Б) Человек как адресат Божественного самооткровения. Антропологический поворот в понимании откровения в Новое время

Чтобы отразить наступление «позитивизма в отношении откровения», т. е. такое понимание откровения, которое и его сообщение, и его внутреннее постижение связывает исключительно с Богом и не вовлекает в событие откровения человека, необходимо сослаться в толковании откровения собственно на человека. Это необходимо также и с точки зрения практики веры, поскольку здесь мы зачастую сталкиваемся с такой фундаментальной установкой, «для которой христианское учение о вере состоит в сообщении истин, в которые нужно именно “веровать”, даже если не удается усмотреть их связь с жизнью»[100]. Но откровение направлено определенному адресату, и оно обретает свой глубочайший смысл лишь там, где его понимают и вплетают в дела жизни. «Какую, собственно, цель {51} преследовал бы Бог, сообщая нам о своей Божественной сущности, как бы информируя нас о ней, если бы это не имело отношения к нашей жизни, к нашему пониманию самих себя? Какой смысл несло бы откровение, если бы оно не затрагивало дело нашего спасения?»[101] Откровение, тем самым, только там достигает своей цели, где оно становится «событием размыкания», открытием.

Опыт, состоящий в том, что откровение как самооткровение Бога затрагивает экзистенцию и способ существования каждого человека, как бы подготавливается опытом повседневности. Одно слово, один взгляд могут заново раскрыть значение жеста или слова. Решающим здесь является не знание как принятие к сведению, но само понимание. Это понимание позволяет признать личную значимость происходящего, и это означает одновременно, «что это событие размыкания распахивает новое измерение понимания другого и себя самого»[102]. Подтверждение этому мы находим и в радостных, и в тягостных событиях собственной жизни. Только больные по‑настоящему сознают, насколько драгоценен дар здоровья. – Такое понимание углубляется непосредственным переживанием, таким созерцанием, которое присущим ему особым образом выявляет значимость духовного опыта. – Наконец, нельзя не принимать во внимание того обстоятельства, что пример из чужой жизни может стать образцом для нашей собственной.

Откровение значимо для человека, который без него должен был бы оставаться во тьме сомнения, в неопределенности окончательного незнания и в ситуации вопрошания, не допускающей надежного ответа[103]. В откровении человеку дарована именно достоверность того, откуда проистекает его жизнь и к чему она направлена, здесь названы ее исток и цель, и, тем самым, названо то, ради чего стоит пройти жизненный путь в вере, надежде и любви и остаться верным своему призванию. Таким образом, не только услышаны воздыхания твари, которая уповает на свое завершение; откровение обнажает решающее и окончательное в человеческой жизни. И рядом с неуверенностью появляется надежность, рядом со страхом – защищенность, рядом с отчаянием – утешение, рядом с унынием – мужество, рядом с радостью и счастьем – обетование вечности[104]. Именно в силу этого откровение нуждается в человеке как разумном существе. Фома Аквинский сформулировал в качестве аксиомы следующее положение: gratia supponit naturam («благодать предполагает природу»), соответственно, fides supponit ratio («вера предполагает {52}разум»)[105].

Но именно человеку присуще задавать вопросы о своем жизненном мире, независимо от того, какое значение он придает возможному ответу. Так что, для Фомы в этой аксиоме речь идет не о каком‑то особенно зрелом разуме, ведь необходимость такого предварительного условия «зачеркнула бы положение о том, что благодать и вера даются не по обязанности […] Более того, предполагается, что откровение Божие подразумевает существование такого субъекта, который мог бы его услышать, понять и принять [относительно него] свободное решение»[106]. Тем самым, свобода свершения Божественного откровения как самооткровения Бога отнюдь не подвергается сомнению, когда при этом настоятельно подчеркивают, что человек остается вовлеченным в событие Откровения и при этом не пассивно, но в деятельном осуществлении своей жизни, поскольку в Иисусе Христе Божественное откровение как самооткровение Бога достигает своей высшей и последней точки.