Глава шестая. Во время экономического спада «Код семь»[6]закрыл свою столовую, а на освободившемся месте кто‑то разместил салат‑бар и пиццерию

Во время экономического спада «Код семь»[6]закрыл свою столовую, а на освободившемся месте кто‑то разместил салат‑бар и пиццерию, где питались служащие муниципального центра. Закусочная от «Семерки» все еще была открыта, но идти туда Босху не хотелось. Поэтому во время обеденного перерыва он вывел машину с автостоянки возле Паркер‑центра и поехал в швейный квартал, чтобы поесть в заведении под названием «У Горького». В этом русском ресторане весь день подавали завтрак, так что он заказал особую яичницу с беконом и помидорами и понес ее к столику, на котором кто‑то уже оставил номер «Таймс».

Статья о блондинке в бетоне принадлежала перу Бреммера. Наряду с цитатами из вступительных заявлений на суде здесь говорилось о том, где было найдено тело, и о его возможной связи с судебным процессом. В статье также сообщалось, что, по данным полицейских источников, детектив Гарри Босх получил анонимную записку, автор которой утверждал, что он и есть настоящий Кукольник.

В голливудском отделении явно произошла утечка информации, но Босх понимал, что обнаружить ее совершенно невозможно. Записка была найдена в дежурной части, так что о ней знали слишком многие полицейские в форме, каждый из которых мог шепнуть о ней Бреммеру. В конце концов, с Бреммером стоило дружить. В прошлом Босх и сам давал Бреммеру информацию, и в ряде случаев Бреммер оказывался весьма полезен.

Цитируя безымянные источники, статья утверждала, что полиция пока не пришла к выводу, является ли записка подлинной и действительно ли нахождение тела связано с делом Кукольника, которое завершилось четыре года назад.

Единственное, что еще было интересно Босху, – это короткий рассказ о бильярдной «У Бинга». Здание сгорело на вторую ночь волнений, арестован за это никто не был. Расследовавшие дело специалисты по поджогам пришли к выводу, что перегородки между помещениями не являлись несущими стенами, а это значило, что все попытки остановить пламя были равнозначны попыткам удержать воду в чашке, сделанной из туалетной бумаги. От момента поджога до полного возгорания прошло всего восемнадцать минут. Большинство помещений арендовали киношники, так что во время этих событий была украдена или сгорела в огне часть ценного реквизита. Само здание выгорело полностью. Следователи установили, что пожар начался с бильярдного зала, где загорелся стол для бильярда.

Отложив газету, Босх принялся размышлять о показаниях Ллойда. Он помнил слова Белка о том, что в этом деле все зависит от него самого. Чандлер тоже должна это понимать. Она будет его подкарауливать, готовая сделать так, что эпизод с Ллойдом покажется ему детской забавой. Босх вынужден был признаться самому себе, что уважает ее за мастерство и жесткость. Эта мысль заставила его кое о чем вспомнить. Поднявшись на ноги, он направился к висевшему перед входом телефону‑автомату. Застав Эдгара в столе убийств, Босх был несколько удивлен.

– Есть какие‑нибудь успехи в идентификации? – спросил Босх.

– Нет, парень, отпечатки нигде не проходят. Нет вообще никаких совпадений. Она ни разу не привлекалась. Мы все еще пытаемся пробить ее по другим источникам, вроде лицензий на развлечения для взрослых.

– Черт!

– Ну, мы тут предприняли кое‑что еще. Помнишь того профессора из Калифорнийского университета, о котором я тебе говорил? Ну так вот, он пробыл тут все утро со своим студентом, разрисовывая гипсовое лицо. В три часа я пригласил сюда прессу, чтобы все это показать. Рохас пошел покупать светлый парик, который мы и напялим на голову. Если это привлечет внимание ТВ, мы сможем получить идентификацию.

– Кажется, неплохой план.

– Угу. Как там суд? В «Таймс» сегодня скандал. У этого Бреммера оказались свои источники.

– В суде все прекрасно. Я тут у тебя хотел кое‑что спросить. Когда ты вчера уехал с места преступления и вернулся в участок, где был Паундс?

– Паундс? Он был… мы вернулись одновременно. А что?

– Когда он уехал?

– Чуточку попозже. Как раз перед тем, как ты приехал сюда.

– Он звонил из своего кабинета?

– Думаю, он сделал несколько звонков. Честно говоря, я не следил. А что такое? Ты думаешь, он и есть источник Бреммера?

– Один последний вопрос. Он закрывал дверь, когда звонил?

Босх знал, что Паундс параноик. Он всегда держал дверь своего кабинета открытой, а шторы на стеклянных перегородках поднятыми, чтобы видеть и слышать, что происходит в помещении для инструктажа. Если что‑нибудь из этого запиралось или опускалось, подчиненные знали: что‑то происходит.

– Ну, теперь, когда ты об этом упомянул, мне кажется, он и вправду ненадолго закрывал дверь. И что с того?

– Бреммер меня не волнует, но кто‑то говорил с Мани Чандлер. Сегодня утром в суде она знала, что вчера меня вызывали на место происшествия. В «Таймс» этого не было. Кто‑то ее предупредил.

Прежде чем ответить, Эдгар немного помолчал.

– Но зачем же Паундсу ее предупреждать?

– Не знаю.

– Может, это все‑таки Бреммер. Он мог ей об этом сказать, хотя и ничего не написал в своей статье.

– В статье сказано, что он не смог получить у нее комментарий. Это должен быть кто‑то другой. Хотя, возможно, с Бреммером и Чандлер говорил один и тот же человек. Который хочет мне подгадить.

Эдгар ничего не ответил, и Босх решил пока оставить эту тему.

– Мне пора возвращаться в суд.

– Эй, а как там поживает Ллойд? Я слышал по радио, что он был первым свидетелем.

– Он сделал все так, как и ожидалось.

– Черт! А кто следующий?

– Не знаю. У нее вызваны Ирвинг и Локке, психиатр. Мне кажется, это будет Ирвинг. Продолжит с того места, где закончил Ллойд.

– Ну, удачи. Кстати, если ты ищешь, чем заняться… Я имею в виду тот концерт для ТВ, который я сегодня провожу. Я буду сидеть здесь и ждать звонков. Если хочешь поучаствовать, милости просим.

Босх коротко подумал о своих планах поужинать с Сильвией. Ничего, она поймет.

– Ладно, я приеду.

Послеобеденное заседание не было отмечено особыми событиями. Как показалось Босху, стратегия Чандлер состояла в том, чтобы выставить на обдумывание присяжными сразу два вопроса. Одним из них было предположение об ошибке в расследовании, из которого вытекало, что Босх хладнокровно убил невиновного человека. Вторым – применение силы. Даже если присяжные решат, что примерный семьянин Норман Черч и есть серийный убийца Кукольник, им все равно придется решать, были ли действия Босха соответствующими обстановке.

Сразу после обеда Чандлер вызвала свидетелем свою клиентку Дебору Черч. Та поведала вызывающую сочувствие историю о прекрасной жизни с прекрасным мужем, который был со всеми чрезвычайно ласков – с дочерьми, с женой, с матерью и тещей. Никакого женоненавистничества. Никакого трудного детства. Давая показания, вдова держала в руке пачку «Клинекса», с каждым новым вопросом меняя салфетку.

На ней было традиционное черное платье, какое носят вдовы. Босх вспомнил, какой привлекательной казалась Сильвия, когда он видел ее в черном на похоронах мужа. А вот Дебора Черч выглядела просто ужасно. Казалось, она наслаждается той ролью, которую ей приходится играть в суде, – ролью жены невинной жертвы. Подлинной жертвы. Чандлер прекрасно ее подготовила.

Это было неплохое представление, но тут важно было не переборщить, и Чандлер это понимала. Вместо того чтобы оставить неприятные моменты на потом, чтобы они выявились на перекрестном допросе, она в конце концов спросила Дебору Черч: почему же, если все было так чудесно, ее муж оказался в той квартире над гаражом, которую он снимал под вымышленным именем?

– У нас были некоторые трудности. – Она сделала паузу, чтобы промокнуть глаза салфеткой. – Норман испытывал сильный стресс – он нес большую ответственность в своем конструкторском отделе. Ему нужно было как‑то снять напряжение, и поэтому он снял эту квартиру. Он говорил, что ему нужно побыть одному. Подумать. Я ничего не знаю насчет той женщины, которую он туда привел. Думаю, он впервые сделал что‑нибудь подобное. Он был наивным человеком. Я думаю, она это заметила. Она взяла у него деньги, а потом позвонила в полицию и рассказала эту безумную историю о том, что он и есть Кукольник. Наверно, это было своего рода расплатой.

Босх написал что‑то в блокноте, который держал перед собой, и передал его Белку, который прочитал записку, а затем что‑то записал в своем собственном блокноте.

– А как насчет косметики, которую там нашли, миссис Черч? – спросила Чандлер. – Вы можете это объяснить?

– Единственное, что я могу сказать, – я бы знала, если бы мой муж был этим чудовищем. Я бы знала. Если там нашли косметику, значит, ее подложил туда кто‑то другой. Возможно, после того, как он умер.

Босх почувствовал, как все смотрят на него, – ведь вдова только что обвинила его в том, что он после убийства ее мужа подбросил вещественные доказательства.

После этого Чандлер перешла на более безопасные темы вроде отношений Нормана Черча с дочерьми, закончив вопросом:

– Он любил своих дочерей?

– Очень, очень любил! – сказала миссис Черч, и из ее глаз полился новый поток слез. На сей раз она не стала вытирать их салфеткой, предоставив присяжным возможность наблюдать, как слезы катятся по ее лицу и исчезают в многочисленных складках ее двойного подбородка.

Дав ей возможность прийти в себя, Белк встал и занял свое место у кафедры.

– Ваша честь, я снова буду краток. Миссис Черч, я хочу, чтобы жюри это было абсолютно ясно. Вы действительно заявили суду, что знали о квартире, которую снимал ваш муж, но ничего не знали о каких‑либо женщинах, которых он мог или не мог туда приводить?

– Да, это так.

Белк заглянул в свои записи.

– Разве вы не сказали детективам в ночь происшествия, что ничего не слышали ни о какой квартире? Разве не вы настойчиво отрицали, что ваш муж когда‑либо снимал подобную квартиру?

Дебора Черч не ответила.

– Если это поможет освежить вашу память, я могу предоставить для прослушивания в суде запись вашего первого допроса.

– Да, я это говорила. Я солгала.

– Солгали? Зачем же вы солгали полиции?

– Потому что один из полицейских только что убил моего мужа. Я не… я не могла иметь с ними никаких дел.

– Правда заключается в том, что в ту ночь вы сказали правду, не так ли, миссис Черч? Вы никогда не знали ни о какой квартире.

– Нет, это не так. Я знала о ней.

– Вы с мужем о ней говорили?

– Да, говорили.

– И вы это одобрили?

– Да… с неохотой. Я надеялась, что он останется дома и мы вместе справимся с этим стрессом.

– Хорошо, миссис Черч, но если вы знали об этой квартире, говорили о ней с мужем и дали свое, пусть неохотное, согласие, тогда почему ваш муж снимал ее под вымышленным именем?

Она не ответила. Белк ее поймал. Босху показалось, что он заметил, как вдова смотрит на Чандлер. Он перевел взгляд на адвокатессу, но та сохраняла прежнее выражение лица, ничем не помогая своей клиентке.

– Думаю, – наконец сказала вдова, – это один из вопросов, которые вы могли бы задать ему, если бы мистер Босх не убил его так хладнокровно.

– Последнюю характеристику присяжные должны проигнорировать, – не дожидаясь протеста со стороны Белка, сказал судья. – Миссис Черч, вы не вправе этого говорить.

– Простите, ваша честь.

– Это все, – сказал Белк и покинул кафедру.

Судья объявил десятиминутный перерыв.

Во время перерыва Босх вновь вышел покурить. Мани Чандлер больше не появлялась, однако бездомный опять к нему подошел. Босх предложил ему целую сигарету, которую тот взял и положил в карман рубашки. Он снова был небрит, глаза слабо светились безумием.

– Вас зовут Фарадей, – сказал Босх таким тоном, словно разговаривал с ребенком.

– Ага, и что с того, лейтенант?

Босх улыбнулся. Бродяга его сразу раскусил. Вот только в должности ошибся.

– Да ничего. Просто я о вас слышал. Я также слышал, что вы были адвокатом.

– Я им и остался. Просто я не практикую.

Повернувшись, он посмотрел на проезжающий по Спринг‑стрит тюремный автобус. За зарешеченными окнами виднелись озлобленные лица заключенных. Кто‑то из них тоже признал в Босхе копа и просунул сквозь черную решетку свой средний палец. В ответ Босх только улыбнулся.

– Меня звали Томас Фарадей. Но сейчас я предпочитаю зваться Томми Фарауэй.[7]

– А что случилось, почему вы перестали практиковать?

Томми посмотрел на него кротким взглядом.

– Свершилось правосудие – вот что случилось. Спасибо за курево.

Держа в руке чашку, он направился к зданию муниципалитета. Вероятно, оно тоже входило в его участок.

После перерыва Чандлер вызвала свидетелем эксперта из коронерской службы по имени Виктор Амадо. Это был очень низенький человек с внешностью классического книжного червя. По пути к месту свидетеля он то и дело переводил взгляд то на судью, то на присяжных. На вид ему было не больше двадцати восьми лет, но голова его казалась почти совершенно лысой. Босх вспомнил, что четыре года назад все волосы его были целы, а члены спецгруппы звали его Деткой. В том случае, если бы Чандлер его не вызвала, Белк вызвал бы его сам.

Наклонившись, Белк прошептал, что Чандлер применяет прием «хороший парень – плохой парень», чередуя полицейских свидетелей со своими.

– После Амадо она, вероятно, выставит одну из дочерей, – сказал он. – Такая стратегия совсем неоригинальна.

Босх не стал упоминать, что стратегия самого Белка «верьте нам, ведь мы копы» тоже не блещет новизной.

Амадо обстоятельно рассказал о том, как он получил все бутылочки и баночки с косметикой, которые были найдены в квартире Черча, а затем сопоставил их с той или иной жертвой Кукольника. По его словам, ему пришлось иметь дело с девятью отдельными группами косметики – тушь для ресниц, румяна, губная помада и т. д. Каждая группа с помощью химического анализа была сопоставлена с образцами, взятыми с лиц жертв.

Затем детективы опросили родственников и друзей погибших женщин, чтобы определить, какими именно видами косметики пользовались жертвы. «И все это сошлось», – сказал Амадо. В одном случае, добавил он, тушь для ресниц, найденная в ванной у Черча, была идентифицирована как принадлежавшая второй жертве.

– А что насчет тех двух жертв, для которых не было найдено подходящей косметики? – спросил Чандлер.

– Это настоящая загадка. Их косметику мы так и не нашли.

– Фактически, кроме туши для ресниц, которая была якобы найдена и якобы соответствовала жертве номер два, вы не можете быть на сто процентов уверены, что косметика, которую полиция предположительно нашла в квартире, принадлежала жертвам. Это так?

– Подобные вещи относятся к массовой продукции и продаются по всему миру. Так что их можно встретить повсюду, но вероятность того, что девять совпадающих комбинаций косметики оказались в одном и том же месте по чистой случайности, исчезающе мала.

– Я не предлагаю вам гадать, мистер Амадо. Будьте добры ответить на вопрос, который я задала.

– Мой ответ заключается в том, что на сто процентов уверенным здесь быть нельзя, – поморщившись, ответил Амадо.

– Хорошо, а теперь расскажите жюри насчет проведенных вами тестов ДНК, связывающих Нормана Черча с одиннадцатью убийствами.

– Таких тестов мы не проводили. Дело в том…

– Просто отвечайте на вопрос, мистер Амадо. Как насчет серологических тестов, связывающих мистера Черча с этими преступлениями?

– Их не проводили.

– Стало быть, решающим доводом было совпадение марок косметики – именно оно стало основным доказательством того, что мистер Черч и есть Кукольник?

– Ну, для меня да. Насчет детективов я не знаю. В моем отчете сказано…

– Уверена, что для детективов решающим доводом была пуля, которая его убила.

– Возражаю! – крикнул со своего места Белк. – Ваша честь, она не вправе…

– Миз Чандлер! – загремел судья Кейес. – Я уже предупреждал вас обоих именно об этом. Почему вы позволяете себе высказывать предвзятые и необоснованные суждения?

– Извините, ваша честь.

– Пожалуй, для извинений немного поздновато. Мы еще обсудим данный вопрос после того, как присяжные уйдут домой.

После этого судья велел присяжным не принимать во внимание ее замечание. Но Босх прекрасно понимал, что со стороны Чандлер это был хорошо продуманный ход. Теперь присяжные будут еще больше ей сочувствовать. Ведь против нее как будто даже судья – хотя на самом деле это и не так. А когда на сцену выступит Белк, чтобы исправить впечатление от допроса Амадо, присяжные все еще будут размышлять о том, что случилось, и не обратят на его усилия внимания.

– У меня все, ваша честь, – сказала Чандлер.

– Мистер Белк! – пригласил судья.

«Только на этот раз не говори, что у тебя всего несколько вопросов», – мысленно попросил Босх.

– У меня всего несколько вопросов, мистер Амадо, – сказал Белк. – Адвокат истца упоминала серологические тесты и тесты ДНК, и вы сказали, что они не проводились. Почему?

– Ну, потому, что тестировать было нечего. Ни в одном из тел не было обнаружено семенной жидкости – убийца пользовался презервативом. Без такого рода образцов не было особого смысла проводить анализы – ДНК и кровь мистера Черча сравнивать было бы не с чем.

Белк отметил ручкой вопрос, записанный у него в блокноте.

– Если семенной жидкости или спермы не оказалось, откуда вы знаете, что эти женщины были изнасилованы или даже вступали в сексуальные отношения по согласию?

– Вскрытие во всех одиннадцати случаях выявило гораздо более сильные повреждения влагалища, чем это обычно бывает или даже возможно при сексе по согласию. В двух случаях у жертв даже отмечены разрывы стенки влагалища. По моей оценке, жертвы были грубо изнасилованы.

– Но ведь эти женщины вели образ жизни, для которого характерен высокий уровень половой активности и даже, если хотите, «грубый секс». Две из них участвовали в съемках порнографических видеофильмов. Как вы можете быть уверены, что они подверглись сексуальному насилию против их воли?

– Такого рода повреждения должны быть очень болезненными, особенно у тех двух с разрывом влагалища. Кровотечения отмечались в момент смерти. Помощники коронера, которые производили вскрытия, пришли к единогласному мнению, что эти женщины были изнасилованы.

Белк сделал еще одну пометку в своих записях, перелистнул страницу и собрался задать новый вопрос. А он хорошо справляется с Амадо, подумал Босх. Лучше, чем Мани. Возможно, с ее стороны было ошибкой вызывать его в качестве свидетеля.

– Откуда вы знаете, что убийца использовал презерватив? – спросил Белк. – Разве эти женщины не могли быть изнасилованы каким‑либо предметом, что и объясняет отсутствие семенной жидкости?

– Такое действительно могло произойти, вызвав некоторые из повреждений. Тем не менее в пяти случаях существуют явные доказательства того, что они имели секс с мужчиной, использовавшим презерватив.

– И что же это за доказательства?

– Мы составили комплекты по изнасилованиям и…

– Секунду, мистер Амадо. Что такое «комплект по изнасилованию»?

– Существует определенный порядок сбора вещественных доказательств с трупов жертв, которые могут оказаться жертвами изнасилования. В случае с женщиной мы берем влагалищные и анальные мазки, осматриваем лобок в поисках чужеродных лобковых волос и проделываем другие подобные процедуры. Мы также берем образцы крови и волос жертвы на тот случай, если понадобится сравнить их с уликами, найденными на подозреваемом. Все это собирается вместе в комплект вещественных доказательств.

– Хорошо. Когда я вас прервал, вы хотели рассказать нам об уликах, найденных на телах пяти жертв, которые указывали на секс с мужчиной, пользовавшимся презервативом.

– Да, мы составляли комплект по изнасилованию каждый раз, когда обнаруживали жертву Кукольника. Во влагалищных пробах пяти женщин содержалось чужеродное вещество. У каждой это был один и тот же материал.

– И что же это было, мистер Амадо?

– Смазочный материал презерватива.

– Можно ли было его идентифицировать, соотнеся с определенным видом презервативов?

Глядя на Белка, Босх видел, что здоровяк едва не подпрыгивает от нетерпения. Амадо говорил медленно, и каждый раз Босх замечал, что Белк не может дождаться окончания ответа, чтобы задать новый вопрос. Он был на коне.

– Да, – сказал Амадо. – Мы идентифицировали это изделие. Это оказался презерватив «Троян‑Энц» со смазкой и специальным резервуаром. Произносится как «Э‑Н‑Ц», – глядя на протоколиста, добавил он.

– И оно было одинаковым для всех пяти образцов, полученных из пяти тел? – спросил Белк.

– Да, одинаковым.

– Хочу задать вам гипотетический вопрос. Если учесть, что нападавший использовал один и тот же сорт презерватива со смазкой, то почему, по вашему мнению, смазочный материал был найден во влагалищных пробах только пяти жертв?

– Я думаю, что это может объясняться целым рядом факторов – например, силой сопротивления жертвы. Но в основном это зависит от того, сколько смазочного вещества вытекло из презерватива и осталось во влагалище.

– Когда сотрудники полиции привезли вам на анализ различные контейнеры с косметикой, найденные на арендованной Норманом Черчем квартире, они доставили вам что‑либо еще?

– Да, доставили.

– И что это было?

– Коробка презервативов «Троян‑Энц» со смазкой и специальным резервуаром.

– Сколько презервативов вмещает данная коробка?

– Двенадцать отдельно упакованных презервативов.

– Сколько еще оставалось в коробке, когда полицейские доставили их вам?

– Оставалось еще три штуки.

– У меня все.

Белк с торжествующим видом вернулся к столу защиты.

– Минуточку, ваша честь! – сказала Чандлер.

Босх видел, как она открыла толстую папку, полную полицейских документов. Пролистав страницы, она вытащила оттуда небольшую пачку документов, скрепленных канцелярской скрепкой. Быстро пробежав взглядом заголовок первого из них, она положила его поверх остальных и принялась изучать следующие. Босх сумел заметить, что это был перечень документов, входящих в комплект по изнасилованию. Чандлер читала протоколы на все одиннадцать жертв.

– Она сейчас вляпается в жуткое дерьмо, – наклонившись к нему, прошептал Белк. – Я собирался поднять это позднее, во время вашего допроса.

– Миз Чандлер! – нараспев произнес судья.

Она встрепенулась:

– Да, ваша честь, я готова. У меня есть дополнительные вопросы к мистеру Амадо.

Забрав с собой к кафедре пачку протоколов, она пробежала взглядом два последних и посмотрела на эксперта.

– Мистер Амадо, вы упомянули, что в состав комплекта по изнасилованию входят поиски чужих лобковых волос. Я правильно это поняла?

– Да.

– Можете ли вы немного подробнее описать эту процедуру?

– Ну, суть дела заключается в том, что по лобковым волосам жертвы проводят расческой и собирают отделившиеся волосы. Зачастую эти отделившиеся волосы принадлежат нападавшему или, возможно, другим сексуальным партнерам.

– Как они туда попадают?

Лицо Амадо побагровело.

– Ну, э… во время секса происходит, как бы это сказать, своего рода трение между телами…

– Ну, продолжайте, продолжайте.

На местах, отведенных для публики, раздался тихий смешок. Испытывая смущение за Амадо, Босх понял, что и сам краснеет.

– Ну да, происходит трение, – сказал Амадо. – И это вызывает некоторый перенос вещества. Выпавшие лобковые волосы одного индивидуума могут перейти на другого.

– Понятно, – сказала Чандлер. – Как координатор по делу Кукольника от службы коронера вы знакомы с комплектом по изнасилованию всех одиннадцати жертв, не так ли?

– Так.

– У какого количества жертв были обнаружены чужие лобковые волосы?

Босх понял, что Белк был прав. Чандлер двигалась прямо на лезвие циркулярной пилы.

– У всех, – ответил Амадо.

Босх заметил, что Дебора Черч подняла голову и со злостью взглянула на Чандлер. Затем она посмотрела на Босха, и их взгляды встретились. Она быстро отвела глаза, но Босх и так все понял. Она тоже знала, что сейчас произойдет. Потому что хорошо представляла, как выглядел ее покойный муж в тот момент, когда его увидел Босх. Она прекрасно знала, как он выглядел обнаженным.

– Ах, значит, у всех! – сказала Чандлер. – Тогда расскажите, пожалуйста, присяжным, сколько лобковых волос, найденных на телах этих женщин, были идентифицированы как принадлежавшие Норману Черчу?

– Ни один из них не принадлежал Норману Черчу.

– Благодарю вас.

Чандлер еще не успела убрать свою папку и протоколы, как Белк уже двинулся к кафедре. Когда она села, вдова Черч наклонилась к ней и принялась что‑то отчаянно шептать. Глаза Чандлер сразу помрачнели. Подняв руку в знак того, что вдова сказала вполне достаточно, она откинулась назад и принялась слушать.

– А теперь давайте кое‑что проясним, – сказал Белк. – Мистер Амадо, вы сказали, что обнаружили лобковые волосы на всех одиннадцати жертвах. Все эти волосы принадлежали одному и тому же мужчине?

– Нет. Мы получили множество образцов. В большинстве случаев на каждой из жертв обнаруживались волосы, принадлежавшие, вероятно, двум или трем мужчинам.

– И чем вы это объясняете?

– Их образом жизни. Мы знали, что эти женщины имели много сексуальных партнеров.

– Вы анализировали эти образцы с тем, чтобы выяснить, нет ли среди них одинаковых волос? Другими словами, не оказалось ли на каждой из жертв волос, принадлежавших одному и тому же мужчине?

– Нет, не анализировали. По этим делам было собрано огромное количество вещественных доказательств, и от нас требовали сосредоточиться на тех из них, которые помогли бы идентифицировать убийцу. Поскольку у нас оказалось так много различных образцов, было решено, что эти вещественные доказательства будут сохранены и затем использованы при аресте подозреваемого, чтобы подтвердить его вину или оправдать.

– Понятно. Тогда, очевидно, после того, как Норман Черч был убит и идентифицирован как Кукольник, вы сравнивали какие‑либо его волосы с найденными на телах жертв?

– Нет, не сравнивали.

– А почему?

– Потому что мистер Черч сбривал волосы на своем теле. Из‑за отсутствия у него лобковых волос сравнивать было нечего.

– А зачем он это делал?

Тут Чандлер выдвинула протест на том основании, что Амадо не может отвечать за Черча, и судья удовлетворил ее протест. Но Босх понимал, что это уже не имеет значения. Все в зале суда прекрасно понимали, зачем Черч сбривал волосы на теле – чтобы не оставить после себя улик.

Взглянув на присяжных, Босх увидел, что двое женщин делают пометки в выданных им судебными исполнителями блокнотах для важных записей. Ему хотелось угостить Белка пивом – да и Амадо тоже.