Роща сказок

В роще сказок постепенно возник целый под­земный город. Возводился один бункер за другим, и они тянулись вдоль дороги сплошной линией. Я шел мимо, вплоть до последнего бункера, к своим минометчикам по безопасной стороне, следя, что­бы меня не подстрелил какой‑нибудь разведчик, входивший в поисковую группу русских.

Мы жили в довольно сносных условиях. Было достаточно места, бункер обогревался, еды хвата­ло, лишь изредка приходилось нести службу, и на сон времени хватало.

Здесь для меня наступило время адвента, под­готовки к моей дальнейшей жизни. Постоянно нахо­дясь в пути, я ожидал теперь перемен в моей судьбе. Ужас от страшных событий, которые мне приходи­лось пережить, чередовался с озорством и каприза­ми. Я испытывал большую уверенность в себе и спокойно вспоминал об адвенте прошлого года...

Русские сосредотачивали против нас свои вой­ска, и нам было приказано проявлять максимальное внимание. Начиналась оттепель. Снег таял и стекал вниз по брустверам окопов, земля размокала, снеж­ная вода проникала в ботинки и валенки. Было хо­лодно. Деревья, сбросившие с себя снег, уныло смотрелись на фоне серыхдней, а на глади ручьев в долине начался ледоход.

Русские со дня на день должны были начать за­планированную атаку, и мы в свою очередь готови­лись к ней.

Четыре дня и три ночи мы не спали, ложились, не раздеваясь, в тяжелых зимних шинелях. Печь то­пилась постоянно, и пот стекал с наших лбов, тогда как ноги замерзали от постоянного сквозняка. Хо­лод проникал во все щели. С плащ‑палаток в бунке­ре постоянно капало. Не помогал даже брезент, ко­торый мы натягивали. Все, чего мы касались, было влажное, грязь покрывала наши шинели и брюки. Постели на скамьях были мокрыми и грязными. Хлеб плесневел.

Мы пребывали в полной готовности. Но оружие замерзало. На обуви застывала ледяная корка. Мы ждали и смерти, и панического бегства. Было уже безразлично, настигнет ли нас русская пуля или собственный заградительный огонь, который, как мы знали, открывали специальные отряды по бегу­щим с позиции солдатам. А возможно, и предпо­лагали, что можем погибнуть от истощения, замер­зая в бесконечные ночи в своих окопах. Достаточно было одного часа, чтобы мы потеряли чувствитель­ность наших рук и ног. На второй час начиналась ли­хорадка, тело дрожало как при высокой температу­ре, на третий час сознание терялось, действитель­ность уходила куда‑то вдаль, потом внезапно мы снова окунались в сумрачную и тяжелую жизнь. Мы вскакивали, хлопали руками, стучали ногами и огля­дывали все вокруг. Видели рядом с собой семерых смертельно бледных солдат, с выцветшими лицами от затхлого воздуха бункера, дыма и сажи, с взлох­маченными волосами и пустыми глазами, замучен­ных вшами.

В котелках гнили остатки пищи. Мы считали ча­сы, но время длилось убийственно медленно. Ожи­дание становилось пыткой. Это изматывало нас. Все потеряло свой смысл, и мы только думали, ко­гда кончится бой. Раненые возвращались кое‑как перевязанными, иногда с помощью простой бумаги. Убитых было все больше. Приходилось отступать. Мы были солдатами и пионерами нового времени, в которое уже больше не верили. Проходил день, и ночь опускалась на поле сражения. На снегу остава­лись только следы волков. Однако мы пытались найти какие‑то отдушины в нашей страшной жизни. Грезили о своей молодости, которой лишила нас война, расписывали радости прошлой жизни. Бы­ла однажды ночь, когда все много пили, танцевали и целовались, были еще и тысячи других ночей с непрекращавшейся музыкой, пьянством, смехом и размышлениями. Но эти ночи никогда не доставля­ли нам настоящей радости и не скрашивали нашего существования. Мы видели только снег. Его создал Бог, так же как и нас самих. Мы мечтали о родине, книгах, которые сжигали, находя их пропитанными ложью. Мы должны были уехать домой, в свои теп­лые дома, в которых запирают двери и куда уже больше никогда не вернется война. Но жизнь про­должалась для нас в окопах. На русских военных за­водах уже приготовили для нас гранаты. А мы стави­ли на полях войны бесконечные березовые кресты, накрывая их вершины стальными шлемами. Теперь под ними лежали истлевшие тела людей, которых, как скотину, загнали на эти поля. Таков был смысл войны.

Итак, мы впали в отчаяние. Наш юмор стал желчным. Никогда не пытались мы открыто ирони­зировать по поводу нашей судьбы. Наше горе не имело никакого отношения к иронии. Мы только иногда говорили о наших бедствиях с ухмылкой на лице. Эта ухмылка скорее напоминала дьявольские гримасы.

Мы не могли больше сидеть в бункере и ждать развития событий. С наступлением сумерек спеши­ли прогуляться по опушке рощи сказок. Падал све­жий снег, и мы наблюдали, как струится речка в ни­зине.

Перед нами открывался демонический ланд­шафт войны. Туман поднимался из оврага и стано­вился все плотнее, покрывая ветки елей на высо­тках. Вдали на фоне серого с красным вечернего неба расстилалась равнина. Синеватые тени и жел­тые световые пятна играли на белом снегу. Ни од­ной живой души, ни одного зверя и птицы не было здесь. Только из бункеров поднимался белый ды­мок от сырой древесины и долго висел над замерз­шей долиной, как будто бы какие‑то кузнецы выко­вывали там пули для будущего сражения.

Мы медленно возвращались в рощу сказок.

Ночью падал снег. Он плотным слоем ложился на землю и ветви деревьев, которые охотно несли его нежный груз. Роща постепенно выплывала в раннем свете из тумана.

Внезапно в тишину природы вступила грозная симфония войны. Мы услышали выстрелы русской артиллерии. Эхо на холмах отозвалось во враже­ских окопах. Снаряды разрывались далеко в глубо­ком тылу. Эхо долго продолжало греметь и звучало, словно хором запели духи лесов и полей. Затем первые артиллерийские гранаты затрещали в роще. Звук их разрывов был глухим и грозным. Огонь ар­тиллерии сопровождали разрывы снарядов танко­вых орудий и противотанковых пушек. К ним доба­вились характерные звуки минометных выстрелов и треск пулеметов, раскинувших смертельную сеть своих патронов. Русская артиллерия время от вре­мени запускала осветительные ракеты, которые ос­вещали поле боя, разрываясь с таким шумом, слов­но кто‑то бил в барабан. Это был какой‑то ураган звуков: стоны, свист, рев, визг. И все тонуло в не­прерывных ударах грома. Больше уже было невоз­можно отличить один звук от другого. Русские нача­ли мощную артподготовку.

Мы сидели в бункере, держа оружие нагото­ве. Только бревна этого убежища да земляные бру­стверы окопов защищали нас. Однако это все‑таки позволяло нам чувствовать себя в относительной безопасности. Хуже было тяжелое ожидание. Ата­ки не казались такими страшными, как этот ад ог­ненного вала.

Бункер ходил ходуном. Но мы спокойно смотре­ли на бушевавший снаружи огонь, взлетавшие в воздух земляные глыбы и дым. Черная пыль подни­малась, а затем круто обрушивалась на землю. Дождь осколков и замерзшей глины сыпался перед самым входом в бункер.

Серовато‑коричневые, черные и светло‑серые клубы дыма не давали дышать и щипали глаза.

Так же внезапно, как начался этот артналет, он и кончился. Разрывы снарядов снова сместились в глубокий тыл. Телефонные провода были разорва­ны на куски, мы не могли получить никаких сведе­ний о происходящем, но хорошо знали: русские атаковали окопы, находящиеся перед нами. Мы по­спешили к миномету и подготовили пулеметы к бою. Теперь уже было видно, как одетые в белые маски­ровочные халаты русские солдаты отдельными группами и рядами атакуют наши позиции. Мы на­блюдали, как они падают под нашим огнем, оста­навливаются и отступают. Прошел час.

Вторая волна наступающих также была встре­чена огнем немецких пулеметов, гранатометами и минометами. Заметно стемнело, но были хорошо видны трупы немецких и русских солдат, лежа­щие перед нашими позициями. Санитары вынесли в окопы наших убитых, а раненых отнесли к врачам в полевой госпиталь. Наступила зловещая тишина. Лишь время от времени раздавались одиночные выстрелы.

Роща сказок резко изменилась. Снег больше не был белым: воронки от снарядов покрыли землю, и оттуда поднималась черная пыль. Почва в насту­пающей темноте призрачно сверкала от осколков снарядов. Роща была вся вскопана. Деревья были вырваны с корнями, и могучие стволы упали на зем­лю, воронки соседствовали друг с другом, снаряды срезали замерзшие ветви со стволов. Разорваны на куски сучья, кора смешалась с осколками гранат. От елей остались одни стволы, лишенные иголок. Кра­сота и жизнь рощи стали жертвами войны так же, как раненые и мертвые, лежащие вокруг.

Однако мы, оставшиеся в живых, выбирали опасность, которая была предпочтительнее убийст­венного ожидания. В сражениях жизнь проявлялась в диком желании существования. Война вела нас в сказочное состояние, когда странная тоска о схват­ке с противником проявлялась как в ожидании, так и в действии. В нас пробуждалось нечто первобыт­ное. Инстинкт заменял чувство и превращался в трансцендентную актуальность.

Однако теперь мы, промерзшие до костей, воз­вращались в наш бункер.

Ночью оружие снова заговорило. Диалог пулеме­тов передавался от одного окопа в другой. Мы слу­шали его, неся караульную службу. Ночной туман покрывал белый снег, а сигнальные ракеты сгорали высоко, не доходя до земли, и придавали непод­вижным деревьям человеческие черты. Немецкий пулемет быстрыми, короткими очередями стрелял по противнику, внушая нам некоторое спокойствие. Русские пулеметы отвечали после короткой паузы, вмешиваясь своими очередями в стрельбу нашего оружия. От холмов непрерывно раздавалось эхо.

Концерт оркестра оружейной техники был при­веден в действие и завершился многочисленными жертвами. На войне правил металл. Трава и лес должны были страдать так же, как и люди.

На следующий день началась атака. Раздались воинственные крики. Артиллерия вела беспорядоч­ный огонь. Заговорили пушки бронетранспортеров и минометы. Последняя атака русских потерпела неудачу перед проволочными заграждениями. Но вечером все повторилось.

Мы посчитали упавших перед нашими окопами немецких раненых и мертвых, после того как их по­добрали санитары. Голые статистические факты мало что говорили о жуткой трагедии этих потерь.

Прямое попадание снаряда поразило один из наших отрядов. Мы собирали конечности в крова­вом снегу, выкапывали из него человеческое мясо и кости, очищая землю от мозгов. Останки заворачи­вали в брезент и хоронили в Табаково, словно сра­жение военной техники делало нас бездушными ма­шинами.

Но и мертвые не находили покоя. Как и в лет­нюю пору, они часто неделями тлели в поле ржи, пока их не находили могильщики, которые извлека­ли из земли останки героев и хоронили их на клад­бище. А из могил в Табаково трупы вновь извлекали и хоронили их на родине, где они уже покоились в мире и где мертвым доставалась слава.

После боя нам наконец удалось лечь спать. Но многие из нас, и я в том числе, были настолько ис­тощены и обессилены, что им не удавалось заснуть. Как только я начинал дремать, что‑то рвалось у ме­ня внутри, а тишина вызывала тяжелые воспомина­ния. Мы стояли на мосту между жизнью и смертью.

Снова и снова я вспоминал те минуты, когда ле­жал в воронке от бомбы, а орудийный огонь вспахи­вал ее края и засыпал меня снегом и землей, до тех пор, пока я не потерял сознание. Мои друзья отко­пали меня и отнесли в бункер, посчитав мертвым. И когда я очнулся, то решили, что я вернулся из по­тустороннего мира.

Так мы и жили, соседствуя со смертью. Но не гибель пугала нас, а ее ожидание. Неотвратимость смерти внушала нам ужас. Она не имела своего за­вершения и не оставляла нас в течение нескольких лет. Она управляла тайными стремлениями нашей души, пробуждала то ангелов, то злых духов. Она наполняла нас, выжимала по капле крови, но и по­зволяла смиряться с нуждой. Таким образом, это чувство росло внутри нас как здоровое дерево.

Оно то оставалось слабым, как тень, то приво­дило к отчаянию, то возбуждало необычайную жаж­ду жизни, и возможность гибели падала как спелый плод.

Человек, побывавший в далеких краях, стано­вился на якорь в подземном царстве, и постоянная готовность к смерти оказалась для него счастьем. Там смерть воспринималась как свет, идущий отку­да‑то из самого себя. Она не могла разрушить ду­ховный мир.

Однако при ее приближении все существующее обновилось. Золото стало ненужным, а каждый ку­сок хлеба представлял огромную ценность. В книгах удавалось найти более глубокий смысл, романы за­вершались теперь иначе. Только нечто существен­ное имело смысл. Таким образом, смерть обновля­ла наши души, делала нас лучше, чем мы были раньше.

Однако березовые кресты продолжали запол­нять зимние поля России.