзий по поводу того, имеет ли она право давать ему какие‑либо советы, но, видимо, ошибся. Она явно желала обсудить с ним нечто важное. Несомненно, она не призвала бы его просто ради удовольствия побыть в его обществе, на этот счет у него не было заблуждений.

Залпом проглотив вино, он стал размышлять о своей молодой жене. Может быть, она, как и он сам, пришла к пониманию того, что жизнь в монастыре будет для нее предпочтительней, чем рядом с ним? Монашки, возможно, оказали на нее определенное влияние за то время, что она здесь провела. Безусловно, они встретят ее с распростертыми объятиями и весьма небескорыстно, если она решит здесь остаться. Когда‑нибудь она даже сможет стать настоятельницей.

Он попытался представить себе Эмму в качестве аббатисы и пришел к выводу, что она бы справилась с этой ролью очень хорошо. Да и вообще, он не прочь дать ей достаточно золота, чтобы она основала собственную обитель и украсила ее по своему вкусу. И если бы Эмма согласилась удалиться в монастырь, он нашел бы себе более подходящую супругу. Епископы не стали бы против этого возражать, поскольку Эмма явно бесплодна. Он исполнил свой супружеский долг, но она не забеременела. Он мог бы развестись с ней с благословения Церкви.

Этельред глядел на угли на жаровне – от них, казалось, исходит мрачное зловещее сияние, и мысли его тоже помрачнели. Он должен думать не только об Эмме. Ричард, ее брат, также скажет свое веское слово относительно судьбы своей сестры. Ричард, возможно, будет против ее ссылки в монастырь, не исключено даже, что он пожелает, чтобы она вернулась, и он подумает, куда еще ее можно пристроить. Также он может потребовать назад ее приданое, а такой оборот дела приятным не назовешь. Кроме того, возникнет еще одно осложнение: датчане и их беспрепятственный доступ в гавани Нормандии. Ричарда как‑то нужно убедить держать свои порты закрытыми для викингов.

Король помрачнел. С тех пор как приехала Эмма, прекратились набеги на побережье Англии, так что Ричард выполнял свою часть соглашения. С другой стороны, если Эмма не произведет на свет наследника, лояльность Ричарда может улетучиться.

Он покачал головой. Эти рассуждения не имеют смысла. Сперва нужно услышать, что ему хочет сказать Эмма. Затем уже он будет решать, как с нею поступить.

Покои королевы в монастыре были обустроены матерью Этельреда в соответствии с ее требованиями, и их удобства были привычны ее сыну. Вышитые гобелены, закрывающие стены, толстые занавеси большой кровати, даже окованный медью сундук в ее изножье – все здесь ему было знакомо. Однако, как только он сюда вошел, Этельред ощутил навалившуюся на него застарелую тревогу, так как это был мир, в котором властвовали женщины, чуждый ему, как далекие страны. Его взгляд скользнул по служанке, сидевшей в углу с веретеном и прялкой в руках, затем по настоятельнице, устроившейся у жаровни, и наконец остановился на Эмме.

Она сидела на устланном подушками стуле, одетая в шафранного цвета платье, корсаж которого был расшит нитями всех цветов радуги. Ее голову покрывал кремовый платок, прижатый венцом, сияющим золотом в свете пламени свечей. Платок обрамлял ее лицо, показавшееся сейчас ему даже более привлекательным, чем раньше.

Эмма не была похожа на монашек, которых он видел. С удивлением он заметил у нее на коленях златовласую девочку, одетую в простое коричневое облачение послушницы. Дитя глядело на него серьезными голубыми глазами, и его вдруг осенило, что это, должно быть, его собственная дочь Матильда. По возрасту она как раз подходила, и у нее были те же светло‑соломенные волосы, что и у всех прочих его отпрысков, за исключением Эдмунда.

Увидев его, женщины поднялись на ноги, и он сперва поприветствовал настоятельницу, приняв из ее рук поданную ему традиционную чашу с питьем. К его радости, она, пробормотав приветствие и какие‑то слова о его дочери и королеве, извинилась и выскользнула из комнаты. «Одной женщиной меньше на мою голову», – подумал он, глядя на свою жену и обнявшего ее ребенка.

– Садитесь, – сказал он Эмме, пройдя к освобожденному аббатисой стулу.

Король раздраженно взглянул на ребенка, свернувшегося на коленях Эммы клубочком, словно довольный котенок. Он уже и забыл об этой девочке, хотя сам сюда ее и привез после смерти ее матери. Он мало принимал участия в жизни своих детей до того, как они достигали десятилетнего возраста, а с дочерьми и после того. Светлые волосы и голубые глаза девочки не оставляли сомнений в том, что это его дочь, но у него не было никаких мыслей насчет того, что ей сказать или что с ней делать. Стоя сейчас перед ними двумя, перед глядящим на него широко раскрытыми глазами ребенком, он чувствовал себя так, словно столкнулся с какой‑то женской тайной, постичь которую был не в состоянии. Его раздражение нарастало.

– Отошлите девочку, – прорычал король.

Из угла подбежала служанка, подхватила с колен Эммы хнычущего ребенка и вынесла из комнаты.

– Прошу прощения, – сказала она холодным тоном, – совсем забыла, что ваши дети не вызывают у вас интереса. Мой отец находил большое удовольствие в общении со своими детьми, даже с младшими дочерьми.

– Вы что же, призвали меня, чтобы поучать насчет моих отцовских обязанностей? Вы несколько опоздали с этим. Вряд ли я изменю свое отношение, особенно если речь идет об этом ребенке, принадлежащем теперь не столько мне, сколько Богу.

– Я призвала вас не с тем, чтобы поучать, милорд, – возразила она. – Вы ведь ясно дали мне понять, что не желаете знать мое мнение о чем бы то ни было.

Он и не ожидал раскаяния со стороны Эммы и поэтому не удивился его отсутствию. Она дерзко на него взирала, гордо подняв подбородок. Это его в некоторой степени озадачило. Она ведь – не что иное, как инструмент. сначала в руках ее брата, теперь в его собственных, не имеющая никакой собственной власти, но при этом она, похоже, не осознает, насколько в действительности слаба.

Не в силах сопротивляться желанию заставить ее перейти к делу, Этельред сказал:

– Дайте мне совет касательно отношений вашего брата со Свеном Вилобородым, и я, сударыня, обещаю вам, что приму к сведению каждое ваше слово.

Ему было прекрасно известно, что ее брат не делится с ней своими соображениями на этот счет. Все послания, получаемые ею из Нормандии, сначала проходили через его руки.

Она покраснела, и он понял, что его колкое замечание достигло цели. Правда, она продолжала с решительным видом высоко держать голову.

– Должна вас разочаровать, – сказала она, – так как ничего не могу вам сообщить о намерениях моего брата. Тем не менее я надеюсь, что моя новость вызовет у вас некоторый интерес.

– Тогда хочу ее поскорее услышать, – сказал король, налив вина из бутыли, стоящей на столе возле ее стула, и протягивая ей кубок.

Эмма отрицательно покачала головой, и он взглянул на нее с легким удивлением.

– Ах да, вы воздерживаетесь от вина. Это из‑за Великого поста или есть более веские причины? Я тут подумал, что вам, возможно, пришлась по вкусу монастырская жизнь и что вы вызвали меня с тем, чтобы объявить мне свое решение посвятить себя молитвам и созерцанию. Смею ли я надеяться, что это именно так?

Было ясно, что нет. Теперь ее лицо стало белым как мел, и она медленно поднялась и встала перед ним, упершись кулаками в бока.

– Я снова вынуждена огорчить вас, милорд, – сказала она, – так как призвала вас для того, чтобы сообщить: я беременна.

Словно пелена свалилась с его глаз. Теперь он и сам увидел ее раздавшуюся талию и полную грудь. Значит, вот в чем была причина самоуверенности, исходившей от нее, подобно свету, ведь Эмма очень хорошо осознавала, какую власть дает ее положение. Хмурясь, чтобы скрыть свое удивление и разочарование, он увидел горькую усмешку, искривившую ее губы.

– Обычно это считается радостным событием, – заметила она. – Но я вижу, вы не рады. Вы намеревались развестись со мной, чтобы жениться на своей любовнице?

Он поднял бровь, услышав это. За то время, что она не была с ним, он уже забыл, насколько девчонка умна. Возможно, так же умна, как и ее брат. Надо бы держать это в голове.

Затем его осенило еще одно озарение, и король осознал, как он заблуждался. Он никогда не сможет избавиться от Эммы. Даже если ребенок, которого она понесла, родится мертвым, даже если Церковь даст свое согласие на развод, Ричард никогда на это не пойдет и использует это как повод для заключения союза с королем Дании. Они вдвоем раздерут Англию на части, и этому не смогут воспрепятствовать его менее сильные войска, набранные из немногочисленных ополченцев. Великое королевство, доставшееся ему по наследству, прекратит свое существование, проглоченное норманно‑датским нашествием, и его покойный брат будет отмщен.

Чувство собственного бессилия привело его в ярость, и он излил ее единственно возможным способом.

– Похоже на непорочное зачатие, – прорычал он. – Это мой ребенок?

Ему пришлось выпустить из рук кубок, чтобы схватить за запястья набросившуюся на него Эмму, в противном случае она расцарапала бы ему лицо. Стеклянный сосуд, ударившись о каменные плиты пола, разлетелся вдребезги.

– Конечно же ваш, – прошипела она. – Вы зачали этого ребенка в ту ночь, когда использовали меня как наложницу‑язычницу. Этим вы украли у меня всякую радость, которую я могла бы испытывать по отношению к этому ребенку, и за это я до конца жизни буду вас презирать!

Она отстранилась, глядя на него с такой ужасающей яростью, что он даже немного за нее испугался. Но, в отличие от кубка для вина, Эмма осталась целой и невредимой. В ней появилась сила, которой даже он не мог не восхититься, но, боже мой, как она ему надоела! Они женаты, связаны договором, который никто из них не в состоянии разорвать до конца жизни. Он чувствовал себя старше своих лет из‑за бремени ответственности за благополучие этой девчонки‑королевы, которое он вынужден нести на себе помимо прочих своих забот.

– Вы прибыли в Англию, чтобы скрепить мир, сударыня, – сказал он устало. – Чтобы связать интересы двух наших стран. И когда вы давали свой супружеский обет, то согласились подчиняться мне во всех отношениях, поскольку я не только ваш муж, но и ваш король. Если вы будете всегда об этом помнить, бремя вашего супружества покажется вам не столь тяжелым.

Она издала звук, напоминающий сдавленный смех.

– Вы полагаете? – спросила она. – Я думаю, что это облегчит бремя вашего супружества, милорд, но едва ли сделает менее тяжким мое. Только смерть мне в этом поможет.

Она положила ладонь себе на живот и подняла подбородок.

– Но я не отчаиваюсь. Роды часто избавляют женщину от страданий земной юдоли, не правда ли?

– Да, это правда.

Именно так закончился его первый брак, и, если бы та же участь постигла и этот, его бы это вполне устроило.

– Если вы этого очень хотите, сударыня, возможно, Господь заберет вас в свое царство, – ухмыльнулся он. – А пока мы отправимся в Винчестер, выезжаем на рассвете. Позаботьтесь о том, чтобы и вы, и ваши придворные были готовы.

Когда Этельред оставил ее одну, Эмма опустилась на пол, положив голову на стул, и дала волю слезам ярости и разочарования. Ей вспомнилось предостережение матери о том, что ей предстоит много испытаний в роли королевы. Она приняла это к сведению, хотя по‑настоящему и не понимала еще, что от нее потребуется. Тогда она еще не могла знать, что когда‑либо будет такой несчастной. И все же она должна терпеть. Хотя бы ради своего будущего ребенка, если не для себя самой.

Эмма подняла голову, вытирая лицо ладонями и вдыхая поглубже, чтобы остановить слезы.

Но она не будет просто терпеть. Она не станет молить Бога, чтобы он дал ей силы безропотно принимать свою долю. Она не ляжет и не умрет, как того, несомненно, хотелось бы королю. Завтра она вернется в Винчестер и там займет принадлежащее ей по праву место рядом с Этельредом. Больше она его никому не уступит.

Это будет нелегко. Последние слова Этельреда недвусмысленно говорили о его намерении установить над ней строгое руководство. Ей необходимо идти к своей цели без спешки, шаг за шагом.

Начнет она со своих придворных и с леди Эльгивы. Можно было понять, что влекло Этельреда или любого другого мужчину к этой женщине. Была в ней некая прелесть, не оставляющая равнодушными если и не сердца мужчин, то их чресла точно. Ее пухлые губы были подобны бутону розы, кожа – белая, как молоко, а специально скроенный слишком тесным лиф ее платья туго охватывал грудь, подчеркивая ее. И вся Эльгива, как и эта уловка швеи, соткана из хитростей и обмана. В ней нет ничего искреннего, и Эмма задавалась вопросом, не добавляет ли ей и это привлекательности?

Что еще, кроме внимания, Эльгива получает от короля? Несомненно, ему ничего не стоит осыпать ее подарками, но неужто это все, чего хочет Эльгива? Полученные ею драгоценности у Эммы не вызывали зависти, поскольку сама она не желала подарков от короля. Чего она действительно от него хотела – это подлинного признания ее королевского достоинства, что для нее дороже золота и серебра.

Также у нее не было особого желания изгонять Эльгиву из постели короля теперь, когда она была беременна. Однако она была решительно настроена лишить ее места подле короля, ибо это место она впредь намеревалась занимать сама, по крайней мере на людях, если и не наедине с ним. Она должна позаботиться о том, чтобы Эльгива не позволяла себе лишнего.

Эльгива провела беспокойную ночь на неудобном монастырском тюфяке и проснулась в скверном настроении под непрекращающийся шум дождя, льющегося на соломенную крышу у нее над головой. Ее сон то и дело прерывали сопение и храп других женщин, разместившихся с ней в одной комнате, и колокольный звон, созывающий монахинь на ночные молитвы. Не выспавшаяся, с тяжелой головой, она поеживалась, пока Гроя укладывала ее волосы при свете шипящей свечи в предрассветном сумраке.

– Господи Боже, – простонала Эльгива, – еще целый день ехать по грязи, в холоде и сырости. Почему бы королю на Пасху не остаться в Бате?

– Вы могли бы остаться здесь, миледи, в монастыре, – деликатно предложила ей Гроя, – пока не изменится погода. Раньше или позже дождь закончится.

Эльгива снова поежилась и обратила на старуху сердитый взгляд.

– Поскольку королева сегодня едет в Винчестер, – резко возразила ей Эльгива, – то и я не могу просить дозволения остаться здесь, даже если бы была в силах выдержать монастырскую жизнь еще один день. А я не в силах, сама знаешь.

Ей претил строгий распорядок, которому подчинялась жизнь в монастыре. Она ненавидела, когда ей говорили, что она должна делать и когда. Все это Гроя прекрасно знала и сама. Кроме того, она не решилась бы так далеко отпустить от себя короля. При дворе немало хорошеньких женщин, которые могут завладеть его вниманием и занять ее место, если ее не будет рядом, чтобы их отгонять.

Не прошло и часа, как королевская чета со всей свитой, после проведенного в тишине монастырского завтрака, состоявшего из хлеба и небольшого количества эля, была готова отправиться в Винчестер, до которого был день пути. Эльгива поплотнее закуталась в свою накидку, которая, правда, еще была влажной после вчерашнего переезда. Когда она с другими женщинами стояла в узкой монастырской передней, одна из сестер отозвала ее в сторону.

– Королева велит вам ехать вместе с ней в фургоне ее величества, – сказала она.

Возможности ответить она не получила, и спустя некоторое время Эльгива уже сидела в одиночестве в громоздком фургоне, ожидая появления королевы и сопровождающих ее дам. К ее радости, несмотря на сырую погоду, занавеси были раздвинуты, впуская внутрь свет и свежий воздух вместе с каплями дождя. Она готова была терпеть сырость, лишь бы не находится в замкнутом пространстве.

Интересно, это короля она должна благодарить за такой знак внимания?

Радуясь крыше над головой и уюту подушек, она все же предпочла бы ехать под дождем рядом с королем, чем часами беседовать с женой своего любовника. К счастью, здесь будут и другие дамы, и она сможет избежать разговора с Эммой с глазу на глаз, который мог бы оказаться неловким. К тому же, если только король не признался во всем своей жене, поддавшись уместному в Великий пост покаянию, Эмма вряд ли знает наверняка о взаимоотношениях Эльгивы с ним.

Тем не менее ее нервы натянулись, когда напротив нее уселась дама, облаченная в знакомый синий плащ Эммы с меховой опушкой и надвинутым на лицо капюшоном. Тревога Эльгивы еще более возросла, когда, сотрясаясь, фургон со скрипом тронулся с места, и она поняла, что ей придется ехать наедине с супругой Этельреда. Она медленно и глубоко вздохнула. Значит, это устроил не Этельред. Эмма явно затеяла это со скрытым намерением, и теперь Эльгиве не оставалось ничего другого, как напряженно сидеть, дрожа от озноба и ожидая, когда все раскроется.

Однако Эмма ничего не сказала, даже не поздоровалась. Молчание становилось все более тягостным, и Эльгивой овладела недоброе предчувствие. Что бы она сделала, окажись сейчас на месте Эммы? Как бы она избавилась от соперницы, если бы владела всеми возможностями и властью королевы?

Существует множество способов устранить человека. Правда, делать это нужно осторожно и под покровом тайны. Ни одна королева не станет марать собственные руки кровью врага, хотя…

Она помнила рассказы о вдовствующей королеве и человеке, которому она заплатила, чтобы избавиться от своего пасынка, сводного брата Этельреда – короля Эдварда. Эльгива присмотрелась к женщине, расположившейся в полумраке напротив. Королева ли это, в самом деле, сидит безмолвно и неподвижно, с лицом и фигурой, скрытыми под одеждой? Или, может, это кто‑то другой? Возможно, это закутанный в плащ убийца с сильными руками, которые, зажав ей рот, не позволят закричать и пригвоздят к подушкам? И что же ей делать?

Винчестер, графство Гемпшир

Этельстан приближался ко дворцу во главе своего небольшого отряда с чувством удовлетворения после хорошо выполненной работы. Сигнальные посты между Винчестером и побережьем были проинспектированы и приведены в готовность ввиду наступающего лета. Если датчане нападут на южное побережье Гемпшира в следующие шесть месяцев, весть достигнет короля в течение часа с помощью сигнальных костров.

В комнате, которую он делил с Экбертом, Этельстан застал его сидящим на кровати. Их младший брат Эдвард стоял на коленях на полу у ног Экберта. Эдвард склонился над шлемом с лоскутом шерстяной ткани в руке. Рядом стояла плошка с растопленным пчелиным воском. Он натирал наносник шлема с таким усердием, которое, вне всякого сомнения, лишит мальчика сил уже через несколько минут.

– Что у нас тут происходит? – спросил Этельстан, сбросив мокрый плащ и потрепав волосы Эдварда. – Ты наконец пристроил нашего бездельника к полезному делу, да, Экберт?

– Я не бездельник! – возразил Эдвард, прекратив работу и подняв к Этельстану возмущенное лицо. – Пока тебя не было, меня произвели в королевские виночерпии. Отец сказал, что скоро у меня будут собственные доспехи и что я должен научиться уходу за ними. Экберт разрешил мне потренироваться на его шлеме.

Услышав это, Этельстан поднял брови и обменялся улыбкой с Экбертом. Королевские гвардейцы должны были сами начищать свои доспехи – занятие скучное и утомительное, и Экберт постоянно ворчал по этому поводу.

– Что ж, это очень великодушно со стороны Экберта, – сказал Этельстан. – Можешь попрактиковаться и на моих латах тоже, если хочешь.

Он стащил с себя шлем и кольчугу и сложил их на сундук, стоявший в изножье его кровати. Судя по тому, что Эдвард, радостно кивнув, продолжил чистку, эта работа ему еще не успела прискучить.

– Что еще у вас здесь нового? – спросил Этельстан.

– Следующая по важности новость – после назначения этелинга Эдварда на должность королевского виночерпия – была получена прошлой ночью от посыльного. Королева Эмма, похоже, беременна.

Стягивавший грязные сапоги Этельстан на мгновение замер, но глаз не поднял.

– Правда, что ли? – проворчал он.

Эта весть не должна бы его удивить, ведь она – жена короля. Она спит с ним вместе. Она за этим сюда и приехала. Он слишком энергично отбросил сапог на пол.

– Королевская чета со свитой находится в пути сюда даже сейчас, – продолжал Экберт, – так как король собирается раздавать милостыню беднякам Винчестера завтра, в чистый четверг. Эдвард, – распорядился он, – принеси Этельстану что‑нибудь поесть. Следующая трапеза еще нескоро, а он, должно быть, голоден.

– Но ведь пост, – воспротивился тот. – Кладовая наверняка закрыта.

– Ты королевский виночерпий, – заметил ему Экберт. – Используй свое новое положение, чтобы добыть брату хотя бы кусок хлеба и немного эля.

Подняв Эдварда на ноги, он подтолкнул его в спину, и парень поспешил прочь из комнаты.

Экберт подождал, пока Эдвард не ушел достаточно далеко, затем сказал:

– Ты ведь осознаешь, что это все меняет, не так ли? Если у королевы родится сын, она захочет, чтобы он унаследовал престол, и она будет давить на короля, пока он не согласится на это. За нас некому замолвить словечко, некому отстаивать наши интересы перед королем.

Этельстан нахмурил лоб. Опасения Экберта казались ему несколько преждевременными.

– С чего ты взял, что король вообще станет слушать Эмму? – спросил он. – Он месяцами просто не обращал на нее внимания.

– Если он и не обращал на нее внимания, Этельстан, то это потому, что она не была беременна. А теперь, когда она понесла, ее влияние непременно усилится. Если Эмма сумеет завоевать для себя и своего ребенка место рядом с королем, то что останется нам?

Этельстан представил себе Эмму, свернувшуюся калачиком на кровати рядом с его отцом, голую и белокожую, с округлившимся животом, в котором рос его ребенок. Помотав головой, чтобы отогнать непрошеное видение, он швырнул на пол второй сапог.

– Хорошо, Экберт, пусть ты прав. Давай допустим, только лишь в качестве предположения, что ребенок родился, и это мальчик. Давай даже представим, что король согласился назвать его своим преемником. И что с того? Наш отец, по всей видимости, не собирается помирать в обозримом будущем, а к тому времени, когда эта прискорбная неизбежность произойдет, может случиться великое множество событий, которые в корне изменят течение наших жизней.

Экберт подался вперед, упершись локтями в колени, и устремил на брата внимательный взгляд.

– А в течение тех лет, что отделяют день сегодняшний от этого неопределенного будущего, – сказал он, – ты, я и остальные наши братья будем сражаться и проливать свою кровь, чтобы защитить нашу страну от датчан. А затем мы должны будем вручить ее сыну Эммы?

– Бог мой, мы даже не знаем, родится у Эммы сын или дочь! – Он в бессильном раздражении вперил в брата гневный взгляд. – Ну, а какое решение проблемы с нерожденным ребенком Эммы предлагаешь ты? – спросил он. – Может, мы его должны утопить сразу после родов? Или, может, нам попытаться утопить королеву, прежде чем она кого‑нибудь родит?

Экберт вскинул руки с раскрытыми ладонями.

– У меня нет решения, – сказал он, тоже раздражаясь. – Я только… Черт побери! Он уже старик! Мало ему, что ли, сыновей? Или не хватало потаскух? Зачем ему было лезть под юбку к этой королеве?

Этельстан горько хохотнул.

– А ты бы смог удержаться на его месте? – спросил он.

Он бы точно не смог.

– Некоторые смогли бы! Эдмунд смог бы, если бы был женат на Эмме. Он ее ненавидит.

В его словах была доля правды. Инстинктивная неприязнь к ней у Эдмунда возникла мгновенно и была основана – насколько понял Этельстан – лишь на том, что она жена Этельреда и королева.

– Эдмунд прагматик, – сказал он. – Если жениться на той или иной женщине и уложить ее в постель будет в его интересах, он это сделает, независимо от того, нравится она ему или нет. Даже если бы это была Эмма. То же можно сказать и о тебе.

– Наверное, я не стал бы с ней спать, – проворчал Экберт, – если бы для развлечений у меня была леди Эльгива.

– Правда? И ты по собственному желанию ограничился бы одной женщиной, имея в своем распоряжении двух?

Откинувшись на кровать, Экберт застонал.

– Нет, я не ограничился бы! Признаю твою правоту. Но, Матерь Божья, что же нам делать?

– Ничего, – сказал Этельстан. – Ничего здесь не поделаешь. Выбрось этого ребенка из головы, Экберт. Когда он родится, подрастет и научится держать в руках меч, тогда давай вернемся к этому разговору.

Экберт ушел, и Этельстан принялся расхаживать по комнате, беспокойно обдумывая новость, услышанную от брата. Он уже не в первый раз мысленно возвращался к предсказанию судьбы, которое сделала прорицательница у древнего кромлеха, – о том, что королевство никогда не будет принадлежать ему. Правда, она не смогла сказать ему, кто следующим наденет корону Англии на свою голову. «Корона окутана тьмой», – сказала она тогда. Что это может значить? Что будет много соискателей на престол? Или то, что преемник Этельреда еще не родился? Если он снова разыщет ее через год, после того как у Эммы родится ребенок, будет ли ее ответ иным?

Этельстан нахмурил лоб. В действительности он не верил в то, что она ему сказала, и все же ее пророчество не давало ему покоя, преследуя так же, как и образ белокожей златовласой Эммы, лежащей в объятиях его отца.

Дорога в Винчестер, графство Гемпшир

Эльгива затаила дыхание, пока таинственный человек напротив нее снимал с головы капюшон, и облегченно вздохнула, увидев, что перед ней Эмма, взирающая на нее из полумрака, а не какой‑нибудь безжалостный нормандский головорез. Фургон покатился по разбитой грязной дороге, и Эльгива снова почувствовала себя неуютно под строгим взглядом Эммы. Напряженное лицо королевы казалось нездоровым. Она явно собиралась сказать что‑то неприятное, и Эльгива пожалела, что находится здесь, а не где‑либо еще.

– Мне сообщили, – наконец заговорила Эмма, – что вы пользуетесь изрядной благосклонностью короля.

Эльгива слегка распрямила спину. Что ж, она ожидала большего, Эмма явно прощупывала почву. Возможно, она не знает наверняка о свиданиях Эльгивы с королем, если только Этельред сам не рассказал ей о них. По ее спине пробежал холодок дурного предчувствия. Мог ли король сознаться королеве в своем прегрешении? Откашлявшись, она сказала:

– Бог даровал мне способность сочинять истории, миледи. Мои рассказы, похоже, доставляют королю удовольствие.

– Ах, Эльгива, – сказала Эмма, вздохнув, – вы и вправду горазды сочинять истории.

Она сложила руки на коленях и оценивающе взглянула на Эльгиву.

– Кроме таланта вы также наделены красотой. Не приходится удивляться тому, что король ценит ваши… услуги. Я надеюсь, его вознаграждения оставляют вас удовлетворенной.

Эльгива скромно потупила взор.

– Удовольствие короля – мое единственное вознаграждение, – сказала она. – Другого мне и не требуется.

Она подняла глаза на Эмму, целомудренно – как ей самой это представлялось – улыбнувшись.

Эмма тоже улыбнулась, и ее улыбка была такой милой, что Эльгива ей почти поверила, впрочем, не вполне.

– Тем не менее, – сказала Эмма, – у всех нас есть тайные желания. Интересно, о чем ваши потаенные мечты?

– Ничего такого не приходит на ум, миледи, – сказала Эльгива, с простодушным выражением лица.

– Неужели? – Эмма склонила голову набок. – А мне говорили, что когда‑то вы рассчитывали стать супругой Этельреда.

Светло‑зеленые глаза Эммы буквально пригвоздили Эльгиву к сиденью, и она не могла отвести взгляд в сторону. Кто из них двоих, гадала она, моргнет первой?

– Мой отец прочил мне это почетное место, – сказала она. – Я ни о чем подобном не помышляла, миледи, уверяю вас.

Эмма выразительно приподняла бровь.

– Не нужно доказывать мне свою невинность, Эльгива, – сказала она. – Свое мнение на этот счет я уже составила.

Эльгива продолжала изображать предельную безучастность. Она прекрасно поняла скрытый смысл слов Эммы, но скорее бы умерла, чем показала бы это. Она ждала, что будет дальше.

– Я хочу кое‑что вам сегодня объяснить, – резко заявила Эмма, – так как стремлюсь в этом вопросе к полной ясности между нами.

Она слегка наклонилась вперед, и теперь ее лицо оказалось совсем рядом с лицом Эльгивы.

– Я законная жена Этельреда и королева, – сказала она, столь тщательно произнося слова, что ее нормандский акцент совершенно улетучился. – Я никогда не отступлюсь, ни добровольно, ни по принуждению. Король никогда ни на кого меня не променяет. Какие бы вы ни питали надежды, сударыня, вы никогда не будете супругой Этельреда.

Эльгива вдруг ощутила приступ сочувствия по отношению к Эмме, поскольку она, конечно же, ошибалась. Если она и дальше будет оставаться бездетной, ничто не сможет удержать Этельреда от развода с ней.

– Моя единственная надежда, миледи, – оставаться у вас в услужении и угождать вам, – сказала она. – Надеюсь, вы не сомневаетесь в моей преданности вам. Я ежедневно молю Бога о вашем здоровье и благословении вашего союза с королем детьми.

Эмма захохотала, но неожиданный толчок фургона прервал ее смех, отбросив ее спиной на подушки.

– В таком случае вам будет приятно узнать, что ваши молитвы не остались без ответа, Эльгива, так как я действительно получила такое благословение. И сейчас я беременна.

Меньше всего Эльгтва ожидала услышать такое, и поначалу она лишь потрясенно глядела на королеву. Как же этой нормандской суке удалось забеременеть? Она была заперта в своем монастыре долгие месяцы, и даже до того король уделял своей жене мало внимания. Она лично об этом заботилась. Взяв себя в руки, она одарила Эмму улыбкой.

– Это прекрасная новость, миледи, – сказала она. – Я, право, очень рада ее слышать. Да и кто был бы не рад?

Эмма опять вскинула бровь.

– Полагаю, очень многие, – сказала она как будто сама себе и затем прибавила: – В связи с этим мне нужно произвести кое‑какие перемены в своей свите. Я хочу, чтобы рядом со мной находились женщины, имеющие опыт обращения с детьми и принимавшие роды. Мне жаль удалять от себя кого‑либо из моих придворных дам, но это придется сделать, чтобы освободить место другим. Поскольку вы, Эльгива, пока еще девушка, боюсь, у вас нет опыта и знаний, которые мне потребуются в ближайшие месяцы. Я решила, что вы вернетесь в свое поместье в Мерсии.

Фургон снова покачнулся, и Эльгиву замутило, хотя причина была не в тряске. Она попыталась облизнуть губы, прежде чем ответить Эмме, но во рту у нее вдруг пересохло. Так вот, значит, как Эмма избавится от соперницы. Способ заслуживает всякой похвалы – необременительный, бескровный и безболезненный. Эмма не понесет никакой ответственности, что бы ни случилось с Эльгивой, когда на нее обрушится гнев ее отца после такого изгнания.

Знает ли король о намерении Эммы?

Она подозревала, что не знает. С беременностью Эммы, по окончании Великого поста, Этельреду понадобится женщина, и Эльгива совсем не желала быть отосланной тогда, когда ее услуги, как выразилась Эмма, безусловно, будут востребованы.

– Вы очень добры, миледи, – сказала она. – Однако, думаю, с учетом явного недоверия ко мне с вашей стороны, будет лучше, если я не поеду с вами во дворец. Моему брату Вульфу, который сегодня составляет королю компанию в дороге, в Винчестере принадлежит дом. Он позаботится обо мне, пока за мной не приедет отец.

Эмма на мгновение растерялась, и Эльгиве это доставило удовольствие. «Нет уж, миледи, – подумала она, – не все будет так, как хочется вам».

– Как вам угодно, – сказала Эмма.

Это было не совсем то, чего хотела Эльгива, но пока сойдет и так. Они тряслись дальше по дороге в Винчестер, то подбрасывавшей их вверх, то заставлявшей валиться набок, что сулило им долгое и отнюдь не безмятежное путешествие.

«И беременность, – подумала Эльгива, разглядывая усталое лицо Эммы, – очень на него похожа и полна опасностей, как для матери, так и для ребенка». Множество причин может привести к преждевременным родам и к смерти новорожденного. Очень много причин. Королева, возможно, и выиграла этот маленький бой, но, пока она не родит здорового жизнеспособного мальчика, их война не будет окончена.