Любить – значит жалеть

Слова «любить» и «жалеть» в русском языке долгое время воспринимались как синонимы. В нашу жестокую эпоху идут споры о том, является ли сострадание одним из главных признаков любви. В традиционной русской культуре это было очевидным.

«Между прочим, ведь "любить" интеллигентское слово, – утверждает герой Надежды Тэффи. – Народ говорит "жалеть". Как это глубоко и горько». И далее развивает тему: «Во всех западных легендах нечисть, появляющаяся в виде женщины, появляется в самом чувственном и соблазнительном виде... Наша русская нечисть не такова. Она знает, что русскую душу одним телом не соблазнишь. Русскую душу надо брать жалостью. Поэтому что делает русалка? Она плачет... Просто бы сидела или манила, что ли, – иной бы и не подошел. А если плачет, как тут не подойти. Жалко ведь».

Любовью‑жалостью любит Соня Мармеладова Раскольникова, а Мышкин – Настасью Филипповну. Впрочем, русские женщины не русалки – нечасто провоцируют на жалость, они сами на нее щедры. Согласно недавно проведенному исследованию языкового сознания, выражение «русская женщина» связано в первую очередь с образом матери. Неудивительно, что реакции женщин на выражение «русский мужчина» аналогичны высказыванию «нечто, что требует опеки и заботы».

Заключения лингвистов совпадают с выводами Г. Гачева: «...русская любовь между мужчиной и женщиной – той же природы, что и любовь к родине. Мужчина от любви к женщине ждет не огненных страстей, но того же упокоения, что дает родина = мать сыра земля. В народной ментальности в отношении женщины к мужчине преобладает материнское чувство: пригреть горемыку, непутевого. Русская женщина уступает мужчине из гуманности, по состраданию души... Не жару, сексуальной пылкости не в силах она противиться – но наплыву нежности и сочувствия».

Такая сила позволяет женщине выступить в роли ангела‑хранителя мужчины, проявлять о нем заботу. Подобные отношения во многом связаны с тем, что ее сущности отвечает скорее «любовь‑жаление», нежели «любовь‑желание». Красота русской женщины – это не столько сексуальная привлекательность, сколько «красота сострадания».

Вспомним культовый фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино». Героиня Евгении Глушенко бросается в воду за своим непутевым мужем, чтобы спасти, утешить, окутать любовью‑всепрощением.

Впрочем, в последнее время все чаще приходится слышать о том, что «жалость унижает» и что «наша русская женская сердобольность и жалость оборачиваются против нас самих». Сегодня больше суровости и жесткости вносится в отношения, да еще и расчетливость появляется, которая считалась ранее типично западной... У нас «коль любить, так без рассудку». Вмешательство рассудка в подобные дела – новшество.

Какое любовное словечко является самым характерным для русских? Наиболее своеобразное русское обращение – родной, родная. Здесь и теплота, и нежность, и душевная близость. Это словечко говорит о том, что в понимании любви русской культурой сексуальная составляющая – отнюдь не главная.

Впрочем, эмоциональная окраска одного и того же слова может быть различной, в зависимости от контекста. Так, например, в пьесе Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше» Барабошева обращается со словом «миленький» ко всем, даже совершенно не симпатичным ей людям. И только в финале, встретив старую любовь, она говорит с нежностью: «Ах ты... миленький!»

«Жжет и губит»

Еще один распространенный русский женский тип, по Лотману, – это демоническая женщина, та, которая разрушает общепринятые нормы и сценарии поведения, опрокидывает все ожидания мужчин. О да, женщина, этот ангел‑хранитель, может быть и дьяволом!

В языческой русской культуре, как и во всех архаических культурах, существовал страх перед темным и загадочным женским началом. Взаимный страх и непроницаемость полов были весьма велики. Для того чтобы «обезвредить» невесту, в день свадьбы совершалось специальное банное действо: «смывание красоты», – причем под «красотой» понимались не внешняя пригожесть, а сила девичества, магические свойства, набранные невестой в девичьих ритуалах.

В христианстве существует двойственное отношение к женщине. Женщина по имени Мария спасает человечество, но изначально‑то погубила мир женщина Ева.

Женщина опасна. Являясь воплощением чувственности, она прельщает и губит. Любопытны древнерусские «Беседы отца с сыном о женской злобе»: «Аще будет юн муж – она его оболстит, близ оконца приседит, скачет, пляшет и всем телом движется, бедрами трясет, хрептом вихляет и другым многим юнным угодит и всякого к собе прелстит».

В одном из старинных поучений приведен следующий отзыв о прекрасном поле: «Что есть жена? Сеть утворена прелыцающи человека... светлым лицем убо и высокими очима намизающи, ногами играющи, делы убивающи... Что есть жена? святым обложница, покоище змиино... спасаемым соблазн, безисцельная злоба, купница бесовская». В особый соблазн может ввести лицезрение пляшущей женщины: «О, лукавые жены многовертимое плясание! Пляшущи то жена прелюбодейца диавола, супруга адова, невеста сатанинина». Очевиден страх перед земным, плотским началом в человеке.

В своем исследовании «Русский Эрос» Георгий Гачев писал: «Что такое секс, чувственная страсть для ру? В России это – событие; не будни, но как раз стихийное бедствие, пожар, землетрясение, эпидемия, после которого жить больше нельзя, а остается лишь омут, обрыв, откос, овраг. Катерина в "Грозе" Островского зрит в душе геенну огненную и бросается в Волгу; Вера в гончаровском "Обрыве" оправляется от этого, как от страшной болезни, словно из пропасти выходит; Анна Каренина и та, что у Блока, остаются "под насыпью, во рву некошеном...". И вступившие в соитие начинают люто ненавидеть друг друга, страсть становится их борьбой не на живот, а на смерть».

Любовь земная, чувственная в русской литературе обыкновенно грозит ужасными последствиями. Примеров, кроме перечисленных Гачевым, достаточно. Лесковская «Леди Макбет Мценского уезда» из‑за любви‑страсти вообще убийцей стала, на каторгу пошла, потом утонула. Наташа Ростова была наказана за чувственное увлечение Анатолем, Ларису из «Бесприданницы» А. Н. Островского застрелили, Настасью Филипповну из «Идиота» Ф. М. Достоевского зарезали, Катюша Маслова из «Воскресения» Л. Н. Толстого в Сибирь отправилась, Позднышев из толстовской же «Крейцеровой сонаты» жену убил. Во «Власти тьмы» от греховной страсти произошла целая серия злодейств.

Вот как воспевал любовь русский Серебряный век в лице Константина Бальмонта: «Любовь ужасна, беспощадна, она чудовищна. Любовь нежна, Любовь воздушна, Любовь неизреченна и необъяснима... тайна Любви больше, чем тайна смерти, потому что сердце захочет жить и умереть ради Любви, но не захочет жить без Любви».

Пожалуй, самый главный философ и идеолог русской любви – Федор Михайлович Достоевский. Его противоречивые, мятущиеся героини, жертвы и мучительницы, лишили покоя многих юных – и не только юных – читателей. Бердяев восторженно восклицал: «О любви удалось Достоевскому открыть что‑то небывалое в русской и всемирной литературе, у него была огненная мысль о любви». Не о христианской любви здесь речь: «Самая сильная любовь неосуществима на земле, она безнадежна, безысходно трагична, она рождает смерть и истребление». Да, так и говорит один из героев Достоевского предмету своей страсти: «Я вас истреблю!»

Вот, кстати, домашнее задание: попытайтесь вспомнить хотя бы одного западного прозаика, который спел бы в большинстве своих произведений такой исступленный гимн любви.

Достоевскому вторит Блок со своими «Скифами». Он обращается к Западу:

Да, так любить, как любит наша кровь,

Никто из вас давно не любит!

Забыли вы, что в мире есть любовь,

Которая и жжет, и губит!

Эмоции захлестывают поэтов и читателей. Чувство, убеждены мы все, не должно стать обыденным, а для того, по выражению Чехова, русские любят украшать любовь «роковыми вопросами». Начитается человек книжек, и начинает его томить мечта о небывалой, роковой и губительной любви... Как англичанин Клервилль, влюбленный в петербургскую барышню Мусю, в романе Марка Алданова «Ключ»: «Он искал и находил в ней сходство с самыми необыкновенными героинями "Братьев Карамазовых", "Идиота", "Бесов", мысленно примерял к ней те поступки, которые совершали эти героини. В более трезвые свои минуты Клервилль понимал, что в Мусе так же не было Грушеньки или Настасьи Филипповны, как не было ничего от Достоевского в ее среде, в ее родителях. Однако трезвых минут у Клервилля становилось все меньше». Литература, мечты и любовь пьянят и кружат даже самые трезвые западные головы.

Вот еще одна типично русская тема. Земная любовь, венцом не покрытая, – грех и, соответственно, требует покаяния. Прилюдно кается в своем грехе Катерина из «Грозы». Сообщает всему миру о своем блуде Никита («Власть тьмы»). Признается в грехе и добровольно идет на каторгу Нехлюдов – вслед за соблазненной им крестьянкой Катюшей Масловой («Воскресение»). Отметим, что грех между аристократом и простолюдинкой, по мысли русских классиков, всегда приводит к особо тяжким последствиям. Вспомним хотя бы повесть Л. Н. Толстого «Дьявол». Лев Николаевич, сам далеко не равнодушный к прелестям пейзанок, описывает пагубное влечение в самых мрачных тонах.

А бывает, что покаяние даже опережает грех. Впрочем, как известно, кто смотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. Итак, XVII век, протопоп Аввакум, к которому приходит исповедоваться девица, виновная в «блудном деле». Она столь соблазнительна, что суровый протопоп держит руку над пламенем свечи, чтобы ценою ожога отвлечься от грешных мыслей. Сходную ситуацию описывает Л. Н. Толстой в повести «Отец Сергий». Монах, мучимый желанием поддаться уговорам распущенной дамы и совершить блудный грех, вместо того рубит себе палец.

Тему иронически продолжает Виктор Пелевин в романе «Т.». Граф Т. не может устоять перед обворожительной крестьянкой Аксиньей. А потому берет в руки топор. Увидев это, Аксинья в ужасе убегает и прячется. Граф зовет ее.

«Не выйду, барин! – отозвалась Аксинья. – Вы топором зашибете.

– Палец хотел рубить, – крикнул он. – Палец, не тебя!

– А зачем палец?

– От зла уберечься!

Аксинья некоторое время молчала – верно, думала.

– А че ты им делаешь, пальцем? – крикнула она наконец».

Вот оно, роковое непонимание между народом и интеллигенцией! Аксинья все‑таки убегает, а совестливый граф думает: «Оскорбил эту святую женщину, эту юную труженицу, плюнул ей в душу... Хотя непонятно, что именно ее так оттолкнуло. Совсем ведь не чувствую народной души, только притворяюсь». И продолжает путь с тяжелым сердцем.