CXXXI. Смерть любовников

Постели, нежные от ласки аромата,

Как жадные гроба, раскроются для нас,

И странные цветы, дышавшие когда‑то

Под блеском лучших дней, вздохнут в последний раз.

Остаток жизни их, почуяв смертный час,

Два факела зажжет, огромные светила,

Сердца созвучные, заплакав, сблизят нас,

Два братских зеркала, где прошлое почило.

В вечернем таинстве, воздушно‑голубом,

Мы обменяемся единственным лучом,

Прощально‑пристальным и долгим, как рыданье.

И Ангел, дверь поздней полуоткрыв, придет,

И, верный, оживит, и, радостный, зажжет

Два тусклых зеркала, два мертвые сиянья.[140]

CXXXII. Смерть бедняков

Лишь Смерть утешит нас и к жизни вновь пробудит,

Лишь Смерть – надежда тем, кто наг и нищ и сир,

Лишь Смерть до вечера руководить нас будет

И в нашу грудь вольет свой сладкий эликсир!

В холодном инее и в снежном урагане

На горизонте мрак лишь твой прорежет свет,

Смерть – ты гостиница, что нам сдана заране,

Где всех усталых ждет и ложе и обед!

Ты – Ангел: чудный дар экстазов, сновидений

Ты в магнетических перстах ко всем несешь,

Ты оправляешь одр нагим, как добрый гений;

Святая житница, ты всех равно оберешь;

Отчизна древняя и портик ты чудесный,

Ведущий бедняка туда, в простор небесный![141]

CXXXIII. Смерть художников

Не раз раздастся звон потешных бубенцов;

Не раз, целуя лоб Карикатуры мрачной,

Мы много дротиков растратим неудачно,

Чтоб цель достигнута была в конце концов!

Мы много панцирей пробьем без состраданья,

Как заговорщики коварные хитря

И адским пламенем желания горя –

Пока предстанешь ты, великое созданье!

А вы, что Идола не зрели никогда!

А вы, ваятели, что, плача, шли дотоле

Дорогой горькою презренья и стыда!

Вас жжет одна мечта, суровый Капитолий!

Пусть Смерть из мозга их взрастит свои цветы,

Как Солнце новое, сверкая с высоты![142]