XCII. Самобичевание

К Ж. Ж. Ф.

Я поражу тебя без злобы,

Как Моисей твердыню скал,

Чтоб ты могла рыдать и чтобы

Опять страданий ток сверкал,

Чтоб он поил пески Сахары

Соленой влагой горьких слез,

Чтоб все мечты, желанья, чары

Их бурный ток с собой унес

В простор безбрежный океана;

Чтоб скорбь на сердце улеглась,

Чтоб в нем, как грохот барабана,

Твоя печаль отозвалась.

Я был фальшивою струной,

С небес симфонией неслитной;

Насмешкой злобы ненасытной

Истерзан дух погибший мой.

Она с моим слилася стоном,

Вмешалась в кровь, как черный яд;

Во мне, как в зеркале бездонном

Мегеры отразился взгляд!

Я – нож, проливший кровь, и рана,

Удар в лицо и боль щеки,

Орудье пытки, тел куски;

Я – жертвы стон и смех тирана!

Отвергнут всеми навсегда,

Я стал души своей вампиром,

Всегда смеясь над целым миром,

Не улыбаясь никогда![101]

XCIII. Неотвратимое

I

Идея, Форма, Существо

Низверглись в Стикс, в его трясину,

Где Бог не кинет в грязь и в тину

Частицу света своего.

Неосторожный Серафим,

Вкусив бесформенного чары,

Уплыл в бездонные кошмары,

Тоской бездомности томим.

И он в предсмертной маете

Стремится одолеть теченье,

Но все сильней коловерченье

И вой стремнины в темноте.

Он бьется в дьявольской сети,

Он шарит, весь опутан тиной,

Он ищет свет в норе змеиной,

Он путь пытается найти.

И он уже на край ступил

Той бездны, сыростью смердящей,

Где вечной лестницей сходящий

Идет без лампы, без перил,

Где, робкого сводя с ума,

Сверкают чудищ липких зраки,

И лишь они видны во мраке,

И лишь темней за ними тьма.

Корабль, застывший в вечном льду,

Полярным скованный простором,

Забывший, где пролив, которым

Приплыл он и попал в беду!

– Метафор много, мысль одна:

То судьбы, коим нет целенья,

И злое дело, нет сомненья,

Умеет делать Сатана.

II

О, светлое в смешенье с мрачным!

Сама в себя глядит душа,

Звездою черною дрожа

В колодце Истины прозрачном.

Дразнящий факел в адской мгле

Иль сгусток дьявольского смеха,

О, наша слава и утеха –

Вы, муки совести во Зле![102]